Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

Денис Кремнев

Военное лихолетье тяжким бременем легло на плечи сибиряка Емельяна Злотникова, он был на фронт в суровом декабре сорок первого, отгонял врага от Москвы, дрался в руинах Сталинграда, выдержал блокаду северной столицы, освобождал Белгород, дошел до Польши. Одна из многих миллионов солдатских судеб, вплетенных в одно могучее полотно суровой солдатской доли.

Глава четвертая

Всё чаще и чаще впивались пули в бетонные укрытия морпехов, небольшой камешек даже рассёк Емельяну щёку. Оккупанты за счёт количества принялись планомерно выдавливать морпехов. Кое-где бой уже перетекла в рукопашную схватку, бойцы стойко стояли на своих рубежах. Всех подбадривал жёсткий голос капитан-лейтенанта. «Командир жив, выходит, держимся» — в этом морпехи все как один были уверены. Дабы подойти ближе к блокам фрицы очень умело сосредоточили автоматный огонь и поражающее действие мин, бойцам приходилось всё реже высовываться из укрытий, чтобы не словить осколок. Немцы всё же одолели количеством и обошли блоки.

Емельян встретил первого же смельчака свинцовой струёй в живот, затем перекинул через блоки свой гостинец — осколочную гранату. Крики раненых свидетельствовали об успехе и боец решил его закрепить. Перебежал к торцу укрытия, высунулся и дал пару очередей в сторону врага. Патроны кончились, он потянулся в подсумок за очередным магазином.

Тут на него сверху навалился немец с ножом, видимо, тоже кончились патроны. Перехватить его руку стоило больших усилий, лезвие блестело почти у самого лица. Выручил товарищ вовремя: саданул неприятеля прямо в лицо прикладом. Того откинуло в сторону. Емельян быстро поменял магазин и отправил на тот свет храброго фашистского вояку.

Пришлось держать оборону и с другого края. Зорин умело насадил не в меру прыткого гренадёра на штык.

Отстреливаться теперь приходилось совсем в упор: дважды немцы обходили укрытие, но столько же бойцы их выбивали. На помощь им присоединился Мустафа, видя отчаянный напор неприятеля. Втроём дело пошло быстрее, гора немецких тел рядом с блоками увеличилась.

Уже закончились все патроны, и бойцы палили из немецких автоматов, отнятых у убитых. Их прицельная дальность была больше, чем у советского оружия, врага получалось за счёт этого сдерживать на более далёком расстоянии.

Лязг железа, крики, взрывы, — всё смешалось в сплошной гул, и через этот гул Емельян действовал на автомате, все его чувства отключились. Атмосфера боя полностью поглотила бойца.

Внезапно ко всему ещё и прибавилось отдалённо доносившееся «ура», и когда бойцы еле отбили очередной неприятельский приступ, то наступило всеобщее ободрение, это же шла подмога.

То были стрелки-гвардейцы. Командование предпочло не терять отбитые рубежи, видимо, тракторный завод был важным объектом в стратегическом плане обороны Сталинграда.

Фигурки красноармейцев, которые приближались со стороны Волги, добавили сил морпехам. С утроенной яростью дрались они с немцами, руганью и матом, штыком и гранатой, кое-кто и вовсе кулаком — бились с врагом. Не более чем через пятнадцать минут после вступления в дело гвардейцев, кусок обороны морпехов был полностью очищен от врага, в едином порыве русские солдаты устремились далее на баррикады противника. Не спасали уже и длинноствольные пулемёты МГ-34, миномёты: красноармейцы вплотную примкнули к отступающим фрицам и нещадно преследовали их.

Емельян с товарищами бежали по направлению к рубежу, за которым укрепились старшина с комроты. Беглого взгляда вполне хватало, чтобы убедиться: среди мёртвых лежащих на блоках, не было ни того, ни другого.

Мустафа среди атакующих смог разглядеть чёрную тужурку командира:

— Вон он, впереди!

Бойцы приободрились и смело устремились за командиром.

В пылу атаки стрелки и морпехи заняли оборонительную позицию немцев. Злосчастный трамвайчик пришлось закидать гранатами. Путь к заводу был для русских открыт.

Дорога в сборочные цеха пролегала через промышленную площадку. Разбитые гранатами, снарядами помещения представляли собой жалкое зрелище: разорванные, изогнутые шпалы, разбитые станки.

Естественно, немцы считали цеха очень выгодными в плане обороны.

