Само совершенство

Джудит Макнот, 1993

Что чувствует один из самых богатых, красивых, талантливых и популярных актеров Голливуда, если в один страшный день он теряет все и, обвиненный в гнусном убийстве, оказывается в тюрьме? Или, может быть, пройдя через это нелегкое испытание, он приобретает нечто большее – истинную любовь?

Глава 9

— Господа присяжные, вы услышали шокирующие показания очевидцев и увидели неопровержимые улики… — Элтон Петерсон, представлявший сторону обвинения, стоял прямо и неподвижно, и его пронизывающий взгляд медленно скользил по лицам двенадцати присяжных, которым предстояло решить судьбу судебного процесса, который привлек к себе беспрецедентное внимание общественности скандальными разоблачениями, касающимися жизни голливудских звезд первой величины. К скандалам, связанным с супружеской неверностью небожителей, публика уже привыкла, но вот убийство… Это было что-то новенькое.

За стенами зала суда все коридоры были забиты репортерами со всего мира, с нетерпением ожидавших развития событий в деле Захария Бенедикта. Когда-то средства массовой информации виляли перед ним хвостом, а теперь они, захлебываясь от восторга, комментировали все подробности его падения с голливудских высот, смакуя пикантные подробности, не стесняясь выдавать предположения за факты, вовсю заигрывая с доверчивыми американцами, готовыми проглотить любую «утку» под пиво с вечерними новостями.

— Вы слышали доказательства, — напомнил присяжным Петерсон, делая упор на последнем слове. — Подтвержденные свидетельства десятков свидетелей, многие из которых были настоящими друзьями Захария Бенедикта. Вы знаете, что ночью накануне убийства Рейчел Эванс Захарий Бенедикт обнаружил ее обнаженную в объятиях Энтони Остина. Вы знаете, что Бенедикт был в ярости, что он набросился на Остина и его пришлось оттаскивать от него. Вы слышали свидетельства постояльцев отеля, которые находились в коридоре у дверей номера Бенедикта и слышали все, что было сказано в номере. Из показаний этих свидетелей вам известно, что Рейчел Эванс сообщила Бенедикту, что разведется с ним и выйдет замуж за Энтони Остина и что при разводе намеревается получить половину принадлежащего Захарию Бенедикту имущества. И те же свидетели заявили под присягой, что Бенедикт предупредил жену, позвольте процитировать… — Петерсон сделал паузу, чтобы заглянуть в свои записи, но сделано это было лишь для большего эффекта, потому что ни один из присутствующих в зале суда не мог забыть этой угрозы. Повысив голос, Петерсон с выражением продекламировал: — «Я убью тебя раньше, чем позволю тебе и Остину получить мои деньги!»

Схватившись за перила, перед которыми на скамье сидели присяжные, обвинитель, впиваясь взглядом по очереди в каждого из двенадцати, сказал:

— И он действительно убил ее, леди и джентльмены. Он убил ее хладнокровно и расчетливо, убил вместе с ребенком, которого она носила под сердцем! Вы знаете, что он ее убил, как знаю это я. Но то, как он ее убил, делает его злодеяние еще более мерзким, более отвратительным, потому что выявляет то, каким бессердечным чудовищем является Захарий Бенедикт. — Отвернувшись, Петерсон принялся расхаживать по проходу, описывая то, каким образом, по его мнению, было совершено преступление, подталкивая слушателей к тому выводу, который сделал сам: — Захарий Бенедикт не совершил убийство в состоянии аффекта, как, возможно, поступил бы на его месте другой. Нет, спонтанность — не для него. Он выждал двадцать четыре часа для того, чтобы закончить свой драгоценный фильм, и только затем убил ее, выбрав такой циничный способ мести, что я не нахожу слов, чтобы дать ему оценку! Он вставляет в пистолет разрывную пулю и в последний момент, когда снимается заключительная сцена фильма, он меняет сценарий так, чтобы его жена, а не Энтони Остин, получила бы эту пулю во время их схватки!

Элтон замолчал и снова схватился за перила.

— Я ничего не придумываю и ничего не домысливаю. Вы все слышали свидетельские показания, которые подтверждают каждое сказанное мной слово. В день убийства, когда вся съемочная группа отдыхала во время перерыва, Захарий Бенедикт один пошел на конюшню, якобы для того, чтобы проверить реквизит. Несколько человек видели, как он туда направлялся, он и сам этого не отрицает, но никто не заметил, чтобы после этого что-то изменилось. Все вещи были на прежних местах. Вопрос: что же он там делал? Ответ очевиден: он заменил холостые патроны, которыми, как заявил под присягой помощник по реквизиту, он сам зарядил пистолет, смертоносными разрывными пулями. Я напомню вам еще раз, что на пистолете были отпечатки пальцев Бенедикта. Его, и только его, — оставленные им там, вне сомнений, по ошибке после того, как он начисто протер оружие. А когда все приготовления были сделаны, Бенедикт не захотел поскорее закончить мерзкое преступление, которое замыслил. Нет, он не ищет простых путей. Захарий Бенедикт стоял возле оператора и наблюдал за тем, как ласкают друг друга его жена и любовник, заставляя их повторять все вновь и вновь! Он останавливал их всякий раз, когда жена готова была схватить оружие. И когда он вдоволь «навеселился», удовлетворил свою извращенную мстительность, когда не мог больше затягивать тот момент, который требовался по сценарию, тот момент, когда жена должна была потянуться за оружием и пристрелить Тони Остина, — Захарий Бенедикт решил изменить сценарий! — Обернувшись, Петерсон указал пальцем на Зака. Голос его дрожал от праведного гнева. — Захарий Бенедикт — наглядный пример того, как развращают человека богатство и слава. Он возомнил себя сверхчеловеком. Он возомнил, что может жить по своим законам, что законы писаны не для таких, как он. Он верил, что ему все сойдет с рук. Что вы позволите ему выйти сухим из воды. Вы, леди и джентльмены, уважаемые присяжные…

