JaaDoo

Дмитрий Ведерников, 2017

Что если однажды твой внутренний дьявол улыбнётся тебе в зеркале? Попытка вырваться из его лап обернётся новой ловушкой. Необычная история обычного человека, возможно, жившего где-то рядом с вами. «JaaDoo» – первая книга серии романов.

Часть I

Удали мою жизнь…

Утро в Москве обрушивается на тебя. Как будто кто-то включил тумблер: зажёгся свет, и всё поехало, побежало, зажужжало, заговорило. Хотя на самом деле столичная жизнь никогда не замирает ни на одно мгновение, ни на секунду. Шум машин, запахи шаурмы из уличных ларьков, выхлопные газы. Наглые вороны. На поводках собаки с хозяевами.

Лето 2007 года. Жаркое асфальтовое пекло иногда смывало проливным дождём. Даже ливнем. Люди прятались под зонтами и целлофановыми накидками.

В тот день, когда это началось, а если сказать точнее, продолжилось, было солнечно и жарко.

Ни намёка на дождик, хоть маленький. Ни одного облачка. Припекало прямо с рассвета.

Москва стояла в пробках, несмотря на ранний час. Слушала шквал новостей и музыки по радио. Ехала в метро и маршрутках, закопавшись в сотовые и книги. Люди перестали смотреть друг другу в глаза. Забегали в «Макдональдс», покупали свои чикены, фри, пирожки с вишней и бежали дальше, выпивая на ходу кофе из пластиковых стаканчиков. Строчили друг другу СМС-ки. Короткие слова. Даже любить стали СМС-ками, не желая тратить время на разговор по телефону.

Входящее сообщение от абонента «Малышка»:

Смени мне немного любви ☺

Исходящее сообщение от абонента «Зая»:

Лю!

Входящее сообщение от абонента «Малышка»:

☹

Так и бежали мимо своей жизни, строча СМС-ки. Красивые тёлки бежали со страниц гламурных журналов и манили своими формами мажорных мальчиков на дорогих тачках и миллиардных дяденек в огромных чёрных лимузинах.

Все вокруг куда-то бежали, бежали… И только дворник возле подъезда, одетый в оранжевую спецовку, казалось, топчется на месте и машет метлой туда-сюда, гоняя пыль и бумажки.

В стоящем позади дворника автобусе с полностью затонированными окнами несколько бойцов спецназа внимательно изучали фотографию высокого блондина средних лет. Голубые глаза, чуть насмешливый изгиб тонких губ. Типичный, классический представитель жителей прибалтийских стран. Никто из них, за исключением оперов и возглавлявшего группу следователя, не знал, что на фото запечатлён создатель и руководитель опаснейшей тоталитарной секты, объявившейся полтора года назад из ниоткуда.

Вот как они, эти секты, воздействуют так на людей, что те готовы отдать туда всё, даже свою жизнь?

Спецназовцы приготовились к штурму квартиры, где, по их данным, проживал блондин, но следователь в сопровождении оперов и двух бойцов для начала попробовали проникнуть в жилище через парадный вход без традиционного выламывания дверей и выбивания стёкол. Решение оказалось верным — менее чем через минуту послышался щелчок замка. Словно ждали.

Колючий и одновременно насмешливый взгляд, золотая цепь с кулоном. Из-за спины испуганно выглядывала женщина в пижаме. Блондин бросил взгляд на предъявленное удостоверение, поручение о производстве обыска и сделал шаг назад, приглашая оперативно-следственную группу. Опера, привыкшие воспринимать такой жест как добровольную капитуляцию объекта, с удовлетворением переглянулись — на оперативном совещании их готовили к другому сценарию.

Пока ждали адвоката, пытались разговорить блондина, но тот лишь улыбался и не произносил ни слова. Женщина сказала, что знает Валдиса всего несколько дней, и, показав свой паспорт, поспешила уйти, оставив контакты операм. Никто её не пытался задержать.

Долго искали понятых. В итоге обыск закончился ближе к обеду. Ничего существенного не нашли. Даже сотовый телефон у блондина отсутствовал. Вся квартира напоминала обычный «сексодром», который снимают на сутки для встреч с любовницей или проституткой.

В отдел блондина доставили уже в шестом часу вечера. Перед допросом сняли отпечатки пальцев и завели в кабинет, в котором имелся небольшой «обезьянник» с лавочкой и заплёванным окурками и пеплом полом. На столе мерно гудел вентилятор, не в силах справиться с духотой. Опера снова попытались вытянуть блондина на разговор, но он всё так же продолжал молчать и улыбаться. Мухи прилипли к клейкой ленте на потолке. Ждали следователя и адвоката.

Неожиданно дверь кабинета резко распахнулась, и туда, как порыв ветра, ворвался плотный мужчина средних лет с ежиком седых волос и воспалёнными глазами на хмуром, отёкшем лице. Под голубой рубашкой с короткими рукавами и тёмными разводами от пота под мышками просматривалась кобура пистолета, висевшего на брючном ремне.

— Выйдите все отсюда! — скомандовал крепыш тоном, не предполагавшим, что кто-то может ослушаться.

Опера вышли из кабинета и закурили по сигарете, дымя прямо в коридоре отдела.

— Кто это? — спросил тот, что был на вид помладше годами и пониже ростом.

— Майор Горюнов, — ответил второй, пуская клубы сигаретного дыма. — Занимался делом этого маньяка-сектанта. Внедрился к ним. Стал адептом секты. Долго там пытался понять, что к чему, но в итоге получил нервный срыв и полтора месяца в госпитале провалялся. Потом ещё месяц в санатории провёл. Хотели даже по здоровью списать, но оставили за былые заслуги. Да ещё жена с ребёнком недавно погибли.

— Знаменитый Горюнов! Тот самый?

— Да.

— Какой ужас!

— Да. Под поезд на машине попали. Вдребезги. Говорят, шлагбаум на переезде не сработал.

Дальше курили молча. Мимо изредка пробегали сотрудники с папками в руках и озабоченными физиономиями. Какая-то женщина в мятом платье проследовала в один из кабинетов. Поравнявшись с операми, сморщила лицо, стала размахивать руками, отгоняя дым, и недовольно пробурчала хриплым голосом:

— Что, места себе другого нельзя найти? Всё закоптили, дышать нечем! — типичная московская брюзга-потерпевшая. Такой только дай повод, она до министра внутренних дел доворчит своими кляузами.

Опера потушили сигареты, вежливо сказав:

— Простите!

И вдруг из кабинета раздался хлопок. Звук выстрела нельзя было спутать ни с чем. Опера подпрыгнули на месте, округлив глаза. Посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, рванули к двери.

Забежав, увидели майора Горюнова, лежавшего посреди кабинета с простреленной головой. По паркету растекалась лужа чёрно-красной крови. В воздухе повис запах пороха — вентилятор не мог развеять его. В руке у майора был зажат табельный Макаров. Блондин всё так же сидел на лавочке внутри запертого «обезьянника» и молча улыбался.

В проём двери набилась толпа прибежавших следователей, оперов, сотрудников отдела в форме и по гражданке. Теперь все заглядывали друг другу за голову, вставая на носочки и вытягивая шею, пытались увидеть, что там произошло.

— Ты чего? Ты чё сделал? Ты как? Ты, сука! — завизжал тонким фальцетом на блондина бледный опер, тот, что помоложе. — Чё ты лыбишься?

— Спокойно, спокойно! — обхватил его руками сзади второй. — Сейчас сюда всё начальство слетится! — и, обернувшись к дверям: — Звоните в скорую! Чего стоите?

— Я здесь ни при чём, — зашептал молодой, — я здесь ни при чём, — пробормотал уже громче. Казалось, он сейчас заплачет.

— Я здесь ни при чём! — передразнил второй высоким фальцетом. — Я тоже ни при чём. — И снова, обернувшись к толпе: — Звоните в скорую! Быстрее!

— Позвонили уже, — раздалось из коридора.

Приехала реанимация, но врачу осталось лишь развести руками в знак своего бессилия.

Начали подтягиваться высокие чины, следователи-важняки, эксперты. Кто-то заорал:

— Откуда тут журналисты взялись?

Вокруг отдела пространство заполнили автомобили с мигалками. У некоторых спецмашин с надписью «Милиция» белыми буквами на синей полосе вдоль борта проблесковые маячки так и продолжали работать и собирать новые толпы любопытных.

А блондин всё улыбался, спокойно глядя на суету. Его улыбка длилась ровно столько, сколько на него был устремлён чей-нибудь взгляд. В суматохе следственных действий, начавшихся опросов свидетелей, оперов, пока выносили накрытый простынёю труп (лужа крови так и темнела на полу), положив его на носилки, про блондина как-то забыли — отошёл на второй план. Хотели сначала перевести в камеру, но нужно было ещё попытаться допросить его и по уголовному делу, и как свидетеля самоубийства. Решили — пока пусть сидит в кабинете. Никто сразу не заметил, что в какой-то момент клетка заплёванного «обезьянника» оказалась пуста. Блондин исчез. Навесной замок клетки оставался на месте.

