Место, где погиб зубр

Дин Фадин (2025)

Есть места, которые любишь всем сердцем. Есть люди, которым доверяешь без оглядки. Есть выбор, способный перевернуть всю жизнь… Или оборвать ее? У молодого художника Павла тоже есть любимое место — это маленький прокат горнолыжного оборудования, притаившийся среди белых снегов, позвякивающих вагончиков канатных дорог и могучих Кавказских гор, а люди, работающие в этом прокате — его вторая семья. А когда в это уютное снежное царство приходит письмо с угрозой, Паша решает во что бы то ни стало узнать, кто за этим стоит. Но такие люди не любят, когда вмешиваются в их дела…

Глава 7.

Я снова спал гораздо дольше, чем хотел того, и очень из-за этого на себя злился. Правду сказать, просыпаться было и приятно, и не очень — Тим разбудил меня, сбросив с кровати в узкую щель между ней и стеной и бросил на меня сверху отчаянно дребезжащий мобильник. Звонила Настя.

Я проснулся мгновенно. Да, привет. Нет, не разбудила. Да, все в силе. Подойди к прокату такому-то, найдешь его там-то. Хорошо, до встречи. Тим ухмылялся всю дорогу.

Когда я начал быстро натягивать штаны, мгновенно почувствовал, чем я занимался весь вчерашний день. Все тело ныло, будто по нему прошелся каток. Я давно привык к этой боли — она всегда сопровождала второй, третий и четвертый день катания, а на пятый обычно начинала утихать. При этом совсем не имело значения, как плохо или хорошо ты катаешься — отвыкшее за лето от подобных физических нагрузок тело всегда жалобно стонало от подобных издевательств зимой. А я безжалостно день за днем каждый свой приезд снова тащил его не вершину и заставлял делать первый спуск, который действовал подобно сильному болеутоляющему так, что больше я не чувствовал никакого дискомфорта вплоть до самого вечера.

В “Домбай-Ульген” сегодня был аншлаг, однако взгляд мгновенно выудил из этого озера особо интересующую меня рыбку. Рыбке Хаджи-Мурат по очереди выносил то одни ботинки, то другие, а, завидев нас с Тимом, поприветствовал, пожав руки. Моему спутнику он сразу же сказал:

— Быстро переобувайся и проваливай, я нашел тебе клиентов на утро, они ждут уже давно.

Ничегошеньки не изменило в положении дел вчерашнее происшествие — и я был этому рад. Тим сделал озадаченное лицо, которое вскоре сделалось испуганным.

— Блин, я уже обещал вчера помочь этой прекрасной барышне, — кивнул он на смущенно улыбнувшуюся барышню. — Я совсем забыл сказать тебе об этом.

— Ты говорил, вчера ей занимался Паша? — быстро спросил Хаджи-Мурат. Кто-то со всех сторон звал его по имени, заставляя выбирать, кому первому помочь. Этот мужчина имел стальные нервы и благородную добродушную натуру, и, как итог, никто не уходил из его проката обиженный невниманием к своей персоне или раздражением со стороны хозяина.

Я ответил за Тима.

— Да, но ей нужен квалифицированный инструктор…

— Чушь, — отрезал Хаджи-Мурат, — ей нужен толковый и внимательный сноубордист, который уже знает, над чем ей работать. — Заметив, что я хочу возразить, прокатчик поднял вверх палец. — Я знаю тебя, Паша. Это я с самого детства учил тебя стоять на этой чертовой доске. Ты лучше многих из тех недоучек, что толкают свои услуги на пятом уровне и машут лицензиями. И я говорю это все не потому, что мне жаль для девочки инструктора, а потому, что действительно верю в это. Если ты действительно хочешь научить ее, займись ей сам. Тебе это тоже будет полезно.

С этими словами он метнулся к кому-то из тех, что все еще его ждал. Тим улыбнулся, пожал плечами, отвесил Насте “пять” с пожеланием успехов на сегодня и юркнул за стойку.

Настя, похоже, развеселилась от нашего разговора. А, может, от моего растерянного вида? Я покачал головой, думая, что сказать.

