Быдло

Дмитрий Сергеевич Куприянов, 2014

Первый отзыв о произведении: "Молодец!". Второй: "Тьма и беспросветность". Рассказ не стоит читать людям чувствительным, с тонкой душевной организацией. Это история о жизни молодежи в начале 2000х. Их манеры, нравы, мысли, цели и ценности! Порой жестокие, порой очень чуткие, но всегда ищущие вопросы на вечные вопросы! Рассказ написан Дмитрием Куприяновым в 2007-2008гг. Он ушел из жизни 2 апреля 2014г. в возрасте 27 лет, так и не успев опубликовать работу. Думаю, мой брат был бы очень рад, узнав, что его произведение увидело свет! Содержит нецензурную брань.

Сцена 1. Кто есть кто?

Вечер проходит как-то непонятно и странно. Сначала, я думаю, что торчу здесь, потому что жду Сергея, который уже два часа возвращается с дачи. Потом огрызаюсь на нелепых телок, от которых меня мутит очень сильно. Вообще, не понимаю, почему я должен их терпеть.

Данил, в народе — Кабан, ходит по комнате, разговаривает с какой-то коровой по телефону, периодически прикрывает трубку ладонью, корявит лицо и сообщает телкам, о тупой своей телке. Даша и Алина хохочут над этой картиной!

— Нет, вчера я не был у Сергея! Он сейчас за три херовины от сюда! Вон Димон его ждет, никак не дождется. И вообще! Че ты такое говоришь! Какая-то деваха позвонила, значит, сказала, что мы с ней хорошо проводим время! Странно, а я вообще не в курсе. Она сказала, нет? Понравилось мне, нет?

Телка в телефоне орет еще что-то про свою ревность. Доводит до окончательного бешенства Данила. Он сбрасывает, переглядывается со мной, потом с Женей. Она, в отличии от меня — понимающе кривит лицо. Так, словно, говорит, что она на 50 коров лучше.

— Вот ебанутая! Не верит!

Он смотрит на Женю, которая развалилась на диване. Делает паузу, так, словно ждет ее одобрения.

— Да, точно, — ухмыляется она.

— Идиотка какая-то, — подхватывает Даша.

— А ведь раньше не была такой. А сейчас ревнует — как на исповеди, спокойным тоном говорит Данил и смотрит на Женю.

Она кивает и, словно согласившись со своим господином, отвечает:

— Говорят, что женщина становится ревнивой, когда неуверенна в своих силах.

Мне становится не по себе. Чувствую, что в комнате веет Жениной женской любовью. Одновременно, я не понимаю, как такое чувство родилось в этой несимпатичной телке.

— Этим еще больше отталкивая от себя мужчину, — с рожей нежного енота добавляет Даша и почему-то пялится в пол.

Я замечаю растущий интерес на лице полненькой Алины и понимаю — конец, сейчас задавит.

Думаю — Данил цепляет Женю. Хоть и не понимаю, что он в ней нашел. И то, что в двух других кобылицах просыпаются чувства, его конечно же не интересует. Также, впрочем, как и меня. Но только они ведь не спрашивают, а просто набрасываются и целуют до смерти. А нам что с этим делать???

— Но, зато, это говорит о том, как сильно она его любит. Ведь ревность, на пустом месте не возникает, — говорит Алина, и смотрит на меня тупыми глазами, в которых я ничего не вижу.

Мне не понятно, чем на это ответить, кроме, разве, как поржать над ней. Потому что мне смешно от того, как она старается выглядеть откровенной. Мне хочется провалится куда-то в яму, потому что не могу рассмеяться ей в лицо из-за какого-то дурацкого приличия. Я с ненавистью отворачиваюсь и смотрю на Данила, который выглядит, в отличие от меня довольно спокойно. Я закрываю пол лица ладонью, чтобы сдержать рот и не засмеяться. Потом, со страхом, от мысли, на что способна влюбленная скотина, оборачиваюсь, и смотрю на нее. И понимаю, что эта доярка в третьем поколении если захочет, то затопчет свою любовь вместе с предметом.

— Да, нет! Это может означать только чувство собственности, а никак не любовь. Если человек любит другого, то он желает ему счастья. Не будет бегать за ним. И отпустит, чтобы не мешать дальнейшему его счастью, пусть и с другим человеком.

Женя после этой трогательной речи, смотрит на Данила. Он кивает понимающе.

Я осознаю, что надобно что-то делать, а иначе эта «идиллия взаимопонимания» может затянуться и довести меня до инфаркта. Я достаю пачку сигарет и указываю Данилу в сторону двери. Данил привстает и нащупывает в кармане зажигалку:

— У тебя че?

— Пошли!

Телки засобирались вместе с нами. Я не понимаю, что мне делать. Потому что уже не буду знать куда от них деться. Я делаю знак телом: Встаю, словно барьер, между свинофермой и домом хозяина. Или как знак с палкой и кружком, с перечеркнутой коровой. И останавливаю их на проходе:

— Вы не скучайте, — я хватаю за руку Алину, — мы скоро! У нас мужской разговор.

Алина с грохотом и кислой рожей плюхается на диван:

— Но, только вы не долго!

Я смотрю на физиономию Даши, у которой, уже во рту торчит сигарета. Мне почему-то кажется, что она больше ее головы. Она хлопает ресницами, и видимо, думает что бы мне такое сказать. Я вдруг понимаю, что она еще совсем ребенок. И мне становится, как-то противно. С этим чувством я поворачиваюсь к ней спиной и выхожу из комнаты. Надеясь, одновременно, что она промолчит.

— Только вы не долго, мужчины! Не заставляйте девушек ждать, — орет она вслед пискливым голоском.

Я прибавляю шагу, потому что терпеть не могу детей с сигаретами. Иду на кухню и захлопываю дверь. Следом заходит Данил. Я протягиваю ему сигарету и закуриваю. Смеюсь, как то истерично, из-за полученного стресса от общения:

— Симпатичные девахи! Кучкой ходят.

Он прикуривает, делает пару затяжек. Не реагирует на мои слова. Подходит к здоровенному холодильнику, что у входа, и продолжительно там роется:

— Вот живут эти девахи! Смотри, слышь.

— Че, колбасы полный? Дай ка посмотрим!

— Тут на неделю, выходить из дома не нужно. Только и знай что пузян набивай… Ты какое будешь?

Я подхожу к холодильнику. И меня все так впечатляет, что возникает желание — затолкать все в пакет и убраться до дома, чтоб зажрать все в одиночестве.

— Миллер давай, добро настоящее.

Данил протягивает мне бутылку:

— А тебе… такие девахи не нравятся?

Он закрывает холодильник. А я продолжаю думать про всю эту жратву и понимаю, что очень голоден:

— Проглядываются хорошие стороны!

Данил смеемся. Я улыбаюсь. Потом успокаиваюсь, понимая, что могу все это сожрать и здесь. Да еще и побухать. От этой мысли — халявы, начинаю как-то неестественно гоготать. Продолжительностью с пол минуты.

Я периодически посматриваю на Данила. И думаю, про то, как этот кабан хорошо устролся. Нашел телку с хатой, еще и холодильник у нее всегда забит!

— Давай, за нас! — говорит он. И протягивает мне бутылку.

Я звеню в ответ, про себя проговариваю: «За тебя быдло»!

— За некрасивых телок! — я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями, — С Миллером!

— И с Бургером, — говорит он и чешет свое здоровенное брюхо, которое нужно обильно и регулярно кормить.

— Давай!