* * *

Вы знаете, как правильно пить текилу? Не надо всех этих «куснул», «лизнул», «нюхнул», «закусил». Просто посыпаете дольку лимона солью, надкусываете чуть-чуть, смешивая со слюной, и запиваете текилой образовавшуюся во рту кисло-солёную субстанцию. И не надо никаких закусываний. Всё. Попробуйте! По-моему, я об этом где-то читал. Не помню уже.

Лежу в горячей ванне и пью текилу. Лимона и соли нет, стакана тоже — глотаю прямо из бутылки. Противно. Ну ладно, что-то я увлёкся, а мне необходимо рассказать вам одну историю, пока вода не остыла. Мне надо предупредить вас кое о чём.

А история не такая уж и короткая. Можете верить, можете нет. Как хотите. Но предупреждён — значит вооружён. Можно даже подумать, что это бред сумасшедшего или алкаша. Только всё произошло со мной на самом деле. Слишком сложно поверить. Мне очень хотелось бы проснуться, открыть глаза, и чтобы всё исчезло, стёрлось из памяти. Не жить в постоянном страхе с короткими отрезками ужаса. Ткань привычной жизни рвалась на глазах, сначала медленно, тягуче, а потом раз — и всё разлетелось на мелкие кусочки-лоскутки, которые сшить обратно я уже не смог. Опять увлёкся. Всего год прошёл, а кажется, что это началось так давно. Но стоит мне закрыть глаза, и…

Меня зовут Макс. Сейчас лето 2007 года, и мне 37 лет. Родился я в небольшом сибирском городке на краю мироздания. Воспитывала меня мама. Отец был чёрно-белой фотографией, стоящей на полке в квартире. Его я не знал. Погиб! Мне тогда исполнилось два годика. Когда немного повзрослел, мама призналась мне, что на самом деле он бросил нас и где сейчас, она не знает — так ни разу не дал о себе знать. Мне примерно десять лет было или одиннадцать, когда она призналась. Когда я видел своих сверстников, у которых были отцы, во мне разгоралась какая-то зависть, и хотелось, чтобы фотография однажды ожила. Когда стал подростком, отец часто снился — ну, таким, как я его представлял.

Мама обожала меня. Пока учился в школе, она вывела меня за скобки всех забот, я даже посуду мыть не умел. Какой я её запомнил? Скептичной, вечно занятой, всегда куда-то спешащей, жадной до эмоций и впечатлений, весёлой всему вопреки. Когда она заболела, очень боялась, что я останусь один перед этой страшной жизнью. Так и случилось. Мир рухнул, всё рухнуло, когда дождливым днём, метавшим по мокрому асфальту жёлтые растрёпанные листья, её не стало.

Потом я долгое время старался, учился жить без неё. Никого родных у меня больше не было, на всём белом свете остался один-одинёшенек. Стал замкнутым. Очень тосковал. Выживал… Поступил в институт. Бросил. В середине 90-х торговал разной ерундой, перебивался случайными заработками то тут, то там. Один раз даже украл. Все так жили. Выживали.

Встречался с девушками, но долго не задерживался. Водить их в рестораны не было денег, а в кино тогда никто не ходил. Жениться я не собирался, да и опять же, какая там свадьба и семейная жизнь — себя бы одеть да накормить. Большой какой-то любви, про которую говорят и показывают в фильмах (книг я особо не читал), так и не узнал. Никакая единственная и неповторимая мне не попадалась. Короче, было с кем заснуть иногда, да не с кем было проснуться. Пока не встретил Ирину. Сосед по площадке отмечал день рождения. Гости вышли покурить, а тут я с работы. Уставший, с тяжёлым пакетом в руках. Нёс его перед собой как арбуз. Предложила со смешком подержать, пока я доставал-искал ключи по карманам.

— Спасибо! Он тяжёлый.

Сосед позвал зайти. Я буркнул ещё раз спасибо, но не пошёл. Не было настроения. Устал. А через час раздался звонок в дверь. Посмотрел в глазок — стоит, улыбается. Её звали Ирина.

Мне всегда нравилось это имя. С самого детства. Ира. Ирина. Там, в детстве, так звали мою первую любовь (ненастоящую, конечно). Она была старше меня лет на тридцать, но я почему-то был уверен, что когда вырасту, мы непременно поженимся. И вот встретил другую Ирину. Высокую, худую, с грудным сексуальным голосом, глубоким и лёгким, немного высокомерную. Насмешливую над людьми и поступками. Но добрую! Не знал, что доброта в женщине — это так важно. Заколдовала просто. На пять лет моложе меня. Когда выпивала вино, обязательно курила. Сначала показалась даже какой-то развратной, раскрепощённой слишком. Носила короткие юбки. Какие ноги! Я ревновал. Зря. Оказалась очень верной подругой. Как здорово было просыпаться с ней — прижиматься по утрам под одеялом к её голому тёплому телу. Она улыбалась с закрытыми глазами.

Через год расписались. Вдвоём посидели в каком-то мужичково-кабачковом ресторане, послушали певца с хриплым голосом и были счастливы.

Ира стала мне не только любящей супругой, но и надёжным партнёром во всех моих метаниях-начинаниях. Поддерживала, когда становилось тяжко от всех этих «тут занял, там отдал», «там кинули», «тут не заплатили». Прорывался. Вместе прорывались. Ну, и как там полагается по стандартам жены — отлично готовила и в постели была проституткой. Мы прошли вместе все большие горести и маленькие радости жизни 90-х.

Хотели ребёнка, да никак не получалось. Даже к экстрасенсу ходили однажды. Так и не случилось, и мы оставили эту тему в покое, вернее, в стороне. На потом.

В 1999 году перебрались в Москву. Я начал своё первое большое дело, а Ирина делала большое дело по обустройству нашего быта, занималась съёмными квартирами, искала, где можно было найти подешевле, с мебелью и не за год вперёд, а помесячно. Как могла, создавала уют в этих сталинках-хрущёвках, где в подъездах пахло мочой и не было света.

Всё поначалу было непривычно, дико, ново, слишком быстро и многолюдно. Но ничего, притёрлись, приобщились, поняли, как надо.

Дела, заботы. Открыл небольшой автосалончик с автомастерской. Ездил в Беларусь, в Германию, к горячим финским парням, покупал подержанные иномарки и, «подкрасив губки» очередному суперкару, выдавал его за почти новый, умалчивая, что мастера на заднем дворе автосалона скручивали пробег на много тысяч милей-километров. Впаривал лохам рухлядь. Это не был обман в чистом виде. Я давал клиентам то, чего они ждали — выглядеть круче, чем они есть на самом деле. Продавал понты. Закрашенные детали подвески нередко были покрыты коррозией, а на заднем сидении какой-нибудь бюргер или янки наверняка трахнул не одну тёлку с огромными сиськами. Но дело имело успех, и салон стал уже не один, в них появились авто с обезьяньей кожей сидений. А что тут такого? Чем гуманнее кожа свиньи или крокодила?

Жизнь столичного бизнесмена средней руки. Средний класс. Двушка в центре. Ну, почти в центре. Загородный дом с бассейном (маленьким), банькой, недалеко от Рублёвки. Гоняешь по паркам на велике, смотришь на медленную воду прудов, хочешь стильной одежды и крутую тачку. Потом ещё круче — у соседа такая. Но купить всё там, где есть SALE. Естество жизни. Что нас толкает быть ещё круче? Не нужда же! Отчаяние? Вряд ли. Что тогда? Зависть! Зависть, что у кого-то дороже авто, больше квартира, красивее жена, шуба! Не знаю, просто все так живут. Бегут, бегут…

Ходили вдвоём с Ириной в рестораны, в кино, в «Ашаны». Уходя на работу, я целовал её в щёчку. А потом Ира мне надоела. Она стала какой-то занудой. Начала доставать меня с ребёнком, что ей надо срочно, вот прямо сию минуту. Это стало её навязчивой идеей.

Сначала мы не ругались, а молчали друг на друга. Я стал сомневаться, что когда-то любил её вообще. Просто был очень одинок, а тут она вовремя так подвернулась. Представляю, что было, если бы сказал ей, что она мне подвернулась. Прямо чувствую, как щека горит после оплеухи. Звук пощёчины слышу. Мысли метались в голове, и я вёл разговоры сам с собой: «Ты уверен, что любил? Любишь?»

«Да, но просто она отошла на второй план, а впереди бизнес, корысть, накопительство».

«Нет! Ну я её точно не любил!»

Что в наших отношениях стало соломинкой, сломавшей спину верблюда? Вы долго надоедаете друг другу, вязните в повседневности, в рутине, и… Так, стоп! Я-то ей вроде не надоел! Ну ладно, сейчас о другом.

Как происходит этот одномоментный слом привычной жизни? Срывает резьбу! И ты раз — круто делаешь кульбит. Она меня достала! Достала до такой степени, что я не знаю даже, какой знак поставить в конце — восклицательный или возмутительный, поэтому решил поставить точку в отношениях. Нет, ну на самом деле, сколько можно? Задолбали эти её:

«Ты меня любишь?»

