Красный человек

Денис Александрович Игумнов, 2018

Красный человек живёт в каждом из нас, красный человек поджидает за дверью, прячется в подвале, смотрит в спину, следит и дышит. Рассказы сборника "Красный Человек" через швы тем срастаются в змею истории людей, узревших красный свет насилия, подчинённых им и навсегда покинувших ороговевшую шкуру сознания в поисках абсолютной истины. Брат с сестрой, собирая в лесу грибы, находят желеобразное чудо в яме. Трое подружек отправляются в загородный особняк на вечеринку и встречаются с неизвестной силой необратимо меняющих их естество. Рыцарь-монах и монах-рыцарь бросают вызов подземному злу. Женщина, отчаявшись, разочаровавшись в жизни, своей болью вызывает из бездны демона, награждающего её проклятьем. Молодожёны покупают по дешёвке дом, переезжают за город и, сами того не подозревая, открывают врата в потусторонний мир. Матёрый бандит приносит кровавую жертву своей алчности. Содержит нецензурную брань.

Сторожевая Башня

Небольшая южная область королевства Божьих Коров отличалась особым плодородием — чернозём здесь пах жареным салом, и земля давала по три-четыре урожая в год. Когда началось нашествие тёмных сил из Проклятых земель, у местных крестьян всё шло своим чередом, и было тихо. Только к концу посевной, когда вся страна стояла на ушах, и в этом краю объявилась чёрная напасть, ворующая по ночам детей и подростков. Первые кражи случились в конце мая, в деревнях, граничащих с холмистой местностью, в народе называемой — «Чёртовыми Куличами». Там никто не жил, потому что ничего путного, кроме сорняков, не росло, да и жутко было там бродить не только ночью, но и при дневном свете. Не совсем гиблое место, но близко к этому. Где-то в трёх милях от начала Куличей, на самом высоком холме, стояла полуразрушенная башня — тура. Эта башня — всё что осталось от защитных порядков некогда могущественного приграничного королевства воинов. Страна вояк давно, несколько сот лет назад уничтоженная кочевниками, сгинула в вихре времени, а башня осталась. Только с одной стороны стена обвалилась, да прямоугольные зубцы верхней короны стёрлись, приобрели округлость речных гольцов и трухлявость лесных пней. Тура обветшала, внутренние перекрытия обвалились, но, в общем, она оставалась крепким напоминанием о диком прошлом этих земель. Вот из этой-то сторожевой старушки и выходили, по слухам (а как известно, ничего верней народных слухов нет), на охоту чёрные демоны — угольщики.

Ночь, полнолуние, на окраине деревни Скоблянки, не вылезая из будок, воют собаки. Местная дружина из мужичков жмётся к дому старосты. Всё их вооружение состоит из колов, топоров и дубин. Никому умирать, делая запланированный старостой полуночный обход деревни, неохота. Все хотят идти по домам. Там оставлены без присмотра жёны, дети, а тут они, по прихоти старосты, из себя солдат изображают.

— Надо по домам идтить, — говорит маленький мужичок с окладистой бородой и жуликоватыми глазами.

— Чего мы тут высиживаем, ась? Пускай староста выйдет и скажет. Сам он за семью дверями сидит, а мы тута шкурой рискуем, — поддержал мужичка-хитрована голосистый, плечистый парень.

Толпа мужиков голов в тридцать одобрительно загудела. Послышались выкрики — "Правильно! Пущай скажет! По домам!". — Услышав шум, на крыльцо вышел староста. Высокий, крепкий старик с длинной бородой и грозным глазом. Окинув взглядом разношёрстную толпу односельчан, освещённую зыбким пламенем смоляных факелов, он стукнул сапогом, и уже открыв рот, хотел гаркнуть нечто сильное и грубое, способное проникнуть под слой упрямства и страха мужика, когда с дальнего конца деревни заголосила изба. Женский вопль поднялся и упал до визга. Все всполошились и повернулись в ту сторону, откуда неслись крики страдания и боли. Дом старосты Уса Коптильщика стоял на возвышении, в самом центре деревни, поэтому ему всё происходящее в деревне было прекрасно видно. Но это днём — видно, безлунной ночью — нет, а сегодня — вот удача-то — полнолуние и видно, как днём.

