12 простых историй

Денис Смоляков (2022)

Слова, поступки, жесты, порой достаточно взгляда одобрения, чтобы случилось чудо. Эта книга тому подтверждение: одобрение и поддержка моих родных и близких — лучшая движущая сила любого дела.

Из жизни вещей

Старый доходный дом купца второй гильдии Коровина, впервые за девяносто лет своего существования, наслаждался почти полной тишиной: кого-то расселили, кто-то уехал на дачи, кто-то на работу. Но кое-кто, не давал ему насладиться полуденным июльским зноем.

По опустевшей, коммунальной квартире, первого этажа, гулко разлетался треск механической печатной машинки. — Да подожди ты, ошалелый, — западая клавишами взвизгивала та, но, взмыленное озарением, молодое дарование не слышало её просьб.

Жалобно скрипнуло древнее кресло. Переполненная пепельница сплюнула на пол старый, раздавленный окурок задыхаясь от негодования. Остальные предметы мебели хранили молчание.

Помимо кресла в полупустой комнате был старый пружинный матрац, обтянутый корабельным брезентом, установленный на дубовый каркас и дубовыми чурбаками вместо ножек. Поверх брезента было наброшено полдюжины ватных одеял и пара тощих подушек. Это величественное ложе находилось здесь уже лет пятьдесят, с момента своего создания из подручных материалов. Он был настолько тяжел, что ни один из жильцов не двигал его ни разу. Пытались, конечно, но быстро сдавались — пустое это занятие. Матрац работал ночью, а потому днём изволил отдыхать.

Другим персонажем был такой же самодельный стул, больше походивший на табурет, к которому, по недоразумению, прикрутили спинку, судя по размеру — от трона, только фанерную.

И если ложе наслаждалось покоем, то стул использовался в качестве стола. Именно на нем стояла портативная пишущая машинка с надписью"Москва".

Ее, ярко-зеленый футляр очень колоритно смотрелся в окружении амбарных книг и разрозненных листков. — Интересно, что он такое там пишет? — скрипнуло кресло. — Эта история из вещей, — отчеканила машинка и дойдя до края строки звякнула, — Простите, ненормативную лексику заглушаю.

Молодой человек, потянулся, покрутил головой, встал и прихватив пепельницу, вышел из комнаты. — Пошел свой кофий варить, — сказало кресло, кряхтя, — Давай знакомиться красотка. А то, как пришла так без умолку трещишь, но всё не по нашему. — Этот, меня в аренду взял, на недельку, — сказала гостья, расправляя натруженные клавиши, — Сумасбродные они конечно эти писатели, но веселые. Не то что эти из института Патанатомии. Такие выражения приходиться писать, что каждую минуту звоночек лексики дренькает. — Ненормативной, — крякнул стул, счастливый стул. В кои-то веки он получил право говорить с кем-то, кроме пепельницы и кружки. С кем-то обворожительным, пахнущим свежей ароматной лентой, свободой, летним солнцем. Он слышал об этом, но никогда не видел. — А скажите, сударыня, — обратился он к машинке, — хотелось бы поподробнее узнать, что именно он там пишет. Вы можете сообщить, хотя бы в общих словах?

С кухни донёсся грохот, машинка привычно звякнула. — Джезву уронил, обжёгся, — прокомментировало кресло, скрипнув подлокотниками, — ещё минут пять-десять есть. Мы слушаем, голубушка. — Творчество вещь таинственная, мне как-то неловко, — кокетливо поправляя пружинки сказала, она, но не совладав с распирающими эмоциями быстро затараторила, — В общем так: в компанию домашних вещей добавляется новый член команды, то есть я. Они начинают общаться, я говорю, что приехала на время и постараюсь не причинять старожилам беспокойство. — А дальше? — хором спросили стул и кресло. — Это пока всё, что он напечатал. Он очень медленно печатает. Вот я у одного корреспондента месяц жила, вот это я вам скажу скорость. Представляете он за месяц роман на мне создал. А этот всю неделю рассказик ваять будет. — Кто знает, может и задержишься. Он у нас такой порывистый, совсем мальчишка. — Давайте я буду диктовать, что он печатает. Честно говоря мне пока нравится: интересный стиль. — Идёт, — сказал счастливый стул, поглаживая упругие, резиновые опоры гостьи, — обращаемся в слух и внимаем. — Э, как тебя, — усмехнулось кресло, но сразу же умолкло.

В дверь вошёл творец, который нес кружку ароматного кофе и сверкающую чистой, счастливую пепельницу, которая расположилась на залитом солнышком мраморном подоконнике.

Сделав несколько шагов по комнате, молодой человек сел в кресло, поставил кружку на широкий подлокотник и начал историю.

— Она была молода и прекрасна. Коренные жители дома с недоверием встретили незнакомку, — звякнула лексика и затихла.

Напряжённо заскрипело кресло. А дремавший было матрац скрипнув пружиной вздохнул и добавил сонным голосом:

–…настолько большим и плотным, что…

— Да, что ж это такое, — возмутился, качнувшись стул, — как он смеет за нас решать.

Очередная порция треска клавиш прервала сонное ворчание старика.

— Что-то мне перестает нравится его идея сделать нас врагами, — жалобно прошептала машинка.

Немногочисленная мебель сердито заскрипела и закряхтела, даже играющая солнечными зайчиками пепельница, норовила спрыгнуть и рассыпаться в дребезги от стыда.

— Простите, — застонала машинка, расплетая в очередной раз, спутавшиеся литеры, — мне так неловко! Но, ведь я существо подневольное.

Телефонный звонок в прихожей отвлек юного сочинителя от его нетленного детища.

А мебель занялась обсуждением сложившейся ситуации.

— Милочка, мы все понимаем, — сказал стул, готовый слушать эту трескотню постоянно, — не переживайте. Мы ведь лишь винтики в большой машине быта, от нас мало что зависит.

— Не скажи, — выдохнул басовито матрац, разминая очередную пружину, — Мы тоже кое-чего можем. Помните эту, его последнюю фифу? Всё то ей было не так и не эдак. Сколько она нервов ему вымотала!

Мебель хором заскрипела, даже пепельница поддакнула:

— Я вообще думала, что меня расколотят, но миновало.

— А почему, знаете? — хитро спросил матрац и, выдержав театральную паузу, сам же и ответил, — Конский волос!

— Что?! — спросили все, включая звякнувшую машинку.

— А то: конский волос — чудесное средство от неугодных жильцов. Что вы думаете она все никак уснуть не могла, куда не ляжет — везде колит, даже сквозь ватный матрас. Более двух ночей никто не выдерживает. Наш-то добрый, поэтому ему мягко, другим — как я решу. А потому имею право утверждать: и мелочи могут изменить целый мир.

Из коридора послышались шаркающие шаги. Писатель вернулся к рукописи. Защелкали клавиши, зазвенел колокольчик лексики, машинка продолжила чтение текста.

— Атмосфера в комнате становилась все напряженнее. Пепельница уже видела, как засыпет весь этот грохочущий механизм своим смердящим содержимым…

— Ну я ему устрою — зло крякнуло кресло и, наклонив подлокотник, уронило кружку с кофе на колени автора.

— Ах, ты! — растерянно вырвалось у молодого дарования.

Звякнула лексика.