Королевство плоти и огня

Дженнифер Ли Арментроут, 2020

Предательство… Все, во что верила Поппи, оказалось ложью, в том числе мужчина, в которого она влюбилась. Она не знает, кем теперь является без вуали Девы. Знает только то, что для нее нет ничего опаснее, чем он. Темный. Принц Атлантии. Он хочет, чтобы она с ним сражалась, и этому приказу она рада подчиниться. Пусть он держит ее в плену, она никогда не будет ему принадлежать. Выбор… Кастил Да’Нир известен под многими именами и многими личинами. Его ложь так же соблазнительна, как его прикосновения. Его правда так же чувственна, как его укус. Поппи знает, что доверять ему нельзя. Она нужна ему живой и невредимой. Но и он – единственный, кто может помочь ей найти брата Йена и самой увидеть, стал ли он бездушным Вознесшимся. Только вот сотрудничать с Кастилом, а не бороться с ним тоже опасно. Он по-прежнему искушает ее с каждым дыханием, предлагая все, что она хочет. У Кастила на нее свои планы, которые могут либо дать ей невообразимое наслаждение, либо причинить непостижимую боль. Планы, которые заставят ее по-новому взглянуть на себя – и на него. Планы, которые могут связать их жизни, к чему не готовы оба королевства. И она чересчур безрассудна и слишком изголодалась, чтобы противостоять искушению. Темные времена порождают темные секреты, и погрязшие в грехе королевства пойдут на все, дабы скрыть правду. Но когда земля задрожит, а небеса разразятся кровавым дождем, может оказаться слишком поздно.

Глава 9

— Ты думаешь, я могу быть потомком какой-то другой линии? Или… или перевертышем? — В моей голове разом возникли тысячи мыслей. — Я не могу менять облик. То есть я не пробовала. Стоит попробовать? — Я наморщила нос. — Наверное, не стоит. При моей-то удачливости в новом облике я окажусь крысищем.

Меня передернуло. Крысищи — это крысы размером с небольшого медведя.

Киеран глазел на меня, изогнув губы.

— У тебя очень избирательная память. Я сказал, что большинство могут менять облик, но не все. И крайне сомнительно, что на такое будет способен потомок перевертыша даже в первом поколении.

— Прости, я застряла именно на смене облика. А что могут делать остальные? Те, которые не превращаются?

— Некоторые обладают обостренным восприятием — психическими способностями. Как у представителей первичной линии.

— Вроде… способности предсказывать будущее или знать что-то о людях?

Он кивнул.

Я сразу вспомнила женщину из «Красной жемчужины». Она знала слишком много для человека, впервые меня увидевшего, и я тогда решила, что она ясновидящая, но более вероятно, что она работала на Кастила. И она сказала кое-что. Нечто странное и совершенно бессмысленное. Что это значило?

«Ты подобна второй дочери, но в другом».

Не имела ли она в виду… второе поколение?

Как бы то ни было, учитывая мои способности, разумно предположить, что я происхожу из такой линии. Умение улавливать чужие чувства — это как раз обостренное восприятие.

— А что насчет других линий? — поинтересовалась я. — Тех, которые вымерли?

— Они…

Киеран внезапно повернул голову к двери. Я проследила за его взглядом. Сначала коридор был пуст, но спустя несколько секунд появился он.

Когда я увидела Кастила, мой следующий вдох застрял где-то в груди. Раздосадованная такой реакцией и в то же время благоговея от того, что подобный физический отклик может возникнуть просто при виде человека, я не могла не признать, что он великолепен в черных брюках и тунике, с тяжелым, подбитым мехом плащом на плечах. Когда он зашагал вперед, плащ распахнулся, открыв оба его коротких меча в ножнах, вплотную прижатых к бокам. Их смертоносные острия отвернуты в сторону от рук, а зазубренные лезвия плашмя прислонились к бокам. Растрепанные ветром волосы откинуты назад, подчеркивая линии скул.

Кастил сделал всего пару шагов по пиршественному залу и сразу повернул к нам. Его взгляд с безошибочной точностью поймал мой. Пространство между нами словно сократилось. Мое сердце заколотилось, а кожа вспыхнула.

