Мясная лавка

Джуно Доусон, 2019

«Мясная лавка» – самый обсуждаемый роман Джуно Доусон, популярной английской писательницы, сценариста и журналиста. Шестнадцатилетнюю Яну нельзя назвать привлекательной: высокая, худая и нескладная, с грубыми чертами лица. Но однажды ей выпадает редкий шанс. Девушку замечает менеджер одного из ведущих модельных агентств Лондона. Головокружительный карьерный взлет и высокие заработки сделали жизнь Яны похожей на сказку. Но в мире гламурной моды существуют жесткие правила, и за ошеломительный успех приходится платить высокую цену. «Джуно Доусон проходится по гламуру индустрии моды, совмещая в своем романе настоящий блокбастер с едкими комментариями о модельном бизнесе, образе тела и согласии». – Observer Победитель YA Book Prize 2020 за лучшую молодежную книгу.

Развитие

— И что это такое? — спрашивает Ферди. — Ой, нет, погодь, надо костер потушить, а то полиция опять нас остановит.

Мы играем в «Последнюю фантазию».

Я снова в реальном мире. Моем мире. Нашем мире.

— Да блин. Вот так. — Я заставляю Игниса бегом вернуться в лагерь, прежде чем он сядет в машину. — Развитие — это… ну, не знаю… Развитие.

— Вот сейчас ты реально помогла, детка, спасибо.

Я хрюкаю и ставлю игру на паузу, чтобы сосредоточиться и как следует ему надавать в игре. Сегодня я целый день рассказываю — Сабе и Лорел в общем чате, Милошу дома — и уже слегка выдохлась. Махнув в воздухе обеими ногами, я пересаживаюсь и разворачиваюсь лицом к Ферди, а не к телику. Вытянув ногу, хочу погладить его по щеке босым пальцем, но он отбивается, потому что считает мои ступни слишком большими и грубыми.

— Перестань! — просит он. — Я сейчас блевану!

Я смеюсь так, что чуть не падаю с кровати.

— Наверное, Развитие — это что-то вроде обучения или тренинга. Том говорит, что я уже старовата, чтобы быть начинающей.

— Тебе всего-то шестнадцать. — Ферди перегибается через меня, чтобы дотянуться до пакета чипсов «Уокерс Сенсейшен. Сладкий чили». Кто-то говорит, что бывают чипсы вкуснее, чем «Сенсейшен. Сладкий чили», но эти люди врут. У Ферди мама с папой часто задерживаются на работе допоздна, а сестра работает в ночную смену в супермаркете «Асда», так что квартира в нашем распоряжении. Мы зависаем в его захламленной комнате — сидим, скрестив ноги, на узкой кровати, а с постеров на стене на нас таращатся Харли Квинн, Дейнерис Таргариен и Дэдпул.

— Я знаю, но часто они приглашают девчонок, которым, типа, лет двенадцать-тринадцать.

Он морщит нос.

— Фигня какая-то.

— Нет, они ждут, когда им исполнится шестнадцать, раньше договор не подписывают. Это не детский труд. — Он протягивает мне пакет чипсов. — Ферди, опять оставил мне одни крошки. Ну ты и гад.

Он ухмыляется.

— Это не крошки, это фрагменты. Улавливаешь разницу? — Он целует меня. Губы пахнут сладким чили. — И что будет дальше?

— Ну, я начну заниматься. Пока что я еле-еле смогла пройти по прямой. Ты бы обхохотался, если б увидел меня. А еще на следующей неделе я снова туда поеду, чтобы сделать несколько «цифровых» фоток для портфолио. И, наверное, они меня подстригут…

У Ферди округляются глаза.

— Серьезно? А как?

— Чтоб я знала. Коротко, наверное.

— И ты согласна?

— Мне параллельно. — Я провожу ладонью по бесформенной шапке волос. Сейчас они падают мне на грудь, жидкие концы все еще светлее корней: в прошлом году я умоляла маму разрешить мне сделать мелирование. Она сдалась, но результат меня ужаснул. Вместо светлых и каштановых прядей получилось что-то грязно-желтое, напоминающее по цвету старую половую тряпку.

— Странно, что ты такая спокойная, учитывая, что только что подписала контракт с потрясающим модельным агентством.

Я пожимаю плечами.

— Когда я начинаю об этом думать, странно себя чувствую, поэтому стараюсь не думать.

— Странно?

