Ладья света

Дмитрий Емец, 2013

Раз в десять лет между стражами Света и стражами мрака проходят Запретные бои. Люди к участию в них не допускаются, но если человек предложит свой эйдос, то может сразиться с любым, кто примет вызов. Мефодию не нужен любой, ему нужен только один темный страж – Джаф. Ведь именно у него хранится медальон, в котором уже много лет томится душа жены Арея, учителя Мефа. Буслаев обещал ему, что добудет медальон, чего бы это ни стоило. Но как одолеть противника, сражающегося невидимым оружием, о котором ничего не известно? Или в этой битве Мефодию не победить? Положение осложнятся тем, что забрать погибшего в схватке предстоит Ирке – младшему менагеру некроотдела, которую Мамзелькина видит своей преемницей. И отказаться нельзя – на весах жизнь Багрова и Бабани.

Глава 3

Комплекс полноценности

Всякому остановленному фашисту для захвата его в плен можешь еще крикнуть:

«Хэндэ хох!» (Руки вверх!)

«Вафи хинлеги!» (Бросай оружие!)

«Абгезэсен!» (Слезай! — С машины, с лошади, с повозки.)

Если фашист не сразу исполняет твое приказание, крикни грознее и добавь:

«Бай флухтфэрзух вирт гэшози!» (Побежишь — буду стрелять!)

А. Афанасьев. В помощь партизану. Москва, 1942 г.

Девушка возникла в жизни Петруччо внезапно. Он пришел в отдел сборки родного гипермаркета ругаться, что движущиеся полки поставили без колесиков и они ездят больше по нервам, чем по полу. И тут он увидел ее. Единственная и неповторимая, изготовленная судьбой исключительно в виде тестовой модели, она стояла на стремянке с дрелью в руке и пила сок из пакета, который только что на глазах у Чимоданова просверлила этой самой дрелью. На ее бежевом брезентовом жилете помещался целый арсенал: молоток, скотч и пистолет, стреляющий железными скрепками.

Чимоданов взглянул на нее и почувствовал, что в сердце ему вонзился гвоздь.

— Брось мне сок, женщина! — велел он.

Девушка насмешливо взглянула на Чимоданова и выполнила просьбу буквально: сбросила со стремянки сок, заливший его с ног до головы.

— Женщина, ты ослепла?! Я хотел пить, а не мыться! — взвыл Петруччо.

— Учу бесплатно! Пить — это так: наливаешь и глотаешь. При этом не забываешь дышать! — Девушка спрыгнула со стремянки и оказалась рядом с Чимодановым.

Маленькая, ниже его ростом, но решительно-задорная. Лицо круглое, глаза круглые, волосы темные и жесткие, нос похож на кнопку звонка. Коня на скаку останавливать не будет, но скотчем обмотает и упакует наилучшим образом. На груди у девушки — обычный магазинный бейджик салатового цвета с надписью «Вам помогает ОЛЬГА». Буква «О» несколько исправлена маркером — имеет уши, рот и глазки.

Сердце Чимоданова незримо задумалось, по кабелю связалось с мозгом, сверило ощущения и лопнуло от любви.

Дафна и Мефодий встретились с Чимодановым и его девушкой в Парке культуры. Там было столько страдающего спортом народа, что нельзя было плюнуть, не попав в велосипедиста или в роллера. Любящий бессмысленные эксперименты Петруччо доказал это целых два раза, пока его не успокоили.

Успокаивался Чимоданов плохо. Великая любовь не сделала его идеальным. Он остался таким же бабуином. Со своей девушкой Олей он поссорился четыре раза за пятнадцать минут, потому что Оля была такая же — танк, увешанный цветами: если он хотел идти направо — она шла прямо. В ответ, когда она просила Петруччо купить колу, он назло ей покупал кукурузу, после чего начинались громкие разборки в итальянском духе, от которых роллеры и велосипедисты сыпались в травку, как перхоть.