Только вот русский штык вражеский расчёт во внимание не брал…

У немцев, оборонявших цеха, почти не было пулемётного и другого тяжёлого вооружения, в этих металлических катакомбах толку от них было мало. А русскому солдату не в диковинку биться в рукопашную. С давних времён у русских парней в особом почёте была народная забава: стенка на стенку. Вот в этой забаве и крепли настоящие коллективные боевые качества: дружеская спайка, товарищеская поддержка и чувство локтя, которые давали абсолютное преимущество в рукопашных схватках. Красноармейцы лезли вперёд остервенелые, как черти. Уж если добирались штыком или прикладом до оккупантов, то неизменно сыны России брали верх над супостатом. Лилась немецкая кровь, обагрив сталинградский металл, красила в алый цвет волжские камни. В первых рядах наступавших бежал Рожнов с немецким «шмайсером»: все патроны своего табельного уже истратил. Рядом с ним держались Кудрин, Емельян Злотников, Зорин и Мустафа Ахметдинов.

Морпехи, проникнув в цеха, немедленно разбились на двойки и тройки, так их учила война уже больше года. Емельян был в паре с Мустафой. Принцип взаимодействия был прост: один продвигается, другой прикрывает, затем второй подтягивается под прикрытием первого.

Крепким орешком попалась на пути взорванная транспортная тележка, она была перевёрнута на бок.

Бойцы принялись её обходить так, чтобы уменьшить сектор обстрела врага, затем добраться до позиции. Мустафа поливал свинцом угол, за которым спрятался вражеский автоматчик, а Емельян со всех ног устремился укрыться за соседней тележкой. Добежал, залёг за колёсами, уже оттуда нашпиговал фрица свинцом.

Замешкались немцы, всё внимание устремили на тележку Емельяна, подняли пыльные фонтанчики у шпал.

Отвлеклись от татарина, а тот уже несётся прямым ходом к перевёрнутой тележке. Подбежал вплотную, ухватился за колёсную пару, подтянулся, опёрся на левую руку, перекинул правую с автоматом через край, секанул очередью вниз, протяжно и продолжительно. Послышались вопли, винтовочные одиночные выстрелы.

Но тут уже подоспел Емельян и кончил того, что палил из винтовки. Мустафа перепрыгнул через тележку, в самом углу забился тщедушный фриц. Судорожно порошил он сумку с патронами, смачно сплёвывая кровавые сгустки. Еле-еле достал гранату-колотушку, руки потянулись к чеке. Мустафа невозмутимо загнал ему пулю в лоб, также невозмутимо загнал ту же самую гранату себе за пояс.

Эта граната очень пригодилась им при штурме контрольного поста — узкого вагончика, стоящего на металлических опорах метров на десять от пола. На посту даже имелся пулемёт — весомый аргумент для контроля пространства сверху.

Емельян ползком добрался до ближайшей опоры, его прикрывал Мустафа и вся тройка старшины, вдвоём бы не справились. В смотровую яму спереди от поста залёг татарин, глазами прикинул расстояние. Лишь только ствол немецкого пулемёта ушёл немного в сторону, Ахметдинов вырвал чеку, размахнулся и отправил смертоносный гостинец прямо на открытую площадку контрольного поста. Взрывом вышибла тонкие стены, казалось, их можно было прошить автоматной очередью. Пулемёт застыл стволом вверх.

Злотников живо полез вверх по вертикальной лестнице, пока никто из немцев не показался сверху. Он почти достиг площадки, когда из открытого проёма показался гренадер, с остервенением передёргивавший затвор автомата.

Емельян среагировал быстро, ухватился за перила, оттолкнулся от ступенек, повис. Правой вскинул верный ППД и послал свинцовый привет.

Автомат фрица закрутился и шлёпнулся вниз, тот стоял на коленях и дико визжал, обхватив перила сверху. Морпех почти забрался вверх, уже из-за плеча гренадёра различил, как в проёме мелькнули оскаленные злые чумазые лица. Соображая, что некуда прятаться от немецких пуль, он внезапно припал к раненому, схватив за воротник и притянув плотно к себе. Одновременно просунувший автомат тому под мышку — рраз! —

Очередная порция горячих приветов нашла своих адресатов.

Пара пуль, видимо, попала всё-таки в живой щит, немец дёрнулся и затих.

Емельян откинул его на площадку, вскинул автомат и хорошенько прошерстил открытое пространство внутри поста. Затем, перебравшись через труп, мигом пробрался в вагончик. Никого, кроме, естественно, мёртвых. «Что ещё нового может быть на войне?», — пронеслось в голове бойца.

Огромную ценность, несомненно, представлял собой пулемёт. Гладкий вороненый ствол с прорезями, чётко выделяющийся кожух, — всё это смотрелось так величественно, что Емельян быстро придумал, как поддержать бойцов.

Развернул «чёртову машину», как говаривал старшина Кузьмич, выдал очередь по рубежам фрицев. Сверху ему были отчётливо видны фигурки своих бойцов.

Емельян ненавистно выжимал гашетку, удерживая ствол по направлению к ненавистным чёрным силуэтам. Грохот выстрелов чрезвычайно бодрил.