Я качаю головой. И кручу на указательном пальце серебряное кольцо с черепом, которое Ферди подарил мне на шестнадцать лет.

— Сама не знаю. Как-то… многовато всего.

— Ты же знаешь, ты не обязана соглашаться.

— Ага. Нет, все нормально. Просто… в прошлую пятницу я думала только о том, какие предметы выбрать на следующий год. И уже подумывала о том, чтобы после школы поступать на биологический факультет. У вас-то с Сабой полный порядок. Вы знаете, кем хотите быть, когда вырастете.

Он склоняет голову к плечу.

— А ты — нет?

Я пожимаю плечами.

— Ты же знаешь, что нет.

Я правда, правда не знаю, и это меня до смерти пугает. В школе весь народ разделился на две части. Тупые безмозглые клоны вроде Хезер Дейли, которая хочет попасть на «Остров любви»^[9], ходить в бикини и прославиться. И люди вроде Ферди, у которых, кажется, уже все расписано: какой универ, какой факультет, какое будущее.

Я же не знаю ничего, и это «ничего» такое огромное, что иногда я боюсь, что оно меня раздавит. Мне ничего не приходит в голову, кроме того, чтобы рубиться в «Последнюю фантазию», обжиматься с Ферди и сидеть в парке с подругами. Все это очень круто, и у меня не получается думать о будущем.

— Если я на это решусь, все… все изменится. Это страшно. У меня от этого просто мозг взрывается. Знаешь что? Я всегда чувствовала: со мной случится нечто подобное, но не сейчас, а в двадцать два где-то. Типа: «Та-дам, а вот и я, твоя работа!»

— А что, если это и есть тот самый случай… только на несколько лет раньше?

В таком ключе я об этом не думала.

Ферди берет меня за руку.

— И еще, ку-ку, я-то не изменился. Что бы ни случилось, я всегда буду таким же.

От этого мне становится легче.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Вот за что я люблю Фердинанда Каи. Наверное, он мой якорь. Отложив свой пульт, я тянусь к нему, чтобы поцеловать. Я запускаю пальцы в его лохматую черную шевелюру — волосы у него не такие длинные, как у меня, но все-таки длинные. Он замирает, потом снимает очки, и мы снова целуемся.

Бывает два типа поцелуев: поцелуй и… я бы сказала, стартовый пистолет. Наверное. Этот, сейчас, очень смахивает на вступление. Он длинный и голодный. Мы вместе ложимся, и я вытаскиваю из-под задницы пустой хрустящий пакет. Теплые руки уже пробрались под мой топ и дотянулись до груди.

— Ты что, в бикини?

Я и забыла про это.

— Ой, да. В агентстве надела.

— Прямо мисс Америка.

— Дети — это будущее… что-то, что-то и мир.

Мы снова целуемся. Он тянет мой топ вверх. Я стягиваю с себя топ. И заодно расстегиваю лифчик купальника, а то в нем глупо как-то. Мы прижимаемся друг к другу, тело к телу. Это моя любимая часть. Его пальцы, нежно-нежно касаясь кожи, блуждают по моему бедру, животу, соскам, и от этого у меня мурашки, это восхитительно. Я завожусь в одну секунду.

Я расстегиваю на нем джинсы и просовываю руку в его боксеры. Он твердый, и на трусах маленькое влажное пятнышко. Когда я начинаю гладить его, он стонет. Его бьет дрожь.

— Хочешь?.. — спрашиваю я.

— Ага.

Наступает критический момент. Он, брыкаясь, избавляется от своих джинсов, я, как змея, выскальзываю из своих. Он подвигается ко мне поближе, попутно открывая ящик прикроватной тумбочки. Презервативы он хранит под ящиком, чтобы мама не нашла.

— Хочешь, чтобы я, или ты сам? — спрашиваю я. Я на таблетках, но мы всегда помним, что лишняя предосторожность не помешает, потому что дети еще страшнее, чем модельное агентство. Я совсем не хочу присоединиться к армии девушек, которые толкают перед собой коляски по Уинстенли. По крайней мере, в ближайшие лет двадцать.

— Знаешь, лучше я сам, — бормочет Ферди. Он зубами разрывает упаковку и надевает презерватив. — Ну все.

Я снова его целую, и он забирается на меня. Я раздвигаю ноги. Я выше, но, когда лежим вот так, это незаметно.

— Готова?

Я киваю. Он входит в меня. Мне уже не так больно, как было сначала, но все равно сильно давит. Я закусываю губу.