Я не заметила, как заснула сегодня утром, зато прекрасно помню ощущения от его руки, обвившей мою талию, от его груди всего в нескольких дюймах от моей спины. Это особенное переживание, и оно казалось бы чудесным… при иных обстоятельствах.

При иных обстоятельствах я бы с радостью предвкушала множество ночей и пробуждений, которые наверняка ждали бы нас. По мне прокатилась острая волна желания.

Кастил приподнял уголки губ. Если бы он находился ближе, то я увидела бы ямочку на правой щеке. Он словно догадался, куда зашли мои мысли. Я оторвала от него взгляд, и меня осенило: Кастил знает.

Я повернулась к Киерану и спросила, понизив голос:

— Он может каким-то образом ощущать… что я чувствую? Не так, как могу я, а иным способом?

Вольвен склонил ко мне голову, его темные брови сдвинулись и опять разошлись, а на губах заиграла легкая насмешка.

О нет.

Я напряглась, инстинктивно понимая, что ответ мне не понравится.

— Атлантианцы первичной линии обладают обостренными органами чувств, — объяснил он. — Зрение у них такое, что смертные даже представить не могут. Они способны ясно видеть даже в самые темные ночные часы.

Это я уже знала.

— Вкус и обоняние у них тоже обострены. — Его ухмылка стала шире. — Они чуют уникальный запах каждого и по нему многое могут сказать о человеке и его теле — где он был, что недавно ел, с кем тесно общался.

Я начала с облегчением переводить дух. Все это не так уж плохо…

— В определенных ситуациях атлантианец может определить, что человек болен, или ранен, или же наоборот. Например, что человек… — Он помолчал. — Возбужден.

Именно этого я и боялась.

Кастил может чуять по запаху возбуждение?

Каждую клеточку моего тела затопил жар. Я наверняка покраснела, как листва в Кровавом лесу. О боги! Вот почему он всегда словно бы точно знал, что я лгу, когда речь шла о моем влечении к нему. Но может ли он чувствовать это на расстоянии? В этом я сомневаюсь.

— Как такое возможно?

— У каждого есть уникальный запах. В определенное время он может усиливаться. Особенно когда человек возбужден.

— Перестань повторять это слово, — прошептала я.

— Почему? В этом нет ничего постыдного, — ответил Киеран. — Возможно, это одна из самых естественных вещей на свете.

Естественная или нет, но я теперь на своей шкуре ощутила, каково это — знать, что кто-то может быть посвящен в такие интимные дела. На меня словно стол опрокинули. Я взяла чашку и глотнула сладкий сок.

— Более острое обоняние только у вольвенов, оно позволят нам выслеживать на более далекие расстояния, — добавил Киеран. — И мы дольше чуем остатки запаха.

Я чуть не поперхнулась соком.

Я живо и во всех подробностях вспомнила ночь в Кровавом лесу. Киеран стоял на страже, пока Кастил… пока он помогал мне заснуть. Я тогда полагала, что Киеран слишком далеко, ничего не видит, не слышит и не чует.

Я чуть не выдала ругательство, которое шокировало бы Виктера, а потом заставило бы его засмеяться.

— Интересно, — произнес Кастил, и я подскочила. Я не слышала, как он подошел. — Что вы тут обсуждаете? У Поппи такой вид, будто она вот-вот заползет под стол.

— Ничего, — сказала я.

— Я просто рассказываю ей о твоих обостренных чувствах, — ответил Киеран одновременно со мной. — Например, о способности видеть лучше ее и чувствовать по запаху ее возбуждение…

— О боги! — Я крутанулась на скамье и замахнулась на Киерана, но он с легкостью уклонился от моего кулака.

— Прости. — На лице Киерана не было и капли раскаяния. — Я имел в виду желание. Ей не нравится слово «возбуждение».

— Осторожнее, Киеран, — проговорил Кастил, ухватив меня за руку, прежде чем мне удалось замахнуться на вольвена еще раз. — В следующий раз она будет угрожать тебе ножом.

Вольвен ухмыльнулся.

— Я практически уверен, что такое уже было.

— Я тебя ненавижу, — заявила я. — Обоих вас ненавижу.

Кастил засмеялся.

— Это ложь.

Я метнула на него сердитый взгляд и попыталась выдернуть руку.

— Ты не можешь этого чуять.

Он не отпустил мою руку.

— Я безо всяких обостренных чувств знаю, что ты лжешь.

