Слабый пол

Дмитрий Жданов

Любовь всегда задает много вопросов, когда ты влюблен, но когда влюблены в тебя, вопросов ещё больше. Антон, влюбленный в Марго, не замечает, как оказывается впутанным в любовный треугольник двух сестер, разрушить который ему не так-то просто. Книга содержит нецензурную брань.

4

На следующий день проблемой для меня стала входная дверь. Покрутив ключ в замке в обе стороны и безрезультатно дергая ручку, я понял, что она заперта с обратной стороны.

Я начал колотить по двери кулаками и звонить в звонок. В голову полезли самые ужасные мысли: я представил, как Инна в ванне вскрывает себе вены или, нажравшись таблеток, блюет на кухне. Я сразу оправдал Светлану Борисовну и понял, что ее беспокойство было не беспочвенным. Барабаня изо всех сил по двери, я заставил выйти из квартиры соседку, старую бабушку, неодобрительно посмотревшую на меня и пригрозившую вызвать ментов. Бабушку я, конечно, послал куда подальше, но вот вызвать наряд МЧС показалось мне весьма логичным. Когда я уже набрал номер и со мной связался диспетчер, Инна из-за закрытой двери тихо спросила:

— Антон, это ты?

— Да, Инн, слушай, я почему-то не могу открыть дверь, ты не отопрешь мне?

— Нет.

— Почему? — Смешанные чувства пробежали мурашками по всему телу. Я успокоился, узнав, что с ней все в порядке, и, видимо, она не собиралась сегодня умирать. Но я был сильно зол на нее за то, что вот уже пятнадцать минут я воевал с ее дверью, а она даже слова не могла сказать.

— Потому что ты не нужен мне, я и без тебя хорошо справлюсь.

— Если бы это было так, меня бы не наняли на эту работу.

— А не пошел бы ты, Антон, в жопу?!

— Инна, не глупи, впусти меня. — Ответа не последовало. Я еще несколько минут безрезультатно барабанил в дверь, крича ее имя. Все было тщетно. «Вот сука-то!» — подумал я про себя и пошел на улицу.

Во дворе я сел на лавку и, закурив, начал думать, что делать дальше. Оставлять ее одну было невозможно. Во-первых, мне платили за то, что я нахожусь рядом с ней, а во-вторых, я слишком мало ее знал и все же боялся, что она действительно может что-то сделать с собой.

На улице стояла такая же погода, как и вчера. Душно, но не солнечно, поднимался прохладный ветерок, чувствовалось, что скоро начнется дождь. Я расстегнул олимпийку и посмотрел на небо. Сплошная серая масса, одна огромная туча, готовая в любой момент обрушиться ливнем. С неба я перевел взгляд на окна ее дома и попытался найти балкон их квартиры. Они жили на углу дома, а балкон из кирпичной кладки уходил вглубь здания и не был застеклен. Представляя в голове планировку квартиры, я понял, что этот балкон выходит из Инниной комнаты.

Мне пришла бредовая идея.

Без труда забравшись на козырек подъезда, я оглянулся, чтобы удостовериться в отсутствии людей. Проверив на прочность водосточную трубу, идущую практически впритык к балконам, я начал подниматься по ней, стараясь не разглядывать, как прочно она крепится к стене, и не смотреть вниз. Добравшись до четвертого этажа, я уцепился за балкон сначала одной рукой, потом, нащупав ногой хрупкую опору, резким выпадом оказался с обратной стороны стены.

Я отряхнулся с мыслями, зачем я это делаю. Посмотрел вниз, чтобы оценить высоту, на которую забрался. Меня охватило чувство радости от совершенного мною безумного поступка. Такое чувство всегда настигает, когда делаешь что-то безобидное, но совершенно неразумное.

Прижавшись лбом к стеклу, я начал рассматривать, что делает Инна в комнате. Она сидела за компьютером и что-то быстро набирала на клавиатуре. «Наверное, учится», — подумал я. Первые капли дождя упали мне на плечо, оставаться на улице больше не хотелось, я постучал в окно. Инна сильно испугалась, от неожиданности ее передернуло. Она не сразу поняла, что происходит. Внимательно всматриваясь в окно и наконец увидав меня, она округлила глаза и без того огромные — теперь они, казалось, занимали пол-лица. Я постучал еще раз и крикнул ей, чтобы она открыла дверь. Инна показала средний палец и неуклюже задвинула шторы. Я остался сидеть на балконе среди кучи старых банок и непонятного хлама. Расстелив себе постель из каких-то тряпок и усевшись поудобнее, я закурил. Что дальше?

