Город живых

Денис Григорюк, 2023

Промежуток между двумя горячими фазами Донбасского конфликта. Временное затишье. Воздух наэлектризован. Ощущается грядущая бойня. Все это понимают, но продолжают жить, стараясь не замечать этого. Простой студент решает, что нельзя оставаться в стороне. Но он не берёт в руки оружие. Его автоматом становится фотоаппарат. Постепенно он осознаёт, что в современных войнах информация играет большую роль. Вместе с этим осознанием приходит и ощущение трансформации сознания. Изменение отношения к миру, войне, людям и себе. Из этой книги вы узнаете, что происходит с сознанием рядового жителя горячей точки, а также что иногда делает посттравматический синдром в условиях гражданской войны, где люди, говорящие на одном языке, уничтожают друг друга, а в это время мирная жизнь продолжается параллельно с адом, творящимся совсем рядом.

Глава 4

Стыд и ненависть

Я вернулся. Заднее сиденье старенькой «девятки». Грязный салон. Впереди мой начальник и Восьмой о чем-то непонятном говорят. В моей руке телефон. На дисплее — 15:02, 3 января 2015 года. Не знаю, сколько я был в отключке.

— С тобой там все в порядке, парень? Слабенький он у тебя какой-то. Укачало, кажись.

— Денис, ты там как?

— Да, со мной всё в порядке. Немного заснул.

— Вот и хорошо. А то как ты на передок поедешь? Мы тебя с собой не возьмем.

— Мы же не собирались туда, — испуганно сказал я.

— Ха-ха. Ты смотри-ка. Сразу проснулся. Не переживай. Сейчас никто туда не едет.

На какой-то промежуток времени я действительно где-то витал. Может быть, минуту. Может быть, две. А может, и вовсе несколько секунд. Но мои воспоминания были намного ярче и реалистичнее действительности. Реальность была серая, мрачная. Слякоть. Да, «слякоть» в полной мере охарактеризовала сегодняшний день.

Периодически страшные воспоминания возвращают меня в кошмары прошлого лета. Каждый раз, проходя мимо детской горки в моем дворе, где немым укором меня встречают маленькие дырочки от осколков стадвадцатимиллиметровой мины, я вспоминаю о том жутком дне.

Мы подъехали к какому-то зданию с высоким белым забором. В этой части города я не был и до войны. Несмотря на то, что прожил в Донецке всю жизнь, но не все части города я знал хорошо. В этой части и вовсе не был. Перед шлагбаумом стоял молодой парень в камуфляже, с автоматом и нашивкой казачества. Вместе с Восьмым они обменялись жестами, и проезд был открыт. Восьмой припарковался.

— Приехали. Передаем за проезд, — пошутил мужчина в черном с белоснежной улыбкой.

Погода была всё такой же мрачной. Скучной. День повис в воздухе. Ничего не происходило. Мимо проезжали машины. Проходили безликие люди. Туман обнимал каждого прохожего, уходящего на десять метров от меня.

— О, здорово! Как давно мы не виделись?

— Летом последний раз. Помнишь, я ещё репортаж снимал у вас? Он по сети разошелся. Меня всё спрашивают, что это за бородач. Понравился ты. Популярный в сети.

— Во-о-о. Так ты им мой номерок сразу давай. Так и пиши у себя там, что я не женат. В активном поиске, так же у вас там пишут в интернете? Так и пиши.

— Обязательно. Только вы меня ништячками какими-то тоже балуйте.

— Пошли ко мне. У нас там все телефоны забиты этими репортажами.

— Отлично. Мы у себя будем выкладывать. Замажем лица и всё. Покажем силу ополчения. Остальные выкладывают, а мы чем хуже.

— Да, жесть была на днях.

— Мы слышали.

— Что вы там слышали… Укры танковый прорыв устроили. Еле отбились. Но об этом рассказывать не нужно.

— Разумеется.

Мой начальник активно обсуждал сводки с фронта со своим бородатым товарищем. Его позывной был «Сэм». Высокий. Метра под два ростом. У него была белая борода, пиксельный камуфляж, нож торчал из кобуры на поясе.

Я отвлекся от беседы. Холодом тянуло по спине. Я стоял в холле. Небольшой. Посредине стоит маленький стол. На стене висели часы. 15:30. Я снова почувствовал, как мороз бежит по коже. Вся спина покрылась мурашками. На меня смотрели портреты с черными ленточками в углу. Молча. Не говоря ни слова, казалось, они смотрели прямо в душу. На некоторых фотографиях в углу вместо черной ленты была георгиевская. У каждого две даты — рождение и смерть, а между ними черта. Маленькая. Короткая. Жизнь. Я не считал их количество. Около десяти. Или, быть может, больше. Никого из них я не знал. Они были незнакомцами, но я смотрел на них и едва сдерживал слезы. Каждый из них погиб в боях за свои убеждения. Они верили в них. И отдали свои жизни за принципы.

— Ты чего застыл? — окликнул меня Восьмой.

— А… Прости. Засмотрелся.

— Это наши парни. Я не всех лично знал. Но знаю, что каждый из них умер смертью храбрых. Как мужчины. В бою. Жаль. Очень жаль. Хорошие были парни. Мы их не забудем никогда. Ладно, Кира уже ушел. Пошли, а то ещё потеряешься. Наши тебя ещё на подвал посадят.

Он звонко и заразительно смеялся. Каждый раз, когда он шутил, все его тридцать два зуба представали перед глазами. До войны он был дантистом. Наверно, поэтому сейчас он имел здоровую и белоснежную улыбку. На вой не это редкость. Солдатам в окопах не всегда удается следить за гигиеной. Чаще мозг занят выживанием. А зубы это такое… Всегда можно вставить.

