Американские горки. Рассказы и повести

Дмитрий Гаврилов

В своей новой книге «Американские горки» автор продолжает исследовать глубины человеческой психологии и мотивы поступков. Искромётный юмор и неожиданные повороты сюжета подарят любителям качественной современной прозы массу приятных минут.

ТАЙНА ГРАФСКОГО ПРУДА

Увидеть бабье лето в столице и её окрестностях той ненастной осенью в самом начале восьмидесятых годов прошлого века народонаселение уж и не чаяло. Ёжившиеся от всепроникающей мороси и тщетно силившиеся перепрыгнуть бескрайние лужи даже самые терпеливые граждане что есть мочи кляли небесную канцелярию, а закоренелые атеисты и вовсе принялись молить о зиме, хотя сентябрь только-только разменял третью декаду. Тут природа-мать, наконец, сжалилась: по ночам запахло заморозками, и Гидрометцентр предупредил о гололедице. Но вопреки прогнозам непогрешимых советских синоптиков аномальные муссоны средиземноморского бассейна погнали царствовавший над Ближним Востоком жаркий антициклон на север, и шевелюры москвичей и жителей области, наконец, взъерошили ласковые лучи солнышка. Страдавшим от алопеции запоздалое тепло тоже было по душе, ибо позволяло уйти на зиму с загорелыми лысинами.

Остаться безучастным к такой климатической идиллии никак не мог второгодник из четвёртого «Б». Педагогический коллектив школы, буквально сходивший с ума от его проделок, и родители, давно наплевавшие на невозможное чадо, называли сорванца исключительно словом «гадёныш», иногда вставляя перед ним определение «конченый». Таким образом, имя и фамилию малолетнего негодяя история не сохранила, зато от пересказа его деяний местный люд содрогается до сих пор.

Резонно рассудив, что уроков математики и пения в его жизни будет ещё навалом, белобрысый шалопай посчитал форменным расточительством провести следующие два часа в душном помещении. Благодаря врождённому дару убеждения и костлявым кулачишкам, точно бившим по болевым точкам несговорчивых оппонентов, он весьма доходчиво втолковал однокласснику Кирюше, почему им именно сейчас просто жизненно необходимо отправиться за выстроенные на месте старой дворянской усадьбы гаражи, что граничили с заилившим графским прудом.

Роскошный при кровавом царизме, ныне водоём являл собою жалкое и унылое зрелище. Заросший у берегов камышом и водорослями и на две трети покрытый ряской, он норовил вот-вот превратиться в болото, а позже и вовсе — в топь.

— Короче! — зашептал паразит в самое ухо друга, озираясь по сторонам. Сделал он это специально, чтобы собеседник ощутил причастность к некой огромной тайне. — Идти надо сейчас, пока тепло и предки на работе.

— А ты чего, вот прям плот связал? — недоверчиво заулыбался Кирилл. — Настоящий?

— Нет, блин, игрушечный! Конечно, настоящий! Вчера полдня на это убил. Вымок весь. Аж до соплей, — корабел для наглядности зашмыгал носом. — Ты не веришь мне что ли?

— Не в этом дело, — рыхлый телом хорошист, к тому же происходивший из не совсем русской семьи, явно не хотел сбегать с уроков. — Просто я сегодня утром с математичкой нос к носу столкнулся. Вероника Аркадьевна — падла редкостная. К гадалке не ходи, прогул проставит.

— Чёрт с ней! — подмигнул хулиган. — Подумаешь, велика беда! Ха-ха!! Прогул!!!

— Тебе-то, как всегда, ничего не будет. В худшем случае — отделаешься подзатыльником. А меня, как пить дать, выпорют! — качая кудряшками, упрямился тихоня, приученный к прилежному воспитанию отцовским ремнём.

— Если жопа заболит, придёт на помощь Айболит! — ловко зарифмовал двоечник и тут же перешёл к угрозам. — Или пошли, или фофанов навешаю! Выбирай!

Ладно, — сообразительный Киря глянул на жилистого балбеса, принявшегося яростно разминать средний палец правой руки, и, скрепя сердце, согласился. — Так и быть. Айда.

— Вот и правильно! — победоносно подытожил заводила и повёл слабохарактерного приятеля на вожделенное место.

