Обещание Гарпии

Дмитрий Емец, 2020

Волшебный мир отделяет от обычного непроницаемая завеса. Есть Москва и Магсква, Санкт-Петербург и Магтербург – и миры эти совсем рядом, как соседи по лестничной клетке, которые никогда друг с другом не разговаривают. Но в любом правиле есть исключения. Ещё бы! Вездесущий и подлый Фазаноль замыслил получить контроль не только над всеми магами, но и над людьми! Его новая цель – Магическое животное – баранец, обладающее редкой и очень могущественной оливковой магией. Жёлтая и зелёная, в сравнении с оливковой – ничто и, когда Фазаноль доберётся до этого существа, миру конец! Правда, есть одна загвоздка, баранец ни за что не подпустит к себе мерзкого Фазаноля. Другое дело – Еву Дедяту, девочку, которая умеет общаться с Магическими существами…

Глава 1

Шлем-бацинет

Отец семейства разбудил утром члена семейства Ивана Чехова и послал его без штанов в сарай за штанами. По поводу сих штанов между отцом и членом семейства последовало препирательство, закончившееся тем, что член семейства отправился в сарай и начал там искать штанов, а отец семейства последовал за ним и по-таганрогскому начал учинять мордобитие. Оскорблённый таким жестоким обращением, член семейства Иван Чехов, 17 лет, разверз гортань и начал во всю мочь апеллировать. Сбежавшиеся на крик хозяева дома и члены семейства заставили отца семейства устыдиться и отпустить члена. За сим последовало со стороны хозяев дома объяснение и внушение с указанием на ворота, при чём отец семейства невиннейше улыбался…

Из письма Александра Чехова Антону Чехову

Застеленная ковром лестница ведёт на второй этаж и вливается в гостиную. Хорошая лестница, с прутьями, прижимающими ковёр, чтобы не скользил. Вот только в прихожей нет медвежьего чучела с блюдом для визитных карточек. Ну, это в домах побогаче, в таких как у графа Толстого. Хоть и отказался граф от имения, тачает сам себе сапоги и после доходит пешком от Хамовников до самой Тулы, а вот от пары английских скаковых лошадей отказаться не смог, да и от медведя с блюдом тоже, за что над ним добродушно и любовно посмеивается вся Москва. Чудит его сиятельство!

Но и без медведя гостиная хороша. Окна украшают лиловые ламбрекены. Между ними — круглые часы. На подоконнике — азалии, фикусы и кактусы. Лишь недавно, при пореформенном крахе, постигшем крупное дворянство, эти заморские растения вышагнули из обветшавших княжеских оранжерей. В провинцию пока толком не проникли, там по-прежнему царят герани, да и по Москве не совсем ещё расселились. Бережно передают из дома в дом черенки фикусов, померанцев и лимонных деревьев. Идёшь к невесте — не шли ей осетрины и громадного букета роз, как пошлый охотнорядский купчина, а, поцеловав пухлую ручку суженой (правая промыта дорогим французским мылом из Варшавы, а левая, для душистости — огуречным рассолом), презентуй крохотного живого кактусёнка, завёрнутого в страницу из «Отечественных записок» или «Инвалида». Ахов-то будет сколько! А радости! Только смотри, чтоб живой кактусёнок был, не примятый, не примороженный, с корешком — не то басистые рыдания пожилой тридцатипятилетней тёщи заглушат робкую благодарность шестнадцатилетней невесты.

А вот и столовая. Светло-жёлтые обои. Керосиновая лампа на буфете. На стене — карта России, на которой она занимает почти целый континент. Застенчиво жмутся к стеночке европейские государства. Умные французы, недавно открывшие науку статистику, уже подсчитали: к середине XX века население Российской империи составит 600 миллионов.

Золотой век! Империя ещё стоит, Александр III ещё правит. Лучший монарх во всей русской истории — спокойный, мудрый, победительный богатырь. «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать», — это его фраза. И здесь, на Садовой, в Кудрине, против 4-й гимназии, в доме Корнеева, он будет править всегда.