— Но, главное только чтоб тело — офигенное. Задница и сиськи — нормальные. Лицо, можно и не очень. Подушкой накрыл и давай.

Мы продолжаем смеяться. Я думаю про него, как про самое последнее быдло. Тут появляется из-за двери то самое красивое тело Жени:

— Вы еще долго, мы по вам тоскуем сильно, сильно.

Данил тушит сигарету и оборачивается:

— Да солнце, мы сейчас идем!

Она немного смущается. Наверное от неожиданности, что он ее так назвал:

— Вы только скорее идемте.

Она еще мгновение застревает в дверях, видно ожидая слов от Данила. Затем смущаясь от наших взглядов на ее тело — уходит. Кабан оборачивается ко мне, я киваю в ответ: «Согласен, тело — отличное. А жопа большая — это папа богатый виноват. Сардельками кормит»!

Я беру бутылку с собой:

— Поможемте, тело помните…

Данил берет пива — несколько бутылок, я достаю мясную нарезку, и мы идем к телкам. Чтобы делать вид, что они не такие. И в это время жрать и напиваться, чтобы не видеть то, какие они страшные.

— Ну наконец-то! — воскликнула, лежавшая на диване в эротическом положении, Женя.

Данил раздает всем по пиву. Я плюхаюсь на диван и начинаю поглощать мясо с большим аппетитом и благодарным лицом. Заодно, выслушиваю очередную бредятину этих телок. Со временем, замечаю, что у этого кабана есть огромный опыт в общении с некрасивыми девушками.

Наконец звонит Сережа:

— Ты где?

Я прожевывая кусок, хочу сказать: «На свиноферме»! Но вовремя останавливаюсь:

— Я с Даниилом на хате.

— А-а-а-а. Че там делаете? Я скоро подъеду в город.

— А ты где?

— На мосту, уже подъезжаю. Встречай гостя с пряниками ванильными.

— Свежие?

— Черствые, тебе понравятся!

Я не представляю о чем идет речь. Но чувствую, что у меня просыпается еще один аппетит:

— За нами заедешь?

— А вы по какому адресу?

— Кирова 9, кажется.

— Не-е-ет, у меня еще дела. К тете заехать, вещи отвезти. Но вы меня не теряйте. Все в силе короче, только не знаю где соберемся. А там, че, хата свободная?

Меня сразу передергивает. Чувствую, что меня и так уже достала компания этих кобылиц, не говоря уже о продолжении:

— Нет! Во-о-обще занято!

— Ну тогда ладно. Счастливо. Я, когда найду, вам позвоню.

— Давай, счастливо.

Я еще мгновение вспоминаю разговор, кладу колбасу в рот и смотрю на Данила. Он, чувствуя моя взгляд, отворачивается от принцесс:

— Кто звонил?

— Сережа. Говорит, что будет только вечером.

— Сережа! — удивляется он. — Наконец-то! А где он был? Что говорит?

— Ничего. Да он в дороге был. Сказал, что через 5 минут в городе будет.

— А кто такой Сережа? — интересуется чучело Даша.

Я хочу ей что-то ответить матом. Уж слишком большое желание это сделать. Я успокаиваюсь и с лицом вежливого педераста отвечаю:

— Друг!

— Симпатичный?

— Не реально — почти шепотом говорю я.

Я жертвую ей последний кусок колбасы, думая, что хоть на секунду она заткнется.

— До вечера еще полно времени! — с каким-то намеком говорит Данил.

У меня, от этого намека, все внутри переворачивается. И мне хочется пустить в него пустую тарелку. Но меня останавливают звуки из набитого рта Даши:

— Давайте, посмотрим кино.

— Давайте. Чиполинно. — опять полушепотом говорю я, кладу тарелку и иду на кухню.

Думаю, что единственная полезная вещь, которую я могу сделать сегодня — это поесть. Да так, чтоб и завтра не хотелось. На кухне, набираюсь наглости, открываю холодильник, вытаскиваю какой-то салат и начинаю его поглощать с большим аппетитом. Чувствую, как настроение мое понемногу — улучшается. Думаю, что был так зол, с голодухи. И, что теперь могу вытерпеть что угодно.

Два часа спустя — настроение отличное. Я занят разговорами по телефону с различными знакомыми. Не забываю задавать вопрос по поводу свободной квартиры. Также, занимаюсь, опустошением алкоголя в квартире. В чем успехи гораздо серьезнее, чем с поиском квартиры. Потому, я уже довольно пьян.

Хожу по Жениной квартире из комнаты в комнату и разговариваю, с различными телками, чему даже рад.

Ранее звонил Сережа, чтобы сообщить, что нашел свободную квартиру где-то на окраине Черниковки. По его голосу мне становится понятно, что он и сам не очень рад ехать в эту жопу. И хотя в тот момент мне уже все равно — я понимаю, что ехать куда-то в таком состоянии я уже не смогу. Потому что высока вероятность, что я просто не доеду. Так что я убеждаю Серегу перенести все сюда, к Жене. Надеюсь она будет рада нашествию наших друзей в своей квартире.

В квартире уже полно телок, неизвестно откуда появившихся. Я пытаюсь со всеми найти общий язык. И умудряюсь при этом практически не разговаривать. В основном понимающе киваю головой, не вдаваясь в смысл. Иногда, когда слышу смех — улыбаюсь. Или делаю свою фишку: киваю головой и улыбаюсь одновременно. Считаю это, высоким актерским мастерством, а всех присутствующих телок — блядями. Но особо над создавшемся вокруг меня окружении не тревожусь — сам быдло.

Я иду на кухню, сообщить всем, про звонок Сережи. И про то, какие у нас с ним дальнейшие планы. Хотя, думаю, что эта новость кобылице — Жене может не понравиться. Открываю дверь, вижу 2 морды Даши и Алины — пьяные и уставшие, Женя сидит на коленях у Данила и расчесывает ему голову. Мне кажется, что все просто мучаются от усталости и выпитого алкоголя. Потому, думаю, что моя новость их не очень обрадует. Я закуриваю и сажусь рядом с Даниилом. Как, понимаю по разговору, Даша рассказывает, как она охеренно отдыхала где-то:

–… в одном лифчике выхожу, а этот идиот, как давай меня цеплять, меня аж всю передернуло-о. Ленка танцует, говорит: «Иди сюда!» Хах-хах — хх-х, как я пойду идиотка тупая. Идиот тупой, так до конца вечера за мной ходил.

Она еще что-то говорит, но я ее не слышу, и не смотрю в ее сторону. Мне как-то жалко ее. Но в то же время противно. Не хочу смотреть, как она всем своим видом пытается показать, какая она взрослая. Хотя скорее всего — еще школьница. Думаю, что она непременно облюет сегодня всю квартиру и еще кого-нибудь из присутствующих. И мне кажется, что это буду именно я. Потому что я — самый везучий. С мыслями принять неизбежное я дергаю Данила за плечо и зову его за дверь.

— Я сейчас приду любимая, — ссаживая с коленок Женю говорит кабан и направляется за мной.

— Ну-у-у! Ты куда? — обиженно, смотря вслед возлюбленному вопит она.

Мы выходим. На его лице какое-то сосредоточение. Я не понимаю с чем оно связанно.

— Сережа звонил! — пытаясь пробудить Данила, громко говорю я. — Он нашел хату где-то в Черняге. Даже еще дальше. Далеко очень. Мы с ним подумали и решили, что самым лучшим вариантом будет все устроить здесь. Как ты на это смотришь?

— Нормально думаю! Отлично! Только надо у Женьки спросить.