Взобравшись на утлый плот из разнокалиберных досок, кое-как связанных набухшим в воде шпагатом, мореходы далеко отплыть не сумели, а потому всего лишь чуть промочили ноги. Сущий пустяк, учитывая наличие при себе сменной обуви, без которой ввиду бдительности и рвения дежурного класса в школу не проскочила бы и мышь. Друзья положили промокшие ботинки с носками сушиться на солнце, а в сухих кедах на босу ногу принялись бродить вдоль берега и кидаться камнями по застрявшей в тине не то трубе, не то палке. Толстяк на снайпера явно не тянул. Да и худющий сорвиголова особой меткостью не отличался. Лишь с энной попытки он поразил-таки цель, и предмет перевернулся в воде.

— Ура, попал! — радостно завопил пацан, раскинул в стороны руки и, подражая звуку авиационного двигателя, заложил крутой вираж. — Бж-жжж… Пятый-пятый! Я десятый! Задание геройски выполнено! Бомбардировщик возвращается на аэродром. Как слышно? Приём… Бж-жжж…

— Ух ты! А чего это? — Кирюша попятился, оступился, плюхнулся на пятую точку и с робкой надеждой в голосе решился на предположение. — Манекен?

— Ой, мамочки! — завопил стоявший ближе к воде бомбардир, и мальчишки, позабыв про портфели, бросились наутёк.

В пруду барахталась отрезанная по локоть, сизого цвета человеческая рука со сжатыми в кулак пальцами, на одном из которых зловеще поблёскивало с крупным, явно драгоценным камнем…

Семейство Пирдубирдыевых давно переехало в Подмосковье из какой-то совсем уж Средней Азии и до поры до времени совершенно безмятежно квартировало в многоподъездном кирпичном доме примерно в трёх минутах размеренной ходьбы от железнодорожной станции. Их девятиэтажка считалась престижной в застроенном тогда сплошь и рядом панельными хрущёвками рабочем городишке, что расположился на пологом берегу Москва-реки промеж двух живописных пойм, снабжавших многомиллионный мегаполис питьевой водой.

В те былинные времена миграция из подбрюшья империи не являлась массовой и случалась, если только периферийный кадр оказывался выдающимся и заслуживал перевода в Первопрестольную. Достижениями Пирдубирдыев-старший до столицы не дотянул самую малость. Зато для военного производства в непосредственной от неё близости вполне годился. Тем паче, что был он кадровым партийным работником с инженерным образованием и допуском к государственной тайне.

И вот жили они поживали, пока не постучалась в их дом беда. Не успел толком начаться очередной учебный год, как их старший сын, смуглый и чернобровый красавец Заурбек, робко перешагнул порог отделения милиции по месту жительства. Взволнованно давясь слезами, без единой синтаксической и пунктуационной ошибки молодой человек написал заявление о пропаже родителей, трое суток тому назад ушедших по грибы и с тех пор не вернувшихся.

Начались поиски. Понятно, первым допросили заявителя — студента пятого курса очень престижного института, ленинского стипендиата, весьма вероятного обладателя красного диплома и отменной комсомольской характеристики. Следом настал черёд его младшего брата Алибека — восьмиклассника, круглого отличника, перворазрядника по русским шашкам и доморощенного виртуоза-балалаечника. Оба хоть и выглядели подавленно, но ответствовали связно, без противоречий и никаких подозрений у органов внутренних дел не вызвали.

Далее побеседовали с соседями. Люди, в целом, милейшие, они ничего путного тоже показать не смогли. Да, дескать, видели на днях и достопочтенного Махмуда Алибабаевича, когда его к дому подвезла служебная «Волга», и глубокоуважаемую Сауле Абдурахмановну, спешившую к семье с авоськами, битком набитыми дефицитным продовольствием. Из того же, между прочим, гастронома, где не имевшие льгот и блата простые граждане готовы были укокошить друг друга из-за выброшенных на прилавок мороженных голландских кур.

Один из жильцов квартиры снизу, однако, вспомнил, что в ночь с пятницы на субботу у Пирдубирдыевых постоянно смывали унитаз, но Заурбек, пожелав повару студенческой столовой вечно гореть в аду, подтвердил, что в те часы маялся желудком и до позднего утра не вылезал из туалета.

В общем, по всему выходило, что искать исчезнувших надобно в близлежащих лесах, тогда ещё довольно густых, а местами и вовсе нехоженых.