Но, увы, это лишь здесь, в красном особняке, прижавшемся к глухой стене соседнего дома. Снаружи уже всё по-другому. Едут по Садовому кольцу туристические электробусы, везут в дом Чехова бесконечные экскурсии, и школьники засовывают жвачку под кованый декор перил.

* * *

За большим столом сидели четверо: Бермята, Настастья, Филат и Ева. Пятый обитатель музея — химера Гризельда — лежала на полу и, касаясь колен львиной лапой, занималась обычным шантажом. Не поймёшь намёк львиной лапы — козья морда изжуёт скатерть. Козью морду не услышишь — выползет на скатерть змеиный хвост. Так что хочешь не хочешь, а давай сюда куриную ножку.

Бермята готовил что-то среднее между поздним завтраком и ранним обедом. Небольшой омлет из тридцати яиц и бутерброды с расплавленным сыром из разрезанного вдоль батона. Из целого белого их обычно получалось два: главное — вовремя выключить микроволновку… Ой, у Антона Павловича в доме её, разумеется, не было! У него и датчики движения на окнах не стояли. Это уже скромная дань современной эпохе вкупе с холодильником и скороваркой. Причём варит скороварка действительно скоро — джинн на барахолке, у которого её купили, клялся, что внутри скороварки — пропавший камчатский вулкан. И правда, запахи из неё порой прорываются самые вулканические, а на дне кипит лава.

Настасья тщательно чистила перепелиное яйцо. У них с Бермятой была совершенно противоположная концепция в отношении еды. Бермята ел всегда быстро, часто стоя или на ходу, и все считали, что он голодный. Настасья же по два часа намазывала себе какой-нибудь бутербродик, украшая его укропом и двумя икринками, и все были уверены, что она только и делает, что объедается.

— Смена активностей! Мы можем наконец перестать есть и заняться чем-то полезным? Я ощущаю себя мудрой матерью двух взрослых детей и одного… — Настасья остановила взгляд на Бермяте, — …вечного младенца!

Бермята деликатно промолчал. Он уже привык, что вечно в чём-нибудь виноват. Даже если он по просьбе Настасьи достанет с неба звезду, потом окажется, что всё не так. Во-первых, звезда слишком большая. Во-вторых, Настасья не просила красного гиганта, а просила что-нибудь маленькое и доброе, вроде солнышка. В-третьих, не просила притаскивать звезду домой и прожигать скатерть. В-четвёртых, можно было не пропадать так надолго. Тебе ведь просто нужен был повод, чтобы исчезнуть? В-пятых, она уже не сильно уверена, что вообще хотела звезду. С таким кислым лицом подарки не делают!

Филат незаметно усмехнулся. Со своей острой стожарской наблюдательностью он давным-давно раскусил эту парочку. Бермята всё делает, Настасья же то впадает в автоспатокинез, то занудствует, то начинает бегать и швыряться подушками и булочками. Это проявление её характера Бермята очень любит и всегда его ждёт.

После истории с хафгуфой прошло несколько недель. Наступил октябрь. Лешак Лёша целыми днями гонял метлой жёлтый лист. Лист подсох, подморозился и уже обрёл шорох. В сентябре шороха не было — сентябрьский лист тяжёлый, с влагой внутри. «Прекрасный месяц!» — говорил стожар. Но у него и ноябрь будет прекрасным, и февраль. Вообще если человек умеет видеть во всём хорошую сторону, никаких прочих дарований ему не надо. Он и так всё получил.

Стожар и Ева жили у Настасьи. Всем вместе было безопаснее: Фазаноль никогда ничего не забывал, а Пламмель, Грун и Белава, поговаривали, вновь объявились в городе. Филату на Садово-Кудринской нравилось больше, чем в убежище на «Новокузнецкой». Там было мрачновато, к тому же стояло такое количество древних стожарских ловушек, что порой они от ветхости срабатывали сами по себе.

Стожар лежал животом на спинке дивана. В руке у него была вилка, на которую он накручивал макароны из далеко стоящей тарелки. Для этого ему приходилось держать вилку кончиками пальцев. Еву, Настасью и Бермяту его многочисленные живописные позы давно не удивляли. Тело стожара гнулось практически как угодно. Он был как ребёнок, прыгающий на остановке и завязывающийся узлом вокруг руки мамы. Даже стул ему нельзя было доверить, чтобы он не сотворил с ним что-нибудь особенное. То спинкой его вперёд повернёт, то взгромоздится на сиденье коленями.