— Слушай, тупой вопрос! Почему ты выбрал именно ее? — шепотом спросил Меф, когда в какой-то момент они с Чимодановым оказались в стороне от своих спутниц.

— Подчеркиваю! Она мне подходит! Она вредная, но настоящая! А особенности характера — это мелочи, со временем я ее смирю! Ну или она меня — да только меня голыми руками не возьмешь! — заявил Чимоданов.

— Не понимаю.

— А чего тут понимать? Быка лучше брать за рога! Надо подходить к девушке и говорить: «Женщина, идем в мою пещеру! Я буду охотиться на мамонтов, а ты будешь готовить мне мясо и родишь мне десять сыновей». И она пойдет за тобой, если она твоя.

— А если не пойдет?

— Ну тогда это не твоя, а чужая какая-то, совсем не нужная тебе особа! Тогда лучше, если она сразу исчезнет с горизонта, без размазывания каши по тарелке.

Оля окликнула их издали, прерывая их разговор, и они вновь пошли бродить. Вскоре Оля захотела пить и потребовала воды с газом. Чимоданов, разумеется, в рамках своей программы по вырабатыванию женского смирения моментально раздобыл ей воду, но без газа.

— Умница! Я как раз о такой и мечтала! — сказала Оля.

Чимоданов застыл с бутылкой в руках:

— Это как это?! Но ты же сказала «с газом»?

— Я знала, что ты сделаешь все наоборот… Потому и сказала «с газом»!

— А ну отдай! Отдай, кому говорят! — завопил Чимоданов и стал выкручивать ей руки.

Оля в ответ пнула его ботинком по ноге и вылила ему на голову полбутылки воды. Петруччо выхватил у нее бутылку и вторую половину вылил на голову ей. Оставив счастливую пару наносить друг другу увечья, Мефодий и Дафна переместились к киоску. Через пару минут к ним присоединились Чимоданов и Оля. Чимоданов хромал. Раскрасневшаяся Оля трясла головой, торопясь высушить волосы. Вид у обоих был крайне довольный. Не хватало только мамонта, костра и хотя бы пяти из намеченных десяти сыновей.

— Как хорошо, что я не попросила томатный сок! Теперь бы все думали, что меня зарезали! — заявила Оля.

Через час Дафна с Мефодием не выдержали и слиняли от влюбленной парочки, оставив Петю и Олю у Москвы-реки проверять, взорвется ли баллончик из-под краски, если бросить его в горящую урну. Урна, кстати сказать, загорелась тоже не сама собой.

— Они психи. Через неделю разбегутся, — сказал Меф.

— Ты ничего не понимаешь. Это настоящее, — возразила Дафна.

— Откуда ты знаешь?

— Она на него ругается, злится, а сама с его воротника волоски обирает. То есть обиды обидами, а кашка на завтрак и нос у детей вытерт будет всегда.

— Не хотел бы я попасть в руки их детям, пусть даже они будут и с вытертыми носами, — проворчал Меф.

По набережной Мефодий с Дафной пошли в сторону Воробьевых гор и у моста, на котором Ирка с Багровым когда-то встретили Мамзелькину, сели отдохнуть в уличном кафе. За первым в ряду столиком разговаривали две девушки.

— Никто никогда не угадает мой пароль! Зуб даю! — с пафосом говорила одна.

— Да уж конечно! Слово «подстаканник» русскими буквами в английском регистре! — буркнул Меф достаточно громко.

Девушка оглянулась, дико посмотрела на Буслаева и, не сознавая, что делает, зажала ладонью рот.

— Не волнуйтесь! Зуб мне без надобности! — успокоил ее Мефодий.

Дафна выудила из рюкзака одетого в комбинезон Депресняка.

— Ну и зачем? Смысл какой? — прошептала она.

— Никакого! Поступок есть, а смысла нет! У меня треть поступков такие! — признал Мефодий.

