Карусели дьявола

Денис Куклин, 2023

Несколько историй о любви и ненависти, сильных чувствах, мести и сожалениях. Истории древние как мир: любовь и страсть и ненависть и миражи надежды. В ворохе случайных и не случайных встреч и расставаний быть может вы узнаете себя.

Пролог

Валентина Сергеевича я встретил случайно. К тому времени он уже занимался бизнесом. Но я до сих пор не понимаю, почему он заговорил со мной именно о Михаиле. Кроме него у нас было немало общих знакомых.

Он сидел напротив меня за столиком в кафе и вычерчивал на салфетке расположение комнаты Михаила в общежитии.

— Вот здесь у него стояла кровать. От кровати до двери десять шагов не больше. Если бы он встал и сделал хотя бы один шаг, его бы убило на месте. Ты был у него в гостях в то время?

— Не довелось, — по совести говоря, я не понимал, зачем он пересказывает эту историю. В свое время я слышал ее от самого Михаила. Я даже подумал, что собеседник заполняет вакуум. В сущности, говорить нам было не о чем.

— Там такая ниша была, — продолжал объяснять он. — Я не знаю, почему сделали такую планировку комнат. Но люди ставили в этих нишах диваны и кровати… Когда к нему постучались, он откликнулся, встал с кровати и начал тапочки искать. А пол — деревянный, старый. Половицы, помню, скрипели безбожно! — Валентин Сергеевич неожиданно рассмеялся: — До сих пор помню их скрип… Понимаешь, Миша с ноги на ногу возле кровати переминается, а впечатление такое, как будто он уже к двери идет. Киллер ему: «Миша!», тот в ответ: «Да?» И ему дверь разносят картечью… В ней дыра была с твою голову! Этот болван засунул в эту дыру ствол, сделал еще несколько выстрелов и убежал. А Мишка забился в угол ниши, и его не задело! Понимаешь?

— Круто! — Добавить мне было нечего.

— Да, я не о том, что это было круто, — Валентин Сергеевич постучал перышком по столу. — А о том, что Мишу этим все равно накрыло! От судьбы не уйдешь.

— Он умер, что ли?!

— А ты не знал?

— Нет! Он как Кубань уехал, так и оборвалась связь.

— Да, уехал на Кубань, — кивнул Валентин Сергеевич. — Не знаю, какой черт принес его обратно в город. Нашли его через два дня после приезда в сквере на проспекте Ленина.

— Я вообще не в курсе был, Валентин Сергеевич! Замотался…

— Ну-да, — снова кивнул тот. — Мы все замотались. Внезапно.

Я посмотрел в окно. К слову сказать, совсем недавно я вспоминал о Михаиле. Как-то вскользь и даже с неприязнью (в свое время он едва не втянул меня в одну неприятную историю), но все же вспоминал. А его оказывается уже как месяц в живых нет.

— Вот и начинаешь задумываться о вещах необъяснимых. А когда доходишь до сути происходящего, — тем временем говорил Валентин Сергеевич. — Понимаешь, что на самом деле ничего не понимаешь.

На этот раз я отмолчался, просто не успевал за собеседником.

— Потому что понять это невозможно. И слов таких я не знаю. Это как возмездие за все что уже сделали и еще только задумали.

— Вы считаете, что ему всё-таки отомстили? За то самое дело отомстили?..

— Я не сомневаюсь в этом, — кивнул Валентин Сергеевич. — Оно многим аукнулось. Кто-то за решетку попал. Кто-то головы лишился. А кто-то в гору пошел. Но без него ничего этого не было бы.

— Жаль Мишку, — пробормотал я. — Умер молодым.

— Извини плохие новости принес. Мне пора. Всего хорошего! — Валентин Сергеевич протянул руку на прощание.

— Берегите себя.

Я проводил его взглядом. Сел за столик и принялся смотреть в окно на сутолоку городской жизни. По дороге струился автомобильный поток, и такой же поток пешеходов затопил тротуары. Все куда-то спешили и казались очень деятельными. Как статисты на съемочной площадке.

— Оратория оглашенных, — пробормотал я, отворачиваясь от окна. И захотелось мне взглянуть в глаза тому, кто вызвал череду событий, эхо которых до сих пор не растворилось во времени.

Спустя час я расплатился с таксистом и открыл калитку дачного поселка Сосновый Бор. Сюда я частенько наведывался несколько лет назад, когда собирал материалы для одной из книг. Не успел я, однако, закрыть за собой калитку, как на крыльцо сторожки вышел довольно молодой человек и без обиняков спросил:

— Вы к кому?