— Что бы ты там ни знал, это абсолютно неверно. Мне бесконечно отвратительно само твое существование. — Я злобно смотрела на него. — И не мог бы ты отпустить мою руку, пожалуйста и спасибо.

— С чего ты решила, что тебе отвратительно само мое существование? — Его глаза блестели, а на губах играла легкая улыбка. — И хотя ты так вежливо просишь, боюсь, если я отпущу твою руку, то либо я, либо Киеран окажется в смертельной опасности.

Киеран кивнул.

— Трусы, — прошипела я.

— Кроме того, мне нравится держать тебя за руку.

Кастил прикусил нижнюю губу — прикусил клыками.

— Мне плевать, что тебе нравится. И я не могу поверить, что ты серьезно спрашиваешь, почему ты мне отвратителен. У тебя проблемы с памятью?

— Думаю, память у меня превосходная. Киеран, а ты как считаешь?

— Ты почти ничего не забываешь, — ответил тот.

У меня из ушей едва не повалил пар.

— Помимо того, что ты мне лгал, похитил и собираешься отдать за выкуп, ты весь день держал меня взаперти. Чем это лучше того, как всю мою жизнь поступали со мной Вознесшиеся?

Теплота и насмешка исчезли из глаз Кастила, уступив место льду.

— Потому что сейчас это ради твоей безопасности.

Я хрипло рассмеялась.

— А они разве не это же утверждали?

На его челюсти дернулась мышца.

— Разница в том, что они тебе лгали, а я — нет.

— Некоторые рискнут жизнью, чтобы отомстить Вознесшимся, — добавил Киеран. — Он старается тебя защитить.

— Для чего? — Я наградила обоих испепеляющим взглядом. — Чтобы я оставалась в живых, пока не придет время меня продать?

Кастил выгнул бровь, но ничего не сказал.

Гнев и смущение — опасная смесь. Я в ярости от того, что весь день просидела взаперти, и смущена тем, что они оба знают, как я реагирую на Кастила — как легко отзывается мое тело.

— Ты ничем не лучше Вознесшихся.

Кастил не двигался.

Киеран ничего не говорил.

Молчание затянулась так надолго, что от неловкости мое сердце заколотилось. Мне не следовало такое говорить. Я поняла это в тот момент, когда слова сорвались с языка, но не могла вернуть их обратно.

— Мне нужно тебе кое-что показать, — вымолвил Кастил и практически поднял меня со скамьи.

Он двинулся вперед, таща меня за собой через пиршественный зал. Мою руку он держал крепко, но не больно.

Я старалась не отставать от его широкого шага.

— Я не хочу видеть ничего из того, что ты собираешься показать.

— Ты и не захочешь это видеть. Никто не хочет. Но тебе нужно это увидеть.

Озадаченная этим заявлением, я оглянулась через плечо. Киеран остался сидеть, облокотившись на стол и вытянув перед собой длинные ноги. Он помахал мне.

И тогда я сделала кое-что, чему меня научил Йен. Я видела, как этот жест показывают друг другу гвардейцы — иногда в шутку, а порой в гневе. Жест считался неприличным, и я никогда в жизни так не делала.

Я показала Киерану средний палец.

Вольвен запрокинул голову и громко, от души расхохотался.

Кастил оглянулся на меня и, подняв брови, скользнул взглядом по Киерану.

— Хочу ли я знать, что ты сейчас сделала?

— Не твое дело, — проворчала я, чувствуя, как горят щеки.

— У тебя сегодня прекрасное настроение.

— Я начинаю сомневаться в твоих умственных способностях. Ты держал меня…

— Целый день взаперти в комнате. Знаю, — оборвал он. Мы как раз вышли в пустой коридор. — Я бы предпочел этого не делать. Веришь или нет, но мне неприятна идея держать тебя под замком.

Я хочу ему верить. В самом деле хочу. Но я не настолько наивна.

— Тогда ты мог просто не делать этого.

Он издал сухой смешок.

— И дать тебе возможность сбежать, неподготовленной и без защиты? Ни за что.

— Я не собираюсь убегать…

Кастил опять рассмеялся, на сей раз так же заливисто, как и Киеран. Я решила, что вполне могу взорваться, а мы как раз вступили на общую территорию. Здесь есть люди, и я не представляю, о чем они подумали, когда мы с Кастилом прошли мимо них. Полагаю, один из нас или даже мы оба выглядели так, словно готовы ринуться в бой.

