День карапузов

Дмитрий Емец, 2016

Хотите найти динозавра, вырастить дерево желаний, защитить древнюю крепость и даже найти необычный клад? Тогда присоединяйтесь к семье Гавриловых, в которой, кроме папы, мамы и семерых детей, есть еще красноухая черепаха, голуби, ручные крысы, кошка и три собаки… И каждый день этого большого семейства наполнен радостью, весельем и, конечно, приключениями!

© Емец Д., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

Светлой памяти моего папы Александра Ивановича

В небольшом приморском городе живет большая семья Гавриловых, перебравшаяся сюда из тесной московской квартиры. В семье семь детей и куча всевозможных животных: голуби, черепаха Мафия, рыбки, японские мышки, крысы во главе с главным крысом Шварцем, попугаи, морская свинка, кошки и собаки! И, разумеется, с этой семьей постоянно происходят разные забавные истории!

Глава первая

Серебряное солнце

Дети почему-то избирают своей жизненной программой не то, чему мы их учим и что произносим вслух, а то невысказанное, часто тщательно скрываемое, что составляет суть нашей натуры и чем мы, быть может, сами совершенно не гордимся.

Просто мысль

Папа Гаврилов шел по берегу моря и буксировал за собой коляску, в которой сидели Саша, Рита и Костя. Именно за собой, а не перед. «Перед» ее было вообще не прокатить. Папа уже раз десять пожалел, что они вообще взяли коляску. Тащить малышей на плечах было бы удобнее. В песке колеса глубоко увязали, и вдобавок песок был покрыт толстым, с ладонь, слоем высохших водорослей. Временами на берегу попадались люди с большими мешками, которые собирали сухие водоросли для утепления стен и потолков и навьючивали их на велосипеды.

Костя в коляске ныл. У него была сильная привязанность к старой одежде, и он остро переживал любые изменения. А тут мама надела ему новую двойную шапку, потому что кепарик с завязывающимися ушами для моря был слишком холодным. И вот всю дорогу Костя повторял: «Мой кепа-аа-рик!» — и дальше по кругу.

За папой вытянувшейся вдоль берега цепочкой брели мама, Петя, Вика, Алена, Катя — все мерзнущие, с поднятыми воротниками. Последними тащились соседские Андрей с Серафимом, увязавшиеся за компанию.

Андрей, оцарапавший мизинец, когда они лезли через забор, страдал и все время повторял: «Я же говорил! Говорил! А теперь все! Все!» При этом, что именно он говорил и в чем именно состоит это «все», оставалось за кадром. Зато Серафим, у которого обе ноги были мокрые выше колен, потому что он влез в море, не жаловался и выглядел вполне довольным жизнью.

И вообще Серафим был очень смешной. Кроме того что он постоянно терялся, он еще все время говорил «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания». Даже если просто уходил в соседнюю комнату, обязательно говорил «до свидания». А когда возвращался, говорил «здравствуйте!». И это было ужасно забавно: ходишь до дому и всюду встречаешь здоровающегося с тобой Серафима, выглядывающего отовсюду, едва ли не из шкафов.

С пляжа было никуда не удрать. От выложенной плиткой аллеи, тянувшейся вдоль моря, их отделял высокий вал песка, который сгребли к забору трактором, чтобы зимние шторма не уносили песок с пляжа в море. До ближайшей калитки оставалось еще метров триста — огромное расстояние для перегруженной коляски. Папа Гаврилов волок ее, представляя себя лошадью, а коляску плугом.

Внезапно коляска стала совсем уж тяжелой. Папа обернулся и обнаружил, что Петя потихоньку вытащил из нее Сашу, Риту и Костю и уселся в коляску сам.

— Брысь! Колеса сломаешь! Ты слишком тяжелый! — возмутился папа.

— Они прочные.

— У старой сломал!

— У старой не я сломал, а мама! — заявил Петя.