Женщина за стойкой вставила вилку в розетку. Из искусственных цветов посреди кафе потек мужской голос, навеки разболтанный радийным трепом:

— Это вас заинтересует! Вчера из Московского зоопарка исчез черный гриф. Орнитологи утверждают, что это самая крупная хищная птица в Европе. Питается падалью домашних и диких животных. До сих пор не ясно, улетела ли эта редкая птица сама! В любом случае будьте осторожны и попытайтесь не стать, ха-ха, падалью!..

Дафна поморщилась. Она не любила таких шуточек.

— Интересно, радиоведущие готовят остроты заранее? — спросила она.

— Без понятия. Но знаю, что ведущих подбирают обычно парами: он и она. Если он что-нибудь ляпнет, она ему всегда говорит: «Ой, да перестань!» А потом сама что-нибудь брякнет, а он сразу притворится, будто с ней не согласен, — сказал Мефодий.

Дафна задумалась.

— А на самом деле они согласны? — спросила она.

— На самом деле им плевать.

Депресняк выпутал из комбинезона крылья, взлетел и тут же, под зонтиком летнего кафе, распотрошил голубя. Пришлось немедленно ловить кота и убегать, поскольку посетители начали снимать все на планшеты и мобильники.

Дафна и Мефодий гуляли до вечера, а потом устроились на крыше нового высотного дома, царившего над этой частью Москвы, как утес. Дафна достала флейту, поправила ее и, сосредотачиваясь, подышала на мундштук:

— Я хочу сделать тебе подарок. Но только если у тебя крепкие нервы.

— Хорошее начало, — оценил Меф.

— Продолжение будет еще лучше. Только ничего не бойся! Я выучила это в Эдеме, хотела тебя удивить, — повторила Дафна и выдохнула маголодию.

Мефодий ощутил, что раздувается как шар, одновременно проходя сквозь крышу. От неожиданности Буслаев взмахнул руками и начал куда-то проваливаться. Замелькали этажи, квартиры, лифты, телевизоры, кухни. Какой-то одичавший посудный шкаф боднул его в нос и затрясся всеми своими чашками. Шарахнулась по коридору старушка в халатике. Выпавший у нее чайник окатил Мефа, но почему-то не обжег его.

Внезапно падение прекратилось. Буслаев машинально рванулся куда-то, упал и… вдруг понял, что сидит на Нагатинском мосту. Левая его нога тянулась по набережной до Южной Гавани. Правая нога — по улице Судостроительной до закругления трамвайных путей. Правда, она была полусогнута. Если выпрямить, достала бы и до затона. Левой рукой Меф трогал проспект Андропова, а пальцами правой лишь немного не дотягивался до Коломенского парка.

Сквозь Мефодия, не причиняя ему боли, проносились машины. Затормозить никто не пытался. Водителям Буслаев казался чем-то вроде внезапного тумана. Все же многие смутно чувствовали что-то, снижали скорость, зажигали фары, сигналили.

Маголодия продолжала действовать. С каждой секундой Мефодий становился все огромнее и прозрачнее. Его руки проходили уже сквозь дома. Одну узкую девятиэтажку он даже накрыл ладонью, забавляясь новым для себя ощущением.

Внезапно кварталы вздрогнули, словно от грома, — но это был всего лишь чих Дафны, которая шла по Люблинской, и один шаг ее был от улицы Кубанской до Мариупольской и от Мариупольской до Верхних Полей.

— Кажется, мне в нос попало дерево! Я неосторожно попыталась понюхать парк в Коломенском! — крикнула Дафна.

Догоняя ее, Мефодий перешагнул через Москву-реку. Самые высокие дома едва доставали ему до колена. Дафна рукой коснулась его щеки. Это было странное ощущение: прозрачная рука на прозрачной щеке.

— Я не знаю, сколько это продержится! Все же минут десять у нас есть!

— А… — начал Мефодий.

— Не бойся! Все будет хорошо! Бежим!

