Любовь и дружба в 6 "Ю"

Диана Лапшина (2024)

Диана Лапшина — талантливый писатель и художник. Книги с ее иллюстрациями становились лауреатами множества премий, в том числе престижной премии «Образ книги», а ее авторская книга «Новогодняя сказка» попала в шортлист премии им. Корнея Чуковского. Повести и рассказы Дианы Лапшиной рассказывают о детях, подростках, об их родителях, проблемах и трудностях и помогают пережить порой не простую пору взросления. В книге «Любовь и дружба в 6 “Ю”» Диана Лапшина рассказывает о проблемах, которые знакомы каждому: как сохранить дружбу, когда твой лучший друг вдруг влюбился в новенькую? Как новенькой адаптироваться в новой школе? Как не стать предателем? И что важнее: любовь или дружба? Талантливые рисунки Марии Спеховой познакомят вас поближе с героями этой повести. Для среднего школьного возраста.

Муха между нами

Звонок прозвенел, и я впервые не обрадовался. Ну, думаю, сейчас Митька сдержит обещание. Но тут вступила Ольга Дмитриевна. Она сказала: «Все свободны, а тебя, Пустельков, я попрошу остаться. У меня к тебе серьезный разговор». Так и сказала — серьезный разговор. Теперь у меня впереди было целых два серьезных разговора, и не известно, какой серьезнее. Но Ольга Дмитриевна хотя бы точно не полезет драться.

Митька угрюмо посмотрел на меня и начал собирать рюкзак.

Ольга Дмитриевна сидела с каменным лицом. Интересно, поставила она Митьке двойку?

И тут я зачем-то взял и сказал это вслух! Правильно говорят — язык мой — враг мой. Сегодня язык с самого утра меня подводит.

— А вы, — говорю, — интересно — поставили Бочкину двойку или нет?

Бочкин даже подпрыгнул! Такой подлости он от меня явно не ожидал. Ольга Дмитриевна покачала головой и сказала: «Я поставила Бочкину точку. Пока — точку. В следующий раз будет, конечно же, двойка».

Бочкин смотрел на меня, как голодный волк в зимнем лесу. У него, кажется, даже глаза засверкали. Я бы не удивился, если бы у него и слюна изо рта потекла — от бешенства. Я и сам от себя не ожидал такого фортеля.

— Мне кажется, — сказал миролюбивый Киреев, — что Пустельков просто еще не до конца выздоровел, Ольга Дмитриевна. Если бы он был здоров, он бы никогда…

— Ясно, — отрезала Ольга Дмитриевна.

— Иногда что-нибудь ляпнешь, не подумавши, — сказал Смирнов, — а потом сам себя коришь и мучаешься.

— Ты мучаешься, Пустельков? — с надеждой спросил Киреев и посмотрел на меня коровьими глазами.

— Ничего он не мучается, — буркнул Митька, — когда ему стыдно, он краснеет. Я с ним с детского сада дружу… дружил. Знаю.

— По-моему, он покраснел, — заметил Смирнов, — немножко, самую капельку.

— Ну да, — бросил Митька и вышел из класса.

— У него уши горят, Ольга Дмитриевна! — воскликнул Киреев. — Поглядите! Пустельков, неужели ты не чувствуешь?!

Я не чувствовал, как у меня горят уши. Я горел изнутри от ужаса содеянного. А уши — ерунда. Но на всякий случай я закрыл уши руками.

— Идите, ребята, — сказала Ольга Дмитриевна, и Киреев со Смирновым потянулись к выходу.

— Скажи, Пустельков, — начала Ольга Дмитриевна, — что с тобой происходит? Ты словно с цепи сорвался. Ведь вы с Бочкиным дружили — не разлей вода, а теперь Бочкин сам по себе, и ты сам по себе, и между вами что-то происходит. Не понимаю, что?

— Между нами пробежала муха, — задумчиво сказал я. Ольга Дмитриевна поморщилась.

— Эта муха не только пробежала, она, кажется, хорошенько вас обоих покусала, Пустельков. С тех пор, как ты выздоровел, тебя просто узнать невозможно!