Густой баритон Петерсона звучал убедительно. Настолько убедительно, что едва ли не каждый из присутствующих в зале суда, исполнившись пафосом речи обвинителя, повернул голову в сторону Зака, сидевшего за столом рядом со своим защитником. Находившийся рядом с ним адвокат, почти не разжимая губ и не поворачивая головы, прошипел:

— Проклятие, Зак, посмотри на присяжных!

Зак поднял голову и машинально сделал то, что велел ему защитник, но едва ли он мог изменить настрой присяжных. Если бы Рейчел задалась целью все подстроить так, чтобы его обвинили в ее убийстве, она бы не смогла выполнить задачу лучше. Все улики были против него.

— Посмотрите на него! — с пафосом воскликнул Петерсон. — Посмотрите, и вы увидите в нем того, кем он и является: виновного в убийстве первой степени, в умышленном убийстве без смягчающих вину обстоятельств! Это тот вердикт, тот единственный вердикт, который вы можете вынести в его случае, если хотите торжества справедливости!

На следующее утро присяжные продолжили обсуждение, и Зак, которого выпустили под залог в один миллион долларов, вернулся в свой номер в отеле, где он поочередно то строил планы побега в Южную Америку, то размышлял, как будет убивать Тони Остина. С точки зрения Зака, главным подозреваемым должен был стать именно Тони. Такое заключение казалось ему наиболее логичным, и все же ни адвокаты Зака, ни нанятые ими частные детективы не могли найти ни одной улики против Тони, за исключением разве что его дорогостоящей привычки к наркотикам, от которой он вопреки заявлениям президента студии не избавился. Впрочем, потворствовать и впредь этой своей привычке Тони было бы куда сподручнее, если бы была жива Рейчел, которая после развода с Заком стала бы его, Тони, женой. Более того, если бы Зак в последнюю минуту не решил изменить сценарий, Тони, а не Рейчел, погиб бы от того единственного выстрела. Зак пытался вспомнить, говорил ли он когда-либо Тони, что ему не нравится концовка, и о том, что намерен ее изменить. Он сделал пометки об изменении сцены в своем экземпляре сценария, и этот экземпляр он часто оставлял там, где любой мог в него заглянуть, но все свидетели, как один, отрицали, что знали о его планах.

Словно тигр в клетке, Зак мерил шагами свой номер, кляня судьбу, Рейчел и себя самого. Он вновь и вновь прокручивал в голове заключительную речь своего адвоката, пытаясь самого себя заставить поверить в то, что у присяжных нет оснований признавать его виновным. Единственным убедительным доводом в пользу того, что он не совершал преступления, являлся довод от противного: лишь круглый дурак отважился бы на столь дерзкое и наглое преступление, зная, что все улики укажут на него. Когда во время судебного процесса выяснилось, что Зак владел большой коллекцией оружия и был знаком с разными типами ружей и снарядов, Хендлер, его защитник, пытался привлечь внимание суда к тому факту, что, раз это так, Зак вполне мог поменять пули, не оставив на ружье отпечатков.

Мысль о том, чтобы сбежать в Южную Америку и исчезнуть, постоянно крутилась у Зака в голове, но идея была паршивая, и он об этом знал. Во-первых, если он сбежит, присяжные признают его виновным даже в том случае, если изначально склонялись к тому, чтобы оправдать его. Во-вторых, физиономия его была настолько хорошо известна, что его опознали бы в течение пяти минут, куда бы он ни направился. Если и был у этой мерзкой истории позитивный результат, то это то, что, как Зак искренне надеялся, Тони Остин уже никогда не будет сниматься в кино. Не сможет он появиться перед зрителями после того, как все его грехи и извращенные склонности стали достоянием широкой общественности, кричали о себе с экранов телевизоров и газетных страниц!

