Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

Денис Кремнев

Военное лихолетье тяжким бременем легло на плечи сибиряка Емельяна Злотникова, он был на фронт в суровом декабре сорок первого, отгонял врага от Москвы, дрался в руинах Сталинграда, выдержал блокаду северной столицы, освобождал Белгород, дошел до Польши. Одна из многих миллионов солдатских судеб, вплетенных в одно могучее полотно суровой солдатской доли.

Глава седьмая

Держать путь командир приказал к Мамаеву кургану. По ночам оттуда явственно слышалась стрельба и разрывы гранат, шли бои, — значит, там стояли наши. Город не сдавался.

Стёпка, узнав об отходе морпехов, расстроился:

— Как же мы теперь без вас…

Алексей утешал его:

— Не вешай нос, богатырь… Немцев выбьем из города, тогда и увидимся.

И задорно щёлкнул по носу мальчугана.

Выходили на рассвете. Группами по четыре-пять человек, стараясь не пересекать простреливаемые перекрёстки, солдаты шли к своим. Унылая картина разрухи, трупов, к этому прилагалась ещё и запах разлагающейся плоти, — вся эта обстановка действовала на бойцов удручающе. «Идём к своим!» — этот призыв, лишь эта мысль поддерживала их.

Наткнулись на немцев неожиданно, будто злой рок сыграл с ними свою шутку. В одном окопе лицом к лицу, русских оказалось больше, но к немцам подошло подкрепление. Гулко запрещали пулемёты. Комроты скомандовал:

— Все в укрытие!

Заняли полуподвальное помещение. Фундамент был настолько крепким, что не поддался ни бомбам, ни минам. Из узких прямоугольных окон бойцы отстреливались от врага. По всей видимости, немцев было около роты, огрызалось несколько пулемётов.

Капитан-лейтенант пробежался вдоль окон подбадривал бойцов. Он тут же определил, что бойцы забрались наглухо, с торцов подвала выхода не было. Это озлобило его.

Подбежав к проёму, он высунулся по грудь и строчил напрямую из трофейного «шмайссера». Прошло меньше минуты, перестал стрелять, запрокинул голову. Автомат вывалился из рук, тело грузно упало на бок, каска звонко ударилась о кучу камней.

Старшина первым заметил гибель командира, подскочил к нему, повернул голову. Вместо правого глаза зияла огромная кровавая дыра — пуля попала точно в глазницу.

Кудрин ошалело смотрел на труп командира, затем резко вскочил на ноги, его впль заглушил местами стрельбу:

— Комроты убило!… Беру командование на себя!

Затем ещё более громко:

— Внимание! Цепью повзводно, бегом, ааааарш!

Смерть командира потрясла всех солдат, многие находились в состоянии аффекта, рота поднялась и пошла под убийственный огонь.

С отчаянием обречённых, с яростью загнанных в ловушку зверей… Немцы явно не ожидали такого храброго безрассудства. Они подошли слишком близко к оборонявшимся. Морпехи потеряли несколько человек от пулемётного огня и слились с противником в рукопашной схватке.

Емельян плохо соображал, что вокруг происходит — его вытащила наружу толпа общей ненависти. Он действовал стремительно и рефлексивно, совершенно не думая о том, что его ранят или убьют. О таком исходе забываешь как-то в пылу боя, ведь видишь рядом с собой своих же собственных товарищей, они бегут рядом в одном с тобой строю, очень надеясь на то, что соседи слева и справа не подкачают, под страхуют вовремя, не дадут пропасть. Каждый вправе был надеяться лишь на чувство товарищества.

Он бежал и совершенно отчётливо видел куда, по направлению к гитлеровскому пулемётчику. Отчётливо различал глаза, зверский оскал его лица, напряжение скул, ясно различал и чёрный воронёный ствол пулемёта, который медленно передвигался. Емельян уже физически ощущал, что враг довернёт пулемёт в его сторону, пули вылетят из ствола, пробьют грудь навылет в нескольких местах, а одна, возможно, даже попадёт в голову, и он рухнет среди руин Сталинграда вдали от родной и любимой Сибири…

Зажмурив он в ярости глаза, но чья-то неведомая сила заставила вновь раскрыть их. Пулемёт молчал, свесив свой ствол вниз с насыпи, его хозяин лежал рядом ничком. Чья-то шальная пуля достала фрица и спасла Емельяну жизнь.

К бесхозному оружию тут же подскочил Алексей, страховавший Емельяна. Злотников даже хотел спросить — не его ли пуля сразила пулемётчика, но тут же понял, что сейчас в бою это неуместно.

Адским пламенем вырвался огонь из «МГ-34», злобным роем метнулись пули навстречу оккупантам. Зорин развернул пулемёт и строчил очередями, рыча в пылу боя и отчаянно матерясь.

Уже в какой раз немцы почувствовали тяжесть рукопашной схватки с морской пехотой, даже трёхкратное превосходство врага списывалось со счетов. Враг уже умудрился в панике потерять половину своих пулемётов, они теперь успешно стреляли по своим. Лишившись ключевых позиций, фрицы бежали. Старшина Кудрин был распалён боем, но всё же приказал:

— Отставить преследование! Закрепиться на занятом рубеже!

В глазах старого воина играл задорный огонёк: «Не зря погнал народ в атаку, забились бы в подвале — выкурили бы как мышей!»

Тело Рожнова уже лежало за бруствером отбитого у немцев окопа, умиротворённая поза, видимо, душу капитана ангелы уже забрали на небеса. Бойцы горсткой собрались возле убитого командира, печальные глаза хмурые лица отдавали дань его памяти.

Старшина ладонью прикрыл левое веко, достал из кармана удостоверение. «Погиб смертью храбрых» — как точно попадал комроты под такую формулировку.

Похоронить решили неподалёку, разгребли место под могилу в конце переулка в тупике. Разрыли небольшую ямку, сантиметров восемьдесят. На работу ушло много времени, рыть приходилось малыми сапёрными лопатками, их осталось всего три, копали по очереди.

В могилу воткнули скрещённые деревянные палки, на жестяной табличке нацарапали «кап-лт. Рожнов», повесили её. Три прощальных похоронных залпа выстрелило в сталинградское небо.

От всей роты в живых осталось шестнадцать человек, их них двое раненых.

После прощания с командиром объявился дозорный, выставленный на случай внезапного появления немцев. Он доложил:

— Со стороны врага движение.

Три силуэта, одетые в камуфляжную форму возникли будто бы из-под земли. Шли не таясь, закинув оружие за спину. Морпехи наставили на них оружие.

— Стой! Кто?

— Свои, — незамедлительно последовал ответ. Малорослый боец с явно азиатскими корнями еле щурясь шагал впереди всех смелой, даже дерзкой походкой. Безошибочно определил в Кудрине старшего.

— Полковая разведка. На звук боя вышли.

— А наши то далеко? — устало, даже чуть с безразличием поинтересовался старшина.

— Где-то с километр. На Мамаевом кургане.