— Да. Я тоже так решил. Поэтому, собственно тебя и позвал. Ты уж подумай, как сделать.

Я вижу, как его лицо расслабляется:

— А-а-а… Да, все нормально будет.

— Давай! Просто думаю, сейчас уже все в пути. И будет херово если, все полетит. Да?

Данил мне кивает. Он чуть приоткрывает дверь и кричит куда-то в сторону сквозь меня:

— Женечка-а-а! Же-е-нь! Женька-а-а!

Я думаю, что мне нужно оставить их наедине. Мне ничего не приходит в голову, кроме как сходить покурить. Я шарю в карманах, но сигарет не обнаруживаю. В тот же момент вспоминаю, что в последний раз видел их у Маши-утки. У нее большие силиконовые губы, накрашенные яркой помадой, цветом, близким к красному. Которыми она перепачкала все стаканы. Начинаю злиться на весь собравшийся женский пол.

— Дай сигарету… Мои эта сука, утка стащила, — говорю я и толкаю Данила в бок.

— Маша что-ль, — смеется. — Да она нормальная. На-а-а держи.

Он протягивает мне пачку кубинских. От этого у меня сама по себе кривится и удивляется морда, которая больше чем Parlament увидеть не ожидала. Он видит это и улыбается. Я даже завидую!

— Прикинь у ее папика здесь их целый склад, — взгянув, не идет ли кобылица тихо начал он, — табачный завод под Воронежом. Я как сказал, что у меня сигареты кончились, она сразу мне четыре принесла. Бери не жалко…

Тут взлетает Женя и приземляется попой на руки Данилу:

— Малы-ы-ш-ыш!

Я быстро прячу пачку, довольный от приобретения. А кабан от веса прилетевшего счастья стукается головой об стену. Потом болезненно терпит с гримасой, на которой написано: «Ну ты кабыла»!

Я прохожу мимо влюбленного быдла и чувствую, что вроде уже чем-то воняет. В то же время радуюсь, что ухожу неповрежденный, сытый, с пачкой сигарет, вкус которых уже чувствую на губах. На кухне замечаю, какую-то тоску в глазах Алины, словно, обиженных на весь мир. Я отворачиваюсь и иду на балкон. В себе чувствую пустоту. Про себя говорю ей: «Тебе никто не поможет, прыгай с балкона — не мучайся»!

Я прикуриваю, чувствую, как цветочный дым смолит в воздухе. Парит и улетает куда-то далеко, а потом возвращается, но уже совсем другой. С запахами цветов и духов, неизвестно откуда взявшихся. Он проникает в меня. Я чувствую весь его аромат. Мне кажется, что этот запах, самый лучший, который только может быть. Чтобы насладиться им, я закрываю глаза. Мне становится приятно и уютно. Тепло и хорошо. Чувствую, что я нахожусь в недосягаемости от всего, что происходит вокруг. В том месте, где не бывает ничего плохого. Меня не заботит дикий хохот из квартиры. Я ощущаю, что вырвался уже оттуда, из заточения. И, что теперь все будет хорошо, потому что иначе и быть не может.

Я, в награду, за десять кругов с телками вдыхаю свежий вечерний воздух — запах свободы. Мне кажется, что это запах цветов и духов, который прилетает откуда-то. Я вглядываюсь в огни города и думаю о нем все самое лучшее и хорошее. Я закрываю глаза, не молюсь, но говорю что-то. Я слышу как подъезжает машина, открываю глаза и вижу двенашку Павлика, въезжающую во двор. Улыбка, сама собой наворачивается на лице. Я начинаю смеяться, от каких-то, сентиментальных, дружеских чувств. А потом жду, пока он выйдет из машины, чтобы заорать этому уроду:

— А-а-а-а-а-а! Павли-и-и-и-и-и-ик! А-а-а-а!

Он вздергивает лицо вверх, орет и ржет:

— А-а-а-а-а! Ма-а-а-касины!

Он вытаскивает из машины черный костюм и показывает мне. Я не понимаю зачем он это делает. Но, чувствую, что это очень важно.

— Ну как! Оху-у-уенный! — кричит он с таким же восторгом.

— А-а-а-а! Оху-у-уенный!

Я вижу, как подъезжает машина Сережи и у меня возникает желание выбежать во двор, чтобы всех встретить радостно и с музыкой. В коридоре еле замечаю Женю с Данилом и не сбавляя голоса ору:

— Паша с Сережей подъехали! Все нормально?

Вижу какую-то кислую рожу Жени и понимаю, что все, что сказал Данил, ей не очень понравилось. Но я не обращаю на это внимания и в таком же хорошем настроении бегу дальше. Уже на лестнице слышу голос кабана:

— Нормально! Тащите бухалово!

Краем сознания я понимаю, что Женя поставила условие, в котором оговаривается, что гостям вход только со своим алкоголем. С этой мыслью я выбегаю на улицу и здороваюсь со всеми. Во мне продолжает пульсировать чувство радости и веселья. Которое булькает и хочет, чтобы его все выплеснули. Я с довольной рожей слушаю Павлика. Он рассказывает мне, как покупал сегодня костюм в дорогом магазине. Потом о том, как он уболтал продавца на половину первоначальной стоимости. Потому что по старой своей привычке, от которой все продавцы в магазине были в шоке, привык торговаться при каждой покупке.

Вскоре подъехала еще одна машина, с Катей, Егором и Леной. У меня сразу возникают мысли по поводу отношений Лены и Данила. После которых возникает предположение, что все это закончится слезами одной из кандидаток на кабана. Хотя, судя по тому, каким корыстным кабаном является Данил… И, по тому, какие перспективы ему предположительно открываются. Думаю, что больше шансов выиграть — у хозяйки квартиры.

Я обнимаю ее при знакомстве:

— Как ты, нормально?

— Да. Данил здесь?

— Здесь!

Мне становится жалко ее и мне хочется сказать ей что-то. И я чувствую, что в этот момент у меня возникают какие-то дружеские чувства. Даже охота рассказать о Жене. Но вовремя останавливаюсь и решаю для себя, что не стоит никуда соваться.

Мы идем в квартиру. У меня звонит телефон — это Карлсон. Я говорю ему приблизительными направлениями, как добраться до дома. Вспоминая про недовольную рожицу Жени, сообщаю, что проходным для него будет бутылка чего-нибудь. Уже после звонка смотрю, в пакеты, что у меня в руках, каким-то случайным образом оказались, и понимаю, что и так всего предостаточно.

Прямо на входе мы видим Данила и Женю стоящих в обнимку. Мы все смотрим на Лену. Я понимаю, что нужно было бы мне позвонить мудаку, предупредить, что Лена приехала. Мне видно, как она сдерживается, только от чего, не понятно. Наконец, она ехидно улыбается и первая проходит в квартиру. Я думаю, что все обошлось. И мне кажется, что Данил доволен. Катя догоняет Лену, ведет ее в свободную комнату и закрывает дверь. Я думаю, что она плачет сейчас. И мне как-то не по себе от того, что считаю себе причастным к этому. С этой мыслью я иду на балкон. Меня догоняет Павлик:

— Чья хата такая?

— Телки, что с Данилом. Ленку жалко.

— Да ладно! Че ты начал! Где все настроение. Как ты с таким бухать будешь!

— Как Макасин наверное.

— Надо нам по магазинам с тобой. Ходим в какой-то херне.

— Ты же костюм взял!

— Ага взял!

