Нехорошее место

Дин Кунц, 1990

Фрэнк Поллард просыпается в переулке с чувством страшной опасности, которая ему угрожает. Фрэнк не помнит ничего, кроме своего имени. Укрывшись в мотеле, он проваливается в сон, а проснувшись, обнаруживает, что его руки в крови. Чья это кровь? Откуда она взялась? Далее события развиваются с ужасающей быстротой. Каждый раз, просыпаясь, он находит рядом с собой незнакомые предметы – и они пугают его сильнее, чем даже руки, обагренные кровью. Детективы Бобби и Джулия Дакота, взявшиеся расследовать это дело, очень скоро убеждаются, что оно куда опаснее, чем им казалось вначале. Более того, из преследователей они превращаются в преследуемых…

Глава 2

Задний, без окон, отсек «доджа» освещали крошечные красные, синие, зеленые и белые индикаторные лампочки приборов электронного наблюдения, но основным источником света служил зеленоватый отблеск двух компьютерных экранов, отчего замкнутое пространство заднего отсека напоминало внутреннее помещение опущенного на глубину батискафа.

В удобных туфлях, бежевых брюках и темно-бордовом свитере Роберт Дакота сидел на вращающемся стуле перед двойным видеотерминалом. Подошвами отбивал такт по доскам пола, правой рукой дирижировал невидимым оркестром.

Уши Бобби были закрыты наушниками шлемофона, в дюйме от губ завис прикрепленный к нему маленький микрофон. В этот самый момент он слушал «Прыжок в час дня», исполняемую оркестром Бенни Гудмена классическую композицию, шесть с половиной минут блаженства. Рояль Джесса Стейси, труба Гарри Джеймса… Бобби с головой ушел в музыку.

Но при этом ни на секунду не упускал из виду происходящее на экранах. Правый был связан в микроволновом диапазоне с компьютерной сетью компании «Декодайн корпорейшн», перед зданием которой и припарковался фургон. Этот дисплей показывал, чем занимается Том Расмуссен в служебном помещении компании ночью со среды на четверг, точнее, в десять минут второго. Понятное дело, ничем хорошим он там заниматься не мог.

Расмуссен получал доступ, а потом один за другим копировал на дискеты файлы программы «Волшебник», нового, значительно превосходящего аналоги текстового редактора, разработку которого только-только закончили программисты «Декодайн». Файлы «Волшебника», конечно же, защищались всеми возможными способами, электронными крепостными стенами, башнями, рвами с водой, но Расмуссен был экспертом по компьютерной безопасности, а потому мог проникнуть в любую крепость, имея в своем распоряжении достаточно времени. И если бы «Волшебник» не разрабатывался в рамках внутренней компьютерной сети компании, не имеющей выхода в окружающий мир, Расмуссен добрался бы до этих файлов, не проникая в служебные помещения, с помощью модема и телефонной линии.

Ирония судьбы, но он уже пять недель работал в «Декодайн» ночным охранником. Его взяли на эту должность, потому что он представил тщательно изготовленные фальшивые документы, которые, однако, пусть и не сразу, позволили вывести его на чистую воду. Сегодня он пробил последний рубеж защиты «Волшебника». Оставались считаные минуты до того момента, как он мог бы покинуть здание «Декодайн» с коробочкой дискет, за которые конкуренты компании заплатили бы целое состояние.

Композиция «Прыжок в час дня» закончилась.

— Музыка смолкла, — сказал Бобби в микрофон.

Эта звуковая команда приводила к тому, что программа проигрывания компакт-дисков отключалась, открывая линию связи с Джулией, его женой и деловым партнером.

— Как ты, дорогая?

На своей наблюдательной позиции, в автомобиле, припаркованном в дальнем конце автостоянки, она слышала в наушниках ту же музыку. Джулия вздохнула:

— Вернон Браун когда-нибудь играл на тромбоне лучше, чем на концерте в Карнеги-холле?

— А что ты можешь сказать о барабанах Крупы?

— Звуковая амброзия. И возбуждающее средство. От такой музыки хочется прыгнуть с тобой в постель.

— Не могу. Сна нет ни в одном глазу. А кроме того, мы — частные детективы, помнишь?

— Мне больше нравится быть любовниками.

— Занимаясь любовью, денег на хлеб не заработаешь.

— Я бы тебе заплатила.

— Да? И сколько?

— Ну… раз уж речь зашла о хлебе… на полбатона.

— Я стою целый батон.

— Если уж на то пошло, ты стоишь целый батон, два круассана и булочку из отрубей.