Мама смутилась. Отчасти Петя был прав. Прошлая коляска сломалась оттого, что когда Петя вот так же сел в нее, мама уселась ему на колени, чтобы показать, что этого делать не надо и он не маленький. Коляска не знала, что цели у мамы были педагогическими, и крякнулась.

Сгруженные на песок Саша, Костя и Рита занялись каждый своим делом. Рита стала рассаживать на мокром песке своих кукол, которых у нее было три. Звали их Жена Генерала, Итальянка и Лорелея. Слово «Лорелея» Рита выговорить не могла, да и остальные имена тоже регулярно путала. Выглядели куклы неважно. Лорелея облысела, а Итальянку Саша наполнил через дырочку в голове кефиром и оставил на ночь в морозилке, чтобы проверить, что будет, но симпатичнее кукла от этого не стала.

В данный момент Саша бродил по пляжу и находил выброшенные зажигалки. Некоторые из них попадались с газом и взрывались, когда по ним ударяли камнем. Попутно Сашу волновал вопрос: когда он будет старым, как дедушка, сможет ли он сам покупать сколько угодно спичек?

— Безусловно! — сказала мама и, наклонившись, ловко достала из кармана у Саши коробок, который он уже где-то стащил, видимо припрятав на старость.

Рита стала ныть, что хочет пить:

— Пи-и-ить! Пи-и-ить!

Мама достала бутылочку с водой.

— Это не та вода! — быстро сказала Рита. Она уже увидела вдали красную крышу магазина и просчитала все варианты.

— Ха-ха! Обезвоженная ты наша! — басом сказал Петя из коляски. — В декабре нельзя хотеть пить!

Рита подозрительно уставилась на него и начала медленно открывать рот, одновременно закрывая глаза.

— Почему нельзя хотеть пить в декабре? — заинтересовался Саша. — А вон тот дядька?

Петя оглянулся.

— Вон тот дядька захотел пить еще летом, — шепнул он.

Оставив коляску в песке, папа подошел к морю и стал бросать плоские камни, заставляя их прыгать блинчиками. Внезапно что-то больно зацепило его по уху. Папа оглянулся и понял, что это Костя тоже учится бросать камни — и даже, можно сказать, научился.

Петя, убедившись, что коляску с ним никто не буксирует, сложил на животе ручки и поспорил с Аленой, Сашей и Катей, что они не сдвинут его с места. Катя на провокацию не поддалась, только фыркнула, зато Алена с Сашей развили бурную деятельность. Им помогали Серафим с Андреем. Откопав колеса коляски, они стали раскачивать ее и сдвинули метра на полтора. Потом Серафим повис на ручке, и Петя вывалился в песок.

— Да ну вас! Ничего не умеете! — сказал он и, схватив за ручку пустую коляску, убежал с ней вперед, чтобы дразнить младших.

Саша, Рита и Костя пошли пешком. Отдохнувший на коляске Саша был свеженьким, как огурчик.

— Представляете какая наглость! Мне вчера перезвонили человек десять, потому что я случайно набирал их номера! — рассказывал он Андрею с Серафимом, забегая вперед, чтобы видеть их лица.

Рита, забывшая, что только что умирала от жажды, забиралась на песчаную гору и сбегала с нее в руки к маме. Катя пошла было ловить Риту, но тут рядом с ней кто-то сказал:

— Гуляем? А у меня вот выходной!

Катя обернулась. Рядом с ней стояла «мышиная девушка» Люба, работавшая в зоомагазине. Она была одета в рыженькую куртку и шапку с петушиным хохолком, которые делали ее обманчиво мирной. Катя, привыкшая видеть Любу в рабочем халате, фартуке и с метровой змеей в руке, не сразу ее узнала. Как если бы грозный боевой полковник вышел к солдатам в тапочках и в колпаке Санта-Клауса.

Рита в очередной раз скатилась с песочной горы и, решив, что устала, обвисла у мамы на руках.

— Ну что, пошли дальше! Рита замерзла! — крикнула мама, хотя на самом деле Рита раскраснелась от бега, а замерзла мама.