Он меняется в лице и полушепотом шепчет:

— У Толяна взял на выходные. Чтоб на свадьбе уродом не выглядеть. К своей вчера зашел, она показывает в чем пойдет — платье вечернее. Нормально, думаю будем смотреться. У меня хуль из всего гардероба — штаны и футболка. Черные и разноцветные…

— Надел бы черные.

— А-а-а точно.

Я достаю сигарету и предлагаю Павлику.

— Оо-о, — удивляется, смотря на пачку, — а я думаю у кого все деньги.

— Вон! В коридоре табачная фабрика стоит! Худая, наверное, курит часто.

— Где покажи?

Я хватаю его рожу и указываю на коридор в котором никого не видно:

— С Данилом… видишь?

— Нет не вижу.

— Трахаются наверное уже!

Он смеется, берет из пачки сигарету и прикуривает:

— Главное, чтобы не в спальне, где Лена плачет!

Мы смеемся. Я еще раз смотрю в коридор:

— Стояла, которая вместе с ним, обнималась. Помнишь?

— А-а-а-а ну ну, да. Мне как-то не очень.

— Да мне тоже! Ленка симпатичнее.

Я отворачиваюсь к ночному городу. И мне вдруг хочется испытать чувства, которые случились внутри меня десять минут назад. Но, понимаю, что такое, только по моему желанию не исполняется. Тут смеется Павлик:

— Хрен я ему костюм верну. Скажу, что Настька порвала в порыве страсти.

— А че может? — улыбаюсь я,

— Конечно. Костюм нормальный, отдавать будет жалко. Пусть уж порвет… Я же от него сюда поехал, ее захватил, говорю, что из магазина. И поехало… Дорога же длинная, надо чем-то заняться. Херни какой-то наговорил…

— Как обычно.

— Точно… Пошли накатим что ли… Че время зря теряем. Я уже бы мог набухаться.

Я прохожу на кухню, достаю из пакета вискарь. Беру, все что есть кружки и разливаю всю бутылку. Павлик берет со стола кружку и идет в другую комнату, там что-то орет. Я выпиваю граммов сто. Открываю холодильник беру черную икру, закусываю и чувствую себя человеком. В комнату входят Лена и Катя. Лена, увидев меня, делает вид, что с ней все в порядке. Катя осматривает стол на котором кружки и икра, смотрит с удивлением на меня:

— Да ты аристократ блин…

— У-у-у-у-угу, — пережевывая мычу я.

— От которого потом пахнет, — морщится, словно от запаха Лена.

Я, как баран засовываю нос под мышку. Хотя сам прекрасно знаю, что весь немытый и потный. Удостоверившись, что так оно и есть говорю:

— Где потный, не пахнет совсем. Понюхай, — тянусь рукой в сторону Лены.

Она корчит рожу и закрывая нос рукой, кричит:

— Да уйди ты вонючка! У-у-уйди!

Мы с Катей смеемся. Я беру со стола вискарь и протягиваю телкам. Лена, с закрытым носом берет кружку и с ненавистью смотрит.

— За прекрасных дам! — кричу я.

— И за потных мужчин, — подхватывает Катя.

Они смеются. В комнату входит Егор, смотрит на стол, говорит:

— Приятного всем аппетита!

Я нюхаю воздух вокруг себя, потом вокруг Лены. На меня все смотрят как на барана. Лена отворачивается, закрывает нос и корчит рожу. А мне как-то по-дружески хочется развеселить ее:

— Егор подойди! Прикинь, как от нее воняет. Вообще, просто невыносимо!

Егор подходит. Нюхает, и делает вид, что запах отвратительный:

— Блин, как на свиноферме… Постой, — еще нюхает, — не-е-ет точно.

— Идите вы придурки! — встает со стула и убегает в другой угол Лена.

Мы смеемся, Лена с дурацкой рожей. Мне это, как-то импонирует:

— Похожее что-то есть, определенно!

— Да, я тоже почувствовал, — кивая башкой, соглашается Егор.

Я беру еще стакан и иду в другую комнату, чтобы проведать Павлика. Мне кажется, что вечер начинается просто отлично.

Я заглядываю поочередно во все комнаты. Вижу Павлика, говорящего по телефону, какого-то недовольного. В другой — Данила, Женю и Дашу, которые мило о чем-то беседуют. У меня возникает мысль, что другим кобылам стало плохо и они ушли. После чего я начинаю их искать. Причем начинаю с туалета. В гостиной обнаруживаю Машу-утку, в совершенно невменяемом состоянии.

— С тобой все впорядке? — из вежливости говорю я.

— Да-а-а-а, все прекрасно. Замечательно! — положив ногу на ногу мычит чудовище.

Я киваю головой, в знак, того, что скорую вызывать еще рано. Закрываю дверь и звоню Карлсону:

— Ты что пропал? Уже все на месте.

— Подхожу уже. Скоро буду.

— Давай!

Выходит Павлик:

— Кому звонил?

— Да, Саньку. Давно ужу должен здесь быть.

— А-а-а. Я еще Тиме звонил, Димону, может подъедут.

— Да, народу маловато.

Из комнаты выходят Данил, Женя и Даша.

— Мальчики дайте сигарету, — пищит Даша

— Даш, сколько можно курить, — пищит Женя, обнимает, а потом целуется с Данилом.

Я протягиваю ей неохотно сигарету.

— Спасибо. А где утка?

— Зачем тебе утка? — ржет Павлик

Она хихикает и роется по сумке в поисках, видимо, зажигалки.

— Там, — я указываю на комнату и даю ей зажигалку. Самому противно смотреть на эту рожу.

— Спасибо! — отдает мне зажигалку и идет в комнату к утке.

Мы с Пашей, переглядываемся и идем к остальным квасить.

Егор рассказывает какие-то смешные анекдоты. Я, практически не понимаю их смысла. Смеюсь, от той рожи с которой он их рассказывает и от того, что всем весело. Впрочем, иногда поглядываю в сторону коридора, в котором продолжают целоваться кабан с кабанихой, чистить друг друга от паразитов. Потом машинально наблюдаю за Леной. И замечаю, что ей очень не просто это выдерживать. Я выпиваю 50 грамм какого-то говна, которое разрекламировала Катя. Наливаю по 100 водки себе, Егору и Павлику. Я уже хочу выпить, как тут в квартиру вваливается Тима с какой-то симпатичной телкой, он начинает орать ей:

— Ка-а-а-ажется мы пришли! Ты подожди, — она на нем виснет.

Мы все замолкаем и все смотрим на этого урода и на его подругу.

— Куда мы пришли, — протирая свои глаза, говорит телка.

— Здорово Данил! Павлик здесь? Па-а-а-а-а-авлик еб ты блядь. Ты где еб ты? — он крадется на кухню и тащит за собой телку, которая, видно, что идти не очень хочет.

— От тебя хер спрячешься! — Павлик идет их встречать. — Здо-о-орово! Че так долго?

Я здороваюсь с Тимой, потом с телкой, узнаю, что ее зовут Виктория — ягодка спелая. А мне почему-то кажется, что она какая-то сонная.

Начинаются какие-то Тимины рассказы, про то, что они сегодня с телкой делали. Я беру стакан с собой и иду на балкон — в тишину. Слышу как Катя смеется громче всех. А потом какой-то незнакомы голос — думаю, что телка Тимы проснулась, и сейчас захочет анальгина.

Я выпиваю водку и чувствую, что уже довольно пьян. Вспоминаю, про телок, про Машу-утку и думаю, что надо будет их проведать. Я закуриваю сигарету и чувствую аромат каких-то других цветов.

За спиной, что-то падает.