«Поцелуй меня!»

«Почему не разговариваешь со мной?»

«У тебя что, есть другая? Ты вообще ко мне не прикасаешься!»

Бардак в голове. Не делай мне мозги. Да, чёрт возьми, не прикасаюсь! Потому что устаю. Потому что кручусь весь день как белка в колесе. Нет! Как белка под колёсами! Я сутками в делах, чтобы у тебя шуба была КРУЧЕ ВСЕХ!!! Потому что мы больше десяти лет вместе! Потому что ты потолстела! Господи! Я что, так и сказал? Да, один раз так и сказал: «Ты стала жирной! Иди в спортзал, чёрт возьми! Займись собой. Купи абонемент годовой (со скидкой) в фитнес-центр. Сейчас как раз скидки». И глазом не повела. Отвернулась.

Конечно, она не была жирной. Её красота перестала быть девчоночьей и превратилась в женственную. Ира всё так же была стройна и ухожена. Отманикюрена лучшими салонами красоты в Москве. Но для меня её красота перестала быть интересной. Для меня в ней не было больше загадки. Я не знал, что загадка — это так важно.

В один из дней взял свои вещи, ключи от квартиры в центре (ну, почти в центре), сел в новенький «Мерседес» и уехал от неё. От крыльев нашей любви остались лишь перья. Для меня, по крайней мере.

Денег на жизнь и у меня, и у неё было достаточно, чтобы ни в чём не нуждаться. Я, когда уходил, подумал: может, посмотрит в окно? Не посмотрела. Ни одна занавеска, ни штора не дрогнули. И я уехал. Уехал от безысходности, в прекрасное далёко рядом с ней я больше не верил.

Через две недели Ирина приехала в офис и устроила скандал. Орала так сильно, иногда матом, что работники (менеджеры по-модному), опустив глаза, старались быстрее прошмыгнуть мимо, а потом и вовсе исчезли. Прооравшись, начала быстро-быстро говорить. Из всех летевших мимо меня фраз только и успел уловить, что я сволочь, предатель, тварь, шлюха в брюках, что у меня есть какая-то… и она это, типа, всегда знала.

У меня никого не было. Всё это говорила она куда-то в пол, меня как собеседника не воспринимала, была полностью отстранена от всего. Она пыталась выговориться, ей этот монолог был нужен, скорее, для себя самой. Я молчал. А в конце сказал:

— Давай немного отдохнём друг от друга.

— Пошёл ты! — бросила в ответ. Заплакала и удалилась.

Я видел, как выезжает со стоянки её машина. За рулём можно было разглядеть лицо в тёмных очках. Не хотела никому показывать заплаканных глаз. Надо было остановить, как-то нормально поговорить, но я не стал. Я был рад, что, наконец, отделался от неё.

А надо было остановить, разглядеть. Я предал её. Ушёл. Бросил, чтобы мне было хорошо. Но как же быть ей? Я не задумался. Я же не знал… не знал, что никогда её больше не увижу. НИКОГДА!

* * *

Конец октября 2007 года.

Ирина. Отлетела, как осенний лист. Вылетела из сердца. И всё. За всё время я так ни разу и не встретился с ней. Иногда перекидывались какими-то СМС-ками, касающимися финансов, недвижимости и прочей мишуры. Однажды написала, что только теперь поняла, какая это была скука — жить со мной. И как ей стало по-настоящему свободно и весело теперь. Видимо, выпила. Потому что в конце обозвала меня, вернее, назвала меня. Нет! Определила! Что как я был махровым сибирским лохом, так им и остался, несмотря на большие деньги, мужик я некрасовский, и что можно было вывезти меня из деревни, но деревню из меня — никогда.

Пошёл, посмотрел на себя в зеркало. Никакой не лох. Ничего деревенского. И даже умный взгляд. Будь я моложе, а мой ум острее, я бы наверняка презирал её за лицемерие и написал бы что-нибудь в ответ. Сейчас же она вызывала у меня лишь жалость и презрение своими сообщениями. Не стал отвечать. Как я вообще мог жить с ней? Мы же абсолютно разные.

Достала своими пьяными СМС-ками. Ведь насколько без неё стало проще. Свободнее. Хозяин сам себе и всему своему. Её мама, моя теща, с дочерью почти не общалась, но даже она написала мне СМС, как привет из города детства, откуда меня вывезли, по словам Ирины. Свинья неблагодарная. Она, что ли, вывезла? Я сейчас про Ирину, не про тёщу. Тёще я даже отвечать не счёл нужным. Она для меня всегда жила в каком-то параллельном мире.

Входящее сообщение от абонента «Валентина Гавриловна»:

Одумайся, Максим

Одумайся! От Гавриловны! Ну не смешно? Да я давно одумался. Никто не лез со своими «Ты меня любишь?» Короче, не стал заморачиваться с ответом Гавриловне!

На самом деле она Георгиевна, но я её за глаза звал Гавриловна, ей так больше подходило.

В моей жизни стали появляться и исчезать девочки из ночных клубов и журналов знакомств. Я стал желанным гостем столичных тусовок. Утром посещал теперь фитнес-центр, обедал и ужинал только в ресторане. И никаких фастфудов.

В наступившей осени Москва остыла от жаркого лета, воздуха стало больше, проспекты шире, здания выше. Тучи ползли и ползли над столицей, иногда разрождаясь мокрым снегом. Тоска над городом.

Осточертели вечеринки, приелось здоровое питание, хотелось чего-нибудь свеженького.

Сменить кадр. Домашнего. Или нового. Я прикоснулся лбом к окну, ощутив прохладу стекла. В открытую форточку залетали первые снежинки и капли дождя. В квартире сыро и холодно. И неуютно. Вспомнилось тепло камина в осенний вечер, согревавшего загородный дом.

Достал из холодильника бутылку виски, плеснул немного колдовства на донышко, добавил кубик льда.

Кубик льда — как звучит! Это я. Интересно, что сейчас делает Ира? Посмотрел на телефон. Сделал небольшой глоток и набрал номер.

— Турагентство «Кассиопея», слушаю вас! — приятный женский голос на том конце разогнал хандру.

— Я бы хотел заказать тур в Таиланд на одного человека и на самое ближайшее время, на какое только возможно. Дней на десять, не больше.

Надо было сменить обстановку, чуть-чуть отвлечься. Вылетал через три дня.

Заказал такси, долго добирались до аэропорта. Затем длительный, выматывающий (хоть и в бизнес-классе) перелёт с пересадкой в маленький турбовинтовой самолётик, разукрашенный в яркие цвета тропического рая, — и я на острове с белым песком, бесчисленными отелями, голубыми бассейнами, тайским массажем, том-ямом.

Всё надоело тоже ровно через три дня. Загорел, искупался, напился, объелся, опять загорел. По-моему, даже сгорел слегка.

Мимо отеля частенько проезжали пикапы со звукоусиливающей аппаратурой в кузове и девочками в купальниках, танцующими и зазывающими поглазеть на тайский бокс. Иногда голос из колонок звал на крутую тусовку на соседнем острове, а девочки в купальниках, извиваясь телом, как бы доказывали, насколько там будет круто — зазывали.

Через администрацию отеля я приобрёл билет на скоростной катер, обещавший за сорок минут доставить меня в мир транса. Скала острова огромной глыбой виднелась днём на горизонте, а с наступлением темноты превращалась в разноцветные огни. Лучи прожекторов и стрелки лазеров пробивали чёрное звёздное небо. И казалось, что там творится нечто недоступное обычному человеку, какой-то неведомый иллюзион манил увидеть то, чего нигде больше нет. Вечный остров-праздник. Действо было назначено на завтра.

Примерно в пятнадцать тридцать я надел шорты, лёгкую мятую футболку из хлопка, напялил носки с кроссовками, чтобы удобно было ходить по песку пляжей, и, взяв скутер-такси, уселся на заднее сидение. Таец-таксист в салатовой жилетке с шашечками на спине, маневрируя между машинами, быстро домчал меня до причала, откуда отбывал катер. Я показал название места на билете. Таец улыбнулся, получив свои баты, и крикнул:

— О’кей! Хорошей вечеринки! — лихо развернулся и умчался, оставив в воздухе запах выхлопных газов.

Спидбот отчаливал через полчаса. Я взял в прибрежном баре полтинничек со льдом и уселся со стаканом за столик. Плеск волн. Кажущийся таким далёким, оторванным от реальности, остров, как мираж, мерцал в раскалённом влажном воздухе.

Не успел допить, как началась посадка. Меня и группу шумных иностранцев, то ли немцев, то ли скандинавов, погрузили на мощное судно и, надев всем спасательные жилеты, под басы динамиков спидбота отправили в тропическо-электрическую вакханалию фриков, DJ, наркотиков, тёлок и всех пороков человечества, какие только можно вообразить себе, если не боитесь постесняться собственной фантазии.