Они пошли по пляжу, а с ними вместе шла «мышиная девушка», заявившая, что ей безразлично в какую сторону гулять, потому что гуляние — это все равно убийство времени. К «мышиной девушке» приклеилась Алена, которая обожала, встретив нового человека, залюбить его до дыр. Кроме того, Алене важно было прояснить некоторые детали человеческих взаимоотношений.

— А вот если, например, где-то есть две девушки — одна красивая, а другая хороший человек, на которой быстрее поженятся? — спросила она.

Люба нахмурилась и подозрительно посмотрела на Алену, но лицо той выражало лишь искренний интерес.

— Это еще что за вопрос? Откуда я знаю? Я тебе что, жених? — возмутилась «мышиная девушка».

Алена обратилась с тем же вопросом к папе.

— Которая хороший человек! — бодро ответил папа.

Петя, тоже слышавший этот разговор, посмотрел на него без большого доверия.

— Тогда бы за страшными очередь стояла! — заявил он.

— А что, страшные девушки по умолчанию все хорошие? Красивые тоже могут быть неплохими людьми, — сказал папа Гаврилов.

— То есть из хороших людей мы рассматриваем только красивых? — с вызовом спросила Люба.

— Нет, — сказал папа. — Но красота — размытое понятие. Каждый человек обязательно для кого-нибудь красив.

— Даже полная квазиморда? — с сомнением спросила «мышиная девушка».

— Думаю, да. Но только при условии доброты.

Алене не понравилось блуждать в зарослях теории:

— Пап! А когда ты на нашей маме поженился, она была красивая или хороший человек?

— И красивая, и хороший человек! — сказал папа.

— Правильно! Была! А потом меня обвешали карапузами! — заявила мама, выдирая из руки у Кости палку, которой он хотел огреть Сашу за то, что тот бросил в него пучком водорослей.

Саша дернул папу за руку.

— Смотрите! — крикнул он, показывая на навес, подходящий к самой воде.

Вдоль моря по пляжу ходил высокий парень с миноискателем и широкими движениями шарил по песку, точно косил невидимую траву. Изредка парень замирал, и его движения становились осторожными, нащупывающими. Когда место было точно найдено, он саперной лопаткой начинал осторожно разгребать песок, что-то из него доставал и иногда отбрасывал, а иногда небрежно опускал в сумку.

— И этот здесь! Куда ни пойдешь — он повсюду торчит! — проворчала Люба, надвигая шапку себе на лоб.

— Кто? — спросила Катя.

— Этот вот! — повторила «мышиная девушка», и по тому, как она это произнесла, Кате все стало ясно.

«Этот» был Покровский, одноклассник Любы, который гонял по городу на велосипеде и завязывал шнурки посреди проезжей части.

— И чего он здесь делает? — спросил Саша.

— Шарит! Отдыхающие летом сережки теряют, кольца, цепочки всякие, их песком заносит, а он ходит и ищет! — сказала Люба.

— Да? — заинтересовался Петя. — И что, находит что-то?

— Кучу ржавых гвоздей! Лучше б на паперти стоял! — нарочито громко сказала «мышиная девушка».

Долговязый парень услышал ее голос, вздрогнул и обернулся.

— Привет! Это ты? — спросил он.

— Представь, я!

— Гуляешь?

Люба громко фыркнула:

— Сам догадался или кто-то подсказал?

Покровский хладнокровно пожал плечами и продолжил шарить. Костя и Саша не могли уже от него отлипнуть и ходили за ним хвостом. Покровский расщедрился и позволил Саше подержать миноискатель. Это была большая неосторожность, потому что Косте, разумеется, тоже сразу захотелось и он вцепился в миноискатель правой рукой. Выдирая миноискатель друг у друга, Костя и Саша побежали непонятно куда и упали в кучу песка.

Покровский кинулся за ними. Он явно беспокоился за свой новенький миноискатель.