Мужчина у двери открыл ее для нас, и Кастил вывел меня во двор. Я понятия не имею, куда мы направляемся, но все равно рада, что он не отвел меня обратно в комнату. Тогда бы я точно проиграла.

Метель немного улеглась, и снег медленно падал легкими, пушистыми хлопьями. Мы побрели через двор по сугробам высотой в несколько дюймов.

— Зачем мы идем в лес?

Интересно, не следует ли мне встревожиться, хоть я и знаю, что мертвая я ему не пригожусь?

— Мы не зайдем далеко. — Он замедлил шаг, чтобы я могла идти рядом, и оглядел меня. — Тебе холодно?

Я покачала головой.

— Мы не задержимся, — пообещал он.

Я подняла руку и сразу отвлеклась на снег. Я смотрела, как он падает и тает на моей коже. Через миг я осознала, что Кастил пристально смотрит на меня. Я закрыла ладонь и опустила руку.

— В Масадонии ведь бывает снег? — тихо спросил он. — Он тебе нравится?

Мы дошли до края леса.

— Для Девы было бы неслыханно возиться в снегу.

Мы вступили под деревья, и я нахмурилась. Снег припорошил большие участки земли, а в просветах между деревьями намело высокие сугробы.

— Но я несколько раз видела его, когда удавалось выбраться ночью. Пару раз с Йеном. Один раз с Тони.

Тони.

Я почти пожалела, что подумала о ней, — так защемило сердце. Боги, я по ней скучаю. Она — вторая дочь преуспевающего торговца, ее в тринадцать лет во время Ритуала отдали ко двору герцога. Ее приставили ко мне в качестве своего рода компаньонки, но она была для меня гораздо больше, чем камеристка. Я часто беспокоилась, что наша дружба для нее — не более чем обязанность. Но теперь я знаю: она любила меня искренне.

— Когда выпадал снег, похоже, из замка выходили все до единого, — продолжала я. — Поэтому выбраться незамеченной не всегда получалось.

— Жаль. Нет ничего более мирного, чем прогулка по снегу.

Кастил замедлил шаги, а затем остановился и выпустил мою руку.

Ладонь еще покалывало от прикосновения. Я сложила руки на груди, а он наклонился.

— В Атлантии бывает снег?

— В горах бывает.

Он поднял тяжелую ветку и смел небольшой слой снега с какой-то деревянной двери в земле.

— Мы с братом частенько выбирались в горы, когда знали, что там выпал снег. С нами ходил Киеран, а иногда… и другие. — Он потянул за железный крюк и поднял дверь. — Я неплохо играю в снежки.

Я уставилась в тускло освещенную яму. В полумраке проступили каменные стены и земляные ступени.

— Йен учил меня лепить снежки, но я уже много лет их не кидала.

Он посмотрел на меня с легкой улыбкой.

— Спорим, ты из тех, кто лепит такие тугие снежки, что после них остаются синяки.

Я скривила губы и отвернулась, думая о том, что маска принца немного треснула и под ней показался либо Кастил, либо еще одна маска.

— Знаешь… — Он прочистил горло. — Я встретил Аластира, когда шел в пиршественный зал. Он сказал, что поговорил с тобой.

— Да. Недолго. — Я бросила на него взгляд. — С нами был Киеран.

— Знаю. Что ты скажешь об Аластире?

Я ненадолго задумалась.

— Он кажется хорошим, но я его не знаю. — Я подняла взгляд. — Киеран сказал, что вы с ним близки.

— Я знаю его всю жизнь. Он нам с Маликом как второй отец. И Киерану тоже. Когда я хотел что-нибудь сделать, а мама говорила «нет», а отец спрашивал, что говорит мама… — Он слегка улыбнулся. — Что, разумеется, обычно означало «нет». Тогда я шел к Аластиру.

— И что говорил он?

— Обычно — «да». А если это было что-то безрассудное или он думал, что я попаду в неприятности, то следовал за мной. Аластир нашел тебя очень… неожиданной.

— Я думала, ты предупредил его о том, что я бываю остра на язык.

— Видимо, этого оказалось недостаточно.