Когда на следующее утро раздался стук в дверь, Зак, проведший больше суток в состоянии томительной неизвестности, не видя выхода из чудовищно несправедливой ситуации, уже почти впал в отчаяние. Он рывком распахнул дверь и нахмурился, увидев на пороге единственного человека, которому безгранично доверял. Зак не хотел, чтобы Мэтт Фаррел присутствовал на суде, отчасти потому что не хотел делать его свидетелем своего унижения, а еще потому что не хотел, чтобы на него, известного финансиста, пала тень из-за их знакомства. Поскольку до вчерашнего дня Мэтт находился в Европе, где вел переговоры о покупке одной европейской компании, Заку не составило труда изобразить оптимистичный настрой, когда Мэтт ему позвонил. Но теперь ему хватило одного взгляда на угрюмую физиономию Мэтта, чтобы понять, что тот уже узнал мрачную правду и, по всей видимости, именно из-за этого прилетел в Даллас.

— Вижу, ты рад меня видеть, — сухо поприветствовал его Мэтт, проходя в номер.

— Я предупреждал тебя, что не стоит приезжать, — парировал Зак, закрывая дверь. — Как раз сейчас присяжные решают мою судьбу. Все будет хорошо.

— А тем временем, — сказал Мэтт, ничуть не смущаясь прохладным приемом, — мы могли бы скоротать часы ожидания за игрой в покер. О’Хара сейчас присоединится к нам, как только поставит машину на стоянку и забронирует номера. — С этими словами он скинул пиджак и пристально посмотрел на Зака, изучая его измученное, осунувшееся лицо. — Выглядишь отвратительно, — констатировал он и, сняв трубку телефона, заказал в номер плотный завтрак на троих.

— Сегодня определенно мой день, — сказал Джо О’Хара шесть часов спустя, сгребая со стола выигрыш. Шофер и телохранитель Фаррела обладал могучим телосложением, а лицо его напоминало лицо профессионального боксера, который не один раз бывал в переделке. Джо старался не показывать, что тревожится за судьбу Зака, и хотя его наигранный оптимизм никого не мог одурачить, разрядить гнетущую атмосферу ему все же отчасти удалось.

— Напомни мне, чтобы я урезал тебе жалованье, — скривился Мэтт, взглянув на кучу банкнот у локтя О’Хары. — Чтобы ты не мог позволить себе делать такие высокие ставки.

— Ты всегда так говоришь, когда я выигрываю у тебя или Зака, — жизнерадостно ответил ему Джо. — Все это напомнило мне старые добрые времена в Кармеле, когда мы частенько играли втроем. Только тогда мы играли по ночам.

И судьба Зака не висела на волоске…

Эта мысль, никем не высказанная, повисла в воздухе и вызвала неловкое молчание, которое, правда, почти тотчас же нарушил телефонный звонок.

Зак взял трубку, молча выслушал сообщение и встал.

— Присяжные вынесли вердикт. Я должен ехать.

— Я поеду с тобой, — сказал Мэтт.

— Я сейчас подгоню машину, — сказал Джо, вытаскивая из кармана ключи от автомобиля.

— В этом нет необходимости, — сказал Зак, борясь с надвигающейся паникой. — Мои адвокаты заедут за мной.

О’Хара пожал Заку руку и вышел. И лишь когда за ним закрылась дверь, Зак взглянул на Мэтта и подошел к столу.

— Я прошу тебя об услуге. — Он достал из выдвижного ящика папку и протянул другу. — Я подготовил этот документ на случай, если все пойдет не так, как хотелось бы. По этой доверенности ты имеешь полное право распоряжаться всеми моими финансами и счетами так, как сочтешь нужным.

Мэтт Фаррел взглянул на документ, и кровь отхлынула от его лица. Эта бумага была красноречивым доказательством того, что Зак оценивал свои шансы на оправдательный приговор не слишком высоко.

— Это всего лишь формальность, план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Я уверен, что тебе она не пригодится, — солгал Зак.

— И я тоже, — солгал Мэтт.

Мужчины посмотрели друг на друга. Они были примерно одного роста, одного сложения, и на лицах обоих было одинаковое выражение уверенности в себе. Гордость заставляла их лгать себе и друг другу. Зак потянулся за пиджаком, и Мэтт, откашлявшись, спросил:

— Если… Если мне все же придется воспользоваться этой своей доверенностью, как ты хочешь, чтобы я поступил?

Глядя в зеркало, Зак завязал галстук и, пожав плечами, попытался пошутить:

— Постарайся не сделать меня банкротом, вот и все.

Через час в зале судебных заседаний, стоя рядом со своими адвокатами, Зак смотрел, как председатель суда присяжных протягивал судье вердикт. Он услышал слова судьи так, словно они донеслись издалека, пронеслись по очень длинному туннелю.

–…виновным в убийстве первой степени…

И затем после короткой процедуры, во время которой ему определялась мера наказания, Зак услышал вердикт еще более жуткий:

— Сорок пять лет отбывания наказания в тюрьме для уголовных преступников Амарилло, штат Техас… Апелляционные жалобы принимаются лишь по истечении пятнадцати лет пребывания в исправительном учреждении. Заключенный передается в распоряжение…

Зак даже не поморщился, он отказывался делать что-либо, что могло выдать правду: он беззвучно кричал от ужаса.

Он стоял очень прямо даже тогда, когда кто-то схватил его за запястья, завел руки за спину и надел на него наручники.