— Эй! Не размахивайте! По камням не задевайте! Это вам не дубина! — испуганно вскрикивал он.

Наблюдая за мучениями бывшего одноклассника, «мышиная девушка» злорадно ухмылялась.

Наконец Покровскому удалось отобрать свой миноискатель. Не выпуская его из рук, он присел на камень и вытянул тощие ноги. Саша стоял рядом и, с почтением любуясь миноискателем, жадно спрашивал, находил ли Покровский бомбы. Оказалось, что бомб Покровский пока не находил. В основном он находил пивные крышки и высыпавшуюся из карманов мелочь.

— Ясно! — сказал Саша грустно и без всякого перехода добавил: — А правда, что один человек переложил цикория в кофе и стал пьяницей?

«Мышиная девушка» торжествующе захохотала. Покровский с подозрением покосился на нее, проверяя, не она ли научила Сашу такому бредовому вопросу.

— Не знаю. Это не ко мне. Я кофе не пью. И вообще ничего не пью, — сказал он.

Не получив внятного ответа, Саша с укором покачал головой. Ему не верилось, что такой знающий человек может быть не в курсе такой ерунды.

— А правда, что бензоколонку можно взорвать сотовым телефоном? — продолжал он.

— Как это?

— Как «как»? — поразился Саша. — Ну там же телефон нарисован зачеркнутый! Значит, можно! А какое слово нужно сказать в телефон, чтобы бензин наверняка взорвался?

Стремясь скрыть свое глобальное незнание, Покровский принялся угощать детей батоном, который был уже на треть обгрызен им самим.

Вика от батона отказалась, сказав, что не любит.

— А что ты любишь? — спросил Покровский.

— Она любит лошадей! — охотно сообщила Алена.

Вика покраснела, поскольку любовь к лошадям была ее самым большим секретом.

— Правда? — Покровский сунул руку в сумку, висевшую у него на плече. — Ну раз любишь — тогда дарю! Как раз сегодня нашел! Хотел у себя над дверью повесить!

И он вручил Вике железный полукруг. Вика нерешительно взяла его. Это оказалась тяжелая подкова, с одной стороны ржавая, а с другой отполированная до блеска.

Подарив подкову, Покровский вновь взял миноискатель и, расшвыривая мокрыми кроссовками водоросли, продолжил поиски. Папа Гаврилов ходил рядом с Покровским и расспрашивал его о металлоискателях. Тот авторитетно объяснял. Этот, по его словам, был середнячок, хотя и не совсем.

— Тут такое дело! Военная техника — хорошая, надежная, но дубоватая, и дизайн у нее обычно такой, чтобы враги боялись. Гражданская техника — с кучей милых фигулечек и удобных лампочек, но это не техника. А посередине как раз вот это вот! — и он нежно погладил свой металлоискатель.

— И как? — спросил папа. — Клады обнаруживать приходилось?

Покровский оторвал миноискатель от песка и быстро обернулся, проверяя, не стоит ли кто рядом. Лицо у него стало очень секретным.

— Пока нет, но… — он замолчал и снова уткнулся в песок. Потом быстро повернулся к папе и взял его за пуговицу.

— У нас в Крыму полно кладов! — сказал он звенящим шепотом. — Просто все буквально засеяно кладами!

— Это еще откуда? — усомнился папа.

— Как? Крым был заселен очень давно! Здесь все города ровесники Рима! И это только та история, которую мы знаем! Скифы, греки, генуэзцы, турки, татары, армяне. А сколько тут было купцов! Продавали рабов, ткани, хлеб, вино! Огромные обороты! И каждый уважающий себя купец обязательно имел свой клад, зарытый в горшке в подвале его дома!

— Зачем зарытый? — не понял папа Гаврилов.

На худом лице Покровского вспыхнули пятна.

— А как еще? — поразился он. — Дома горят. Воры подкапывают стены. Банков еще нет. Как купцу сохранить свое золото? А почему в горшке? Да потому что горшки земли не боятся. Деревянный ларец — он сгниет за три года. Про железо я вообще не говорю. Ржавчину пока никто не отменял.