— Ты не против провести еще один день со мной? — спросил я, на что-то решившись.

— А ты со мной? — ответила она вопросом на вопрос с невозмутимым видом.

Я усмехнулся.

— Подходят? — кивнул я на ботинки и опустился перед ней, сидевшей на лавке, на колени. — Не знаю, что тебе раньше говорили насчет ботинок, но они не должны болтаться на ноге. Пусть лучше пальцы упираются в носок ботинка, но не болтаются. Это влияет на управляемость. Но давить они, разумеется, не должны.

Я заставил ее встать в ту самую стойку, которую мы разучили с ней вчера. Она подумала, покачалась в этой стойке, потопала ногами, утвердительно покивала и я помог ей их затянуть потуже. Крепко зашнуровать ботинки было не менее важно — и девушки часто не справлялись с этим без посторонней помощи.

Я сам подобрал ей новую доску подходящей ростовки (ровненько от пола по ее подбородок), проверил градус ее креплений, быстро обулся, взял свою доску, и мы отправились наверх.

— Ай! — воскликнула моя спутница, как только мы вышли за пределы проката.

Я обернулся.

— Что такое?

— Я ей… порезалась! — сказала Настя, обиженно сморщив носик.

— Сильно?

— Да нет, чуть кожу содрала.

— Давай я понесу, — и легким движением в каждой моей руке оказалось по сноуборду. — Вчерашняя доска была не такая острая?

Она покачала головой.

— Острый кант — признак хорошего проката. Он позволяет тебе уверенней держаться на льду. В некоторых прокатах тратят много времени, чтобы качественно затачивать канты, а в некоторых их не точат совсем, потому что канты тоже имеют свой ресурс. Собственно, чаще всего, когда кант стачивают полностью, оборудование и приходит в негодность. И потом из него делают вон такие лавочки.

И я ткнул подбородком на лавочку у “Домбай-Ульген”, состоящую из двух пеньков и прибитого к ним перевернутого сноуборда.

Гудели и умиротворяюще позвякивали домбайские канатные дороги, галдел понаехавший люд, топал лыжными ботинками о бетонные ступеньки пункта посадки.

Я частенько подумывал над предложением Хаджи-Мурата стать одним из его инструкторов, но почему-то отказывался. Сам по себе пусть я и катался хорошо, но, наверное, просто не создан был, чтобы кого-то учить. Я так думал. А он думал иначе. Однако, уж не знаю, почувствовал ли это нутром старый хитрый прокатчик, но именно в этот раз я действительно хотел попробовать себя в этом. Но не ради смены карьеры, как он, быть может, надеялся, нет, а ради того, чтоб так ненавязчиво познакомиться поближе с Настей. Да нет же, этот старый хитрый лис знал все и ловко воспользовался случаем!

Преодолев первый подъемник, мы сели на второй. Обе наши доски я пристегнул за крепления к поручню, как только мы взмыли в небо, — одну перед собой, одну перед своей спутницей.

Сегодняшние облака висели будто бы неподвижно, сплошным полотном, но, тем не менее, очень высоко над землей, в отличие от вчерашнего дня. Видимость была неплохая. Ветер явно чувствовался здесь, на канатке, но сильным не был. Снега от этой погоды тоже пока я не ждал. Может, к вечеру…

Когда мы уже подъезжали к вершине, Настя нагнулась ко мне и ткнула пальчиком куда-то в сторону.

— Это орел?

Я проследил за ее взглядом, но ничего увидеть не успел. Зато успел мужчина в куртке военной расцветки, сидящий с другой стороны от Насти, с крепко заваренным кавказским акцентом.

— Не каждая птица на Кавказе орел, и не каждый мужчина — джигит, красавица! — сказал он так весело и задорно, что со всех шести кресел незамедлительно раздался хохот. Красавица тоже ничуть не смутилась.