Ветер усилился, а косой дождь разошелся в настоящий ливень, укрыться от него на этом балконе было невозможно. Я обругал Инну, за то что она до сих пор не впустила меня, затем обругал себя, что затеял все это, и наконец обрушил свой гнев на природу.

Я вжался в угол и подогнул ноги под себя, но все же кроссовки быстро промокли, а я замерз. Мне захотелось напомнить Инне, что я сижу у нее на балконе под проливным дождем, и я снова начал стучать в окно. Она отодвинула штору и долго смотрела на меня. Я жестом показал, что весь сырой и замерз, а Инна лишь пожала плечами и опустила шторы.

Дождь закончился через полчаса, и именно в тот момент, когда упала последняя капля, окно вновь освободилось от штор. Инна не могла заехать на порог балкона, чтобы открыть дверь, поэтому исчезла на минуту из комнаты и вернулась со шваброй в руке. Палкой от швабры она повернула ручку двери в открытое положение, я вошел внутрь.

Сырой насквозь, я замер на пороге, не зная, что делать, и на секунду потеряв самообладание.

— Раздевайся на балконе и иди развесь вещи в ванной. Когда мама придет, ты должен быть сухой. А потом забери свои деньги и вали отсюда, — грубо, впрочем, как и всегда, сказала мне Инна.

— За этим я и пришел, — ответил я ей и, не раздеваясь, прошел в ванную, сняв лишь кроссовки и оставляя сырые следы на линолеуме. — Слушай, я не понимаю твоей агрессии. Если ты не хочешь, чтобы я ухаживал за тобой, не надо, просто открывай мне дверь, и все. Я буду сидеть в комнате ниже травы, а ты будешь в другой. Мы даже не пересечемся за день.

— Заткнись, я не хочу видеть тебя. Ты думаешь, я ничего не могу? Думаешь, я беспомощная? Не пойти бы тебе в жопу! Вы все так думаете: и мама моя, и сестра, вечно присылают мне каких-то сиделок, сами ни черта не знают.

— Я прекрасно понимаю, что ты можешь справиться сама. И я скорее осуждаю твою мать, чем поддерживаю, но и ты меня пойми. Я просидел без работы три месяца, сейчас мне едва хватит денег на еду. Скоро я получу аванс от твоей мамы и оплачу квартиру. Если бы у меня была возможность ухаживать за старой бабкой, я бы ушел к ней, потому что тебе моя помощь действительно не нужна. Но такой возможности нет. Я так понимаю, что твоя мама чересчур опекает тебя, и эти сиделки только все усугубляют. Так что предлагаю договор. Я просто прихожу к тебе и отсиживаю свои положенные восемь часов. Мы не трогаем друг друга. Если тебе будет нужна моя помощь, я помогаю, не нужна — сижу ниже травы в соседней комнате. Я получаю деньги, а ты — свободу от сиделок и дотошных теток, пытающихся вытереть тебе жопу. Останутся довольны все: и ты, и я, и твоя мать, — все это я говорил ей из ванной, умываясь горячей водой и рассматривая свое лицо в зеркале. Закончив, я в одних трусах вышел на кухню и поставил греться чайник. Я весь продрог, и все, что мне сейчас хотелось, — это горячий кофе.

Инна появилась в кухне практически следом за мной:

— Я согласна, — сказала она и, рассмотрев меня с ног до головы, едва заметно улыбнувшись, снова скрылась в своей комнате.

«А она ничего, — подумал я. — Просто немного обиженная».

Я приготовил поесть и предложил Инне, она согласилась, но при условии, что я принесу еду ей в комнату. Все так же расхаживая по квартире в одних трусах, я подал ей макароны с мясом.

— Так и будешь маячить тут голый?

— Пока вещи не досохнут.

— Лучше уйди, не порти мне аппетит, — она сказала это, повернувшись ко мне спиной и уже начиная жевать, с максимально серьезным видом, но я почему-то подумал, что она улыбнулась, и, от этого улыбнувшись сам, ответил:

— Больно надо!

Как только вещи досохли, я оделся. С Инной в тот день мы больше не разговаривали. Но я чувствовал, что теперь все пойдет как надо.