Солнце понемногу начинало свой путь к полоске горизонта, когда мы добрались до острова. Вся движуха только стартовала. Бесчисленное множество баров, танцполов под открытым небом. Кое-где уже танцевали первые, убабашенные кто чем, туристы. Скорее, даже не туристы — профессионалы. Пряча под тёмными очками выпученные зрачки, они улыбались этому миру из своего мира. Движения их были легки и отточены. Европейские бабушки с фиолетовыми и салатовыми волосами в ультрамодных кроссовках взирали на всё с видом тусовщиц, не желавших расставаться с безумием молодости.

Я, как фотоаппарат, выхватывал удачные кадры с красивыми лицами (дайте мне красивых лиц, не надо мне красивых мыслей) и нереальными чудаками. Мимо прошёл парень в одной кроссовке. Во вторую он разговаривал, прислонив к уху как телефон. У него вечеринка уже точно удалась.

Добавив в баре ещё пятьдесят, решил прогуляться в глубь острова — осмотреться. Всё равно самое-самое начнётся с наступлением темноты. По дороге, где ездили машины и большим потоком плыли любители рэйва, живущие на острове, идти не хотелось. За белым квадратом большого туалета я заметил тропинку, убегающую в самую глубину зарослей к середине огромного острова.

Преодолев небольшой горный кряж, густо поросший тропическим лесом, я начал спускаться по противоположному склону. Музыка осталась бухать где-то сзади и правее, становясь всё тише.

Внизу показалась узкая лента асфальта. Видимо, это был один из отворотов с главной дороги, по которой сейчас шёл народ. Тишина. Влажная жара облепила всё тело. Оно стало как будто тяжелее, футболка прилипла к спине. Но зато идти по неровностям склона в кроссовках было вполне удобно, и я легко перепрыгивал через небольшие препятствия.

Где-то высоко в зарослях загудели провода, делаясь то тише, то громче. В воздухе повис какой-то зуд, и казалось, что гудит в голове. Именно гудит. Когда я в первый раз попал в Таиланд (с Ириной ездили), специально спрашивал у аборигенов про этот гул. Кажется, что древние буддийские таинства овладевали сознанием и пытались забрать твой разум из Таиланда туристского в Таиланд сказочный, неведомый, невидимый. Гул то нарастал, то почти исчезал, всё больше погружая в транс. И ты впадаешь в него, впадаешь. Впадаешь. Сам того не замечая.

— Птички! — объяснил тогда пожилой таец. Помахал, скрестив ладошки, изобразил крылышки, видимо, распознав во мне русского и думая, что я не знаю английский. Я знал — и гордился собой. Таец потряс ещё губами на всякий случай, выдыхая воздух и пытаясь сымитировать этот гул.

Сейчас, когда звуки музыки почти перестали долетать до моего уха, а гудение птичек всё нарастало, снова, как в первый раз, возникло ощущение чего-то нереального, непонятного. Тишина и только это пение-гул в верхушках деревьев. Азиатские сирены.

Одиночество. Какая-то иллюзия обмана. Стало слегка не по себе, и я решил — пора возвращаться. Уже было повернул назад, как вдруг заметил в просвете деревьев стену забора, выкрашенную в светло-бежевый цвет. Каменные оштукатуренные пролёты упирались в белые кирпичные колонны. Дорога внизу заканчивалась прямо у металлических ворот на рельсе, а рядом — небольшая дверь калитки. С высоты склона был виден красный кабриолет «Феррари», стоящий в ограде под навесом. Сам дом был и не вилла, и не бунгало, а нечто среднее. Одноэтажный, квадратный, такого же цвета, как забор. Во дворе много растений, зеленел покрытием теннисный корт с белыми разметками и без сетки. Ни одной живой души вокруг.

Любопытство взяло верх, и я решил дойти до калитки, а затем вернуться назад. Мне всегда было интересно, как живут богатые иностранцы, а кабриолет говорил о состоятельности хозяев. Непонятно только — зачем покупать домик в таком безлюдном месте, где нет океана, по-моему, даже электричество подавал генератор, так как проводов не было нигде видно.

Я посмотрел на телефон — антенна пропала. Глушь. Конец цивилизации. Наверняка кто-то из местных, разбогатевших на обслуживании приезжих туристов. Ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Только море цветов и «Феррари» краснел, как чужеродный этому месту предмет, непонятно кем и зачем заброшенный сюда. Лес, дорога, ни построек больше, ни людей, ни машин.

Пройдя к калитке, я прислушался. Показалось, где-то залаяла собака. Уже начинало темнеть. А вы знаете, как быстро темнеет в тропиках? Надо было возвращаться. Оглянулся посмотреть, откуда ведёт дорога и нельзя ли по ней выйти назад на пляж. Не хотелось снова преодолевать в сумерках горный кряж. Но изгиб дороги слишком круто уходил влево, и не было видно, куда он убегал. Вдруг я затылком почувствовал взгляд. Резко обернувшись, увидел, что калитка открыта, а в проходе появилась маленькая тайка, одетая в длинную воздушную юбку из тёмно-коричневой ткани и лёгкую белую блузку с длинными рукавами. Расчёсанные чёрные волосы блестели в последних лучах заходящего солнца. На шее висело ожерелье из нефрита.

Тайка улыбнулась, склонила голову и мяукающим голосом протянула, сложив ладони возле груди:

— Савади кха-а-ап^[1].

Я тоже сложил ладони в знак уважения к чужим традициям, а скорее, не хотел, чтобы тайка увидела, как они затряслись, и громко, чтобы скрыть свой испуг от её неожиданного появления, произнес:

— Савади кхап!

Тайка защебетала на своём мягком мурлыкающем наречии, продолжая всё так же улыбаться. Я ответил на английском, что не понимаю. Тогда она вышла из калитки, продолжая мурлыкать, сделала шаг чуть в сторону, снова поклонилась и показала рукой на распахнутую дверь, приглашая войти. Мне опять стало любопытно. Любопытство! Как, в какой момент мы встречаем на своём пути то, что навсегда меняет нашу судьбу, причём совершенно неожиданно для нас? Зачем, почему рвёмся к тому, от чего можем умереть, что может убить?

Внутри ограды, прежде всего, в глаза бросилось огромное множество самых разных цветов. Они здесь были повсюду, а учитывая, что ветра не было совсем, в воздухе стоял непередаваемый аромат. Сам воздух превращался в нектар. Я вдохнул носом на весь объём лёгких, меня зашатало — райский сад!

Переполняло ожидание чего-то нового, ни разу не виденного, волшебного. Я обернулся. Тайка шла позади, всё так же улыбаясь и бесшумно ступая по маленькой тропинке, посыпанной мелкой каменной крошкой белого цвета. Перевёл взгляд себе под ноги, споткнулся.

— Чей это дом? — спросил я по-английски.

Ответом было молчание. Обернулся. Тайки не было. Я так и встал, впав в ступор. Неожиданно появляться и исчезать у неё получалось профессионально, не хуже любого фокусника. Слева и справа от дорожки росли цветы, но кусты были не слишком большие, чтобы спрятаться среди них даже такой маленькой женщине, как моя новая «знакомая». Да и зачем? Куда она подевалась? Мне снова стало не по себе. А признаться честно, я был напуган.

Остановился в нерешительности. Тишина. Запах нектара. Почти стемнело. Показалось, снова где-то залаяла собака. Вдруг неожиданно над входной дверью в дом и под навесом зажглись фонари. Видимо, реагировали на движение либо на свет и темноту. Слева во всей красе заблестел «Феррари». Перевёл взгляд на дом и подпрыгнул на месте. Нет, они что, решили сделать из меня неврастеника? Я словно зашёл в комнату с аттракционами страшилок, где из темноты на тебя выскакивают разные персонажи.

В проёме входной двери стоял твёрдого вида высокий мужчина, лицо которого будто вытесано из камня. Словно неведомый скульптор слепил предварительный эскиз, да так и бросил вчерне, воплотив свой замысел и забыв отшлифовать резкие грани.

Вместе с каменным человеком меня встретила худая гибкая девушка-мулатка, почти чернокожая, со светлыми большими — на пол-лица — глазами. Она была так поразительна в своей невесомой красоте, так грациозна. В ней чувствовалось биение крови разных рас. Всё самое прекрасное, что есть в людях всей земли, казалось, вобрала в себя эта пантера. Она действовала на воображение как этот «Феррари» — возникала сразу жажда обладать ею. Прокатиться на ней. Показать всем — посмотрите, какой я и какая у меня есть! С такой ты самый крутой самец. Круче всех. Я уже завидовал каменному человеку, хотя ещё не унял нервную дрожь в руках и коленях.

— Хай! — произнёс я.

— Вы русский? — спросило каменное лицо на чистом русском с лёгким, едва уловимым, акцентом.

Это было так удивительно в окружающей обстановке. Может, работали с русскоговорящими туристами? Но они явно не тайцы. А кто?

— Да.

— Тогда давайте по-русски, — улыбнулся мужчина.

Я подошел ближе. Он протянул руку.

— Дэнни! Можно Дэн.

Лет пятьдесят, чёрные глаза, почти не видно зрачков.