Прочёсывания местности к результатам не привели, если не брать в расчёт побочный эффект: в частном секторе были выявлены с десяток неизвестных ранее точек массового самогоноварения, а на укрывшейся за труднодоступной чащей очень дальней поляне только-только вызрела целая плантация конопли. Производителей алкогольного суррогата без душеспасительных церемоний и интеллигентского слюнтяйства наказали, приговорив к штрафу с конфискацией средств нелегального промысла. Напасть же на след таинственных аграриев, к сожалению, так и не удалось, хотя в засаде их ждала группа из трёх бывалых оперативников, по окончании дежурства наотрез отказавшихся сменяться.

— Нет, не устали… Ни в коем случае… Придавать новые силы считаем нецелесообразным… Почему-почему? По кочану! Ой, в том смысле, что поймать этих негодяев для нас теперь — дело чести! — с трудом сдерживая смех, доложил раз начальству по рации старший из сотрудников капитан Курилкин и попросил снабдить их через секретное дупло усиленным сухим пайком, двумя ящиками минералки и блоком папирос. Более никто из них на связь не выходил. Да и из лесу — тоже. Несколько раз, правда, случайные прохожие божились, что натыкались в тех местах на целый выводок йети, ряженых почему-то в милицейские портупеи, но то, верно, была брехня.

Так, видимо, и осталось бы преступление нераскрытым, но всплывшая рука дала ключ к разгадке. Водолазы, исследовавшие пруд, достали со дна ещё немало мешков с ногами, руками, туловищами и головами на две полноценных персоны обоих полов. Даже без опознания и экспертиз по имевшимся у следствия характерным приметам стало ясно, что это — незадачливые грибники Пирдубирдыевы.

Сведения о находке моментально утекли в Комитет Государственной Безопасности. Учитывая статус Махмуда Алибабаевича, чекисты незамедлительно взяли дело под свой контроль, чуть свет нагрянули в гости к крепко спящим братьям и с помощью имевшихся в их распоряжении спецсредств в считанные минуты обнаружили тщательно замытые пятна крови. В результате через пару часов обколотый сывороткой правды Заурбек давал признательные показания в самом сыром и глубоком подвале Лубянки. Он наматывал сопли на кулаки и валил всё на застлавшую разум любовь, будто бы взявшую да и растопившую его благородное сердце прошлым летом в самый разгар московской Олимпиады.

Опытные следователи корпели над материалами дела несколько бессонных месяцев. Их труд не пропал даром, и они доподлинно воссоздали трагическую картину произошедшего.

Всё началось в день похорон Владимира Высоцкого. В кишащей сомнительными личностями толпе зевак присутствовал и искусно маскировавшийся под личиной верного ленинца Заурбек Пирдубирдыев. Расчётливый в своих грязных намерениях отщепенец давно и с нескрываемой завистью посматривал на Запад. В силу этого утративший моральный облик строителя коммунизма урод стал лёгкой добычей броско накрашенной сотрудницы американской дипломатической миссии Мэри Смит, одетой в юбку с кроссовками по самой что ни на есть последней заокеанской моде. Прикидываясь невинной овечкой, вышедшая на задание многоопытная шмара будто бы невзначай оступилась и, падая, ухватилась за гульфик заранее намеченной жертвы.

— I am so sorry!¹ — извинение американки прозвучало столь правдоподобно, что заподозрить подвох было невозможно.

— Please, don’t be sorry! It’s totally my fault!² — на очень даже качественном английском с едва уловимым, характерным для Экибастузского угольного бассейна акцентом расшаркался перед иностранкой восточный красавец, заметно приободрившийся от прикосновений заграничной штучки.

Далее гостья Игр, как явствует из её отчёта на имя резидента ЦРУ в СССР, вроде как понарошку потеряла бдительность, очаровалась новым знакомым, и тот увёз её на такси за город, где посреди картофельного поля грязно взял прямо в свете фар и под улюлюканье совершенно незнакомого водителя.

— Наподдать тебе ещё, тупорылая забугорная шлюшка? — блаженно поинтересовался у барышни Заурбек, как только за рекой прокричали первые петухи.

— What does it mean?³ — притворилась дурочкой Мэри Смит, хотя прекрасно понимала и говорила по-русски. Более того, девушка очень любила песни Шаинского и в свободное от работы время беспрестанно их напевала.