Что ни говори, а день начинался хорошо. Настя старательно выписывала на переднем канте “елочку”, цепляясь за мою руку. Вокруг на немыслимой скорости пролетали и лыжники, и бордисты; ползли так же медленно, как и мы, чайники, в которых нельзя было еще определить кто они именно (потому что многие из них стояли на лыжах, отклоняясь назад, как на доске, и наоборот).

Я вдыхал морозный воздух через тонкую флисовую балаклаву и чувствовал, как он обжигает легкие. Но мне не было холодно. Однако, поскольку я был не совсем честным инструктором, я все же предложил куда-нибудь зайти и выпить чаю.

Мы сели на огромной террасе в кафе на четвертом уровне. С одной стороны отсюда открывался вид на “Тарелку”, с другой — на трассы и канатки Мусса-Ачитара.

— Так вы приехали сюда большой компанией? — спросил я, заходя издалека и сдергивая шапку. Мои обычно непослушные кудрявые волосы настолько свалялись под нею и балаклавой, что смешно теперь облепляли голову — я видел это по Настиным глазам, да и в отражении в окне.

— Да. Только все они умеют кататься, а я нет. Они катаются в основном вне трасс. Говорят, там красивее и дешевле: они частенько покупают билет на один подъем и весь оставшийся день спускаются по лесу, среди деревьев. Иногда два раза за день. Я бы вряд ли смогла там хотя бы встать и сразу сказала, чтобы меня не ждали, пока я учусь. “Семеро одного не ждут” — это про нас. — Она усмехнулась. — Но они-то думали, что я быстро научусь и присоединюсь к ним… А я совсем туда не хочу.

Я немного нахмурился.

— Правильно делаешь. Помимо того, что там сложнее, сейчас там еще и очень опасно. Я никому не советовал бы сейчас гонять вне трасс. Ты видела сколько там не осевшего снега? В любой момент они могут оказаться под лавиной.

— Не мне их отговаривать.

— А как так вышло, что они умеют кататься, а ты нет?

— Как-то так, — пожала она плечами. — Мы все одноклассники. Я никогда не ездила в поездки с классом, а они — да. Папа просто никогда не отпускал меня от себя так далеко. Мне потребовалось поступить в институт, чтобы исправить это. — Она улыбнулась и помолчала. — А с возрастом я просто уже решила, что не так уж мне это и нужно. Экстремальный спорт — это не мое. Я трусиха. Но я все равно рада, что приехала сюда — все-таки здесь поразительно красиво.

Она усмехнулась и, видимо, ждала от меня того же, но я лишь покачал головой.

— Если ты хочешь, чтобы я согласился с тобой только из-за того, что ты долго учишься, то нет, прости, я не соглашусь. Я знаю много людей, которым потребовались годы, чтобы научиться кататься. Особенно среди девушек. Вопрос в том, насколько сильно ты хочешь достичь результата.

— Но я ведь… — растерялась она. — Никогда не хотела его достичь.

— А сейчас?

— Сейчас… — Она улыбнулась. — Сейчас, может, и хочу.

Громогласная тучная официантка, переговаривающаяся с кем-то за моей спиной на своем языке, поставила перед нами чайник с чаем и малиновое варенье.

— А где вы с друзьями остановились?

— М-м, в новом жилом доме недалеко от канатной дороги и “лягушатника”, знаешь?

Я кивнул.

— Снимаете там квартиру?

— Не совсем, — девушка стала наглаживать пальцами чашку с горячим чаем и, наконец, смущенно сказала: — Это квартира моего отца. Он купил ее недавно и попросил меня приехать “присмотреть” за ней. Да и вообще — посмотреть, как сделали ремонт, забрать у бригады ключи. А он приедет сюда сразу, как закончит с делами. Он был здесь… Наверное, около месяца назад, в середине ремонта.

Я немного удивился, но не подал виду. Сложнее было скрыть то, что я болезненно почувствовал, как она стала от меня на шаг дальше. Квартиры стоили здесь дорого. А я был простым художником… Но она уж слишком нравилась мне, чтобы это остановило меня. К тому же, пока что я всего лишь инструктор.