— Ты нормально?

— Да.

Он проникает немного глубже, и мы оба стонем. Вытянув руку, я берусь за его пятую точку. Вдруг он вытягивается всем телом, как от судороги, я чувствую, как напрягается его задница, а бедра подаются вперед.

— О черт, — шипит он, кончая. — Блин, Яна, полное дерьмо. Прости.

Он вздрагивает всем телом и повисает на мне, как тряпка.

— Да ладно, все хорошо.

Я поднимаю его голову и опять целую, теперь по-другому, более ласково.

Это — просто поцелуй.

Он выходит из меня и смущенно водит пальцем по моему боку.

— Да не переживай, все же хорошо, — повторяю я. Такое впечатление, что момент упущен.

— Ты уверена?

— Конечно.

Он скатывается с меня, убирая волосы с лица.

— Черт, как неудобно.

— Ферди, да все прекрасно! — Я приподнимаюсь на локте и заглядываю ему в лицо. — Мне приятно, что ты заводишься.

— Так завожусь, что кончаю в штаны…

— В этот раз все получилось.

— Ах-ах.

— И мне было приятно.

— Ага, все эти пять секунд.

— Ферди…

Он смотрит мне в глаза, и я выдаю честное-пречестное и суперубедительное выражение лица, говорящее «мне вообще на это наплевать». По крайней мере, я надеюсь, что оно об этом говорит.

Он слегка улыбается.

— Думаю, нам нужно продолжать тренировки…

Я улыбаюсь в ответ.

— Даже не знаю, я буду жутко занята, пытаясь пройти по прямой…

Он протягивает ко мне руки, и я кладу голову ему на грудь. Закрыв глаза, я слушаю, как бьется его сердце.

Меня клонит в сон, и, кажется, я ненадолго отключаюсь. Проснувшись, я не могу понять, где я.

— Вот дерьмо, — говорю я. — Который час?

— Начало седьмого.

— Боже, я же в шесть должна быть дома. Обещала маме прийти к ужину. Мама собирается обсуждать с папой модельные дела.

Я надеваю нижнюю часть бикини и долго ищу под кроватью верх.

— Звучит зловеще, — комментирует Ферди, надевая очки.

Я закатываю глаза.

— Мама ни хрена в этом не понимает. — В ответ на это Ферди строит мне рожу. — Что не так?

— Что бы ты предпочла? Чтобы она о тебе заботилась или чтобы жестко на тебя давила и выжимала все соки, как в «Мамах в танце»^[10]?

— Убедил. Мне правда пора идти. — Я быстро целую его напоследок.

— Подожди минуточку, я тебя до дома провожу.

— Я же на велике. Проедусь с ветерком. До завтра, да?

— Ага.

Ферди живет в Бранниган Хаус — одном из высотных жилых домов-башен, которые совет грозится снести после того, что случилось в Гренфелле^[11]. Коридоры и лифты — что-то с чем-то, но квартира Ферди ничего, хорошая и большая, и из окна офигенный вид на Темзу и электростанцию «Баттерси».

Выйдя из дома, я с независимым видом прохожу мимо группы страшноватых на вид девчонок, которые пасутся на углу, рядом с местом, где я пристегнула велосипед. Я чувствую на себе их взгляды. Девушки стоят тихо, но я продолжаю идти, уставившись себе под ноги, и стараюсь поскорее отцепить байк. Вскочив в седло, я быстренько даю деру. Здесь, в округе, полно всяких шаек, но с ними дело обстоит так: если ты их не трогаешь, они тебя тоже не тронут. Мы — тихие инди-кидс^[12] — с ними никак не пересекаемся. К счастью, этот район я знаю как свой собственный, все входы и выходы, проулки и проходные дворы. Я срезаю угол на Чикен Бакет, проезжаю по задворкам за прачечными и парикмахерскими — и через пять минут уже дома.

Пристегиваю велик рядом с домом и как ни в чем не бывало вхожу в квартиру. Как я и боялась, весь дом пропах какой-то запеканкой (кто же откажется от запеканки из микроволновки?). Я опоздала. Не сомневаюсь, мамино настроение от этого только улучшится.

— Прошу прощения! — кричу я. Хорошо бы прибавить: «Я заснула после секса с Ферди», — думаю я, чтобы уж окончательно прикончить предков.

— Торопись, — отвечает мне папа с кухни. — Твой ужин стынет.