— You’re so beautiful that I am crazy about you!⁴ — весьма вольно перевёл советский гражданин и, не позволив даме встать с колен и закурить, ласково добавил, — I definitely have something better than the bloody cigarette!⁵

Воспитываясь апатичным, вечно хмурым отцом-евангелистом в канонических баптистских традициях, первые семнадцать лет жизни Мэри Смит провела в лошадином седле на бескрайних равнинах Среднего Запада и ничего шикарнее кофеен ближайшего к ним Детройта не посещала. Так бы и осталась она на родительской ферме до гробовой доски, если бы не школьный выпускной, сыгравший в её жизни поистине судьбоносную роль.

Денёк тот, кстати, хоть и был погожим, но поначалу как-то не задался. Утром недоношенный брат Мэри, младший сестры на три года и давно злившийся на неё за то, что та категорически отказывалась оголять в его присутствии свою грудь, вырезал ножницами глубокое декольте на платье, взятым девушкой напрокат специально к выпускному балу. А наряд-то пошил не кто-нибудь, а лучший в их широтах портной, ходивший в подмастерьях у раннего Кельвина Кляйна.

Дальше — больше. После ланча подуставшая от застольных молитв и сохнувшая без умелых ласк мать Мэри уединилась с наёмным мукомолом, кубинцем Хорхе на мельнице, где за секунду до кульминации ей не в то горло предательски попала мучная пыль. Бедняжка уже начала синеть, но смогла откашляться и обрести спасительное дыхание благодаря находчивости беглеца с острова Свободы. Смышлёный нелегал, рассудив, что нового шанса может и не представиться, воспользовался ситуацией и склонил-таки любовницу к одному из видов секса, коего набожная и страдавшая от хронического геморроя глупышка до тех пор всячески избегала.

Трудолюбивый латинос на радостях так расстарался, что совсем забыл об осторожности и не заметил, как сзади, прося прощения у господа, крался на цыпочках мстительный муж с «Магнумом» наизготовку.

От неизбежной расправы прелюбодеев избавил пасшийся без привязи любимый мамин жеребец по кличке Ниндзя, успевший на ближних подступах вырубить отца Мэри правым задним копытом так, что у рогоносца напрочь стёрлись воспоминания о последних двадцати годах жизни. И хоть очнулся мужчина уже через пару минут, но пребывал он теперь в полном неведении, что имеет двоих детей и жену-изменщицу. Словно и не разменивал шестой десяток, обеспамятевший фермер резво поднялся, оседлал Ниндзю вопреки воле последнего и, безжалостно пришпоривая бедную животину, навсегда ускакал в сторону то ли Великих озёр, то ли Большого каньона.

Неопределённость в показаниях не позволила местному шерифу Фрэнку «Громиле» Джонсону выделить основное направление поисков. Неторопливо размышляя, по какой же, чёрт побери, дороге пустить свой неприхотливый пикап, слуга закона смачно сплюнул через губу жевательный табак и нечаянно попал себе прямо на ковбойский сапог из дорогущей кожи калифорнийского аллигатора, которого собственноручно подорвал тротиловой шашкой в заповеднике под Санта-Барбарой во время последнего отпуска. Сей досадный эпизод в насыщенной событиями биографии Фрэнка произошел вследствие того, что блюститель порядка нечаянно перепутал ЛСД с аспирином.

— Shit happens!⁶ — философски заключил шериф Джонсон, стёр плевок одолженной у Хорхе сомбреро, брезгливо вернул шляпу её опешившему владельцу и поспешил промочить глотку качественным контрабандным виски, что от души наливал в своём баре самым дорогим клиентам вспыльчивый, как порох, ирландец Чарли Мак-Грегор. Кстати, именно потомок его очень дальних родственников с Британских островов много лет спустя стал драться за деньги, ради победы чуть не продал дьяволу душу, но однажды повёл себя, как конченный засранец, за что едва не был прилюдно придушен самым позорнейшим образом.

Казалось бы, для одного дня хватит бед, но на голову несчастной Мэри обрушилась очередная напасть, впоследствии обернувшаяся нежданным благом. В самый разгар торжества, куда она, несмотря на все каверзы судьбы, всё-таки добрела, в неё посреди ясного вечернего неба откуда ни возьмись шандарахнула молния. Даже не помыслив пасть ниц, девушка озарила окрестности вмиг образовавшимся вокруг неё ярко светящимся ореолом и пару минут подымилась на фоне чарующего заката. После чего, провоцируя слюноотделение у невольных свидетелей деликатесными ароматами филе-миньона в самой начальной стадии прожарки, она уверенно затараторила по-русски.