Дафна прыгнула с места, разом оказавшись на Автозаводской улице, и замешкавшийся Буслаев догнал ее только на Варшавском шоссе. Оттуда они перескочили на Севастопольский проспект. Пробежали по Нахимовскому, по Ломоносовскому и свернули к центру. Держась за руки, они мчались один по проспекту Вернадского, а другая по Ленинскому. На Лужниковском метромосту Буслаев шагнул в реку, потому что проспекты разошлись и он больше не мог держать ладонь Дафны. Но и отпускать не хотел. Дафна засмеялась и тоже прыгнула в реку. Сквозь них текла вода и, сияя огнями, проплывали прогулочные теплоходы.

— Хорошо? — спросила Дафна и поцеловала Мефодия в тот миг, когда внизу обиженным великанским ребенком заревел теплоход. Звук был странным, тягучим и зовуще печальным, словно из океанских глубин вынырнуло, крикнуло и скрылось загадочное древнее чудовище.

На закате Мефодий бродил по крыше, с которой началось их путешествие, и высматривал отражение Дафны в многочисленных солнечных батареях. Дафна и Депресняк летали, носясь друг за другом в небе. В батареях ало плескало солнце. Его на мгновение перегораживал юркий, точно на резиночках дергающийся кот, которого, раскинув ослепительные крылья, догоняла его раскрасневшаяся от азарта хозяйка.

Мефодий смотрел, как она летает, и понимал, что ему тоже до боли хочется того же. Желание было таким сильным, что у него даже лопатки зачесались, а голова сама собой задралась к небу. Буслаев даже подпрыгнул и попытался взмахнуть ладонями, но от крыши не оторвался и, смутившись, независимо сунул руки в карманы.

Внезапно Дафна перестала догонять Депрясняка и опустилась на крышу рядом с Буслаевым. Лицо у нее было удивленное. Она обошла Мефодия вокруг и зачем-то потрогала его спину пальцем.

— Чего ты? — спросил Меф.

— Я? — растерялась Дафна. — Да нет, ничего.

— Говори уж. Ты знаешь, я не отстану!

— Я тут посмотрела сверху, и мне показалось — глупость какая! — что у тебя были крылья! Сероватые такие, а потом сразу исчезли.

— Это, наверное, твои отразились в солнечных батареях, — предположил Меф.

Дафна, фыркнув, продолжала недоверчиво разглядывать его. Потом снова забежала ему за спину.

— Надо же! Нет ничего!.. — подтвердила она, придирчиво ощупав буслаевские лопатки. — Почувствуй крылья! Разбуди их!

— Я не понимаю!

— Все ты понимаешь! Ощути каждое движение полета! Представь! Ты можешь, я знаю! Ну!

Буслаев нелепо подпрыгнул и, точно курица, пытающаяся перелететь через забор, ударил по воздуху ладонями.

— И это все? — спросила Дафна разочарованно.

— Может, я летаю без крыльев? Может, у меня ракетный старт? — сказал Меф и начал прыгать, звеня мелочью в карманах.

Дафна пробурчала, что он паяц, села на краю крыши, свесила ноги и, достав флейту, начала играть. Мефодий стоял рядом на коленях, чтобы видеть ее вблизи, и жадно напрягал слух. Слушать маголодии было приятно, но труднопередаваемо. Звук то вспыхивал, то совсем исчезал, хотя Дафна продолжала играть, то перерождался в слабый свет, то творил в небе бледные цветы, то вновь становился звуком и эхом отпружинивал от стен многоэтажек. Изредка поворачивая голову, Дафна видела, какое впечатление ее игра производит на Мефодия. Его лицо то просветлялось, то темнело. Он шевелил бровями и губами, точно помогая ей играть.

— Ты любишь маголодии, потому что любишь меня? — спросила Дафна, отрывая флейту от губ.

— Ну да. А как еще? — отозвался Меф.

— Нет. Мне кажется, что ты любишь их самих по себе!

— Хочешь сказать, что я тебя не люблю? — не понял Буслаев.

— Нет. Я не о том. К музыке я не ревную. Глупый ты, не понимаешь ничего, — сказала Дафна и продолжала играть.