— И ты решила пригласить сюда друзей, раз уж тебе самой пришлось ехать? — спросил я, отхлебывая от горячего чая.

— Да. И папа был не против. Мы все все-таки дружим с детства.

— Только дружите? — спросил я, не скрывая заинтересованного взгляда. И наблюдал, как по ее румяному лицу расползается кокетливая улыбка.

— Именно так.

За последующие несколько часов наших взлетов и падений я узнал еще много всего. Например, что она была родом из Москвы и в прошлом году окончила институт, но все еще не устроилась на работу, время от времени лишь помогая отцу. С чем? С его сетью гостиниц, конечно же. А зачем ему квартира? Нескромный вопрос. Он хочет развивать бизнес здесь и, чтобы дочь временно переехала сюда, как ответственное доверенное лицо. И вот, она здесь.

Время летело быстро и клонилось к обеду, когда возле нас с громким улюлюканием остановились двое. Я сразу признал в одном из них Настиного друга в оранжевом комбинезоне. Моего легкого разочарования не было видно под маской.

— Настюх, ты как? — весело спросил узнанный мною. — А мы вот решили тебя проведать.

— Ты знаешь, хорошо, — весело отозвалась Настя. — Марк, Андрей, это Паша. Паш, это мои друзья, Марк и Андрей. — Мы обменялись кивками и по очередности кивков я уловил, что в оранжевом был Марк, а рядом с ним в синем — Андрей. — Я рассказывала, Паша мне очень помог позавчера. — Она улыбнулась и посмотрела на меня. — А сегодня, представляете, я еду!

— Кантуешься уже? — спросил Андрей.

— Пока нет, — отозвался звонкий голос. — Зато на переднем уже ноги не подкашиваются.

— Красотка, — сказал Андрей.

— А ну-ка, покажи, — добавил Марк.

Настя с надеждой посмотрела на меня, а я в ответ вопросительно на нее.

— Поможешь?

— Я думаю, ты и сама справишься. У тебя хорошо получается.

— А кантоваться она так и не тренировалась? — спросил Марк.

— Тренировалась, но толку сейчас? Сначала нужно освоить передний кант, — я постарался сказать это максимально безразлично.

— Я сначала учился кантоваться.

— Кто тебя учил?

— Сам потихоньку научился.

Я с удивлением посмотрел на него. Все в одно мгновение встало на свои места, и вместо раздражения я даже испытал к этому человеку сочувствие. Я-то думал, что он просто измывается над бедной девушкой, бросил одну, заставляя делать то, что она не может, а оказалось, что он учил ее так же, как учился сам, и просто не умел по-другому. Я никогда не любил хвастаться и не был слишком высокого мнения о себе (шутки с ребятами из проката были не всерьез), но сейчас я радовался за Настю, что совершенно случайно ей еще в тот день, когда крутая крыша проката не удержала на своих скользких плечах сугроб, попался я, ведь иначе я бы вчера уже не остановился.

Нас с Тимом Хаджи-Мурат учил совсем по-другому. Он по несколько раз разжевывал каждую нашу ошибку до тех пор, пока мы не переставали ее делать. Он никогда не сводил с нас глаз и точно знал, что в наших силах, а что нет. Его терпению и спокойствию можно было только позавидовать, не иначе.

Я помог девушке перевернуть тяжелую доску другой стороной, на передний кант, и лицезрел сзади, как она пытается встать.

И она поехала. Медленно и неуверенно. Но покуда она придерживалась техники, которую я ей дал, ничего не предвещало падения. Немного взяла вправо, немного влево. Снег послушно поскрипывал под ее доской. Умница. Я легко развернулся и медленно поехал за ней, наблюдая. И тут она зарылась доской в сугроб, тем самым погрузив оба канта в снег, и, зацепившись задним, чуть не упала, как я вчера. Я вовремя успел схватить ее за руку и помог аккуратно опуститься на колени.