— Макс, — я пожал протянутую мягкую, какую-то вялую ладонь, никак не сочетающуюся с каменным лицом.

— Это Элизабет! Можно Лиза, — не глядя на девушку, произнёс Дэн, чуть качнув небрежно головой в её сторону.

Она протянула руку. Я растерялся, не зная — пожать просто или поцеловать. Пожал — нежная кожа.

— Вы тоже говорите по-русски? — спросил я.

— Да, чут-чут плохо, но можно, — улыбнулась мулатка.

— Откуда вы знаете русский?

— Вообще-то мы американцы, но у меня в России бизнес. Элизабет моя помощница.

Помощница. Знаю я этих помощниц.

— Вы — само очарование, Лиза.

Потупила взор. Улыбнулась, показав белые, ровные зубы. Кокетка. Красивый изгиб полных губ. Загадка глаз. Загадка. То, чего не было в Ирине.

— Заходите, мы как раз собирались ужинать. Присоединяйтесь, — пригласил Дэн.

Ужин был накрыт в беседке за домом. Сама беседка, как и всё вокруг, утопала в цветах и экзотических растениях.

На большом круглом столе лежало вращающееся стекло, на котором стояли разнообразные блюда, накрытые лёгкими салфетками. Вокруг стола расположились четыре плетёных стула.

— Я не люблю тайскую кухню, предпочитаю китайскую, — произнёс Дэн и повёл рукой, показывая на стол.

Приглашение было, мягко говоря, неожиданным. Они что, всех любопытных кормят?

— Вы словно читаете мои мысли — я становлюсь гурманом, когда на столе китайская еда. Я вообще считаю китайскую кухню лучшей в мире. Но если честно, мне не очень удобно, ведь мы абсолютно не знакомы, и как-то неловко стеснять вас.

— Ерунда! Во-первых, мы уже знакомы, кстати, моя фамилия Родман, Элизабет вообще-то зовут на самом деле Гелла. Её фамилию сложно выговорить, а Элизабет ей больше идёт, лучше даже Лиз, или можно на русский манер Лиза.

— А я Максим. Максим с простой сибирской фамилией Ермаков.

— Что же, очень приятно ещё раз познакомиться. Присаживайтесь за стол.

Всё происходило столь стремительно — я не успевал следить за ходом событий.

— Но мне действительно неловко.

— Давайте, давайте! Сделайте одолжение. Здесь такая скука, и новый человек, да ещё и из России, — это находка. И потом, я возьму с Вас плату, Макс, за ужин.

— Плату? Какую? — я улыбнулся, немного растерявшись.

Дэн показал рукой на стул и уселся сам. Лиза села между нами. Хозяин дома сложил руки на затылке и большими пальцами помассировал шею.

— Дорогую! Понимаете, Макс, я уже не молод и вообще несколько старомоден, мне больше нравится уют домашней обстановки. Поваляться на диване с книгой, поразмышлять над жизнью, повспоминать о прошедшем в тишине тропической ночи со стаканом рома и сигарой. Я потому и домик этот купил в такой глуши. Сам оплатил властям реконструкцию подъездной дороги к дому и провожу здесь довольно много месяцев в году.

— Но тут, если идти через лес, буквально несколько сотен метров до любых безумств, — возразил я.

Дэн посмотрел на меня, взъерошил тёмные с проседью волосы растопыренной пятернёй, ссутулил плечи и, подперев голову, продолжил:

— Эти безумства раз в месяц, когда полная луна. Даже называются Full Moon Party. И вот Лиз хочется оказаться среди этих безумств. Ей, видите ли, надоели гламурные вечеринки и светские вечера, захотелось свободы и придурков вокруг. Она постоянно упрекает меня в том, что я — сплошная скука. Я хотел бы попросить Вас, Макс. Кстати, давай на «ты»?

— Без проблем, давай!

— Так вот, я хотел бы попросить тебя, Макс, сходить с Элизабет на сегодняшний Open-air. Сводить её, в общем, на тусовку, составить ей компанию, прогулять, если угодно. Отпускать её одну, сам понимаешь, опасно. Ни один захудалый казанова мимо не пройдёт, чтобы не пристать или не попытаться познакомиться, а там, среди этих свободных людей, — Дэн сделал жест рукой и ухмыльнулся, — полно разных фриков и откровенного криминала, торговцы наркотой и всё такое.

Я так и открыл рот, застыв и не в силах выдавить из себя хоть слово.

— Какая-то проблема?

В темноте острова снова где-то залаяла собака. Дэн поморщил нос:

— Ненавижу собак. Вообще терпеть не могу животных. Так что, Макс, какая-то проблема? Ты не один?

— Нет, я, конечно же… Я! Просто всё так неожиданно. Со мной Вы её не боитесь отпускать? — заволновался я и начал снова называть хозяина дома на «вы».

— Ты производишь впечатление нормального человека, по крайней мере, на первый взгляд.

Я, поверь, неплохо знаю русских. Возьмите машину, чтобы не идти пешком в темноте через заросли. Ты водишь, Макс? А то Лиз, когда выпьет, начинает лихачить, куда-нибудь обязательно умчится покататься.

— Я тоже выпил.

— Да брось! Тут ехать буквально пару километров в объезд.

Элизабет смотрела на меня, чуть улыбаясь. В её глазах, таких глубоких и нежных, можно было утонуть.

— А почему, Дэн, Вы не любите животных? — спросил я первое, что пришло в голову, чтобы потянуть время для осознания такого неожиданного предложения. Прекрасного предложения!

— Мы на «ты»! Забыл?

— Да, да, конечно! Просто ещё не привык.

Лиз молчала и продолжала улыбаться.

— Я не люблю животных, потому что они животные. Живут инстинктами. Я люблю людей. Не всех, конечно! Ведь среди нас есть такие животные! — Дэн усмехнулся и покачал головой. — Простите за тавтологию. А что отличает нас от животных?

Теперь я покачал головой.

— Наличие совести! — продолжил Дэн, подняв вверх указательный палец. — Животное не испытывает угрызений совести и всегда действует только на уровне инстинктов выживания, а человек может пожертвовать чем-то, даже своей жизнью, ради чего-то более высокого. Это и есть совесть. И кто нам её вложил? Природа? Но ей зачем? Она как раз бы сделала всё, чтобы не было в человеке чувства, которое мешает выживанию вида. А, Макс? Я прав? Как ты считаешь?

— Но собаки иногда отдают жизнь за своих хозяев, — возразил я.

— Глупости. Это тоже проявление инстинкта. Не более. Хозяин кормит, хозяин гладит. Собака понимает, что выживет за счёт человека, и в какой-то момент, возможно, и защитит от врага, но это, повторюсь, инстинкт. Поэтому мне интересны люди, их мысли, эмоции, чувства, цели.

— Вы случайно не психотерапевт?

— В некотором роде.

Лиз положила мягкую ладонь на руку Дэна:

— Ты очень увлёкся, наш гость сейчас заскучает.

— Да, прости, Макс, — Родман заулыбался всем своим каменным лицом. — Философствовать — моё любимое занятие. А удовольствие философствовать во время чревоугодия — это два в одном. Это старческое.

— Нет, ну почему же, мне, наоборот, всегда нравилось общаться с неординарными людьми. Это весьма интересно.

Появилась уже знакомая тайка с шипящей сковородкой на деревянном подносе.

— А ты, Макс, из Сибирр? — спросила Лиз.

— Я там родился, а сейчас живу в Москве.

— О-о! Мы тоже работаем в Москоу.

Тайка поставила поднос на самую середину стола.

— Давайте ужинать, наконец, — предложил Дэн.

Орудуя палочками, мы с хозяином дома перепробовали почти всё, что стояло на столе, запивая еду зелёным чаем. Лиз едва притронулась к салату из древесных грибов и сидела с бокалом белого вина, делая небольшие глотки и иногда разглядывая меня.

Когда наши глаза встречались, она слегка улыбалась уголками рта. В приглушённом свете фонарей, висевших снаружи беседки и тем самым сохранявших во внутреннем пространстве полумрак, черты Элизабет приняли какой-то совсем фантастический вид. Лиз была похожа на древнюю египетскую жрицу или божество, ожившее в нашем времени и воплотившееся в девушку, живущую теперь на далёком тайском острове. Её красота была идеальной. Словно сказочное существо из легенд, не женщина вовсе. Необузданная и свободная. Я вдруг совершенно отчётливо осознал — сегодня она станет моей. Почувствовал эту химию между нами. Моей! Моя! Моя?

Снова ощущение, что всё вокруг иллюзия, наваждение, обман и чей-то спектакль. Чей? Зачем? Вязкая неподвижность времени. Как будто я тысячу лет был знаком и с Дэном, и с Элизабет, предвидел нашу встречу. Она непременно должна была случиться. «Или это уже случалось когда-то?»

И вдруг резкое, неприятное и даже немного жутковатое ощущение déjà vu: «Я уже это видел! Но где? Когда? Я сидел в этой беседке?!»

Нет, показалось и отпустило.

— Ты женат, Макс?