Я оборачиваюсь и вижу как все куда-то бегут. Я бросаю сигарету и бегу за всеми. Кричу:

— Что случилось?

Но никто не отвечает. Я влетаю в коридор и вижу, как Лена ударяет по лицу Данила и кричит:

— Скотина! Ненавижу тебя! Придурок!

Кабан стоит не понимая, что происходит. За ним стоит Женя, которая, кажется, спряталась за него, чтобы ее не избили. У Лены наворачиваются слезы. Она отталкивает Егора, который стоит у двери и выбегает из квартиры. Катя бежит за ней:

— Ле-е-е-ен постой!

Мы все смотрим на Данила. Мне кажется, что ему все равно. И, что слово — скотина для него ничуть не обидно. Я подхожу к нему и хлопаю по плечу:

— Молодец кабан!

— Да, что я сделал?

— Ничего.

Сам от себя не ожидая я выхожу из квартиры с твердым намереньем найти и успокоить Лену. Я оглядываю площадку и иду вниз. С верху кричит Павлик:

— Куда ты пошел?

— Скоро приду!

Я выхожу во двор. Закуриваю. Очень рад тому, что наконец выбрался из этой квартиры.

На улице, мне кажется тепло и тихо. Я смотрю по сторонам — Лены и Кати нигде не видно. Я сажусь на скамейку и наслаждаюсь темнотой и тишиной. Мне как-то спокойно, но не долго.

— Где Ленка! Нормально все! — слышится от куда-то сверху.

По хрипящему звучанию я определяю, что это Тима. Я не поднимаю голову, ору так:

— Не знаю, я их не нашел!

Я с большим недовольством встаю со скамейки и иду искать тишины. Я думаю разное о случившемся. И заключаю в конце, что лучше всего, когда девушка красивая, богатая и в меру умная — такая, чтобы не слишком умничала. Я иду дальше и встречаю Карлсона, какого-то недовольного. А я, почему-то ему очень рад:

— Ка-а-а-арлсон ты куда пропал?!

— О-о-о здорово! Как дела?

— Нормально! Сам как?

— А вы че Ленку обидели, пробежала мимо меня даже не заметила.

— У них с Данилом там… А где ты ее видел?

— Да вон там! — он машет в сторону следующего дома. — Я ее потом догнал. Она на скамейке сидит, Катька тоже там. А че случилось то?

— Давай позже… Тебе, — я указываю на окно квартиры, — вон туда. Иди, расслабляйся.

— Да нет, я больше не бухаю…

— А-а-а, — мне не верится. Ну давай.

— Давай.

Я иду по направлению руки, куда указал Карлсон, и через два подъезда вижу Лену с Катей. Я присаживаюсь рядом и закуриваю. После чего вижу заплаканную рожицу Лены, которая говорит куда-то:

— Дайте сигарету.

Я протягиваю прикуренную, сам закуриваю новую. Дальше сижу и молчу. Слушаю всхлипывания, охи, сморкания. Катя успокаивает ее слухами, о том, что Кабан — кабель еще тот. Говорит, что тут не о чем плакать и, что не о чем вообще. И многое еще такое, что приблизительно всегда говорят в таких случаях. В случаях, когда сам потерпевший заведомо знает, что ему скажут.

На какое-то время я проваливаюсь в какие-то глубины своего сознания. Смотрю на пацанов, стоящих у соседнего дома. Ни о чем при этом не думая. Наконец я вижу, как встает со скамейки Катя, и я пробуждаюсь. Одновременно понимая, что довольно-таки пьян.

— Побудешь с ней? Я скоро приду, — говорит и уходит.

— Ладно.

Я поворачиваюсь и смотрю на Лену. Она уже не плачет, но рожица еще выглядит ужасающе. Она сидит и смотрит куда-то вдаль. Наконец поворачивается в мою сторону. И мне сразу хочется что-то сказать, но я не понимаю, что именно. И мне становится не по себе. Я поворачиваю голову и закуриваю. А она снова начинает рыдать.

— Как ты, нормально? — не выдерживаю я.

— У-у-гу.

— Курить хочешь?

— Не-е-ет спасибо. Не хочется.

Я сижу и думаю, чтобы ей такого сказать веселого:

— Я когда в детстве плакал… Мама, мне знаешь, что говорила?

— Чего?

— Ну, че ты ноешь! Че ты ноешь, — с рожей артиста говорю я, — Зря ведь ноешь! Впустую! Хоть тазик подставь, и то польза какая-то будет.

Она улыбается и смотрит на меня:

— Веселая у тебя мама.

— Да-а-а веселая. Из школы прихожу с двойкой. А она мне: Вот родила урода, говорила мне гадалка, что ты придурком вырастишь.

Лена улыбается:

— Она так шутила?

— Не знаю, может правда то, что гадалка нагадала. Ты как думаешь?

— Вполне возможно! — хихикнув говорит она.

Она начинает ржать, как лошадь. А мне смешно на нее смотреть.

— Но! Думаю, и ты не бесполезен.

— Ну-у-у-у спасибо!

— Обращайся!

Я думаю, чтобы еще придумать или вспомнить.

— Не легко, наверное с такой мамой, — вдруг говорит она.

Я молчу, от того, что сам не знаю, как с такой мамой. Хотя, думаю — не просто. Я смотрю на Лену, мне кажется, что ей уже лучше:

— А куда Катя пошла?

— Она телефон забыла. Должна была уж вернуться.

— Может назад пойдем, напьемся с тобой?

— По-моему тебе уже хватит на сегодня.

— Ну тогда в ведьму поиграем.

— А-а-га щас, — корчится она.

— Не хочешь?

Она молчит и как-то странно на меня смотрит. Я вдруг понимаю, что она со мной флиртует. Я отвожу взгляд и ошеломленный не знаю, как на это ответить.

Я припоминаю все предыдущее наше с ней общение. И убеждаюсь, что раньше у нас ней ничего такого не происходило. Она отворачивается и куда-то смотрит. Я думаю о том, что это может быть следствием их расставания с Данилом. Но от этого не легче, не понимаю нужно ли мне в это ввязываться.

Она поворачивается и смотрит мне в глаза. Мои, от неожиданности — хлопают, как-то по дурацки. Я успокаиваюсь, и осознаю, что из-за выпитого алкоголя, вряд ли способен определиться со своим к ней чувством. Испытываю, однако, что она довольно мне симпатична. Я набираюсь храбрости и смотрю ей в глаза. Одновременно делаю из всего вывод, что у нее, как и у меня, никакого большого чувства нет — просто легкое влечение.

Мне, неожиданно для себя, просто по пьяне, охота сделать девушке приятно. Как-то по дружески. Чтобы телка знала, что она симпатичная и хорошая очень. И не слишком расстраивалась по поводу их расставания с Данилом. Я обнимаю ее крепко и целую. Вижу, как она рада и мне вдвойне приятно.

Мы целуемся и обнимаемся. Так проходит какое-то время, пока не приходит Катя, которую из нас двоих никто не видит.

— Всю квартиру облазила, пока телефон нашла.

Лена отталкивает меня:

— И где он был?

Катя стоит с удивленной мордой.

— В миске лежал, с орешками. Мальчики балуются, им орешки колют. Уроды… Я Павлика этого убью.

Лена встает со скамейки и уходит вместе с Катей. Я беру сигарету и закуриваю. За время наших поцелуев у меня рождается довольно большое сексуальное желание, которое теперь меня мучает. Я пытаюсь прислушаться к тишине и произвести нечто подобное медитации. Но мне ничего не удается. Я встаю со скамейки и иду на запах скотины, хотя мне не нравится, то, как от нее пахнет. Думаю, что это какой-то экстракт мандарина.