Открывшаяся способность изъясняться, окая, на чистейшем верхневолжском наречии и электрическая сверхпроводимость весьма пропорционального тела привлекли внимание американских спецслужб, за казённый счёт отправивших обладательницу паранормальных качеств сначала в разведывательную школу, а по её отличном окончании — секретным агентом под прикрытием дипломатического иммунитета в американское посольство в СССР.

— Ты ведь выйдешь за меня замуж? — по прошествии года романтических отношений поинтересовался у Мэри Заурбек, припал на левое колено и протянул в правой руке алую шкатулочку с недорогим, но очень стильным колечком, выменянным по случаю на бутылку «Пшеничной» у соседа-алкоголика из тридцать девятой квартиры.

— My Darling! O, Baby! Of course I will!⁷ — не раздумывая, так как давно имела чёткие инструкции от руководства на сей счёт, согласилась новоявленная невеста и натурально пустила слезу из правого глаза. В него практиковавший в лучшей клинике Кремниевой долины офтальмолог специально для подобных целей имплантировал микроскопическую капсулу. — I am so happy!⁸

— Ты мой восхитительный паровозик из Ромашково! Чух-чух-чух! Пых-пых-пых! Ты отвезёшь меня в Америку?

— Yes, yes, America!⁹ — радостно затрясла химической завивкой Мэри. — We will go to the United States and live there happily together until we both die on the same day! Welcome to the free world!¹⁰

Заурбек вежливо поблагодарил даму сердца и отправился прямиком к своему мудрому отцу за благословением.

— Я даже слышать ничего про это не хочу! Не то, что обсуждать! — впервые в жизни сумев округлить глаза, чуть ли не матом возопил Пирдубирдыев-старший. — Какая свадьба с иностранкой? Ладно бы хоть Болгария была, а не Америка! Баран!! Покарай тебя Аллах!!!

— А если это любовь, отец?! — сын вознёс к небесам одну из рук, по привычке соорудив из второй фигу в кармане.

— Да я кизяк клал на твою любовь с самой высокой колокольни! Слышишь? — как-то уж совсем по-славянски принялся возмущаться убелённый сединами азиат. — Ты пойми, шакал вшивый! Как только про Америку заикнёшься, тебя из института выпрут к едрене фене, а я партбилет на стол положу. Хорошо, если обратно в аул сошлют! А могут и… По тундре, по железной дороге… Это ж вся наша с матерью жизнь — верблюду под хвост. Ты этого добиваешься? Ну, уж, дудки! Только через мой труп!

Махмуд Алибабаевич будто в воду глядел. И месяц не прошел, как дождливым пятничным вечером, когда трудовой люд уже возрадовался долгожданным выходным, но ещё не упился до поросячьего визга, они с Сауле Абдурахмановной сидели каждый в принявшем форму тела своего владельца кресле перед цветным ламповым телевизором. Убаюкиваемая мантрами, читаемыми родными до боли голосами дикторов программы «Время», чета томилась ожиданием показа восточногерманского вестерна. Фильм повествовал о противостоянии добрых американских индейцев зловредным европейским колонизаторам. Мудрый Инчу-Чун вот-вот должен был наставить на путь истинный сына своего Виннету, когда занесённый Заурбеком разделочный топорик войны с хрустом пробил оказавшуюся довольно тонкой теменную кость отцовского черепа. Не зря семейное поверье гласило, что у всех мужчин рода Пирдубирдыевых родничок зарастал долго и неосновательно. А следом Алибек ничтоже сумняшеся перерезал горло не успевшей пикнуть матери. Орудием послужил древнейший персидский кинжал, чьи массивные ножны закрывали проеденную молью дыру в настенном туркменском ковре ручной работы, украшавшем родительскую опочивальню.

Потом они в ванной сообща пилили тела заранее купленными в хозяйственном магазине ножовками, смывая в канализацию всякую требуху, а крупные куски пакуя в прочные пакеты для строительного мусора.

На плохо освещённых, обезлюдевших улицах бушевал ливень. Всю ночь напролёт никем не замеченные живодёры окольными тропами таскали мешки на ближайший пруд. Там подонки, подгружая ношу оставшимися от развалин усадьбы булыжниками, топили останки как можно дальше от берега.