Вопрос был столь неожиданным, что я уронил на салфетку палочки и моргнул несколько раз, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение. Дэн смотрел то на меня, то на Лизу.

— Я? Я! Я… разведён. Точнее, развожусь. Вообще-то, мы уже давно не живём вместе. Сюда я приехал один. В смысле в Таиланд.

— А что так? Не сошлись характером? — улыбнулся снова Родман.

— Не то чтобы, скорее, надоели друг другу.

— Ты любил её, Макс? — продолжил допрос Родман.

— Не знаю даже, наверное, это была больше привязанность, а не любовь. Я был одинок, не хватало тепла и всё такое…

Мне не хотелось, честно говоря, чтобы Дэн вот так в первый же час нашего знакомства обнажал мою жизнь и наши отношения с Ириной, но в то же время я желал, чтобы Элизабет точно знала — я свободен. Не знаю, почему, но мне так хотелось. Лиза должна знать — я никого не люблю и не любил. Не любил?

— Завёл бы себе зверушку. Собаку, например. Она бы тебя молча слушала, иногда лаяла в ответ, — с серьёзным видом произнёс Дэн.

Лиз засмеялась. Я улыбнулся. Родман повернул ко мне своё каменное лицо и тоже усмехнулся.

— Тем не менее, в памяти осталось больше хорошего, — решил я заступиться за неведомую Дэну Ирину и наши долгие отношения.

— Нет, Макс, никакой памяти. Всё, что хранит мозг, — это лишь определённый набор нейронов в разных сочетаниях.

— А память сердца, душа, та самая совесть? Любовь, наконец!

— И кого же ты любил, Макс? — Дэн уставился на меня, вопросительно вскинув брови.

Я смутился — он что, сейчас препарировал мою душу? Слишком нагло и неожиданно для первого знакомства. Хотя тут вся ситуация неожиданная.

— Не обращай на меня внимание, я старый брюзга, к тому же, любящий не только поразмышлять о высоком, но и не в силах сдержаться, чтобы не поуказывать молодым людям на их заблуждения и недостатки. Сам себя за это ненавижу порой. Это возраст, чёрт его возьми. Просто я с высоты прожитых лет хотел тебе сказать: если любовь настоящая случалась, то на краю жизни, во время бессонницы ты вспоминаешь о ней. Прошлое затягивается пеленой повседневности, остаётся только воспоминание о любви. Если её не было, человек несчастен и, считай, зря прожил свой век. Но я опять увлёкся. Прости!

Дэн поднялся.

— Ты измучил наш гость, — снова засмеялась Лиза.

— Нет, нет! Всё о’кей! — я тоже встал. — Просто мне кажется, что Вы, Дэн, ты, Дэн, слишком старишь себя, а я сам не так уж и молод. Ведь тебе лет пятьдесят — пятьдесят пять, думаю.

Родман вышел из-за стола, потянулся и произнёс:

— Мне иногда кажется, что я гораздо старше любого человека из живущих ныне и, наверное, засиделся на этом свете.

— Это мы все засиделись за ужином, — притворно нахмурила изогнутые брови Элизабет.

— И то верно! Я, пожалуй, пойду отдыхать. Рад был познакомиться, Макс. Заходи в гости, если будешь ещё на острове. Здесь двери всегда открыты для хороших людей. Я, надеюсь, не ошибаюсь в тебе? — подмигнул одним глазом Дэн, кивнув на Элизабет. Желаю вам отлично повеселиться.

Он похлопал меня по плечу и пошёл слегка шаркающей походкой к дому.

«Наверное, Дэн действительно милый человек. Скучающий миллионер, развлекающийся психоопытами по наблюдению за людьми, — пронеслось в голове. — В конце концов, у каждого из нас свои тараканы в башке».

— Иди, Макс, к машине, я быстро буду переодеться, — чуть приглушённым грудным голосом сказала Лиз.

— Да, конечно.

— Я не заставлю долго ждать.

Усевшись за руль, быстро разобрался, что к чему в управлении спорткаром. Всё-таки хорошо, что автомобили — мой бизнес, и сейчас пантера увидит, что я на самом деле достоин быть её тигром. Пусть и на один вечер. На один вечер эта божественная девушка станет моей. А может, и не на один? Вдруг это судьба?!

Я улыбнулся сам себе в зеркало заднего вида. Мачо! Мне даже втайне захотелось, чтобы Ира увидела меня сейчас в «Феррари» рядом с Элизабет. «Нет, лучше не надо. Наверное, это жестоко по отношению к ней!»

Когда Лиз вышла из дома и направилась в мою сторону, я так и застыл, глядя на это чудо. Сердце толкнуло кровь к вискам. Она была одета в лёгкое чёрное платье, практически не скрывающее ноги, и в белые кроссовки. Лиза шла к машине, словно по подиуму. Смотрела на меня с чуть хитроватым прищуром, явно осознавая, какой эффект произвела. Дикое животное, дитя тропиков. От идущей Элизабет текла какая-то невидимая древняя сила, пронизывающая, завладевающая.

— Лиза! Ты просто, просто… прелесть! У меня нет слов. Ты сногсшибательна! — я вышел из машины, обошёл кабриолет и открыл ей дверь.

Быстро обежал автомобиль и снова устроился за рулём.

— Лиза! Вы… ты, правда…

Она поднесла указательный пальчик к губам и с закрытыми глазами прошептала:

— Тсс!!!

Я замолчал, не в силах сопротивляться её чарам. Медленно отведя палец, Элизабет чуть-чуть приоткрыла рот и слегка высунула кончик языка. На розовом язычке лежала небольшая белая таблетка. Лиз так и застыла с высунутым слегка языком и закрытыми глазами. Приглашала.

Меня пробрал мандраж от такой откровенности. Медленно наклонившись, я губами забрал таблетку с языка Лиз, ощутив дивный запах её волос, и замер рядом с её лицом. Элизабет игриво слегка оттолкнула меня и открыла глаза, посмотрев практически в упор. В свете ламп навеса, под которым стоял кабриолет, я только сейчас разглядел, что у Лизы разный цвет глаз. Это стало так неожиданно, я даже отпрянул, думая, что показалось. Нет, это не игра света, видимо, раньше я просто не рассмотрел из-за плохого освещения или не присматривался. Левый зрачок был коричневым с зеленью, а правый серо-голубым.

— Что, Макс?

— Твои глаза.

— Тебе это кажется уродство?

— Мне это кажется прекрасно! Просто неожиданно. Я никогда раньше не встречал такой красивой женщины, как ты! Просто я не заметил сразу эту… эту… Эту твою особенность.

Снова потупила взор. Кокетка.

— Ты, Макс, обманщик.

— Нет.

— Но ты тоже красивый обманщик.

Это было в некотором роде обещание, намёк.

Когда мы подъехали к месту ночной тусовки и стали искать, где припарковаться, вечеринка была в самом разгаре. Музыка долбила со всех сторон, визжали девчонки, кто-то кричал в микрофон. Я видел, какими глазами толпа смотрела на «Феррари», но больше на Элизабет. А каким завистливо-оценивающим взглядом смотрели вслед, чувствовалось затылком. Я ревновал слегка, но это была приятная ревность победителя. Это моя самка, а вы можете только смотреть. На чёрном платье Лиз сзади был огромный вырез. Проще сказать, сзади платья не было вовсе, только гибкая спина с небольшим тату на лопатке. Какой-то значок и надпись, настолько маленькие, что казались просто пятнышком на смуглой коже.

Мы подошли к стойке первого же бара, где Лиз заказала коктейль, а я — виски со льдом. Молодые самцы, прыщавые юноши и пожилые, уже помятые, искатели любовных утех не могли спокойно пройти мимо Элизабет. Кто-то шёл и просто смотрел, у кого-то непроизвольно отвисала челюсть, некоторые показывали нам большой палец, а кто-то особо не заморачивался — указывал на Лиз друзьям пальцем, а затем все вместе восхищенно кивали головами и откровенно пытались хоть как-то привлечь её внимание, не выходя, впрочем, за рамки приличия. Придурки! Но они были добрые придурки. Даже девушки заглядывались на Элизабет.

— Лиза, а ты действительно производишь сногсшибательный эффект на окружающих. Как атомная бомба! Сексуальная бомба — не сочти за бестактность. Я не силён в комплиментах, — шепнул я ей на ушко.

— О, всё хорошо! Будь проще, Макс, мне так надоела чопорность английских лордов после недавней поездки в Лондон. Такая скука.

— Ты знакома с лордами?

— Да.

Снова укол ревности. Лёгкий.

— Неужели у тебя нет мужчины? Или Дэн, он…

— Нет, Дэн просто френд и босс. Не бойфренд. Давай сейчас не будем об этом говорит. Давай танцеват! Пойдём, Макс!