— Аааа, сучье вымя! Вот вам Волга, вот вам Сталинград!

Патроны в ленте кончились. Пристёгивая следующую, он кричал:

— Сердечный привет от Емельяна, от Ефросиньи, от всей Сибири!!!!

Вновь прильнул к прицелу, нажал гашетку. Немецкий пулемёт косил немецких же солдат.

Под прикрытием длинноствольного «дракона» красноармейцы прошерстили все цеха, остатки гитлеровцев ушли через площадь вглубь города.

К разгорячённому Рожнову, взъерошенному, в расстёгнутой тужурке, подлетел тучный майор

— Комбат майор Чистяков, — представился командир стрелков. — Командованием предписано гнать врага дальше из самого города.

Затем наклонился и внушительно произнёс:

— Фронт слева и справа от нас также в наступлении.

— Ну что же, наступать так наступать! Сколько можно драпать? Полундра! — разгорячённый комроты, казалось, не знал усталости.

Всегда бывший при нём старшина лишь только фыркнул. Верно, горячие какие…

Командиры собрали своих людей и с упоением повели в атаку прямо из каменного жерла цехов на серую унылую площадь.

Нестройные ряды атакующих вырвались на простор. На другом конце площади высились вражеские баррикады. Бойцы высыпались кучей с оружием наперевес, забористый мат разлился по всей округе.

Внезапно с улицы, примыкавшей к площади, выкатился к баррикадам чёрный немецкий танк, чудовище с крестами на бортах. Вряд ли кто-то что-либо смог сразу сообразить, то ли из-за эйфории боя, то ли из-за того, что не могли сразу разглядеть вражескую махину. Танк лихо повернул свою башню и ствол озарился пламенем.

Снаряд осел прямо где-то в центре бегущих, разметавший тела по всей площадке. Первая линия бежавших чуть сбавила темп, пытаясь остановиться, но задние напирали столь рьяно, что этого невозможно было сделать.

Танк послал второй снаряд, опять в самую солдатскую массу. Ему начали вторить противопехотные пушки, которые подкат или к баррикадам, а следом подоспел ещё один танк и методично подключился к обстрелу.

Мясорубка… Наверное, и тысяча самых разудалых головорезов, ведомых самим дьяволом, не смогла бы такого натворить, пролить столько крови, сделать из здоровых мужчин и ребят сразу стольких калек и мертвецов, сколько сделали эти бездушные машины войны. Как по осени крестьянин собирает свой урожай, так и старуха с косой собирает свою жатву.

На разрытой снарядами земле лежали люди, а кое-где и просто разорванные туловища. Попадались целые и вполовину, ноги, руки, головы, каски, оружие, амуниция, — всё перемешалось. Крики раненых вперемежку со свистом снарядов.

Снаряд взорвался где-то позади Злотникова, но голову тут же пронзила боль. Совершенно пропал слух, по спине словно пробежал электрический разряд. Руки выпустили автомат, ноги онемели и не слушались.

«Ну всё, конец. Отвоевался… Фросенька, прости, подвёл тебя», — пролетели мысли в голове молниями.

Упал на четвереньки, он затем полностью прижался к земле. Но сознание не терял.

Голову мотало из стороны в сторону, поджилки тряслись. Всё вокруг происходило как в немом кино. Впервые его видел Емельян, когда попал в город Барнаул. После немого показывали картину «Если завтра война». Как разительно отличался этот фильм про войну от реального происходящего!

Инстинктивно боец потянулся к оружию, успел схватить, даже по привычке проверил патроны в магазине.

«Слабо, всего семь», — мелькнуло в голове, захотелось приподняться. Закинул автомат за спину, опёрся руками о землю, силясь опереться на ноги, не получалось, ноги были словно ватные. В голове непрестанно шумело, уши как будто бы наглухо были забиты чем-то металлическим, абсолютно ничего не было слышно. Внезапно пришло осознание: «Чёрт, это же контузия!… Не смерть, не рана, а контузия!». Комья холодной земли попали за шиворот, Емельян вспомнил, что всё ещё находится под обстрелом. Тело уже машинально прильнуло к земле, двигаться приходилось ползком.

Изрытые воронки, гарь, трупы в неестественных позах, — всё это вперемежку устилало площадь. Самыми ужасными и почти театральными выглядели части тел, они казались оторванными от манекенов и выкинутыми на площадь, будто бы за ненадобностью. Но покрывавшая всё вокруг кровь красноречиво свидетельствовала об отсутствии всякой бутафории.

Емельян полз к зданию завода, перебираясь через трупы, брошенное оружие, кирпичи. Поселилась в мозгу мысль: «Сейчас, если доползти до своих, то там, у них, контузия непременно пройдёт, я стану слышать». Ведь главное солдату на войне всегда верить, плевать на страх, главное, верить. С верой солдат твёрдо может пойти на погибель, может с этой же верой и спастись.