Я сделала глубокий вдох.

— Я все еще в опасности рядом с ним?

— Надеюсь, ненадолго. — Кастил повернулся к земляным ступеням. Прошло еще одно долгое мгновение. — Я знаю, что ты терпеть не можешь сидеть взаперти. Я не хотел оставлять тебя там так надолго.

Я не сказала ничего из того, что хотела, и уставилась на его плечо.

— Я должен был поговорить с госпожой Тулис насчет ее мужа, — продолжал он негромко. — О том, почему пришлось так поступить.

У меня вдруг пересохло во рту. Я встретилась с ним взглядом.

— Она возмущена. Неудивительно. Она не могла поверить, что он принял в этом участие. Не думаю, что она вообще мне поверила. — Он откинул назад голову и прищурился на снег, падающий между деревьями. — Не могу винить ее за сомнения в моих словах — ей столько лгали Вознесшиеся. Разговор с ней занял больше времени, чем я предполагал.

Я почувствовала легкий укол вины.

— Как?.. С ней сейчас все хорошо?

Я поморщилась. Конечно, с ней сейчас ничего хорошего. Ее муж мертв.

— Я предложил ей остаться в Новом Пристанище и пообещал, что ей не причинят вреда. А если она пожелает уехать, то я обеспечу ей безопасное путешествие в другой город. — Он опустил подбородок. — Она сообщит мне ответ.

— Надеюсь, она предпочтет остаться, — прошептала я.

— Я тоже. — Он тяжело вздохнул. — Видишь ступеньки?

Я кивнула.

— Я провожу тебя вниз.

Я замешкалась и тяжело вздохнула. Темноты или туннелей я не боюсь, но…

— Я никогда не была под землей.

— Там почти так же, как и на поверхности.

Я холодно глянула на него.

— Правда?

Он усмехнулся. Этот звук был таким мягким и настоящим.

— Ладно. Там вовсе не так, как на поверхности, но мы быстро пройдем по узкому туннелю, а потом ты забудешь, что находишься под землей.

— Я ничего об этом не знаю.

— Узнаешь, — сказал он тихо и напряженно.

Я поймала его взгляд и со вздохом кивнула. Понятия не имею, что мы делаем, но я любопытна. Я всегда была любопытной.

Осторожно начала спускаться по ступеням, опираясь ладонями о сырые холодные стены. Добравшись до дна, я постаралась не думать о том, что нахожусь под землей, и сделала пару робких шагов вперед. Развешанные на расстоянии нескольких футов друг от друга факелы освещали каменные стены, земляной пол и низкий потолок. Ряд факелов тянулся вдаль настолько, насколько я могла видеть. Здесь оказалось не так холодно, как я думала.

Дверь со щелчком закрылась, и Кастил приземлился позади меня. Неужели он спрыгнул? Я повернулась.

Он стоит прямо передо мной. Внезапно мы оказались вплотную друг к другу. Под насыщенным запахом почвы я уловила его аромат — хвои и специй. Он поймал мой взгляд, и я быстро отвернулась, в замешательстве от… всего.

— Что это? — спросила я, надеясь, что мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую.

— Для всех разное.

Кастил обошел меня, задев плечом. Я знаю, что пробежавший по мне трепет не имеет ничего общего с тем, что меня окружает.

Он опять взял меня за руку, и от его кожи до самого моего плеча пробежала искра. Мы пошли вперед по туннелю, и мне стало интересно, ощутил ли и он этот заряд энергии.

— Для некоторых это место для размышлений, — сказал он. — Для других это место показывает то, что многие хотели бы забыть.

Тени впереди рассеялись, и туннель окончился тупиком. Несколько ступенек вели вниз, в какой-то круглый зал с высокими потолками и… милостивые боги, должно быть, он размером с саму крепость. Из камня торчали десятки, сотни факелов, бросающих свет на стены. В тени тонула только середина зала; из мрака проступало нечто похожее на скамьи.

— А для кого-то это просто усыпальница. Священная земля. — Кастил отпустил мою руку. — Одно из немногих мест во всем Солисе, где могут предаваться скорби те, кто потерял членов семьи из-за Вознесшихся.