Скинув кроссовки, я шлепаю босиком через гостиную. Они уже едят. В доме Новаков ужин никого не ждет.

— О, смотрите, — радостно вопит Милош, — это же сама Кара Делевинь!

— Я должна была обидеться? — спрашиваю я, садясь за стол.

— Даже не начинайте, — строго говорит папа.

Наклонившись, я целую его в щеку.

— Привет, тата.

Штамп, конечно, но я всегда была папиной дочкой. В самом хорошем смысле.

— Привет, кнопка, как жизнь сегодня?

Я смотрю на маму — она внезапно заинтересовалась веточкой аспарагуса.

— Они хотят подписать со мной контракт.

Это от папы я унаследовала свои «ледяные» (это выражение Сабы, а не мое) голубые глаза и черные как смоль волосы. Сейчас его глаза так и горят под густыми черными бровями.

— И что ты решила?

— Зоран, — перебивает мама. — Ей всего шестнадцать…

— Она достаточно взрослая, чтобы иметь свое мнение.

Больше мама ничего не говорит.

— Я им, кажется, понравилась. Они думают, что я могла бы сниматься для журналов и выступать на дефиле. Ух ты, картошка по-деревенски! — Я сую в рот одну дольку. Я — Хэнк Марвин.

Милош явно собирается сказать какую-то гадость, но папа каким-то образом это чувствует и предупреждающе поднимает палец, веля брату промолчать.

— Ты хочешь согласиться?

Вот это вопрос, а? Всем вопросам вопрос. Многие девочки за такую возможность готовы были бы родную бабушку продать. Но почему я не прыгаю от восторга?

— Мне кажется, — говорю я, — это хороший способ заработать приличные деньги. Так Мэгги сказала.

— Кто?

— Владелица агентства, — добавляет мама. — Такая… странная женщина.

— Но она знает, о чем говорит, — встреваю я.

— А как же школа? И университет?

Еще неизвестно, как я сдам экзамены, но следующий этап — университет. Я всегда прилично училась в школе, если не считать физкультуру, а если хорошо сдаешь экзамены, сам бог велел поступать в универ, правильно?

— Ну, я все равно собираюсь поступать, конечно.

Предполагается, что в сентябре мы все идем учиться в Холлитонский колледж.

— У тебя получится совмещать одно с другим?

Я пожимаю плечами.

— Ну да. Пожалуй.

Мама с папой переглядываются — советуются телепатически. Я терпеть не могу, когда они так делают.

— Уточни у них, пожалуйста. Может быть, и мне тоже стоит с ними переговорить. Образование очень важно, Кнопка.

— Я знаю. Ты все время говоришь, что университет — это ужасно дорого… — Я слышала, как мама и папа обсуждали студенческие ссуды и плату за обучение, когда думали, что я на верхнем этаже или еще где-нибудь. Они здорово переживают. Мы все переживаем. У нас нет таких денег. — Может, я поработаю так пару лет и накоплю денег на университет?

Что-то меняется. Неужели я, наконец, сумела настроиться на родительскую волну? Но и телепатом быть не нужно, чтобы догадаться: если мы с Милошем оба пойдем в университет (мой братец хоть и задница, но он поумнее меня) в ближайшие пять лет, вопрос о деньгах обязательно встанет. Очень серьезный вопрос. Папа неплохо зарабатывает в Лондонском департаменте транспорта, но мама работает на неполную ставку и без контракта. Оплата учебы двоих детей, ипотека и машина — нет, это нам никак не потянуть, ясное дело.

Если бы я могла платить за себя сама… тогда, скажем, в игре наступил бы перелом. Представляете, возможность получить диплом и не влезть по уши в долги. Так хорошо, что даже не верится.

Я, вообще-то, по-любому собиралась подыскать какую-нибудь работу. Не могу сказать, что планировала стать моделью, учитывая мою дурацкую внешность, но это все-таки прикольнее, чем взбивать молоко в «Старбаксе», как делает Ферди.

Заговаривает мама, на этот раз на два тона ниже:

— Я не хочу, чтобы это помешало твоему колледжу, Яна.

— Я тоже.

Я действительно хочу учиться в Холлитоне. Та же школа, но без физкультуры. Что же в этом плохого?

— Хорошо бы тебе не отвлекаться на работу, когда будешь учиться в университете, — вслух размышляет папа.

Я решаю ковать железо, пока горячо.

