Лужа

Диана Дит (2024)

"Лужа" — это сборник мрачных историй, объединённых одной темой. Здесь герои говорят о любви, но на разных языках. Забудьте об ободряющих словах и подарках, они живут в насилии, изменяют, страдают зависимостями и горят в агонии собственных чувств. Их любовь стихийна, обещает безнаказанность и потакает больному желанию навсегда остаться с объектом любви.Так, например, протагонист "Вету и Тейн" готов нарушить закон, лишь бы разрушить помолвку возлюбленной, а падре из "Да святится имя твоё" подстраивает не только встречу с таинственной незнакомкой, но и распоряжается обстоятельствами жизни её близкого человека.Сюжеты "Лужи" наполнены яркими эмоциями и тяжёлыми переживаниями, поэтому хорошо подумай, стоит ли тебе читать их. Но если грязь — твоя броня, я жду тебя на страницах.

Витраж

#рабочие_отношения #мазохизм #драма

Черноокий смутьян, вранокудрый гигант, толстые пальцы которого чудесным образом повелевают кистью и красками. Он — витраж моей жизни. Его близость перекрашивала реальность, переломляла свет закатного солнца, льющегося из бесконечных окон до потолков мастерской. Всё в периферии Микаэля мерцало, будто мне на глаза накинули эффект “боке”, а он сам был чистой причиной, почему мастерская сияла подобно небесному храму, где он Бог и любое его решение имело божественное влияние на мир искусства. Мир людей. И мой собственный мир.

Я боялась всего с ним связанного, но любила его и люблю, ни разу не признаваясь в этом напрямую. Раньше моему бурному потоку чувств хватало лишь слепого служения в совместной работе с ним. На него. Для него. Я уже три года занималась позированием для картин, которым Микаэль был создателем и мужем, и всегда приходила к нему сама.

На этот раз я почувствовала, что до моего прихода в мастерской кто-то побывал. Судя по наброску на холсте — другая натурщица. Он впервые за время нашего союза решил писать другую женщину.

Выбрал кого-то ещё, соблазнил и начал писать. Значит, я перестала быть музой?

— Какая разница, кто был здесь час назад? По какому поводу ты разыгрываешь эту сцену? — Тяжёлый взгляд пронзил меня насквозь.

Я стою посреди огромной мансарды и дрожу в попытках удержаться под гнётом грубо изучающего взгляда мастера. Его смоляные брови вразлёт выражали недовольство, обнажённая влажная спина ссутулилась, говоря об усталости, но несмотря на раздражение, он не спешил грубить.

— Не делай вид, Микаэль, что не знаешь причины.

— Знаю, но хочу услышать от тебя эту большую человеческую тайну. — Микаэль отозвался раздражённо и сбросив на пол фартук, подошёл непозволительно близко, рукой захватывая под талию мою трепещущую пред ним вселенную. — Откройся наконец, невыносимое ты воплощение стыда и трусости. — Его жестокое лицо с крупными чертами исказила улыбка и раскат смеха, подобного грому.

— Даже не знала, что ты умеешь смеяться.

— Почему? Я ведь тоже человек, не чуждый эмоциям.

— Ты не человек, ты нечто особенное.

Вновь наступила его очередь смутиться, непонимаюче вскинуть брови, затемнить и без того чёрные глаза. Да, именно так! Моих простых человеческих эмоций ты не в силах контролировать, Микаэль!

Мы стояли друг перед другом, он в четыре ноги передвинул нас к широкой рабочей столешнице, очевидно пустующей из-за недавнего на ней растления другой девицы.

— Давай без глупостей, Жени, перестань ходить вокруг да около и скажи уже.

— Перед Создателем легче было бы объясниться, чем сейчас здесь! — Лишь проглотив злочастную паузу с закушенной губой, я выпалила. — Я люблю тебя дальше, чем видно звёзды! Стихийнее любых шквальных ветров. Люблю так, что иногда кажется, будто чувства убивают меня быстрее жизни.

— Тяжело живётся, говоришь?

— Ты только это услышал?

— Я задал вопрос.

— Всё моё нутро преисполнено одержимости и голодом. Я не могу насытиться тобой и постоянно от этого болею — Последнее я подчеркнула особенно колко, уж не хотелось отступать. Раз он просил честности, пусть ею насытится.

— Это не ответ. — Микаэль вёл диалог как игру на своих правилах, своём поле, с предрешённым итогом и купленными судьями. Теперь оказалось — ценник висел и на мне. — Долго будешь отпираться?

— От чего?

— Ты работаешь со мной из-за глупой любви?

— Глупой? — Вторила я. — Да, одно другому не мешает.

Выдержку он оставлял только для решений важных вопросов, а сейчас без стеснений разглядывал всё, что держал в руках — мою душу, машущую белым флагом в попытке сдаться. Я наконец сказала ему о чём-то большем, касающемся нашего сотрудничества.

— Очень даже помешает. Как будешь жить дальше, если я возьму тебя на столе в последний раз?

— А это уже не твои проблемы.

— Согласен. — Его ужасно сильные руки уложили меня на прохладную поверхность и задрали ноги к потолку, украшенному чудесной небесной росписью. Но никакие мотивы ампира и Ботичелли рядом не стояли с величием Микаэля: царственно грозного, всевластного, непримиримого. — Откажись от своей жалкой любви, иначе потеряешь и меня, и работу.

— Нет. — Я в предагонии задрала на себе юбку и захлёбывалась от удовольствия дышала во всю грудь.

— Один. — Его широкая ладонь болезненно рассекла обнажённые перед ним ягодицы. — Два. — Второй шлепок по тому же месту лёг ещё больнее. — Три. — Кожу защипало до слёз. Непривыкшая к жестокому обращению кожа горела. — Ну?

— Ничего. Я люблю тебя. Бей ещё! — Просило взволнованное вниманием тело.

Звон от следующих ударов стоял в моей голове несколько вечностей.

— Зачем ты это терпишь, глупая? Сдаёшься под суд, не совершив преступления. — Он наклонился вперёд, разведя дрожащие, обессиленные ноги по сторонам от себя.

— Разве это суд? — Ответила я, заходясь слезами.

— А что же?

— Рай наяву, ведь ты касаешься меня.

— Я всё понял, испорченная девка, ты живёшь свою маленькую грязную жизнь ради плотских удовольствий, а не ради искусства. Наши цели больше не совпадают, так убирайся же отсюда. Ты уволена.