Коллаборация

Дмитрий Антонович Никифоров, 2020

Почти десять лет прошло с тех пор, как человечеству стало доступно бессмертие. Но цена вечной жизни оказалась столь велика, что невозможно понять – дар это или проклятие? Власть имущие решили взять выбор в свои руки, погрузив мир в многочисленные войны. Россия в очередной раз выстояла, пожертвовав десятками миллионов жизней. Общество теперь крепко и солидарно, как никогда в истории. Враг внешний и враг внутренний не дают отвлечься на такие химеры, как демократия и права человека. Даниил Сухарев живёт в этом мире, пользуясь его благами и пытаясь сохранить связь с миром старым. И вот однажды поздним пятничным вечером он встречает девушку, изменившую его жизнь навсегда. Содержит нецензурную брань.

Глава третья, в которой Даниил Сухарев понимает, что он не совсем человек.

Вверху, в свете одинокого фонаря, искрились падающие снежинки. Телу было хорошо и тепло, а каждый удар сердца отзывался новой волной тепла. В голове звенело раздражающе монотонно. Так пищит умирающий слуховой нерв. Даниил понимал, что происходит что-то неправильное, но разум отказывался находить какое либо логическое объяснение этого. И вдруг память, словно бурный поток прорвавший плотину, вернулась Даниилу. Он подскочил как ошпаренный. Окровавленная одежда примёрзла к телу и с хрустом отдиралась от кожи. Он задрал свитер и стал судорожно искать пулевые отверстия. Их не было. Его обдало холодом и он осел наземь."Мёртвое не убить. Спасибо за подарочек", — подумал Даниил."И что же теперь делать? Прямо сейчас идти сдаваться? Ну убьют меня или"объектом"побуду. Эх…а с матерью что? На лекарства пенсии не хватит. Кстати, а если я сам по себе “объект”, то может и радар попробовать довести? Свежезаражённых"объектов"для опытов не было, а тут я, весь такой красивый. Да и с Алёной надо как-то объяснится будет. Или не надо". — Зазвонил телефон. Пока он его вытаскивал, на снег выпала окровавленная салфетка, на которой был записан номер Клементины. Теперь, при всём желании, его нельзя было прочитать. — “Что ж, это теперь неактуально”. — На экране телефона высвечивалось имя Руслана.

— Алло, — принял вызов Даниил.

— А-ха-ха! Живой, задница! — закричал в трубку Руслан, — ты где болтаешься?

— Я…я…, — замялся Даниил.

— Во время взрыва контузило? — не унимался Руслан, — там, где ты с Борей боролся, дырень на улицу и всё разнесло к хренам. Борю по кусочкам нашли и думали, что и тебя тоже того. Ты где четыре часа болтался? ОПБУшники нас только отпустили.

— Какого взры…? — осёкся Даня, — в парке я.

— Четыре часа, при минус восьми? — удивился Руслан, — да тебя реально контузило. Мы тебя не светили особо, чтобы на работе проблем не было, правда рыжая бой-баба тебя видела, но она сейчас в отключке. Ты через эту дырень не один свалить успел.

— Спасибо, Рус. Ты понял, откуда упыри взялись? Как так с Борей случилось? — спросил Даня.

— Мудила, с которым твоя баба лясы точила, попёрся на кухню и обернулся. Боре не повезло рядом оказаться.

— Это не моя баба. Его поймали?

— Без понятия. На рынке стрельбу слышал, а чего там и как не знаю. По новостям всё скупо, темнят что-то.

— Ладно. С тобой, с Олегом что?

— Я дома уже. Олег с ожогами, меня к нему не пустили, так как не родственник. Он пострадавших после взрыва вытаскивал и меня в том числе. В больничку положили, через пару дней выйдет, — Руслан некоторое время помолчал и спросил:

— Ты скажи, Боря страдал?

— Нет, он быстро отключился, — соврал Даниил.

— Ясно. Тогда завтра свяжемся. Надо бы Олега навестить. Береги себя, — сказал Руслан.

— Да. Давай, — Даниил завершил вызов.

Даня огляделся и обнаружил, что чья-то шапка была заботливо подложена ему под голову. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он пошёл по железнодорожным путям. Внезапно он понял, что холод не причиняет ему никакого дискомфорта и это его не особо воодушевило. Он шёл, прислушиваясь к своему телу. Говорят, что когда тебя кусают, то ощущение сильнее оргазма или наркотического прихода. Даня не мог сказать правда это или нет, так как был в отключке, но сейчас он был близок к эйфории. Тело было словно пустая оболочка, наполненная лишь стуком сердца, бьющегося словно колокол, своим могучим басом оповещающий окрестности о празднике или беде. Казалось, что звук слышно на многие десятки метров вокруг. Даниилу чудились тяжелые взгляды, источником которых на деле оказывались деревья или путевые столбы. Почувствовав панику от навалившихся на него новых ощущений, он побежал, что открыло ему множество его новых возможностей. Он мчался вперёд и был готов взлететь. Ноги не напрягались, не чувствовалось мышечной боли, глаза замечали все преграды на пути. Даня, разогнавшись, попытался перепрыгнуть через ограду, но, не рассчитав свои силы, зацепился за неё и упал в сугроб. Он встал на колени, смеясь и плача от того, что ему было хорошо как никогда и цена, какой бы не была, не казалась столь большой, чтобы не заплатить за эту силу.