Я двинулась вперед прежде, чем сама это поняла. Спустилась по ступеням на пол зала. Через каждую пару футов располагались постаменты, на которых лежали тонкие зубила и молотки. Я двинулась направо, осматривая стену — то, что было высечено на камне. Это были слова. Имена. Возраст. Некоторые надписи с эпитафиями. Другие — без. Подойдя ближе, я заметила вырезанные в камне рисунки. Портреты, исполненные умелой рукой художника. Судорожно вздохнув, я пошла вдоль изгиба стены. Имена… их так много. Они покрывают всю поверхность от пола до потолка, но у меня сжалось сердце из-за дат, отмечающих рождение и смерть. К горлу подступил ком, когда я обнаружила, что у многих одна и та же дата смерти. Я узнала эти даты, и иссеченные стены начали расплываться перед моими глазами.

Только немногие даты смерти случайны, некоторые отстоят на сотни лет назад. Другие же обозначают даты всего десять или пять лет назад, или прошлый год, или… или пару месяцев назад. Но многие другие даты совпадают с прошедшими Ритуалами.

И возраст…

Я схватилась за сердце. Два года от роду. Семь месяцев от роду. Четыре года и шесть месяцев от роду. Десять лет от роду. И так далее. Их было так много. Тысячи. Тысячи и тысячи детей. Младенцев.

— Они… они с Ритуалов, — нарушила я тишину, мой голос прозвучал хрипло и невнятно.

— Да, многие, но остальные — убитые Последователи, — ответил Кастил откуда-то сзади. — Некоторые умерли от того, что Вознесшиеся называют изнурительной болезнью, но на самом деле — от бесконтрольного кормления.

Я зажмурилась, и перед моим мысленным взором возник образ господина и госпожи Тулис. Они так потеряли двоих детей. Двоих.

— Ты заметила имена без дат смерти? — Теперь он подошел ближе. — Это пропавшие без вести. Предположительно, они стали Жаждущими или умерли.

Я открыла глаза и сморгнула слезы. Шагнув ближе, протянула руку, чтобы потрогать бороздки, формирующие очертания щек и глаз, но резко остановилась. Внизу у стены стояли старые, засохшие цветы. И немного свежих. В свете факелов блестели драгоценности. Ожерелье. Браслет. Перстень. Два обручальных кольца, одно наложено на другое. Моя рука затряслась, и я опять прижала ее к груди.

Я остановилась перед чучелом животного. Старый медведь с бледной лентой в виде короны. У меня саднило горло.

— Это лишь малая часть жизней, которые забрали Вознесшиеся. Есть огромные залы, в которых не осталось места больше ни для одного имени. И это только имена смертных, которых забрали. — Каждое его слово звучало отрывисто и горько. — В Атлантии есть стены с именами наших павших: они тянутся так далеко, насколько хватает глаз.

Не сводя взгляда с медведя, я тяжело сглотнула и провела пальцами по щекам, стирая влагу.

— Я не без греха. Уверен, по моей вине можно вырезать имена на других стенах, но я — не они. — Он говорил тихо, но каким-то образом его голос отдавался эхом в зале. — Мы — не они. И все, о чем я прошу: когда в следующий раз ты решишь, что я не лучше Вознесшихся, подумай об именах на этих стенах.

Я знаю, что ты не такой, как они… Слова просились на язык, но я не могу говорить. Я едва держу себя в руках.

— Могу тебя заверить: подавляющее большинство тех, кого я убил, тех, кто очутились в могилах или на стенах, заслуживали этого, — снова заговорил Кастил. Его голос был негромким, но в нем звучала резкость остро наточенных зубил, которые ждали, когда их возьмут дрожащие от горя пальцы. — Я не потратил ни одной свободной минуты, чтобы подумать о них. Но что касается невинных? Тех, которые случайно очутились среди жертв, убитых моими сторонниками? Я потерял сон из-за них — из-за всех Лорен и Дафин этого мира. Виктеров…

— Хватит, — прохрипела я.

Я не могла шевельнуться, казалось, целую вечность.

Кастил молчал. То ли он сказал все, что хотел, то ли решил быть снисходительным.

Когда я наконец снова обрела способность двигаться, у меня дрожали губы. Я пошла дальше, обнаружила более свежие цветы, более недавние даты и более распространенные имена — и множество слишком коротких промежутков между датами рождения и смерти и имен, после которых даты смерти нет.