Приближаясь к дому, слышу, что в квартире Жени — чрезмерно шумно. Особенно слышно Тимофея, который чем-то недоволен.

В квартире, я сразу захожу в туалет, расслабляю мочевой пузырь. Обливаю лицо и шею холодной водой. Смотрю в уставшие глаза и думаю про себя, как про неудачника и урода. Выходя встречаю Павлика, который удивляется моему появлению:

— Ты куда пропал!?

Я, почему-то не понимаю, что он от меня хочет:

— А-а-а-а?

— Давай проходи, там Тима мочит! А-а-а, вот это, — он закрывает дверь и там еще орет, — А-а-а, вот мочит!

Я иду на голос Тимофея, который увлекательно рассказывает одну из своих бредятин. У меня автоматически вырабатывается что-то вроде иммунитета, поэтому не улавливаю никакого смысла. Прохожу в конец комнаты и сажусь рядом с Егором. Во мне появляется какое-то волнение, вроде, даже ни с чем не связанное. Просто, вызванное всем происходящим. От того, что вокруг, как-то слишком шумно и неуютно. И, потому что всем весело, а я не понимаю, почему мне — нет. Чувствую себя немного лишним. Тут появляется Павлик и мне становится немного спокойнее:

— Давай разливай, че сидишь!?

Я осматриваю стол в поисках алкоголя. Вижу, что водка практически не тронута. И понимаю, что если упиться, то лучше чем-то одним:

— Водки?

— Давай!

Павлик прыгает на диван, словно не замечая, что там сидит Катя.

— Пошел вон, — она вскакивает и начинает пинать его ногами.

Мы смеемся.

— Больно! А-а-а-а-а-а-а! Помогите! А-а-а-а-а!

Павлик вскакивает, весь помятый. Я смеюсь и зачем-то тоже ору:

–А-а-а-а! Больно!

Павлик смеется и тоже орет:

— Сука больно! Аа-а-а-а-а!

Я предлагаю Егору выпить с нами. Он соглашается. В этот замечаю, что Тима замолк и ковыряется в своем телефоне. И то, что Лена украдкой на меня смотрит. Мы выпиваем втроем где-то по 30. Потом, сразу, еще столько же. Я заедаю салатом, который, как мне кажется приготовил кто-то в мое отсутствие.

— Вкусный салат! Кто готовил? — говорю я, непонятно кому.

— Я готовил, — отвечает Павлик.

Я, даже подавился:

— Фу ты бл..! Как я мог сказать вкусно! Уберите от меня эту ху..ню!

Павлик ржет:

— Да это Катька готовила!

Я частично чувствую себя мудаком. И это ощущение усиливается от напряженного взгляда Кати. Я думаю, что она сейчас встанет и попинает меня также, как до этого пинала Павлика. Я сразу делаю рожу, словно не распробовал и тянусь опять к салату:

— Вкусный салат! Огурчичечечки вкусные!

Все начинают ржать. А Катя сменяет гнев на милость:

— Добавочечечечки может?!

Мне тоже смешно. А главное, огромно желание — выпить:

— Щас в догоночечечку под огуречичек.

Я выпиваю еще 100 водки и проваливаюсь куда-то помаленьку. Звуки как-то отдаляются, а за ними и все окружающее. Я чувствую нарастающую тяжесть во всем теле. От чего опускаюсь в кресле все ниже и ниже. И мне становится хорошо как-то и спокойно. Лежу и на все вопросы отвечаю многозначным молчанием. За это время Павлик успевает сбегать раз 10 покурить. Егор, допить бутылку водки и доесть Катин салат. Тима, снять со своей ненормальной телки трусы и кинуть мне. Я, последними мозгами умудряюсь остановить себя, чтобы не понюхать, а отдать владельцу. Уже давно не вижу Данила, Женю, Катю. Тех телок, которые были днем — давно не видно, я думаю, что они ушли. Лена, постоянно ходит из комнаты в комнату и смотрит на меня. Я не могу встать, чтобы к ней подойти. Наконец она сама это делает. Одновременно, выводит меня из этого состояния и плюхается мне на колени:

— Ты какой-то уставший!? Все в порядке?

Я с удивлением смотрю на нее, не понимая откуда она свалилась. И понемногу прихожу в себя:

— Не-ет, все в порядке! Как ты? Куда-то бегаешь постоянно!

Я приподнимаюсь, чтобы эти килограммы сидели не на животе, а на коленях, где им лучшее место.

— О-о-ой, — чуть не падая кричит она и хватается за мою руку.

Я обнимаю ее и держу, боясь, что она громыхнется. После непонятных взмахов руками она успокаивается и смотрит на меня соблазнительным взглядом, который мне, таковым не кажется. Я теряюсь и просто не знаю что делать.

— Чуть не упала? — наконец говорю я.

— Чуть, чуть.

Тут приходит Егор и я сам себя от чего-то спасаю:

— Его-о-о-ор! Ты где ходишь! Давай выпьем!

— Давай еб ты! Че бля не выпить. Садись.

Я понимаю, что Егор уже никакущий. И мне кажется, что я в итоге буду таким же.

— Извини малыш, я сейчас!

Я ссаживаю ее с колен и иду к Егору, у которого голова в непонятном положении — вниз и в бок.

— Ты смотри еб ты… нет ниче… и че ты такое!, — мои слова и мысли путаются.

Я понимаю из всей этой херни, что на столе уже все выпито.

— Сейчас, схожу!

— Давай!

Я иду шатаясь, как урод. В коридоре вижу Павлика с вроде незнакомой телкой, говорю ему, не поднимая голову, чтобы не сбиться с дороги:

— Салют Морозов! Ружья в штыки… Ххх

На кухне лазаю по всем углам в поисках алкоголя. Одновременно сочувствуя своему организму, который мычит со злости и ощущая, чувство мазохизма, которое преобладает. В итоге нахожу бутылку вина, чуть открытую и иду обратно. Также уставившись в пол говорю Павлику:

— Пошли выпьем я винишко нашел.

Я падаю на диван, рядом с Егором. Показываю вино и встречаю недовольную рожу?

— У-у-у ну еб ты! А ничего покрепче не нашлось?

— Н-е-ет! Все, что есть…

— Это вино? Я тоже хочу, — подходит Лена.

Я разливаю. С Леной мы пьем на брудершафт. Она что-то говорит. Я не могу уловить что именно. Мне противно как-то здесь находится. Противно за себя и за всех окружающих. Которые наконец показали свои истинные довольные рожи. Боюсь, также, открыть свой рот, чтобы не услышать от себя какую-нибудь бредятину. Или то, что расскажу им всю правду. Я опускаю голову и закрываю глаза. Думаю про них, как про скотину, которую выращивают на убой. И, которая ни на что не способна кроме как жрать, трахаться и опорожняться. Мне, как-то стыдно за себя и немного за остальных. Охота, в какой-то момент вскочить и убежать куда-то. А потом понимаю, что некуда и мне страшно от чего-то. Я открываю глаза. Осматриваюсь. Вижу, что Лена куда-то ушла, а Егор спит скрючившись. Я закуриваю сигарету в полной темноте. Меня обволакивает чувство безысходности и слабости. Какое-то время мне все равно. Но потом, я начинаю панически его бояться. Я хочу избавится от него, но не знаю как это сделать. И от этого мне становится еще страшнее. Возникает чувство, что оно может продлится до тех пор пока не сделает меня безнадежной скотиной.