— К знакомому, — ответил я.

— А конкретней?

Я почувствовал профессиональный интерес и остановился напротив него.

— Вы спрашиваете об этом всех гостей?

— Всех кого не знаю, — ответил сторож. Был он крепким человеком лет около тридцати. И на сторожа не походил. Совсем.

— Сколько же вам платят за такое беспокойство? — Поинтересовался я.

— По крайней мере, документы покажите, — вместо ответа озабоченно произнес он.

— Даже не подумаю, — усмехнулся я.

Он сделал шаг вперед и спустился ступенькой ниже.

— Вы не подумайте чего, это моя работа, — пояснил он. — Я просто запишу вашу фамилию в журнал.

— А если бы я проехал в ворота на такси?

— Я бы остановил машину на въезде, — он спустился еще на одну ступеньку. — Просто покажите мне документы или скажите к кому направляетесь.

— К Селиверстову, — ответил я. Продолжать запираться и играть словами, было не только бессмысленно, но и чревато. Я понял, что этот человек не отступится, и понял откуда он.

— Петр Анатольевич ждет вас? — Все еще насторожено спросил он.

— Нет, я хотел сделать сюрприз. Но не судьба.

— Я сейчас позвоню ему. Скажите свое имя.

Я назвался. Сторож вернулся в дом и через минуту постучал в окно — махнул рукой: «Проходите!» Мне только и осталось, что покачать головой и пробормотать: «Ну и ну!» Наверно, я просто сделал глупость, что отпустил такси на въезде. Нужно было сигналить до тех пор, пока сам сторож не откроет ворота, и все глупые вопросы засохнут на его языке.

Обустраивал поселок народ зажиточный. Дома были капитальными в два-три этажа. От пролетарских коллективных садов этот поселок отличался как небо от земли. Впрочем, и здесь случались неприятности. На одной из улиц я заметил пепелище, слова другого не подберешь. Словно, здесь не пожар случился, а геенна огненная разверзлась. А наверняка случались еще и кражи, и драки, а, возможно, и более тяжкие преступления. Подумав об этом, я усмехнулся, ибо на ум сразу пришел американский фильм «Особо тяжкие преступления»¹. И в тот же миг почудилось мне, что этот поселок тоже рядится под мирное, уединенное местечко, как главный герой фильма — человек обаятельный, но как выяснилось позже — редкостный изверг. Померещились мне какие-то бурные и даже трагические истории, которые могли случиться здесь. А через мгновение фантазия разыгралась уже не на шутку. Мелькнуло перед глазами едва ли не с десяток историй с модным нынче криминальным подтекстом.

А тем временем Петр Анатольевич ждал меня возле крыльца.

— Здравствуйте! Хотел как снег на голову свалиться. Не получилось! — Я прошел за калитку, подмечая в Селиверстове перемены.

— Здравствуй, дорогой, здравствуй, — он сделал навстречу несколько шагов и неожиданно обнял меня.

Сдал старик, понял я. Раньше он себе такого не позволял, хотя и солдафоном не был.

— Знал, что появишься, — тем временем говорил он. — Проходи в дом. Помянем Мишеньку.

А вот в доме все осталось по-прежнему. Я знал, что хозяйка его умерла два года назад. Но порядок в комнатах был идеальный. Мы прошли на кухню. Пока он дожидался моего появления, успел накрыть на стол. И еще я заметил, что тут же на кухне, на полочке под иконкой стоит стопка с водкой, накрытая горбушкой черного хлеба. И совсем уже неожиданно горло мое перехватило острой болью.

— Садись возле окна, — говорил Селиверстов, пододвигая мне стул. — Продрог с дороги. Погода мерзкая! Но мы сейчас это поправим.

Он налил в свою стопку водки и потянулся за моей.

— Спасибо, Петр Анатольевич. Мне нельзя, — отказался я. — Не употребляю.

— Закодировался? — Знакомо усмехнулся он.

— Боже меня упаси — доверять голову мозгоправам!

— А помянуть? — Уточнил Селиверстов.

— Воздержусь.

— Хотя бы сок выпей, — он поставил передо мной запотевший стакан с соком.

Какое-то время мы сидели молча.