— А почему именно в подвале?

— А где еще? Самое удобное место для клада — подвал, — важно объяснил Покровский. — Мы же говорим не о пиратских нычках на необитаемых островах. Уважающий себя купеческий клад должен быть спрятан так, чтобы им было удобно пользоваться. Взял горсть монет, положил горсть монет — вроде как в сейф. Опять же — пока ты копаешь у себя в подвале, никто тебя не увидит. А идти с деньгами в лес, так вся улица будет кричать: «Почтенный Юсуф, куда вы идете с кувшином монет и лопатой? Не помочь ли вам?»

Папа Гаврилов заинтересованно слушал, шевеля в ботинках замерзшими пальцами.

— И что? Купцы потом не вытаскивали свои клады? — спросил он с сомнением.

— Кто-то, конечно, вытаскивал, тратил или передавал по наследству. А кто-то был одинокий скряга. Или другой вариант. На город напали, купец погиб и не успел ничего никому сказать. Дом сгорел и завалился. Город зарос лесом и травой. А где-то там, под корнями, до сих пор лежит темная двухведерная амфора из-под пшеницы, полная золотых и серебряных монет, — сказал Покровский с такой убежденностью, будто находил такие амфоры десятками. Он даже пальцем по воздуху провел, точно ощупывая длинную трещину в этой самой амфоре.

— Ну а ты-то сам находил? — спросил папа Гаврилов.

— Нет пока! — горько произнес Покровский и с глубокой обидой уставился на свой миноискатель. — Он у меня слабенький, чтобы что-то серьезное искать. Приходится ограничиваться песком… Но и тут немало монет. За все годы кораблей наразбивало в шторма о-го-ого, бухта мелкая, и постепенно монеты вымывает из песка на берег. А уж осколков хлебных амфор — только разгребай. Море вообще исторгает из себя все лишнее, все не свое.

— Костя замерз! Пошли, а? — жалобно крикнула мама, у которой был уже совершенно сизый от холода нос.

Папа впрягся в коляску, и Гавриловы продолжили свое путешествие вдоль моря. Вика держала в руках подкову, разглядывая ее с нерешительной радостью. Они прошли по пляжу метров сто, когда услышали, что их кто-то догоняет. Это был Покровский, несущий в руке нечто извлеченное из сумки.

— Погоди! Это тебе! — крикнул он Любе и положил ей что-то на ладонь. Это было небольшое серебряное солнце, потемневшее от воды.

— Вчера нашел. С цепочки у кого-то сорвалось! Его надо отчистить, и будет отлично!

«Мышиная девушка» посмотрела на солнце, лежащее у нее на ладони:

— Ну так отчисти!

Покровский стал тереть солнце тряпочкой, и тер его до тех пор, пока украшение не засияло.

— Готово? — спросила Люба. — Оно теперь мое? Могу делать все, что захочу?

Покровский кивнул.

— Отлично!

Люба погладила солнце пальцем, шагнула к воде и запустила его блинчиком. Серебряное солнце сверкнуло, дважды отпрыгнуло от воды и исчезло.

— Сам разрешил! Никто тебя за язык не тянул! Мое — значит мое! — сказала Люба.

— Почему? — жалобно спросил Покровский.

— А так просто! — пожала она плечами и пошла дальше, а Покровский с открытым ртом стоял и смотрел ей вслед.

Алена бежала впереди нее, с любопытством заглядывая ей в лицо.

— А это правда, что Покровский когда-то был в тебя влюблен, а потом еще в кого-то влюбился? — спросила она.

— Откуда ты знаешь?

— Мне Катя сказала!

— Глупости! — буркнула Люба, отворачиваясь. — Нечего сплетни передавать. Он с ней только танцевал целый вечер, но я никому предательства не прощаю!

— А я думала, только наш Петя мозгокрут! — сказала Алена с восторгом.