Ева развлекалась с заварным чайником. Выглядел он как глиняный чайничек с четырьмя носиками, но имел некоторые дополнительные свойства. Из одного носика, если залить воду, тёк чай, из другого — кофе, из третьего — какао… Но Еву сейчас больше интересовал четвёртый носик:

— А этот для чего?

— Осторожно! Это аннигилятор! — предупредил Бермята, выхватывая у неё чайничек.

— А как вы в нём завариваете чай? Не боитесь перепутать?

Показывая, что перепутать нельзя, Бермята стал щёлкать по носикам пальцем, и у соседнего с Евой венского стула исчез кусок спинки. Не сгорел, не стал пеплом, не осыпался — его просто стёрло из бытия. Равно как и небольшую часть стены.

Свет Васильевич вытаращил глаза.

— Убоись! Ах ты ген аллельный! — воскликнул он и быстро переставил чайник на буфет. — А стенка — ерунда! Картиной дыру закроем!

Однако перевесить картину он не успел. Снизу кто-то трижды ударил в дверь. Удары были тяжёлые, точно явился Каменный гость. Гризельда, обожавшая пугать и потом облизывать гостей, вскочила, ринулась к дверям, но внезапно застыла на месте, издала леденящий душу вой и поспешила спрятаться в шкафу.

Бермята и Настасья обменялись красноречивыми взглядами.

— Дохлый хмырь! — воскликнул стожар. — Вы кого-то ждёте в гости?

Настасья покачала головой. Деревянная створка ударилась о стену, и раздувшиеся от сквозняка шторы сообщили, что дверь внизу распахнута настежь. Ступени заскрипели под тяжёлыми шагами.

— Как это мило — не утруждать хозяев! Не стал ждать, пока откроют… — сквозь зубы процедила Настасья.

Бермята торопливо вытащил красный магстолет и спрятал его за спиной. Стожар же, схватив со стола свою тарелку, ласточкой прыгнул за диван.

— Я, пожалуй, посижу здесь! А если вас убьют — заем своё горе! — объяснил он.

Ева тоже хотела забиться за диван, но не успела. В столовую грузно вошли рыцарские латы и, лязгнув, остановились. Латы были миланские, хорошей работы. Шлем бацинетного типа, тоже итальянский, чем-то смахивал на маску чумных докторов.

— Стой — или буду стрелять! — предупредил Бермята.

— Ложный утверждений! — прогудел голос из-под забрала. — Что такое «стой»? Во Вселенной нет ни одной неподвижной точки! Как я могу стоять, когда Земля лететь вокруг своей звезда много километров в секунду и дополнительно вокруг оси? Чтобы стоять — надо быстро бежать! Парадокс! А! А! А! Шутка — это когда смешно!

— Спасибо, что объяснили. Мне не смешно! Дверь была закрыта на магическую щеколду. С вас сто магров зеленью, — сухо сказала Настасья. Она внимательно изучала доспехи, скользя взглядом по украшающим их рунам, и отчего-то становилась всё мрачнее.

— Ваша магия не пострадала. Я подобрал ключ. Семь уравнений высшего порядка сводим в одно. Упрощаем. Добавляем ещё два уравнения. Опять упрощаем. Задача решена. Дверь открыта. Вы думали, магия есть — а её нет. А! А! А! Хохот! Я правильно соблюдал необходимый ритуал шутки? Вы думать одно — а оказался другое!

В доспехах что-то загудело. Они затряслись всеми сочленениями. Настастья села на венский стул и, скрестив руки на груди, терпеливо стала ждать, пока доспехи затихнут.

— Бермята! Убери магстолет! — сказала она.

— Почему?