Говорила она приятным, глуховатым и очень сексуальным голосом, который он так любил слушать, пусть даже и через наушники. В такие моменты казалось, что она ангел, шепчущий ему в уши. Она могла бы стать певицей одного из знаменитых оркестров, если бы жила в тысяча девятьсот тридцатых или сороковых годах… и если бы умела петь. Джулия прекрасно танцевала свинг, но вот насчет пения… Когда она пела под старые записи вместе с Маргарет Уайтинг, сестрами Эндрюс, Розмари Клуни или Марион Хаттон, Бобби покидал комнату, из уважения к музыке.

— Что поделывает Расмуссен? — спросила она.

Бобби глянул на второй дисплей, левый, подсоединенный к камерам слежения, установленным в служебных помещениях компании «Декодайн». Расмуссен думал, что отключил камеры и оставался незамеченным, но камеры наблюдали за ним ночь за ночью и фиксировали его противоправные действия на видеокассеты.

— Старина Том все еще в кабинете Джорджа Акройда, за компьютером.

Акройд возглавлял проект «Волшебник». Бобби посмотрел на правый дисплей, воспроизводящий картинку, которую Расмуссен видел на компьютере Акройда. Он только что скопировал на дискету последний файл «Волшебника».

Расмуссен выключил компьютер в кабинете Акройда.

Одновременно погас правый дисплей в фургоне Бобби.

— Он закончил, — продолжил Бобби. — Теперь у него вся информация.

— Червяк, — фыркнула Джулия. — Должно быть, очень доволен собой.

Бобби повернулся к левому дисплею, чуть наклонился вперед, наблюдая черно-белое изображение Расмуссена, сидящего за столом Акройда.

— Думаю, он улыбается.

— Мы сотрем улыбку с его физиономии.

— Давай поглядим, что он будет делать дальше. Хочешь пари? Он останется до конца смены, чтобы спокойно уйти утром… или смоется прямо сейчас?

— Сейчас, — ответила Джулия. — Или в самое ближайшее время. Слишком велик риск, что утром его возьмут вместе с дискетами. Он уйдет, пока в здании никого нет.

— Пари не будет. Думаю, ты права.

Изображение на дисплее дернулось, сместилось, но Расмуссен не поднялся со стула Акройда. Наоборот, откинулся на спинку, словно очень устал. Зевнул, потер глаза ладонями.

— Похоже, он отдыхает, набирается энергии, — прокомментировал Бобби.

— Давай послушаем еще какую-нибудь композицию, ожидая, когда же он уйдет.

— Дельная мысль. — Бобби дал команду проигрывателю сиди: — Звучит музыка. — И в наушниках послышались первые такты композиции Гленна Миллера «Под настроение».

Дисплей показал, что Том Расмуссен поднялся со стула в тускло освещенном кабинете Акройда. Снова зевнул, потянулся, пересек кабинет, остановился у одного из больших окон, посмотрел вниз, на Майклсон-драйв, ту самую улицу, на которой стоял фургон Бобби.

Если бы Бобби открыл заднюю дверцу и высунулся из фургона, то, скорее всего, увидел бы Расмуссена, стоящего у окна на третьем этаже и смотрящего в ночь. Его силуэт подсвечивался бы лампой, которая горела на столе Акройда. Но Бобби остался на месте, его вполне устраивала картинка дисплея.

Оркестр Миллера продолжал играть «Под настроение», громкость виртуозно варьировалась, то сходила на нет, то набирала мощь…

В кабинете Акройда Расмуссен наконец-то отвернулся от окна, посмотрел в объектив камеры, установленной на стене под самым потолком. Создавалось ощущение, что он смотрит прямо на Бобби, зная, что его видят. Подошел к камере на несколько шагов, улыбнулся.

— Музыка смолкла, — отдал команду Бобби, и оркестр Миллера мгновенно замолчал. — Что-то тут не так… — Последнее предназначалось для ушей Джулии.

— Проблемы?

Расмуссен остановился под камерой, по-прежнему лыбясь в объектив. Из нагрудного кармана форменной рубашки достал сложенный лист бумаги, развернул и поднял к камере. Послание состояло из двух слов, отпечатанных на лазерном принтере большими черными буквами: «ПРОЩАЙ, ГОВНЮК».

— Это точно, — ответил Бобби Джулии.

— Серьезные?

— Не знаю.

Но через мгновение уже знал: ночную тишину прорезали автоматные очереди. Он слышал их даже через наушники: бронебойные пули пробивали борта его фургона.

Джулия тоже услышала выстрелы.

— Бобби, нет!

— Сматывайся отсюда, крошка! Беги!

Произнося эти слова, Бобби уже срывал с головы шлемофон и скатывался со стула, а упав, постарался как можно плотнее вжаться в пол.