— Я жил, я умер, я воскрес! Я жил, я умер, я воскрес! — кричал он полной луне. Но вспомнил про срок и опустил лицо в снег, чувствуя, как от его горячего дыхания снег тает и исходит паром, — три дня? Пока поживём.

Вернувшись домой, Даниил пошёл в ванную, прихватив с собой пакет. Он снял с себя залитую кровью и пахнувшую гарью одежду. На свитере изодран правый рукав и на груди три отверстия, а на теле лишь белели пятна среди бурых подтёков. Только слева, под рёбрами был отчётливо виден шрам, хоть и выглядевший как давний. Он скомкал одежду и бросил её в мешок, чтобы потом избавится от неё. Смыв с себя грязь, пошёл на балкон, запасшись пачкой сигарет. Многое предстояло обдумать, а времени у Даниила ещё никогда не было так мало. Морозы вновь отступали перед каким-то южным метеофронтом и снег, выпавший за вчерашний день, таял, стуча каплями по жестяным сливам и испарялся, пеленой тумана окутывая спящий город. Куря уже третью сигарету третью сигарету за четверть часа, Даниил сидел на балконе, опираясь локтями на колени и отбивал пяткой нервную дробь.

— Вот это поворот… Воскрес… Чудесно, — бубнил Даня, чувствуя в носу запах гари, металлический вкус крови на языке, а в местах, где в плоть вошли пули, вибрировало, словно от мух, пытавшихся пролететь сквозь стекло, — вот я и сам"объектом"стал. А эти все, кто за стеклом лежали, привязанные к койке — они такие же как я? Да нет, они же сами выбирали такую жизнь или всё же жертвы? А я жертва? Клементина… а её правда так звали? Я умер, а она мне дала выбор. Зачем? Из-за того, что я похож на её знакомого? Одни вопросы. И их больше, чем ответов.

От раздумий Даниила отвлёк звонок. Он встрепенулся, выронив сигарету и посмотрел на дисплей телефона. Там высвечивался номер матери. Ему стало необыкновенно стыдно и он долго не мог собраться ответить. Сухаревой Варваре Петровне было за пятьдесят и она уже как год перестала закрашивать седину в поредевших из-за болезни волосах. Маленькая ростом и круглолицая, она совсем была не похожа с Даниилом, который являлся копией своего отца. Диагноз ей поставили пять лет назад, сразу после гибели мужа в миротворческой миссии. Звонки из онкоцентра и министерства обороны поступили практически одновременно. Даниил после похорон отца пытался ей помогать, но его через несколько месяцев призвали в армию, пообещав, что государство не оставит женщину в беде. После демобилизации Даниил обнаружил, что мать действительно держится бодрячком и болезнь, если и не отступила, то существенно замедлилась в развитии. Но через полгода ремиссия закончилась и опухоль вновь начала расти. Программа лечения, которая ей ранее помогла, оказалась закрыта по неизвестной причине. Текущие же лечение замедляло болезнь, но о выздоровлении речи уже не шло. С каждым месяцем она угасала. Даниил нажал на кнопку:

— Привет, мам, чего так поздно? Тебе опять было плохо?

— Да ерунда, Данька. Таблеток приняла и завалилась днём спать, — фальшиво бодро ответила мама, — решила тебе позвонить, вот. Не спишь же ещё, наверное?

— Нет, не сплю. С друзьями встречался.

— Гуляешь всё, значит… — и вдруг резко и с напором продолжила. — А внуков-то я увижу? Почему ты с Маргаритой ко мне давно не заходил? Это потому, что мы не евреи?

— Мам! У меня с Маргаритой ничего нет! И она не еврейка. Кац — это фамилия её мачехи.

— Так правильно. Кто, кроме еврея, возьмёт фамилию жены.

— Ох… там всё сложно, давай потом.

— Нет, я может завтра умру уже.

— Да не умрёшь ты, врачи же ещё время дали.

— Ага, полгода.

— Тебе полгода и год назад давали, ты справишься.

— Я уже сказала, что хотела. Так когда мне внуков ждать? Или ты свою нимфетку всё соблазняешь? Ничего у тебя с ней не получится! Не твой уровень.

— Мам, не начинай опять, — раздражённо ответил Даниил.

— А я и не заканчивала. Тебе дети нужны, ты же не собираешься жить вечно.

— Может и собираюсь.

— А ну-ка, брось ты это! Ишь ты! На работе что ли не видел, чем это заканчивается?

— Ну, теоретически, ви-бак вылечил бы твою опухоль. Так может он и не такое зло?

В трубке повисло молчание и, после тяжёлого вздоха, мать Даниила заговорила резко похолодевшим голосом:

— Опухоль в моей голове убивает меня, она капля за каплей высасывает мою жизнь, хочет быть сильнее, чтобы выдержать химию и облучение. Эта дрянь сильна и силой своей со мной не делится, но и умрёт со мной вместе. А Чума, убив в человеке всё душу, даст в обмен силу, чтобы забирать жизни у других. Ты готов забрать чужую жизнь, чтобы насытить эту дрянь?

— Но…

— Ты готов забрать чужую жизнь?!

— Нет.

— То-то и оно. Спокойной ночи, сын.

— Спокойной.