— Ну, земля пухом! — Наконец сказал Селиверстов и встал. Я последовал его примеру. — Жаль, молодым умер. В расцвете, как говорится…

Я пригубил сок и спросил:

— Вы расскажете, что произошло тогда на самом деле?.. Ведь ни Михаил, ни вы всей правды так и не сказали.

Селиверстов снова усмехнулся:

— Чтобы ты через полгода книжку накатал? Мне это не нужно.

— Боитесь? — Я сел за стол и отодвинул стакан с соком в сторону.

— Мне бояться нечего, — ответил он. — Да и терять тоже нечего.

— Меня один вопрос всегда ставил в тупик, — сказал я. — Почему Михаил отказался от всего на самом взлете? У него складывалась блестящая карьера. Почему?.. Почему?! По крайней мере, на этот вопрос вы ответить можете…

— Неужели ты так ничего и не понял? — Вопросом на вопрос ответил Селиверстов.

— Я вам не чета. Не сподобил меня бог — читать между строк.

— А ты не скромничай, тебе не к лицу. Просто сопоставь факты. Улавливаешь связь?

— Премудростям вы учили не меня, а Михаила… — Я осекся.

— Дошло, наконец, — усмехнулся Селиверстов. — Миша был человеком дела. И человеком чести! Офицером, присягнувшим родине и народу. Он до конца оставался оперативником.

— Мистификация, значит…

— Не мистификация, а очередная операция, — уже с неприязнью процедил Селиверстов сквозь зубы. — Не было позорного увольнения. И скандала не было. И Кубани тоже не было. — Он снова плеснул себе водки. — И его теперь нет.

Я закрыл глаза ладонью и покачал головой.

— Что же вы за люди такие, если посылаете друг друга на смерть?

— Вот тут ты неправ, — сказал Селиверстов. — Он сам шел вперед и не спасовал, когда пришло время.

— Вы еще о чувстве долга вспомните, — усмехнулся я, краем сознания понимая, что в этот момент упускаю что-то очень важное.

— А почему, нет?! — Селиверстов посмотрел на меня. — И долг, и офицерскую честь никто не отменял. Кто сказал, что все это исчезло из нашей жизни? По телевизору покажут кучку проворовавшихся негодяев в погонах, а складывается впечатление, что все кто носит погоны — негодяи! Я читал твою книгу, Миша рукопись показывал. Ты почти все переврал, но конец мне понравился. Потому что мы не были монстрами. Не были героями, но и чудовищами тоже не были.

— Я изменил концовку.

— Напрасно. Значит, в твоей книге не осталось ни слова правды.

— Я к вам не за критикой приехал, — огрызнулся я.

— А больше нам не о чем разговаривать. Ты понял все, что успел. А я сказал все, что хотел.

Я вышел из-за стола и прошел в прихожую:

— Если я чем-то задел вас по неосторожности, простите.

— Да подожди ты, — остановил меня Селиверстов. — Я ведь тебя все-таки ждал. Возьми вот фотографию на память, — он протянул мне конверт.

Я открыл конверт и вытащил снимок. На нем был запечатлен Михаил при параде и при регалиях.

— Подполковник, значит, — пробормотал я.

— Да. И заметь, сколько наград. Родина своих героев не забывает.

— В каком же вы звании, Петр Анатольевич?

— Много будешь знать — плохо будешь спать, — в ответ усмехнулся Селиверстов.

Он проводил меня до крыльца и снова обнял, словно мы расставались добрыми друзьями. Я простился со стариком и вышел на дорогу. Нужно было вызвать такси. Я вытащил из кармана мобильник, набрал нужный номер, но как только поднес трубку к уху, сразу все понял.

Мне никогда не понять героев, для этого нужно быть из их племени.

— Ах ты, старая ты сволочь, — прошептал я, вспомнив, наконец, фразу, выпавшую из контекста недавнего разговора. — Миша-Миша, — вздохнул я, слушая длинные гудки в трубке. — Зачем ты выбрал этот путь?

— Такси «Город», — отозвался диспетчер таксопарка. — Я вас слушаю.

— Будьте добры, пришлите машину на тридцать первый километр, дачный поселок Сосновый Бор. Я буду ждать машину возле ворот.

— Заказ принят. Вы знаете цену?

— Да, цена меня вполне устраивает, — ответил я, машинально оборачиваясь.

Селиверстов стоял на дороге и смотрел мне вслед. Я помахал ему рукой на прощание и ускорил шаг. Мне не терпелось выбраться из этих мест.

Примечания

1

«High crimes», США, 2000 г., реж. Карл Фрэнклин.