— Значит, сейчас можно?

— Если тебе так хочется, можно, — подводит черту папа, и мама кивает, хотя ясно, что она, мягко говоря, не в восторге.

Ну вот, можно считать, договорились. Я подпишу контракт с модельным агентством. Неожиданно. Забавно, но теперь, когда решение принято, у меня в животе, где-то под картошкой фри, червячком начинает шевелиться сомнение.

— Можно я поеду на Корфу с Дейви и его отцом? — вклинивается Милош.

— Нет, — отвечают мама с папой хором.

Я не могу спать. Хотя мансардное окно открыто настежь, с улицы ни ветерка. Я в трусах и майке лежу на спине поверх одеяла, вся кожа липкая.

Голова не желает отключаться, хоть убейся. Кто-то включил в ней слайд-шоу, картинок миллиард, они сменяют одна другую, и я не могу это остановить. Представляю себе, какой она будет, жизнь модели.

Показы коллекций, фотосессии, видеоклипы, реклама. Слава и богатство. Типа, ДЕНЬЖИЩИ. У нас никогда не было денег. Мама с папой взяли ипотеку на дом, но тут родилась я, и это их чуть не разорило. Лондон дорогой, как черт.

Не поймите меня неправильно, мы с Милошем никогда не голодали, такого не было. У нас всегда есть еда на столе и одёжка на плечах. Масса народу живет в тысячу раз хуже, чем мы. И мы стараемся хотя бы раз в два года вместе отдыхать где-нибудь, только в прошлом году машина накрылась, так что каникулы пришлось провести дома.

Но мы совершенно точно, стопроцентно не богачи. Вечно то одно, то другое: в ящик бросят какой-нибудь счет или школьную экскурсию надо оплатить, вечно что-то ломается и нужно покупать новое. У Милоша ноги растут без остановки. Мама полжизни проводит, готовя нам обеды с собой в школу, потому что покупать шикарные сэндвичи в «Прет» нам не по карману.

А вдруг у меня получится? Вдруг и я смогу стать одной из тех холеных белозубых девушек, которых мы видим в Челси или на Норткотт-Роуд, которые едят авокадо на завтрак и обед? Три фунта за чашку кофе и пятнадцать за яичницу с тостом. Мы с Ферди могли бы укатить на «Евростаре»^[13] в Париж или слетать в Берлин на выходные. Хороший отель с балконом и ванной в номере.

Ну, типа, представьте, что вам вообще не нужно думать о деньгах, потому что вы знаете, что у вас на счете их достаточно. Мечта.

Уже без пяти час. Включаю лампу над кроватью и ползу к своему виниловому проигрывателю. Год назад папа отыскал его на чердаке и собрался выкинуть, но я вцепилась и спасла. Да, понимаю, это неприличный выпендреж и снобизм, но я люблю шуршание старых пластинок. У папы там хранился и кое-какой винил: Joy Division, The Cure, Roxy Music, — и я добавила их в свою коллекцию.

Жаль, что я родилась не в Прошлом, потому что музыка тогда была намного лучше. Блонди, Ранэвэйс, Сьюзи и Банши, Кейт Буш; Стиви Никс. Не хочу показаться странной, но все же, где сейчас такие женщины? Я выбираю «Rumours» Флитвуд Мэк и опускаю граммофонную иголку. Раздается знакомое шипение, треск, и начинаются «Новости секонд-хенд».

Мне никогда не стать красавицей, но где-то в глубине моей души кроется надежда — а вдруг я смогу быть отпадной девчонкой, как Дебби Харри, как Энни Ленокс. Мне, если честно, никогда особо и не нравились куколки Барби. Я вспоминаю слова Ферди: «Модели не должны быть сахарными феями».

Я возвращаюсь в постель и пытаюсь вслушаться в слова песни. Лучше голос Стиви, чем эта чехарда в голове.

В следующий момент обнаруживается, что уже почти рассвело и вот-вот встанет солнце. Уже самолеты начали заходить на посадку в Хитроу. Я не помню, как заснула. Я даже не дослушала до конца первую сторону пластинки.

Я люблю Лондон в солнечную погоду. Долой галстуки, да здравствуют грязные босые ноги. Все бросаются к ближайшему клочку зеленой травки — так, на всякий случай: а вдруг это последний солнечный денек в нашей жизни. Мы все зависаем у Лорел, потому что у нее за домом самый большой сад. Отец у нее — бодибилдер, типичный такой парень из Эссекса с искусственным загаром, и живут они на одной из красивых террас у парка Баттерси.