Малость передохнув, поутру подельники тщательно отмыли квартиру, орудия убийств прокипятили, и Заурбек как ни в чём не бывало отправился в милицию, не забыв предварительно плотно и с аппетитом позавтракать.

Операцию под чересчур длинным для кодового названием «Тропой свободы или куда кривая выведет» кукловоды из Лэнгли принялись разрабатывать, не имея конкретной цели. Зато начали они её не медля, как только пронюхали, что папа у Заурбека засекречен, а сам отпрыск не прочь свалить за бугор. Паренёк как-то доверительно проговорился обо всём сразу в пьяной беседе с сокурсником, а последний оказался глубоко законспирированным агентом влияния, чьи родители по роду деятельности годами не вылезали из загранки и тоже были завербованы. Этакая трудовая династия на службе у империализма.

Зажравшийся сучонок вовлекал старшего сына Пирдубирдыевых постепенно, через фарцовку и валютные спекуляции, пока не пробил час замочить барыгу, которому подельники сдавали чужестранные банкноты. Кровью, однако, повязать не вышло: перебегавшего в неположенном месте Кутузовский проспект однокашника на глазах у Заурбека по иронии судьбы сбил «Бьюик» с дипломатическими номерами посольства Соединённых Штатов.

— O-oops!¹¹ — развела руками американская разведка и ввела в операцию Мэри Смит, которая неделю неотступно следовала за старшим сыном Пирдубирдыевых, прежде чем смогла элегантно подставиться.

Далее целый год парочка бесстыже совокуплялась, изображая взаимную любовь, а в штаб-квартире заказчика всё никак не могли придумать, что делать дальше. Наконец, определились, что агент Смит должна тонкими намёками подтолкнуть недотёпу к предложению о замужестве. Тот, конечно, клюнет, а Мэри сразу же позовёт его с собой в этот свободный, господи, благослови Америку, мир. А дальше и с папашей Пирдубирдыевым и его военной тайной что-нибудь да придумается. Аллилуйя!

Но, как и в случае с нарушителем правил дорожного движения, всё снова пошло наперекосяк.

О судьбах Заурбека и Алибека наверняка ничего не известно. То ли Советская власть справедливо поставила их к стенке. То ли проявила гуманизм и позволила душегубам мучиться, пока не сдохнут, в лечебном заведении закрытого типа.

Мэри же срочно отозвали на родину. Весь причитавшийся ей нешуточный гонорар за вычетом подоходного налога она отнесла в банк, а полагавшийся очередной отпуск посвятила вдыханию подзабытых на чужбине, но по-прежнему таких родных и терпких запахов родительской фермы.

Лишь перезрелый полоумный брат традиционно продолжал докучать домогательствами, за что частенько бывал бит сестрой, обученной приёмам той самой смертоносной борьбы, что помогла Шерлоку Холмсу одолеть профессора Мориарти.

Впрочем, это казалось сущим пустяком на фоне вида безгранично счастливой матери, обретшей радости бытия в нежных объятиях проказника Хорхе, вскорости после бегства отца переехавшего со всем своим арсеналом реанимационных средств на постоянное место жительства в хозяйскую спальню.

Далее следы разведчицы теряются. Однако, заслуживающие доверия источники сообщали, что лёгкая на подъём авантюристка впоследствии стала главным действующим лицом очередной провокации ЦРУ, цель которой на момент её проведения также была весьма туманна. Говорят, что агента Смит значительно омолодили при помощи пластических операций и криогенной камеры, изменили имя на Саманту и под видом простой американской школьницы, написавшей письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС Андропову, снова заслали в Советский Союз. Правда? Нет? Так поди ж теперь узнай…

Примечания

1

Мне так жаль! (англ.)

2

Пожалуйста, не извиняйтесь! Это полностью моя вина! (англ.)

3

Что это означает? (англ.)

4

Ты такая красивая, что я схожу по тебе с ума! (англ.)

5

У меня определённо есть кое-что получше, чем эта чёртова сигарета! (англ.)

6

Дерьмо случается! (англ.)

7

Мой дорогой! О, малыш! Конечно, да! (англ.)

8

Я так счастлива! (англ.)

9

Да, да, Америка!

10

Мы поедем в Соединённые Штаты и будем жить там счастливо вместе, пока оба не умрём в один день! Добро пожаловать в свободный мир! (англ.)

11

Ой! (англ.)