Краем глаза отчётливо заметил, как уцелевших косят пулями, автоматом либо пулемётом, значит, немцы пошли в наступление. О том, что они добивают раненых, Злотников знал точно, определённо.

На своём пути Емельян обнаружил огромную широкую воронку, которая образовалась, видимо, вследствие попадания нескольких снарядов. Легли все близко друг к другу и образовали одну большую яму. На дне её скопилось большое количество воды. Вода сбегала из разбитой трубы, торчащей из земли. Снаряды пробили водопровод. Емельян кубарем скатился на дно ямы. Пробравшись к трубе, он подставил обе руки и умыл лицо. Холодная вода привела в чувство, мысли полетели быстрее, он сообразил, что из ямы пока лучше не высовываться, необходимо переждать.

Но мысли о спасении тут же переборол гнев: « Что же, здесь я как мышь затаюсь, а там мои ребята под пулями погибать будут? Нет, не годится!». Взобрался на самый край, чуть высунулся и принялся наблюдать.

Немцы шли осторожно, мелкими группами, перебегал через трупы, долго на открытых участках не задерживаясь, прячась. Огонь сопротивляющихся красноармейцев понемногу сдерживал вражеский порыв, некоторые из немцев единожды упав уже не вставали.

Метрах в пятнадцати от себя Емельян обнаружил группу бойцов, тоже засевших в воронке. «Рискну, была не была», — решил Злотников и подполз ближе к краю ямы.

Быстрого осмотра вполне хватило, дабы увидеть безопасный маршрут. С другой стороны воронки, начиная от водопроводной трубы, площадной асфальт пошёл разломом, куски его расщепились и образовали нагромождение. За асфальтовой горкой безопаснее ползти, — так решил морпех.

Емельян здорово удивился собственной сноровке, когда стремительно перебрался через водопроводную трубу, когда подобно ужу прополз сквозь разломы асфальта, прижимаясь к сырой земле, боясь отхватить пулю. Но молодость и сноровка сделали своё дело, — он почти пробрался к своим.

Укрывшись за разбитой стеной, как за щитом, от немцев отстреливались Мустафа, Алексей и ещё пара морпехов. Скорее, даже просто пытались отстреливаться, поскольку немецкий огонь был настолько плотным, что позволял бойцам лишь огрызаться.

Услышав шорох позади себя, татарин резко обернулся, готовый мгновенно выстрелить, но, увидев Злотникова, тут же обрадовался и поспешил на помощь:

— Друг дорогой, жив, вот удача то, Аллах тебя храни!

Емельян всё ещё слабо слышал, позволил взять себя под руки и положить под стену. Ноги дрожали, руки не слушались от усталости. Татарин протянул бойцу фляжку с водой:

— Эк его, похоже, контузило…

Глотал Емельян долго, но вовремя спохватился, бой ведь продолжался и неизвестно когда закончится, еле оторвался от фляжки, отдал обратно.

Один из бойцов произнёс:

— Точно контузило, кровь из ушей идёт. Отправить бы назад к нашим, а то пропадёт.

Злотников прислонился спиной к укрытию и лишь сипло дышал, в груди бешено колотилось сердце. Жажда прошла, а вот слуха ещё не было. В отчаянии он принялся бить руками по голове, по лбу, по ушам: «Всё, конец, больше уже ничего не услышу…»

Лёху сцена растрогала, он прижал двумя руками товарища к себе:

— Ну всё, будет, успокойся, вот малахольный, то а… Я его сейчас выведу.

Поняв, что речь идёт о нём, Емельян быстро замотал головой:

— Сам… Сам дойду… Доберусь один.

Мустафа, отстреливаясь от немцев, крикнул:

— Всем уходить надо! Немцы близко, всех убили!

Немцы подавили на площади все очаги сопротивления и плотным кольцом приближались к оборонявшимся. Бойцы поняли всю тщетность своей обороны. Враги обязательно выдавят бойцов, смысла удерживаться не было никакого, справа и слева никого из своих не было. А в цехах, в тылу, стрельба не утихала, — русские там ещё сопротивлялись. Возможно даже подошло подкрепление.

Группами по двое уходили бойцы, Емельян уходил с другом Алексеем.

Бежали они кучкой, Алексей позади, спиной прикрывая товарища, ещё успевая и отстреливаться.

«Вот человек открытый, для другого свою жизнь отдаст, хороший, душевный Лёха», — мысли о благородстве друга занимали голову Емельяна во время отступления.

Как ни странно, но до цехов добрались все целыми, хорошо помог огонь прикрытия из цехов.

Емельяна осмотрел санинструктор:

— Небольшая контузия, скоро восстановится.

Где-то в глубине цеха под разбитым станком ему отвели место, он сразу же забылся мёртвым сном.