Экзамены позади, и Ферди набрал дополнительных смен в «Старбаксе», но пообещал, что присоединится к нам позже. У Лорел есть маленькие колонки для телефона, поэтому мы вынуждены слушать то, что соответствует ее весьма сомнительному музыкальному вкусу. Вы не подумайте, я ее люблю смертельно, но невозможно слушать Эда Ширана в таких количествах.

— Ну, давай. — Саба глядит на меня поверх темных очков. — Изобрази нам свою фирменную походку.

— Ты серьезно?

— Я не могу поверить, что они дали тебе с собой пару настоящих лабутенов, — говорит Лорел, распыляя на руки спрей от солнца. — Где это видано? Слишком круто!

— Особенно хорошо они смотрятся с этим прикидом, — заявляю я, засовывая потные ноги в туфли на шпильке. На мне короткие шорты и футболка с лошадкой Радуга Дэш. Любо-дорого смотреть.

— Садовая дорожка может стать вашим подиумом! — изрекает Саба. Сегодня она подобрала к красивому хиджабу персикового цвета простые кремовые топ и юбку — сочетание просто улетное. На вид она кажется испорченной девчонкой, а у ее страницы в «Инстаграме» — hijabgirllondon — уже порядочно подписчиков. Ну, чисто для сравнения: их больше, чем у меня, Лорел, Ферди и Робина, вместе взятых.

— Только не смейтесь, — предупреждаю я. По плиткам, которыми вымощена дорожка, идти труднее, чем по ковру в «Престиже». Я скованно и неуклюже ковыляю на одеревеневших ногах. В голове вертится навязчивая мысль о том, что у меня, должно быть, нарушена координация. Но я стараюсь идти красиво, а добравшись до открытого бассейна-джакузи в конце дорожки, встаю в эффектную позу, руки на бедрах, затем поворачиваюсь и иду назад.

— Ну как?

Саба и Лорел молча переглядываются.

— Блин, что, все так ужасно?

— Нет! — машет руками Лорел. — Просто… я…

— Она хочет сказать, что мы не привыкли видеть тебя на каблуках, лапуля, — быстро вставляет Саба.

— Да! Именно это я и имела в виду! Кстати, какие же у тебя длиннющие ноги! Я никогда этого не замечала!

— Да, потому что обычно я не наряжаюсь как проститутка! — Я скидываю туфли и бросаю их вверх, прямо в бирюзовое небо. — Эй, может, кто-нибудь меня поддержит? Я же выгляжу полной дебилкой! — кричу я.

— Погоди, сейчас все будет, — говорит Саба. — Лорел, у тебя есть туфли?

И у Сабы, и у Лорел изящные ножки четвертого размера^[14], как у принцесс, так что Лорел мчится в свою комнату за каблуками. Вернувшись, она надевает серебристые босоножки из ремешков с выпускного вечера, а Саба заимствует у нее черные туфли на толстенной танкетке.

— Но нам нужна музыка получше, — объявляю я и подсоединяю колонки Лорел к своему телефону.

— Эй! Что ты там ставишь? — спрашивает Лорел.

— Что же еще? — Звучат первые аккорды «Fashion» Дэвида Боуи.

— Отлично! — Саба хлопает в ладоши. — Покойся с миром, чувак.

— Что это хоть такое? — спрашивает Лорел, и мы обе валимся от хохота.

Первой на «подиум» выходит Саба. С природной грацией она идет по дорожке сада уверенными размашистыми шагами. У нее здоровая задница, но Саба ею вертит так, что мне с моими тощими ягодицами нипочем этого не повторить. Замерев в картинной позе у джакузи, она возвращается. Теперь навстречу ей выходит Лорел, так что на полпути они встречаются. Проход Лорел не такой шикарный, как у Сабы: она изо всех сил старается изображать чувственность. Я вспоминаю, что Том велел мне не изображать ничего.

И все равно, у них это получается легко и непринужденно. Как же несправедливо! Ведь девчонки от всего этого тащатся. Обе обожают тряпки и шопинг, часами листают каталоги «Вестфилда», тогда как мы с Ферди предпочитаем прибарахляться в магазинах винтажной или рокерской одежды — «Бейонд Ретро», «Рокит» и все такое. У Сабы в «Инстаграме» такая модная страничка, что с ума можно сойти. Они обе умеют ходить на каблуках. У меня только один плюс: я высокая и тощая. Выходит, я вытянула свой счастливый билет исключительно благодаря наследственности.