И снова вспыхивали радуги, грохотал гром, распускались бледные лилии и блики света скользили по крыше. Время исчезло. Меф опомнился, лишь когда солнце, раздробившись, совсем закатилось и выплывшая луна непостижимо побежала в тучах, оставаясь при этом неподвижной.

Из рюкзака Мефодий услышал неясный звук. Он знал, что в рюкзаке только спата, и, удивившись, достал ее. Сомнений не было. Спата отзывалась маголодиям. Звуки, которые она издавала, были едва различимы. Изредка спата освещалась изнутри, но освещалась неровно, отдельными линиями, словно лава блестела в трещинах в земле.

— Видишь? — прошептал Меф.

— Да, — отозвалась Дафна. — Помнишь, ты говорил, что в твою спату вплавлены обломки светлой флейты Диомида?

— Демида Буслаева? Бывшего светлого стража?

— Да.

Дафна больше не играла, и флейта Мефа постепенно погасла. Лишь одна полоска в рукояти долго пылала так, словно была раскаленной, но когда Буслаев со всей возможной осторожностью потрогал ее, рукоять оказалась едва теплой.

Дафна и Мефодий сидели рядом и, соприкасаясь плечами, смотрели на освещенные луной тучи. Одна из туч была похожа на длинный весельный корабль с изогнутым носом и четырехугольным парусом. Казалось, он спешит куда-то. Парус надувало луной и ветром.

— Есть легенда, что за человеком, достойным света, однажды прилетает ладья света. Не за каждым, конечно, но может прилететь. Раз в сто лет или раз в тысячу, но это происходит, — тихо сказала Дафна.

— Серьезно? И что? Забирает его в Эдем? Зеленая травка? Овечки в обнимку с тиграми и все такое? — легкомысленно откликнулся Мефодий, глядя, как нос ладьи медленно перетекает в паруса, сливаясь с ними. Небесный корабль круто отворачивал от них, направляясь к Хорошево-Мневникам и Серебряному Бору.

— Не шути так. Это древняя легенда, — заметила Дафна. — Одно время я даже искала эту ладью в Эдеме. Не стоит ли она где-нибудь пришвартованной? А вдруг?

— И что? Не стоит?

— Я ничего не нашла. Ее нет ни на первом небе, ни на втором. Но существуют еще Прозрачные Сферы, о которых даже хранителям не все известно.

Мефодий задумчиво кивнул, локтем отодвигая от себя Депресняка. Кот обожал незаметно приблизиться, потереться и испортить настроение.

Внезапно Депресняк зашипел и спрятался под блок с солнечными батареями. Спустя мгновение на крышу свалился Корнелий и, размахивая флейтой, стал вызывать Мефодия на дуэль:

— Вставай и дерись, несчастный! На шесть и по хлопку!

— Запросто! Кстати, по тебе белый червяк какой-то ползет, — сказал Меф, зная, что Корнелий очень брезглив.

— Где? Сними его сейчас же! — подпрыгнул Корнелий.

Белый червяк по нему не полз, но связной света все равно отвлекся, стал искать его, переключился мыслями и, начисто забыв про дуэль, мирно уселся рядом с Буслаевым.

— Кстати, я собираюсь принять участие в Запретных Боях! Только Эссиорху — тшш! — ни слова! Этот мелкий завистник будет меня отговаривать! — упомянув об этом, Корнелий быстро взглянул на Дафну, надеясь, что отговаривать его начнет уже она.

Но Дафна смотрела на тучи. Зато Мефодий заинтересовался подробностями.

— Как, ты ничего не знаешь? Запретные Бои проходят раз в десять лет! Место боев держится в секрете, и часто в последний момент его меняют, чтобы невозможно было отследить. А начиналось все как тайные поединки темных стражей между собой. Постепенно начали подтягиваться и некоторые светлые.

— А Троил и Лигул? Они в курсе?

— Еще бы! В этих боях они теряют своих лучших бойцов. Поэтому бои и под запретом. Если поймают, участников и зрителей ждут серьезные неприятности: арест в Нижнем Тартаре для темных и столетнее лишение крыльев для светлых.