Мы зашли в небольшую комнату. Раздался громкий хохот. Солдатские байки. Раньше я не понимал, что это такое. Сейчас я с головой окунулся в них. Как маленького мальчика, который не умеет плавать, меня бросили в бассейн с солдатским бытом, где я должен был освоиться. Мне было неловко. Всё происходящее было для меня чужим. Я сел на стул. Справа от меня лежал разобранный пулемет. Автоматический пулемет Калашникова. Старенький, но ухоженный. Пока вся комната содрогалась от солдатского смеха, я рассматривал оружие. Там его было много. Гранаты. Патроны. Пистолеты. Калаши. Бинокли. Много всего. Я все и не запомнил. Но моё внимание к себе приковал пулемет.

— Смотрю, он тебе понравился, — всё так же широко улыбался бывший дантист. — Как-нибудь нужно взять тебя пострелять из него. Первый раз всегда незабываемый. Как с девушкой. Вот видишь — лежит. Это моя. Маха.

У укров отжал. Они хорошо умеют оружие бросать, когда им хвосты прижмешь.

— Хватит молодому голову пудрить. Он не за этим приехал, — наконец-то отвлекся от общения со своими старыми друзьями мой начальник. — Мы же сюда интервью приехали записывать. А ты уже наперед забегаешь. Успеет ещё настреляться. Сейчас ему нужно взять интервью. Ты готов? Где камера?

— Вполне. Камера в сумке. Сейчас достану. Просто думал, что вы ещё будете разговаривать.

— Если нас не остановить, то мы так и до утра проговорим. Так что давай. Нам скоро ехать нужно будет. Расчехляй камеру. Хорошая хоть?

— Да вроде бы. Я не разбираюсь. Игорь пытался мне объяснить, насколько крутая эта камера, но я только запомнил, как тут видео включить.

— Игорь может. Он же фанатик. Уши прожжужит своими фотиками. Ладно, пацаны. Спасибо вам, а мы будем интервью записывать.

Он пожал по очереди руки каждому. Обнялись. Вскоре в комнате остались только мы втроем. Помимо меня и моего начальника в небольшой комнатке с оружием остался неприметный паренек. Сначала я подумал, что по возрасту он младше меня. Он не был похож на тридцатилетнего мужчину, у которого когда-то была хорошая работа. Работа, похожая на хобби. Она приносила скорей удовольствие, чем средство для жизни. Не каждый сможет понять, что работа на стройке может приносить удовольствие. Всё чаще туда идут от безысходности. Люди без образования и цели в жизни. Стройка для них была лишь способом заработать немного денег, а потом пропить их после смены со своими братьями по несчастью. Но этот парень был другой. Ему эта работа приносила удовольствие. Он мог рассказать почти о каждом доме в городе. Приложил руку к строительству таких знаменитых в Донецке зданий, как Диск, гостиница «Централь», даже на Донбасс-Арене удалось немного подработать. Но всё это осталось в прошлом.

Перед нами сидел парень в тельняшке. Сегодня он приехал повидаться со своими сослуживцами. С ними он воевал в Шахтерске, Песках, на Саур-Могиле, за донецкий аэропорт. Они не виделись давно. Можно сказать, вечность. Между ними была пропасть. Огромная и бездонная. Но между ними был и мост. Крепкий. Нерушимый. Это братская любовь. Ей проникаешься, когда понимаешь, что твоя жизнь зависит не от тебя, а от твоего товарища.

Братский долг заставил сорваться с места и отправиться на подмогу. Противник прорывал оборону. Подразделение требовало поддержку в живой силе. Автобус с казаками отправился на линию фронта. Выстрел. Громкий хлопок. Суматоха. Огонь. Кровь. Кругом трупы. Подразделение вступило в бой.

Он не успел испугаться. Было поздно. Не понимал, что происходит. Сознание отступило. Его привезли в больницу. Ноги превратились в фарш. Обе. Теперь он калека. Безногий ветеран необъявленной войны. Каждый из нас в холодном поту просыпается после таких кошмаров, но после этого кошмара проснуться было невозможно. Сон стал реальностью. Беспощадной. «Седьмого» отправили в Россию. Благодаря помощи россиян парень смог встать на протезы.

Но не это было самое страшное. Самое тяжелое испытание ждало совсем рядом. Когда вернулось сознание, а вместе с ним и осознание трагичной реальности. Безногий. Звучит, как приговор. Инвалид. Эти слова — пули. Противник продолжал свой беспощадный обстрел. Каждый день — новое испытание силы воли. Экзамен на прочность. На стойкость. На бронебойность. Как бронежилет пятого класса защиты, «Седьмой» принимал в себя пули врага. Помогали лекарства. Но действие было недолгим. Коротким. Мгновением по сравнению с невыносимо долгой реальностью. Терапия делала только хуже. Единственным лекарством стало возвращение.

Я и Кира стали свидетелями возвращения.

Первый день после долгого карабкания из бездны. День за днём он полз. Медленно. Утомительно. Но он добился своего. Мы видели искреннюю радость безногого ополченца. Он дома. Вокруг него — его товарищи, братья по оружию. За спиной любящая девушка — гражданская жена. У неё была возможность все бросить. Оставить всё, как есть. Уйти от сложностей. Проблемы могли остаться вместе с её покалеченным гражданским мужем. Но она проявила характер. Осталась с ним и создала надежный тыл.

Конец ознакомительного фрагмента.