Я всё-таки заволновался, сам не знаю почему, ведь Лиз была мне никем, но нотки ревности уже звенели в моей голове: «Нет ли у неё, случайно, богатенького дяди Сэма в Америке? А может, всё-таки Дэн спит с ней? Тоже, видимо, не бедный. Но тогда почему он с такой лёгкостью отпустил её со мной, да ещё и сам настоял? А этот эротический эпизод с таблеткой — ведь Дэн мог увидеть всё в окно?» Вопросы пронеслись в моей голове, а Лиза уже вела меня за руку в самую середину танцпола. Я знал её пару часов, но уже предъявлял права на неё, по крайней мере, у себя в голове.

Толпа сразу окружила нас. Конечно же, не я был виновником и центром притяжения этих пёстрых танцоров. Все взгляды (у кого-то зрачки были расширены до безобразия) устремились на Элизабет, все старались двигаться в такт с ней. Это походило на ритуальный танец индейцев вокруг костра, где главным шаманом племени избрали Лиз. Мои мысли улетали в темноту океана вместе с фонариками, которые запускали на берегу романтики и влюблённые пары. Всё плохое осталось далеко в прошлом, где жила сейчас скучная Ирина. Появилась лёгкость в голове и в движениях. Под невероятные звуки электрохауса сознание всё сильнее погружалось в транс, сливалось с толпой, заставляя тело двигаться в одном ритме со всеми. Это нельзя остановить, да и не надо. Не нужны никакие слова — только действо.

Мы все полюбили сейчас этот остров-праздник, напичканный децибелами, боготворили волшебника-диджея и верили, что безумие никогда не закончится. А рядом была Элизабет. Элизабет! Я полюбил её, как только увидел. Точно полюбил. Я люблю Элизабет! Казалось, что уже DJ почувствовал со мной то, что испытывал я к Лиз. Он играл только для нас, а все вокруг — лишь декорация из движущихся кукол с глазами навыкат. Кто-то невидимый и неведомый дёргает их за ниточки. А может, и я чья-то марионетка, и опытный кукловод дёргает за нити моего сознания?

Я сделал пару па руками в стиле брейк-данс и рассмеялся. Мне показалось это забавным. Когда DJ дал ещё жести, как же танцевала Элизабет! Ах, как! Как она двигалась! Это нечто невообразимое — движение её тела. Этот танец был у нас один на двоих. Только для нас играл DJ. А потом Лиза наклонилась к самому уху и, щекоча губами (у меня мурашки пошли по телу), громко прокричала, пытаясь заглушить музыку:

— Я хочу тебя! Хочу-у-у!!!

Я притянул её к себе и обнял за талию. Мы продолжили двигаться, сливаясь воедино.

— Да, да, Макс, хочу! И не желаю больше обождать!

Элизабет так мило коверкала русский язык, ей это удивительно шло. Она передёрнула плечами, словно ей стало зябко, и потянула меня за руку. Мы словно не прошли сквозь толпу, а пролетели над ней. Лица-маски улыбались вокруг.

Духота ночи облепила нас, когда мы оказались в тёмных зарослях тропического леса. Чуть толкнув меня в грудь, Лиз прошептала:

— Ложись, — и уселась сверху.

Полная луна глядела сверху в окружении бисера звёзд. Свет огней тусовки едва был виден, нас окутала эта развратная ночь. Безумный остров признал нас своими и забрал себе. Её распущенные волосы скользили по моим глазам, щекам, губам. Платье слегка задралось вверх, оголив упругие бёдра. Её губы коснулись моих. Я повёл ладонью по её бедру. Всё выше, выше, выше… Выше под платьем ничего не было. Сейчас все ощущения были в ладони, все чувства сместились в неё. Я сам стал одной сплошной ладонью. Лиза смотрела на меня, не мигая, и казалось, я тону в её разноцветных глазах. Хотя я не мог видеть этот взгляд из-за темноты. Чувствовал. Тонул. Любил.

— Лиза, мне кажется, я люблю тебя! Любил всю жизнь. Искал такую…

Нежная горячая ладонь накрыла мой рот.

— Молчи, Макс.

Мятное дыхание. Её взгляд всё ближе. Опять появилась странная лёгкость, но теперь во всём теле. Оно стало невесомым. Голова закружилась. Это было так удивительно и неожиданно, что даже пугало. Я продолжал проваливаться и словно сливаться с Лизой в одно целое. Казалось, мы стали одним телом. И я проваливался в неё. Проваливался, проваливался… Остался только взгляд, и я тонул в этих бездонных глазах. Таких удивительных. Ничего подобного я ни с кем не испытывал в жизни. И вдруг неожиданный страх сковал меня — ведь я не мог видеть её глаза в густой, плотной темноте, но каким-то непонятным совершенно образом я их видел. И от этого взгляда стало жутко.

Я одёрнул руку с её бедра и вздрогнул, весь съёжившись. Что это? Глаза Элизабет были мертвы и пусты…

Наверное, я заснул. Отрубился. Потому что когда открыл веки, увидел, что уже раннее утро, солнце на небе, а океан словно замер. Элизабет рядом не было. Я лежал на покрывале, раскрашенном в ямайские цвета растаманов, а надо мною склонился охранник пляжа. Он дёргал меня за плечо, стараясь разбудить, и улыбался.

— Вы в порядке? — спросил таец по-английски. У него не было одного переднего зуба.

— Да, всё о’ кей, — сказал я и показал на всякий случай знак «Ок».

Но я был далеко не в порядке. Голова болела, тело затекло, и вдобавок ко всему тошнило. Как я оказался на пляже, если последнее, что я помню — как мы танцевали с Элизабет? Чьё это покрывало?

Вокруг ходили какие-то люди, похожие на зомби. Некоторые продолжали танцевать, вставив в уши наушники от плеера и нацепив на глаза очки от солнца.

«Чёрт возьми! Что произошло? Где Лиза? Я урод, бросил её среди этих придурков и тупо уснул. Вот урод!» — мысли молоточками стучали внутри черепной коробки, и было больно.

Я побрёл вдоль пляжа, пытаясь найти то место, от которого уходила тропинка к дому Лизы и Дэна. Надо было извиниться и перед ней, и перед Дэном и удостовериться, что с Элизабет всё в порядке. Ведь, по словам Дэна, я приличный человек, и хотелось бы таковым остаться в их глазах. Лиза, я приличный человек. Ха! Приличный?! Нужно было обязательно увидеть её и вымолить прощение. Я не знал, куда деться от стыда. Я урод.

Вокруг повсюду валялись пустые бутылки из стекла и пластика, жестяные банки из-под пива. Использованные презервативы прибило к кромке воды.

«Как же я мог так опрофаниться? Я реально урод — заснул как последний алкаш рядом с такой девочкой. Чёрт! Ничего не помню!»

И укол ревности, точно в сердце игла: а вдруг она встретила ночью настоящего, а не сибирского мачо?

Я старался не смотреть на плескающиеся в воде презервативы. Отошёл от берега и направился к барам. Нет слов, способных описать то, что я чувствовал. Нет, не уныние, не гнев — пустоту.

Наконец, нашёл нужную тропинку, убегающую от строения туалета в глубь острова к дому Дэна. Недолго посомневавшись, та ли это дорожка, решил, оглядевшись вокруг: точно, она!

«Что я скажу Лизе?»

Ситуация была нелепой. Я болван, идиот. Решил, что придумаю на месте слова оправдания для своего идиотского поступка. Но прежде чем показаться на глаза Элизабет, надо было хоть немного привести себя в порядок. Я хлопнул по карману шорт — деньги и телефон на месте.

Кое-как нашёл ещё или уже работающий бар, заказал кофе и стакан минеральной воды без газа. Попросил разрешения помыть руки. Сполоснул лицо, выпил воду и кофе, купил жвачку освежить рот. «Как на свидание готовлюсь. Любовник хренов!»

Приняв более-менее приличный вид, вышел на знакомую тропинку. Надо было смотреть под ноги, чтобы не наступить на испражнения, оставшиеся после тусовки. Теперь не очень легко было перепрыгивать через корни растений и камни, преодолевая кряж. Всё тело налилось свинцом, а каждый прыжок отдавал в голову.

«Зачем я вообще иду туда? Надо выбираться на свой остров». Хотелось принять душ у себя в отеле и уснуть часов на десять-двенадцать. Но тогда я навсегда потеряю Лиз. «А ты что, нашёл её, чтобы терять? Кто ты для неё? Алкоголик-наркоман? Принц без коня? Урод, урод!!!»

В просвете деревьев внизу мелькнул знакомый забор. Дом был на месте, но сразу стало понятно, что сейчас он безнадёжно пуст. И не просто пуст, а имел какой-то потухший вид, как будто долгие годы был заброшен. «Феррари» не было, но самое удивительное — не было цветов. Всё заросло многолетними кустами, среди которых я не увидел ни одного яркого пятнышка. «Как такое возможно? Что со мной?»

И тут я вспомнил всё. Взгляд Элизабет перед тем, как отключиться. Мурашки пошли по коже. В тени деревьев, словно облако пыли, опустилась тишина. Тёмная. Страшная. Ни одна птица не пела. Сейчас я был бы рад даже тому гулу в кронах деревьев. Но его не было. Ничего.