Я упрямо молчал. Не собирался я выворачивать перед Ольгой Дмитриевной ду-шу наизнанку. Разве она сможет понять, что у меня на сердце, если я и сам не понимаю, как это меня лучший — лучший! — друг променял на какую-то девчонку! Да еще новенькую! Митька, к тому же нарушил не только священные правила мужской дружбы, но и правило новеньких. Новенькие должны сидеть тише воды, ниже травы, пока старенькие к ним не привыкнут, а Митька… благодаря Митьке новенькая Долгорукова сразу стала чуть ли не главная в нашем классе! Все разговоры только о ней и были. Даже сонный Киреев подобрался при виде Долгорукой.

— Дело в Лене Долгорукой? — вдруг спросила проницательная Ольга Дмитриевна и заглянула мне прямо внутрь через свои огромные квадратные очки. Я впервые видел глаза Ольги Дмитриевны так близко — они оказались карие, а вокруг них Ольга Дмитриевна нарисовала косметическим карандашом черные полоски — сверху и снизу. Наверное, ей казалось это красивым. А мне показалось ужасным, как легко и просто она обнаружила своими нарисованными глазами причину нашей с Митькой рухнувшей дружбы.

Я смутился. Ольга Дмитриевна вздохнула и сказала:

— Понимаю. Однажды, когда я была школьницей и училась в пятом классе, на мое место села одна девочка, а моя соседка, с которой мы крепко дружили, только пожала плечами.

— А вы хотели, чтобы она дала той девочке по шее? — догадался я.

— Ну, зачем сразу «по шее», — усмехнулась Ольга Дмитриевна, — зачем же сразу драться, Пустельков?

— Это вы сейчас так говорите, потому что вы учитель, — сказал я. — Раз уж у нас пошел такой разговор, надо говорить прямо.

— Могла бы столкнуть ее, — вдруг ответила Ольга Дмитриевна, — ведь мы были подругами, и это было мое законное место.

— Значит, все же «по шее», — заключил я.

— Но неужели ты хотел бы, чтобы твой друг Митя Бочкин столкнул Лену, когда она впервые села на твое место? — спросила Ольга Дмитриевна.

— Я знаю, что девчонок трогать нельзя, — ответил я, — но разве она правильно сделала, что села и сидела там, как ни в чем не бывало, пока я болел?

— Но это же не сама она села, — сказала Ольга Дмитриевна, — ее посадил директор!

— Но Бочкин мог бы и сказать что-нибудь! — возмутился я. — Например, что это место Пустелькова, и пускай бы директор сажал Долгорукую куда-нибудь еще. А он промолчал. Ему, наверное, даже понравилось. Вот этого я никак не могу ему простить, — запальчиво произнес я и тут почувствовал, что уши у меня и правда горят. Полыхают.

— Может и так, — сказала Ольга Дмитриевна, — но, по-моему, это такая ерунда. Разве вы не можете помириться?

— Я с ним не ссорился.

— Но ты назвал его тупицей! — воскликнула Ольга Дмитриевна. — Разве так поступают с друзьями?

Ну вот, приехали. Значит и Бочкин уверен, что я нарочно обозвал его, раз даже взрослая и умная Ольга Дмитриевна не поняла, как оно вышло.

Оправдываться смысла не было. Я попрощался и пошел к двери. И тут Ольга Дмитриевна вспомнила, зачем просила меня остаться. А я-то решил, что ей и правда есть до меня дело…

— Но я не для того попросила тебя остаться, — сказала она, понижая голос, — я хотела узнать, о чем ты говорил с директором? У него было такое странное лицо!..

— А это не я, — резко ответил я, и Ольга Дмитриевна отшатнулась, — это с ним Бочкин говорил.

— Не поняла, — сказала Ольга Дмитриевна.

— Я тоже не понял, — ответил я, — но это факт. Да вы у директора спросите, он врать не станет.

Ольга Дмитриевна странно посмотрела на меня и сказала: «Иди, Пустельков».

Идти-то я пошел, но не далеко. За дверью меня ждал Киреев.

— Помирился бы ты с Бочкиным, — загудел он.

— Отвянь, миротворец, — бросил я и пошел в столовую. Мне нужен был успокоительный стакан компота — от волнения у меня совершенно пересохло горло. Кажется, я падаю в пропасть.

Или качусь, как снежный ком, с горы. Но на самом деле мы все катились с горы. Втроем.