Я посмотрел вниз. Впереди начинался пологий склон, по которому не все сноубордисты могли выехать. В сноуборде нет палок, которыми можно было б оттолкнуться. Поэтому, если ты не наберешь скорость перед пологим участком трассы, то можешь сразу снимать доску и идти пешком. Не большое горе, однако и приятного мало. Настя не проедет его, я это знал. Она всегда отстегивала здесь доску, отдавала мне и шла пешком до самой “Тарелки”. Однако сейчас в мою шальную голову закралась мысль…

— Я смотрю, ты скоро нас обгонишь, — крикнул Марк с ухмылкой, которую я отлично видел, ибо на нем не было такой же балаклавы, как на нас с Настей. Все же во мне возобладало раздражение.

— Что скажешь, хочешь обогнать их? Узнать, что такое настоящий кайф? — спросил ее я. Вид ее стал испуганный и несчастный.

— Я же не умею…

— А мне ты доверяешь? — я хитро на нее смотрел. Она медленно кивнула. Ее друзья смотрели на нас и, кажется, нас слышали.

— Езжайте вперед, ребят, — ухмыльнулся я и скомандовал, — вставай. Чтобы ни случилось, держи доску параллельно склону. Никакой перекантовки. Никаких кантов вообще. Просто держи параллельно склону и верь мне, а по мере необходимости кантоваться буду я сам.

Она кивнула еще раз. Помпон закачался.

— Веришь мне? — снова спросил я.

— Да.

Я объехал ее, встал сзади и обнял за талию — осторожно, но надежно. Она схватила меня за руки. Я часто видел, как инструктора так ездили со своими подопечными, меня самого так катал Хаджи-Мурат, пока я учился у него. Но никогда еще я не пробовал прокатить так кого-то другого.

Ее друзья уехали вперед, и я последовал за ними, увлекая за собой и молодую сноубордистку. Она оказалась невероятно легкой. Ее доска так и норовила залезть под мою, столкнуться с ней, но я с одинаковым успехом мог как повернуть собственную доску, так и отпихнуть ее.

Мы набрали скорость, и Настя взвизгнула, но по-прежнему делала то, что я просил. Вот мы поравнялись с ее друзьями, а вот мы и обогнали их.

Однако мне-таки пришлось пожалеть о своем хвастовстве. Когда я уже было хотел затормозить нас, я не сказал Насте ни слова, ожидая, что она продолжит делать то же, что и раньше. Но она испугалась, засуетилась, и скрестила нам доски прежде, чем я успел сообразить, что к чему. Мы прокатились кувырком по трассе, собирая синяки, на потеху ее друзьям.

Весь оставшийся день я украдкой винил себя за эту глупость. Я был виноват, я прекрасно это осознавал. Я подверг ее опасности, чтобы помериться “крутостью” с ее другом. Этого я ей, конечно, не сказал. Но пообещал ей, что такого больше не повторится. Мне стало лишь немного легче, когда она сказала, что почти не ушиблась. Еще легче мне стало, когда я понял, что страха перед горой после этого у нее не прибавилось. Что ж, может, я действительно немного драматизировал.

— Это, конечно, было жутко, но и очень… захватывающе! — таков был Настин вердикт.

Пару раз я видел на горе наших парней из “Домбай-Ульген”, в числе которых был и Тим с мальчиком лет двенадцати на лыжах. Все спрашивали, как наши с Настей успехи, имея в виду и мои собственные успехи, как инструктора, тоже, но я никому так и не рассказал об этом инциденте, а Настя, видимо, не считала нужным вставлять это в разговор.

Когда подъемники уже закрылись на подъем, и мы с белой курточкой размеренно и не спеша спускались по “Лесной” трассе, носившей свое название вполне заслуженно, Настя спросила меня:

— Как я могу отблагодарить тебя за сегодняшний день? Денег ты, конечно, не возьмешь.

Мы спускались короткими перебежками, часто останавливаясь оглядеться вокруг. Здесь было на что посмотреть.

Черные ели с огромными снежными лапами, тянущимися к зазевавшимся лыжникам и сноубордистам, выстроились многочисленными полками по обе стороны от трассы. Где-то высоко над ними стремились к небу хребты гор-великанов. А прямо перед носом кружились веселые снежинки еще только начинавшегося снегопада.