Мне кажется, что мир, как пустая, темная комната. Он состоит из одной пустоты без какого-либо смысла. Что внутри него существует разная скотина, такая же, как я. Просто так. Одна и сама по себе. В костюме за 1000 евро или в джинсах с футболкой в обтяжку, как у меня — с распродажи. Без разницы. Все одно. Для всех и каждого — пустота, темная, как комната. Я чувствую, как темнота обволакивает меня. Но я уже не собираюсь никуда бежать. Я понимаю, что некуда. И, думаю, что и здесь вполне комфортно. Ощущение тревоги меня покидает. И возникает другое — радостное. Появляется мысль, что можно дурачиться всю жизнь и ни хера не делать.

Я встаю с этим настроением, и собираюсь пойти расслабить свой мочевой пузырь. Но, то ли от какого-то чувства все-таки сделать что-то, то ли, от того, что охота просто расслабиться и посмеяться над тем, что можно дурачиться и ни хера не делать. Я опускаюсь на четвереньки и ползу к туалету.

В коридоре, в приоткрытую дверь вижу Катьку и Ленку, которые над о мной смеются, от чего даже не могут ничего произнести. Я заскакиваю в туалет и у меня возникает мысль сделать это, так, как собака под дерево. А, в моем случае — в унитаз, под плакат какой-то фотомодели. Мозгов хватает, чтобы закрыть дверь. Дальше — задираю ногу над унитазом, делая пробный заход. И не понимаю, как я это буду делать. Потому что он, собственно, не привык это делать в таком состоянии. Но, думаю, отступать не по мне. Расстегиваю ширинку и писаю, не смотря на плакат, а представляя дерево. Одновременно ржу и опасаясь — только бы не на джинсы, думаю — надо было так напиться. Закончив, встаю перед зеркалом и смотрю на довольную от чего-то рожу. Говорю сам себе, улыбаясь:

— Да-а-а… Такого еще не было…

Я умываюсь холодной водой, довольно долго. Мне приятно и свежо. Радостно, не понятно от чего. Словно в предвкушении хорошего чего-то, что уже скоро наступит. Я встаю перед зеркалом, глажу себя по голове и говорю про себя: «Хороший, хороший! Так держать мужик»!

Я выхожу из туалета и вижу Лену в коридоре:

— С тобой все в порядке? Ты какой-то странный… Превращаешься в животное.

— Может быть.

— Мне за тебя страшно, — она смеется, — превратишься в какую-нибудь гориллу, и тебя посадят в зоопарк.

— Просто замечательно. У меня будут толстые губы и здоровенный зад

— Да у тебя он и так здоровенный, — опять смеется.

Я с удивлением пытаюсь посмотреть на свою пятую точку, как будто не знаю, что там:

— Да…. Не замечал.

— Точно. Но он мне нравится, — кокетливо смотрит.

Она прижимается ко мне.

— Нравится?

Я чувствую, что во мне возрастает возбуждение, которое просится наружу.

— Да…

— Мне тоже.

Я беру ее за руку и затаскиваю в туалет. Она хохочет:

— Тише, тише!

Оставшихся мозгов хватает, чтобы закрыть дверь, а дальше ни на что. Чувствую, что во мне просыпается какой-то кабан, у которого брачный период. Она говорит, что-то вроде: «Не-ет не надо»! А потом хохочет и стонет от возбуждения. Мне все это даже очень нравится. Говорю про себя: «Как скотина. Как скотина — где попало, как попало и с кем попало. Все признаки. Та-а-ак, где гандоны».

Сцена 2. Летчик

Я просыпаюсь ночью от не понятного шума вдалеке. Глаза не открываются. Я поворачиваюсь и натыкаюсь на тело от которого пахнет дешевыми духами. Думаю, что это Лена, хотя не уверен. Я ложусь на живот и утыкаюсь лицом в подушку, чтобы больше их не нюхать. Тут слышу, как кто бегает орет. Я открываю глаза, неохотно. Смотрю на часы — 5:35. Вижу телку Тимы у окна, она смотрит на улицу. Поворачиваю голову — Лена сопит с открытым ртом.

— Че случилось? — с недовольной рожей я спрашиваю у телки.

В этот момент слышу какой-то громкий стон с улицы:

— А-а-а-а-а-а-! Сука не трогай! Уйди бля!

Затем дикий хохот.

Она поворачивается и смотрит на меня:

— Ужасно… Человек свалился. Вон он внизу. Какой ужас!

— Какой человек? — зевая, говорю я, не понимая, зачем столько шума из-за этого поднимать. Сон меня клонит обратно к подушке. Я уже закрываю глаза, как она опять лепечет:

— Не знаю. Но, кажется я сегодня здесь его видела.

— Здесь видела? — я приоткрываю глаза.

— Да-а! Какой ужас, прямо не верится.

Я делаю над собой усилия, чтобы встать и подойти к окну. Вижу, что на улице столпилось полно народа, который, в основном весь чему-то радуется. По голосу я узнаю Павлика и Тиму. Только где они стоят — непонятно. Потому что очень темно из-за не горящего фонаря. Думаю: «Опять! Что ж это такое»! Я нехотя натаскиваю штаны и футболку и выхожу из квартиры. На полпути встречаю бегущего наверх радостного Павлика, который от смеха не может разговаривать:

— Че проснулся?! Бля этот Карлсон сука. Воооще… Мочит! А-а-а-а!

Я ржу вместе с ним, хотя не понимаю почему, урод, одним словом, и пытаюсь говорить:

— Сколько ребер насчитали?

— Не знаю, — он облокачивается на меня, чтобы перевести дух то ли от смеха, то ли от того, что бежал, — нога в трех местах, не знаю, точно ли. Пацаны еще считают!

— Да?… Я слышал, как они считали. Карлсон, как резанный орал!

Я тяну Павлика за плечо и мы с ним идем вниз.

— Знаешь еще так, знаешь, красиво упал.

— Да!?… — смеюсь я.

— Ага! То ли ласточкой то ли щучкой летел.

— Да?… А в итоге че получилось?

Он ржет:

— Хер его знает. Но красиво бля… Как Пикассо нарисовал…

Мы выходим на улицу и устремляемся сразу к потерпевшему. Я замечаю, что на улице весело, словно праздник. Много людей, которых я не знаю. В центре лежит летун и орет на кого-то:

— Пошла ты! Иди на хуй.

Мы подходим оба, довольные до жопы, и слушаем, как кричит Катя, которая, одна из немногих кстати, кто относится к произошедшему серьезно:

— Ты понимаешь, что уже достал всех! Идиот тупорылый… Что-нибудь новые бы придумал… Карлсон, твою мать!

Санек крючит рожу от боли и орет на нее:

— Пошла ты на хуй! Отстань от меня!

Он еще сильнее корчится, от того, что задел, что-то из перебитого. Я вижу, как ему больно — но, не могу ничего с собой поделать. Мне становится еще только смешнее. И всем окружающим тоже. А Катька продолжает:

— Скажи мне. Что ты этим добился. Скажи. А-а-а-а? Что, ты такое вытворяешь? Вон, над тобой смеются все. Как над придурком…

Карлсон смотрит на нее с большой злостью. Кажется если бы он смог до нее дотянуться — то сразу бы придушил. Катька продолжает, а мы все разом затихаем, чтобы не пропустить ни слова:

— Ты бы хоть что-нибудь новое придумал. Голым бы прыгнул. Может бы тебя в психушку забрали.

— Ага-а-а. Ты только об этом и мечтаешь, — с улыбкой, сквозь боль, говорит Санек.