Не знаю, сколько мы здесь пробыли, но мне было нужно обойти весь зал, увидеть каждое имя, которое я смогу прочесть, запомнить как можно больше и засвидетельствовать ужасные и болезненные потери.

Кастил был прав, когда сказал, что это то, чего никто не хочет видеть. И я не хочу, но должна. Такое никто не подделает. Это невозможно.

Я медленно повернулась кругом.

Кастил стоял у выхода.

— Ты готова?

Я кивнула, чувствуя себя как после битвы с легионом Жаждущих.

— Хорошо.

Он подождал меня и начал подниматься по ступеням. Мы оба молчали, пока не вышли наружу и не обнаружили, что день давно сменился ночью.

Я наблюдала за тем, как он закрывает дверь и кладет на нее ветку.

— Почему ты убрал тела со стены? — спросила я.

Кастил все еще стоял на коленях.

— Это имеет значение?

— Да, — прошептала я.

Он поднял голову и уставился на залитый лунным светом снег.

— Я не лгал, когда говорил, что помогал про́клятым, укушенным Жаждущими, умереть с достоинством. Я так и делал, потому что считал: в смерти должно быть достоинство, даже когда речь идет о тех, кто мне ненавистен. Я забыл об этом, охваченный гневом и… — Он осекся и поднял взгляд на меня. — Ты напомнила мне, что я так считал, когда был Хоуком.

Хоуком.

— Спасибо, — хрипло сказала я, не вполне понимая, за что благодарю: за то, что он вспомнил, или за то, что показал мне то, чего бы я никогда не захотела, но должна была увидеть.

Он наклонил голову, глядя на меня снизу вверх, и встал.

— Идем, — тихо сказал он. — Нам многое нужно обсудить, пока не стало слишком поздно.

Его предложение, которое не было предложением.

Наше будущее. Которого на самом деле нет.

Я ничего не говорила, пока мы возвращались в крепость, и не возразила, когда он опять взял меня за руку. Не знаю, почему он это сделал. Вряд ли он боится, что я сбегу. Может, ему просто нравится держать меня за руку.

И мне приятно, что меня держат за руку.

Последним, кто часто это делал, был Йен, причем только когда рядом никого не было. Но сейчас ощущения совершенно другие.

Может, мне так приятно, потому что мыслями я все еще в том зале, точнее, в склепе без единого тела, среди всех тех людей, которые больше никого не возьмут за руку. А может, потому что мой разум все еще пребывает в том мгновении, когда Кастил напомнил, что он отчасти Хоук.

Мы молчали всю дорогу до крепости и пока поднимались в комнату. Войдя туда, он подвел меня к камину. Я стояла, впитывая тепло озябшей кожей.

— Завтра мы уезжаем? — нарушила я молчание.

— Буря слабеет, но придется подождать, пока немного расчистятся дороги.

Он смотрел в дребезжащее окно, а на его темных волосах таяли и исчезали снежинки.

— Ветер в этом поможет… и, возможно, сдует эту крепость, если не утихнет к утру.

Я подумала, что Кастил знает сказку, которую однажды рассказал мне Йен, и громко рассмеялась. Кастил удивленно обернулся.

— Прости, — сказала я. — Я просто вспомнила одну историю Йена. О волке, который сдувал домики поросят. Я почему-то решила, что это был вольвен.

— Не нужно извиняться. Ты прекрасна, когда молчишь и печальна, но когда смеешься? Тогда ты можешь соперничать с восходом над горами Скотос.

Он говорил так искренне, словно в самом деле имел это в виду, но я ничего не понимала.

— Почему ты говоришь мне такое?

— Потому что это правда.

— Правда? — Я усмехнулась и отошла от огня. Ком в горле угрожал меня задушить. — Ты добавишь мое имя на ту стену, когда отдашь Вознесшимся? Я в конце концов умру. Вот это правда. Поэтому не говори такого.

— Но это не правда. Нисколько не правда. — Он наконец поймал и удержал мой взгляд. — Вот почему мы должны пожениться.

— Почему ты так настаиваешь на браке? — решительно поинтересовалась я. — Он не имеет смысла.

— Имеет. Это единственный способ получить то, что я хочу, и убедиться, что ты останешься в живых. И надеяться, что ты проживешь долгую, свободную жизнь.