Я покачал головой. Если б она сказала это не утвердительно, я бы, возможно даже обиделся.

— Может, ты сходишь со мной куда-нибудь сегодня вечером?

Я не знал, на какой ответ я надеялся, но особенно обрадовался, когда она согласилась.

— О! Давненько тут тебя не видал, — высказал в ответ на мое приветствие высокий мужчина с вытянутым загорелым лицом и длинным острым носом. — Паша, да?

Я кивнул, ожидая, пока паренек, пришедший до меня к “Домбай-Ульген”, освободит щетку, предназначенную для чистки снаряжения от снега, которую взял с наружного подоконника. Настю я послал внутрь переобуваться, обещая, что и ее доску я тоже почищу.

Мужчину звали Казбеком. Он был лишь совсем немного младше Хаджи-Мурата, но зато на целую голову выше и седины в его короткой остроконечной бороде было не меньше. Всем своим видом он всегда напоминал мне коршуна — и виной тому была даже не форма носа, а пронзительный острый взгляд черных глаз.

Казбек был куда более ворчлив и менее улыбчив, чем отец моего лучшего друга, но эти черты его характера портили лишь первое впечатление о нем. Я же знал его почти так же долго, как и Тима и всю его семью, а потому знал, что в обычной серьезности, и даже угрюмости, Казбека кроется его шарм. На самом деле он был довольно интересным собеседником, который почти также, как лыжи, любил только разве что лошадей и мог с утра до вечера говорить и о том, и о другом.

Я знал, что в молодости он работал на одной конюшен, тоже находившейся где-то поблизости от Домбая. Он всегда говорил о лошадях, как о самых умных животных, что ему доводилось встречать. Более того, когда он говорил о них, лицо его и грозный взгляд заметно смягчались. Выбрав для бизнеса именно лыжи, он однажды заикнулся о том, что когда-нибудь накопит денег и на собственную конюшню — даже если ее назначением будет всего лишь катать туристов, а не, скажем, тренировать скаковых или служебных лошадей.

А еще у этого человека была хорошая память на события, но отвратительная на имена и лица, а на его макушке всегда забавно находилась старенькая серая шапка, опиравшаяся краями на кончики ушей.

Я кивнул ему, воткнув Настину доску в снег хвостом рядом с моей.

— Как поживаете?

— Неплохо, парень, — ответил Казбек, глядя на сыплющуюся с потемневшего неба крупу. — Курить бросаю. Сердечко шалит. А выйти покурить так и подмывает. Привычка уже. Вот так выйду, постою, да пойду назад. Сам себя обманываю. Скука смертная. Сам-то ты как?

— Хорошо, спасибо.

— Ты теперь на двух досках катаешься? — хмыкнул он.

Я усмехнулся.

— В каком-то смысле.

— Или девушку завел?

— Нет, увы. Просто помогаю… знакомой встать на сноуборд.

Он окинул меня коротким оценивающим взглядом, но промолчал.

— У нас вчера на лавочке бумажку одну забыли, кстати. Не видели, кто это мог быть?

Черные ястребиные глаза уперлись мне в лицо.

— Что за бумажка?

Я замешкался лишь на секунду, но мне показалось, что Казбек даже напрягся.

— Да так, — пожал я плечами. — Распечатанный билет на поезд. На будущую неделю. Не то, чтобы ценный и незаменимый артефакт, но, наверное, он был кому-то нужен, раз распечатали. Хотели вернуть. Если будут спрашивать — шли к нам, Тим его куда-то у нас положил.

Плечи Казбека немного опустились, и взгляд снова устремился в небо. В какой-то момент мне показалось, что я раздражаю.

— Спроси у Замира, — сказал он. — Он ближе к вам, из окон его проката на вашу скамейку вид лучше. — Потом еще постоял и добавил: — Щетка освободилась, Паш, — и, когда я обернулся на нее посмотреть, неспешно зашагал в сторону своего проката “Вершина” и скрылся за его дверью, кинув мне с порога: — Увидимся еще.