— Потому что если он поломал стомагровую магию, то подобрать ключ к твоему магстолету он тоже сумел. Он уже просчитал всё, чем ты можешь в него выстрелить…

— Нет, — жизнерадостно сообщили доспехи. — Я просчитал, но стрелять смысл есть! Надо стрелять три раза, потом ждать два секунда, потом стрелять ещё три, и потом ещё два. Всё в комнате будет гореть и разлетаться! Очень… очень… как это называется… сильный деструкция… Боевая магия номер шесть войти в конфликт с магией номер два. Появляться новая магия со сроком жизни 0,002 секунда, и я не могу быстро блокировать магия номер восемь! Тогда… как это сказать? Остановленный время для меня, для вас!

— Смерть, — подсказала Настасья.

Латы произвели шлемом негодующий звук:

— Не понимать, о чём вы говорить. Математически «смерть» не есть финальный уравнений. Все измерений в один точка, в один целостность.

Бермята спрятал магстолет, взял стул с простреленной спинкой и поставил его рядом с доспехами:

— Прошу! Садитесь, раз уж пришли!

Гость провёл пальцем железной перчатки по спинке, потрогал дырку и тяжело опустился на скрипнувший под его тяжестью стул.

Дмитрий Емец

— Аннигилятор! — определил он. — В меня однажды стреляли из аннигилятора!

— И как? Понравилось? — полюбопытствовал Бермята.

— Ложное утверждение. Была большая деструкция!.. Мои мысли находиться в большой перепутке. Я не мог решить систему из двух уравнений, и мой ощущений стал так необычен! Я стал прост как линейный функция! А! А! А! Это было так — не могу подобрать слова — весело.

Настасья вежливо кашлянула.

— Может быть, перейдём к делу, чтобы у вас было время повеселиться? — спросила она.

Гость строго посмотрел на неё сквозь узкие прорези бацинета:

— Можно к делу. Но я опасаюсь… как определить это чувство… вы умирать от страха!

— Попытаемся выжить. Как вас зовут? — спросила Настасья.

Она по-прежнему не отрывала взгляда от доспехов. Руны на грудных пластинах начинали едва заметно алеть.

— Ноумен имя мне. Так именуют меня те, кто жаждет узнать наименование моё и жаждет отличать меня других от себя для, — торжественно произнёс гость.

— Мы уже отличаем вас других от, — успокоила его Настасья.

— Надеюсь, себя для? — немедленно уточнил гость.

— Это уж как придётся!.. Но мне кажется, вам лучше поспешить? — спросила Настасья будто невзначай.

Гость взглянул на раскалившиеся руны и серьёзно кивнул:

— Правда. Большое сопротивление мира. Очень скоро я уйду, оставив подарок. Я вестник. Предупредить вас — цель моя.

— Предупредить о чём?

— Он выпущен на свободу и ищет всех вас, включая того, кто будто бы скрытен, — гость оглянулся на диван, за которым тихо сидел стожар. — Затаиться от него нельзя.

— «Он» — это кто?

— Тот, кто будет вас убивать. Немного, но не совсем, однако абсолютно… Сожалею, что не могу открыть вам! Это сделает другой. Иначе я исчезну быстрее, чем сообщу главное, — серьёзно ответил гость.

— Значит, то, что нас хотят убить — не самое главное? — поинтересовалась Настасья.

— Безусловно, но для вас! Главное же для мир — что вы должны воспрепятствовать. Тот, кто ищет вашей помощи, уже вылетел к вам. А тот, кто хочет ваша смерть, уже выполз.

— Перспективное начало! — задумчиво сказала Настасья.

Доспехи хотели отозваться, но время уже истаяло. Центральная руна на нагруднике вспыхнула и, прогорев, погасла. Доспехи свалились со стула. Они падали отдельными сочленениями — так, что сразу можно было понять, что внутри ровным счётом ничего нет. Бацинет подкатился к дивану, за которым прятался стожар. Тот отложил тарелку и, дуя на пальцы, взял в руки шлем. Узкие прорези бацинета смотрели пустотой, однако маленькая руна на лбу, истаивая, сохраняла очертания.

— Тому, кто думал, что сокрыт, привет от той, кто его любит. Последний посланий, но тайный! Теперь всё! — едва слышно прошелестела пустота.

Руна истаяла. Стожар выронил шлем, загрохотавший как пустое ведро.