Мы практически падаем.

— А-а-га! Только об этом и мечтаю. Как Карлсона голого увидеть!

— С банкой варенья! — кричит, какой-то пацан.

— А че может и мечтаешь, — как-то обидчиво подмечает Санек и хочет отвернуться, но вдруг стонет от проснувшейся боли.

— Так тебе и надо идиоту, — она подходит и пинает его сзади легонько.

Он реагирует и хочет схватить ее за ногу, но она отскакивает. Он орет:

— Блядь шалава я сейчас дам тебе! Корова, сука-а-а-а-а-а.

Он пытается вскочить на одну, которая кажется здорова. Но второпях задевает сломанную. Он падает и орет от боли:

— Су-у-у-у-у-учка! Я бля-я-я-ядь ва-а-а-а-аренье на свой хуй намажу и ты у меня лиза-а-а-ать будешь до поси-и-инения!

Она убегает и прячется за кого-то. Некоторые умудряются еще стоять, а мы с Павликом падаем и ржем. Он — на четвереньках, я — сгорбивщись, практически там же. Думаю, будь я под планом, то сдох бы непременно.

Карлсон продолжает стонать от боли и материться на Катьку. Она после этого десять раз меняется в лице и стоит, как вкопанная. От смеха, у меня начинают колоть органы. И мне приходится успокаиваться.

Я смотрю на Павлика, у которого, видимо, ничего не болит.

— Па-а-а-авлик, — кричу я, опять начав смеяться.

— Че-е-е-!?

— Скорую, хоть кто-нибудь вызвал?!

— Да зачем! — строит рожу Павлик. — Пусть стонет га-а-а-а-андон! Так охеренно!

— Карлсон! — ору я. — Ты себе скорую вызвал?!

— Идите на хер педерасты! Че-е-е-е-е! Никто даже скорую не вызвал? Педерасты блядь! Где мой телефон?!

— Сл-ы-ы-шь! — Павлик кидает мне обломки какой-то херовины, видимо, того, что осталось от телефона Карлсона. Они разлетаются во все стороны. — Позвони!

Через пол часа я стою на кухне и завариваю себе чай. Вокруг меня полно народа и все продолжают говорить о Саньке, которого, все-таки увезли на скорой. Мне это уже все порядком надоело. Я ставлю перед собой кружку и закуриваю. Думаю, попить чай и пойти домой — отсыпаться. Потому что здесь это сделать невозможно.

В основном говорят Катька и Ленка, которую под конец кто-то разбудил. Она стоит с изумленной рожей и все ей рассказывают, что произошло. Пацаны продолжают ржать и размышлять над произошедшем.

Было подсчитано, что прыжков Карлсон сделал уже около 5. Все в нетрезвом состоянии и с высоты не выше третьего этажа. Кто-то может предположить, что у него какое то непонятное увлечение, с чего бы ему прыгать каждый раз. Мы смысла в этом не находим, только ржем.

— Не думаю, что он еще захочет прыгать, — улыбнувшись говорит Тима.

— Ты Карлсона не знаешь. Это тот еще урод! — говорит Павлик.

Катька отхлебывает кофе и улыбается зачем-то:

— Главное никто не видел, как он прыгал.

— Да у него башню сносит, как напьется! — отбирая у Катки кофе орет Тима.

— Уйди! — Катька отодвигает его и кружку. — Может его лечить надо?

— Может и надо! — Тима хватает ее за руку. — Дай сюда!

— Иди отсюда.

— Чинится ему надо. Пропеллер не пашет… — как-то грустно говорит Павлик, потому что уже никому не смешно.

Не допивая кофе, я прощаюсь со всеми. Выхожу из квартиры и направляюсь домой. На улице немного прохладно. Я с жадностью вдыхаю свежий воздух. Радуюсь, что один на всей улице. Иду по мостовой и чувствую в какой-то момент, что свободен.

Сцена 3. Быдло?

В третьем часу дня, я просыпаюсь. Мне кажется, что постель — худшее и самое неудобное место на Земле. Я валяюсь и не знаю куда деться. Включаю телефон и звоню Наташке. Думаю, что этот жаворонок что-нибудь проорет в трубку и взбодрит меня. Но, после разговора, понимаю, что стало еще херовее, потому что спать уже не охота а, вставать — вообще невозможно. Думаю о каком-то третьем положении. Которое не лежа и не стоя. А где-то в другом месте. И мне как-то не по себе, от того, что я его не нахожу. И то, что мне попросту не куда деться. Потому что мне нет места — а это конец.

Чувствую, как за плохим настроением просыпается паника. Мне вдруг охота убежать куда-то, или, спрыгнуть. Я вскакиваю с постели, словно готов уже выбрать. Стою и не понимаю, что именно. Вдруг, ощущаю разрывание головы. И я с болью плюхаюсь обратно. Вспоминаю, что делал вчера вечером и вспоминаю, что трахался с Леной. А кроме того — пил много, и кажется лишнего.

Лежу и задаю кому-то вопрос: «За что ты меня так»? Чувствую, как боль понемногу стихает. А потом становится вполне терпимой, чтобы можно было встать. Я сажусь на корточки и встаю потихоньку, чтоб особо не тревожить сосуды. Встаю и решаю, что бежать никуда не нужно. Я успокаиваюсь и решаю пойти покурить, а потом пожрать. Чтобы прыгать с балкона нужны силы — вдруг полечу.

Я иду на балкон. Думаю в это время, что в универ, наверное, не успеваю. Не могу даже вспомнить, когда я в последний раз там был и что там вообще происходит. Потому, для ровного счета, думаю — и сегодня не пойду. Надо себя чем-то занять.

На улице моросит дождь. Мне становится свежо и хорошо. Я высовываю голову и ловлю капли своей макушкой. До тех пор пока не ощущаю, что она намокла. Я захожу во внутрь и чувствую, что мое настроение немного улучшилось. Но ощущение, которое было в постели — осталось. Мне опять хочется куда-то идти. Что-то делать. Потому что так надо. Я ставлю на плиту чайник, сажусь на стул и смотрю на огонь. Но он мне сразу надоедает. Я встаю и брожу по комнатам. Потому что так надо. И мне так лучше.

Я беру телефон и по очереди обзваниваю кого попало в надежде, на то, что что-то произошло. Меня все бесят своей скукотой. Я успокаиваюсь только тогда, когда на счету заканчиваются деньги. Я бросаю телефон в угол и иду смотреть чайник, который свистит. Я наливаю чай и пью его с вареньем.

Во мне просыпается чувство неудачника и просыпается оно почему-то вместе с отвращением Оно съедает меня. А мне просто не чем с ним бороться. Потому что я вкусный — молодой. «Говно в проруби» — как говорила мне учительница по русскому. Потому что, наверное, очень похоже.

Я пью свой цветочный чай. Который, обычно, мне нравится. И мне кажется, что лицо мое похоже на недовольную рожу, на которую неохота смотреть. А все из-за того, что чай сегодня — херовый, сахар не сладкий. Стринги узкие, но трут, а дождь на улице мочит макушку. На которую, каплями падает чувство, что за 21 год, она так ничего путевого и не придумала.

Я закуриваю сигарету и вижу в окне солнце, понимаю, что он далеко. В тридесятом государстве. И мне, как-то грустно и радостно одновременно. Потому что знаю, что оно есть. И то, что до него еще херачить и херачить. Я улыбаюсь в некоторой надежде, что все-таки дойду непременно. Как бы ни было тяжело вставать с похмелья тяжело.

Конец ознакомительного фрагмента.