Стало муторно. Увиденного не могло быть. Казалось, меня сейчас вырвет прямо на землю. Сознание раздваивалось. Нет, этого не может быть. Это наваждение, это наваждение.

Стряхнул с себя оцепенение, поняв, что не в силах заставить себя приблизиться к дому, быстро развернулся и побежал назад, через горный кряж, к пляжу. К горлу подкатил комок тошноты. Я блеванул, согнувшись пополам, и тут же пустился бежать дальше. Без оглядки. Всё, чего мне хотелось, — это увидеть людей. Фриков, охранников — кого угодно, пустые бутылки, презервативы — что угодно, но только не этот дом, только подальше от этого странного места. Лишь бы не видеть то, чего быть не может.

Весь день я провёл у океана, сидя на сломанном бесхозном шезлонге в тени большого дерева, тупо уставившись на волны. Шум прибоя, запах моря. Лёгкий бриз не спасал от духоты. А я всё сидел и сидел, не обращая внимания на жару.

Вставал пару-тройку раз купить воды и сходить в туалет, но возвращался обратно. Голова не соображала и раскалывалась. И так до самого вечера. В футболке и шортах под нещадно палящим солнцем, ни разу не искупавшись.

Тень листвы слабо помогала, руки и лицо обгорели, и теперь нестерпимо жгло кожу. Но даже на закате, когда солнечный диск багровел и разбухал, жара не спадала, а я не двигался с места. Наконец, светило опустилось за горизонт, и вокруг стемнело.

Я встал и отправился искать кого-нибудь, кто знал, как вернуться обратно на мой остров в отель. Или того, кто согласится переправить назад, из числа владельцев спидботов, покачивающихся у причала неподалёку. Как привидение побрёл вдоль пляжа. Слева загорались огоньки баров, собиралась ночная публика, отоспавшаяся за день. Но это был обычный ритм, размеренная, по сравнению со вчерашним шабашем, ночная жизнь туристического вертепа. И казалось, что никогда не происходило того, что творилось вчера под луной.

После часа бесконечных переговоров с аборигенами нашёл худого до безобразия тайца, согласившегося на вечерний рейс. Однако предстояло дождаться ещё нескольких пассажиров, с которыми таец также договаривался доставить их на наш остров.

Время до отплытия надо было как-то убить, и я заходил в кафешки и бары, покупая пиво и расспрашивая местных, кто хорошо говорил на английском, про дом Дэна. После четвёртой кружки мне немного полегчало, но никаких вразумительных ответов я не получил. Старый таец, работавший в одном из прибрежных заведений, удивлённо уставился на меня щёлочками глаз, вытянул как гусь шею и, почесав под подбородком редкую седую щетину, спросил:

— Какой дом? Где?

Я показал примерное направление.

— Там нет домов. Если идти в глубь острова, через полмили будет небольшое пресное озеро с водопадом.

Я махнул рукой, потеряв всякую надежду что-либо выяснить, и направился усталыми шагами к причалу, где меня ждал спидбот.

Катер, привязанный к пирсу канатами, мерно покачивался на лёгких волнах. Худой таец-капитан сидел на пластиковой скамейке, протянутой вдоль всего борта, устроившись у самой кормы, и курил сигарету.

Солнца давно не было, но глаза тайца закрывали тёмные очки. Уголок его рта украшал герпес, а весь внешний вид выдавал любителя героина. Вернее сказать — законченного наркомана. Болезненная дряблость смуглой кожи, коросты, ссадины и синяки на руках и ногах. Он даже выглядел больным и чем-то напомнил мне друга детства, убивавшего себя в юности несколько лет наркотой.

Звали друга Виктор. В нашем городишке все знали его по прозвищу Витя Бессмертный. Получил он его после того, как однажды выжил, страшно передозировавшись. Кое-как его откачали врачи скорой помощи. Но Витя в итоге всё равно скончался от передозировки. Бог дал Вите шанс пожить ещё, этот придурок использовал его именно так, как мог использовать свой шанс только законченный героиновый дегенерат.

Депрессия тем сильнее накатывала на меня, чем дольше я смотрел на капитана-наркомана. Перспектива утонуть была весьма реальной. И как мы, интересно, с ним поплывём? Или мы не поплывём, а пойдём, как говорят моряки? Пойдём по воде с придурком за штурвалом!

Подъехал пикап с иностранцами, и оказалось, это та же шумная компания, с которой я прибыл сюда. Они заулыбались, увидев меня.

— Как вечеринка? — спросила светловолосая пухленькая скандинавка и засмеялась.

Я заставил себя улыбнуться в ответ и поднял вверх большой палец. Блондинка надула щёки, сделала брови домиком как обиженный ребёнок и показала пальцем на моё лицо, давая понять, что сейчас я так выгляжу. Я покачал головой и, вздохнув, развёл руками.

* * *

«Чёрт! Почему вода так быстро остыла?» Я замёрз. Затекли ноги, начали неметь руки.

«Надо сделать глоток текилы и добавить немного кипятка в ванну, чтобы согреться. Сейчас, одну минуту, и я продолжу. Где же тут кран с горячей водой? Какой-то туман перед глазами. Где бутылка? Вот, вот она, сейчас…»

* * *

Добравшись на такси до отеля, как ни странно, похожий на Витю Бессмертного капитан не утопил нас, я помылся в душе, посидел в джакузи с прохладной водой, намазал сгоревшие на солнце руки и лицо специальной сывороткой после загара, чтобы облегчить страдания после ожога, и посмотрел на себя в зеркало.

Серые, уставшие глаза, синие круги под ними. Складки от носа до подбородка. Всё это прорисовывалось на красном, обгоревшем лице. По-моему, до отдыха я выглядел лучше.

Подмигнул собственному отражению и рухнул без памяти на кровать. Тело слегка горело, но это не помешало мне заснуть. Сразу же отрубился, включив кондиционер на полную мощность.

Поспать не удалось — минут через пятнадцать раздался звонок сотового. Кое-как разлепил тяжёлые веки: кому я вдруг понадобился?

Оказалось, что старшему менеджеру самого большого автосалона на Каширском шоссе. Там затевали крупный ремонт, и нужно было срочным образом объяснить что-то насчёт стройматериалов, а ко всему прочему, менеджер решил во что бы то ни стало прямо сейчас посвятить меня в новую схему поставки запчастей. Нашёл время!

Ответил, что он вообще не вовремя, и попросил перезвонить часиков через десять. Но этот идиот-управляющий (хотя, конечно, и профессионал своего дела), которого звали Андрей, не отставал. Я представил его лицо, немного приплюснутый нос в веснушках, и мне захотелось, чтобы он оказался сейчас в моём номере (в смысле сам Андрей, не нос). Дать бы со всего маха по его приплюснутому пятаку. Чтобы после удара в его голове ещё пару дней была клёвая вечеринка.

Хотелось сорвать на ком-нибудь злость. Менеджер подходил как нельзя лучше, так как частенько бесил меня. Не соблюдал субординацию, а ещё заикался и когда произносил особо сложные фразы, щурил глаза, словно выдавливал из них слова. Вспомнил, как он это делает, и раздражение многократно усилилось. С клиентами Андрей контактировал редко, он был умелый организатор и хорошо считал деньги, за это я его и ценил. Но всему на свете есть предел. И моему терпению тоже:

— Ты нормальный? Я же тебе сказал: голова не соображает. Я не спал сутки. Перезвони позже! — меня обуревало желание убить его.

— Но я… М-мне на-надо с-срочно.

— Пошёл ты, болван! — я бросил трубу на пол и закрыл глаза.

Показалось, что не прошло и минуты, как телефон запиликал опять. Я схватил его и заорал:

— Слушай, ты, придурок! — начал я.

— Привет! С кем это ты так?

Это было неожиданно и так некстати. Я замер. Полная темнота номера и только мерцание экрана сотового.

— Здравствуй, Ира! Это я так, по делам. Что случилось?

— Привет, Макс! Ничего не случилось, просто захотелось услышать твой голос.

— Услышала?

— Да.

— Ну тогда пока! Перезвони позже, мне хреново.

— Хочу поговорить. Я устала так жить, мне хочется… Я…

— Вы что, все сговорились? — хмуро спросил я.

— Я не могу так больше, Макс…

— О-о-о!!! Давай только не сейчас.

— Я не могу так больше, не могу без тебя. Зачем убиваешь всё? Зачем убиваешь меня? За что? Что не так во мне?

Долгое молчание. Темнота комнаты. В ней таится упрёк. И, наконец, слова…

— Я не хочу жить без тебя. Не могу. — Шёпотом. Слеза по щёке.

Я не мог видеть эту слезу, но понял — плачет.

— Ира, я прошу тебя, не сейчас. Я не…

— Я не могу так больше! Не хочу жить! Всё пустое вокруг, везде пусто одной. Как же ты не слышишь меня?! — перебила она.

— Это уже похоже на шантаж с твоей стороны. Прекрати.

Молчание. Дыхание.

— Я смотрела в окно, когда ты уходил. Думала, не уйдёшь, остановишься, — швыркая носом, призналась Ирина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Приветствие, тайск.