— Арей, конечно, бился, — задумчиво сказал Мефодий.

Мундштуком флейты Корнелий поправил очки.

— Ну разумеется! Мы с Ареем были одними из первых. Он и я. Я и он. Стояли у истоков движения. У нас была договоренность, невысказанная такая, на полутонах, что друг друга мы не трогаем… Открою тайну! Я скорее позволил бы себя убить, чем поднял бы флейту на старину Арея! Ни один темный не выдержит моей коронной штопорной маголодии!

— Угу, — буркнул Буслаев. — Если примотать его колючей проволкой к дереву на те полчаса, что ты целишься.

Дафна незаметно положила руку на колено Мефодию, призывая его не спорить. Корнелий никогда не врал. Он всегда искренне верил в то, что рассказывал. Другое дело, что каждый день он рассказывал что-нибудь новое.

— По правилам Запретных Боев ставкой в поединке служит все имущество побежденного: для светлого стража — это крылья и флейта. Для темного — дарх с эйдосами и меч. Иногда темный бьется с темным. Иногда — светлый с темным. Только светлый со светлым никогда, — продолжал Корнелий.

— Почему?

— А смысл? Во-первых, поединок всегда заканчивается гибелью одного из бойцов. Светлые не убивают своих. А во-вторых, зачем одному светлому стражу крылья другого?

— А дарх ему зачем?

— Ну, дарх-то можно разбить и выпустить эйдосы. Красивый поступок, благородный, если, конечно, тебя самого не нанижут на меч! — пояснил Корнелий.

В голосе у него впервые появилась озабоченность. Веснушки на лице побледнели и выцвели.

— Ну, тому, чьих маголодий боялся Арей, можно не опасаться, — невинным голоском пропела Дафна.

— Ну да… разумеется!

Успокаивась, Корнелий пальцем качнул свои бронзовые крылья. Правое было искривлено и покрыто нестираемой копотью. Связной света уверял, что повредил его на дуэли, однако, по версии Эссиорха, крылья застряли у Корнелия во флейте, когда он выковыривал ими оттуда кусок картошки. Сам Корнелий отрицал это с негодованием.

— А люди принимают участие в Запретных Боях? — спросил Мефодий.

— Нет!!! — поспешно ответила Дафна.

— Почему? — удивился Корнелий. — Хотя, что человек может поставить? Разве только… Ай! Она меня ущипнула! Вот эта вот!

— Кто? Я? Тебе показалось. Хочешь котика погладить? — Не дожидаясь согласия, Дафна принялась отлавливать Депресняка и тыкать его мордой в Корнелия. — Он так нуждается в ласке!

Связной света поспешно попятился, отмахиваясь от Депресняка флейтой с примкнутым штыком.

— Я бы сказал, в чем он нуждается, но защитники животных меня убьют! Ну все, ребят, без обид, но я пошел! Мне чудовищно пора!

— Куда ты? Останься! — крикнул Меф.

— Никак не могу. Я обещал Варваре найти неудачливую пиццу, от которой кто-нибудь растолстел бы! А так мы с Варварой согласны растолстеть вместо него!

— Хочешь сказать, ты украдешь пиццу? — коварно ужаснулся Меф.

— Я спасу чью-то фигуру, пожертвовав своей! Кстати, недавно я сделал великое открытие — Варвара меня любит!

— Правда, что ли?

— Да! Но сама этого не знает. Чисто женский вариант истинного чувства. Она считает, что мучается со мной, но в ее варианте это и есть любовь!

Корнелий шагнул назад, не заметив бортика, зацепился, взмахнул руками и с жалобным воплем ухнул вниз, пытаясь нашарить на шнурке бронзовые крылья. Мефодий и Дафной с беспокойством вгляделись в освещенный прожекторами пятачок. Пятна на асфальте было бы, конечно, не разглядеть, но люди, крошечные как муравьи, спокойно входили и выходили из подъезда. Значит, Корнелий все же сумел отправиться за пиццей.