Когда Саба оказывается у террасы, снова выхожу я.

— Уже намного лучше. Не сравнить! — кричит Саба мне вслед. А Лорел, поравнявшись со мной, поднимает руку и, подбадривая, шлепает меня по ладони. Довольно неприятно.

— На показах «Виктория Сикретс» всегда так делают! — сообщает мне Лорел.

— Постарайся напустить на себя злобный вид, — советует Саба. — Эти девицы всегда ходят по подиуму мрачные, как черти.

Мы выходим по очереди, у нас получилось прикольное небольшое дефиле. С каждым разом я замечаю, что все увереннее держусь на каблуках, хотя ноги болят от малейшего шага. Ступни горят, словно в огне. Саба ставит «Супермодель» Ру Пола, и тут появляется Робин, нагруженный бургерами, пивом и какими-то контейнерами с едой.

— Чем это вы тут занимаетесь?

— У нас дефиле! Вот! — выпаливает Лорел.

— Робин, какой у тебя размер обуви? — спрашиваю я.

— Седьмой…

Я скидываю с ног лабутены.

— Вот! Твоя очередь!

— Ну уж нет! — Он смеется. — Я не надену девчачьи туфли.

— Надо, или мы не примем тебя в игру, — настаиваю я. — Таковы правила.

Мы вечно подсмеиваемся над Робином, потому что он модник. Не такой выпендрежник, конечно, как Руперт или Тарквиний, но уж точно моднее нас.

Он скидывает сандалии.

— Ладно, была не была. Только не говорите никому.

— Ага, вот сейчас побежим и всем расскажем, — хмыкает Саба.

Робин надевает мои туфли.

— Да они мне малы.

— Вот она — настоящая демонстрация мод, — заявляет Лорел. — Я такое видела в «Топ-модели».

— Ну, давай, Робин, — смеюсь я. — Не болтай, лучше пройдись.

Положив руки на бедра и карикатурно надув губы, Робин пускается в путь по дорожке, изо всех сил крутя задницей. Мы хихикаем.

— О, как это сексуально! — выкрикивает Саба. Робину больше нравится Лорел, влюблен в нее с девятого класса, но она к нему равнодушна.

— Робин! — кричу я. — Клянусь, у тебя получается лучше, чем у меня!

Робин идет обратно. На полдороге он вдруг оступается, летит в траву и приземляется на зад. Мы подбегаем, хотим помочь ему встать.

— Кажется, у меня сломана нога! Я на вас в суд подам! — Он смеется, так что все явно не так уж плохо.

— Ой, бедненький, — хихикает Лорел.

— И как ты только в этом ходишь?

— Не хожу! — отвечаю я. — В том и проблема.

Мы все рассаживаемся на прохладной траве.

— Даже не верится, что Ферди будет трахаться с моделью, — мечтательно говорит Робин, а Саба, укоряя, шлепает его по руке. — Когда у тебя будет миллион фунтов, купишь мне машину?

— Я пока еще не модель, — тихо отвечаю я, щурясь на солнце.

Остальные ничего не говорят. А что тут скажешь. Они тоже пока не считают меня моделью — и правильно. Потому что, честно говоря, так оно и есть.

— Вспоминаю — и поражаюсь. Я должна была увидеть, разглядеть. Ведь это было у меня прямо под носом, все время.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже в самом начале, во время Развития. Были же знаки.

— Что за знаки?

— Что все неправильно. Что я, мы были… беззащитны.

— Продолжай…

Примечания

9

Британское реалити-шоу.

10

Американское реалити-шоу о танцевальной студии для девочек.

11

В 2017 году произошел пожар в жилой башне Гренфелл-тауэр, построенной в Лондоне в 1974 году, погибли более 100 человек.

12

Инди-культура — антоним коммерческого мейнстрима (массовой культуры), имеет общие черты с андеграундом. Родиной инди считается Великобритания, где данный стиль появился в конце 1970-х годов как новый этап развития субкультуры хиппи. Инди-кидс любят видеоигры и комиксы, тяготеют к определенной музыке (инди-рок, инди-поп).

13

Сеть скоростных железных дорог между Лондоном, Парижем и Брюсселем.

14

Примерно 37-й российский размер обуви.