Из-за околицы, с чистого поля, на деревню набегали чёрные, чернее ночи, тени. Одно крыло орды самым краешком уже коснулась посёлка. Крестьянская толпа запыхтела и с раскачки рванула навстречу захватчикам. Подняв над головами своё нехитрое, а на вид страшное оружие, мужички, громко топая, приближались к крикам. Бег распалял их чувства, гасил страх в природной свирепости землепашца, словно свечу в озере жидкой глины. Вояки из неорганизованных крестьян, как всем известно, плохие, и любой военный отряд заметил бы издалека их шумное и подмигивающее факелами приближение. А вот угольщикам на все потуги людей было плевать. Избы трещали, и окна гасли, грохотал уничтожаемый скарб, из дома выскакивал демон с ребёнком за плечами, по всей округи разносился плач.

Двигались угольщики на удивление быстро. Перепрыгнуть забор, вскочить на крышу, влезть в трубу, или вынести оконную раму, забраться в дом — им требовались жалкие секунды. Деревня переживала настоящий погром, а её добровольные защитники ничего не могли поделать. Мужички хаотично метались между избами, маша своими цепами и косами, только чудом не калеча самих себя и ближнего.

Тот самый плечистый парень, что предлагал всем минуту назад расходиться по домам, очутился рядом с широким новым срубом, поставленным хозяином полтора года назад в честь своей женитьбы на молодухе из соседней деревни. Тёмная изба ходила ходуном, плакал ребёнок. Окно, под которым стоял парень, треснуло, брызнуло осколками, и в проём выглянул угольщик. От страха и злости крестьянин сунул факел прямо под нос демону. Выхваченный из мрака он оскалился. Создание подземного царства ужаса, подручный зла имел гибкое тело слизня с узкими плечами, приплюснутую у висков голову буханку, кожу чёрную и в отсветах пламени бликующую синими нефтяными разводами, зубы жёлтые, скошенные внутрь и выдвинуты вперёд, а на месте носа круглая дыра. Глаза, как и зубы, жёлтые, прозрачные, несоизмеримо маленькие по сравнению с головой. И всё это сейчас уставилось на крестьянина. Факел, заплясавший под носом, не понравился угольщику, он выбил его из рук человека и выскочил во двор. На мгновение на спине демона мелькнул орущий трёхмесячный ребёнок, накрепко впаянный клеем его потовых желёз к коже. Крестьянин махнул топором. Мимо. Демон выпрямился во весь рост и с высоты своих двух с половиной метров ударил открытой ладонью. Сельская войлочная шляпа вмялась в голову, из-под неё неохотно поползла густая патока крови, парень с раздавленным черепом осел на землю.

Набег подходил к концу. Демоны, забрав с собой полсотни детей, так же быстро, как появились, уходили в Куличи. Они уносили человеческих детёнышей в Туру. Миновав долины, чёрные ручейки стеклись к холму, поднялись по склонам и всосались в башню, за стенами которой, в центре первого этажа, темнел лаз колодца. Угольщики по очереди проваливались в ограниченную кирпичной кладкой дыру, спускались в крепостное тайное подземелье. Там своих солдат ждал их полевой вождь — такой же угольщик, как и они, — немного выше их ростом, с более светлой, отдающей в серое чернотой кожи и с грубыми кривыми шрамами, идущими вокруг головы — следами давнего ритуального вскрытия черепа. Каждого ребёнка ночные воры показывали командиру и уносили в темницу. Там детей открепляли со спин, бросали в клетки, оставляя в ожидании наступления их очереди.

Вождь угольщиков — Вскрытый, стоял и смотрел безучастно на вереницу его охотников, вернувшихся с добычей, до тех пор пока на спине одного из демонов не увидел чем-то приглянувшегося ему младенца — того самого, которого украли из нового сруба. Рядовой угольщик встаёт на колени, превращая своё тело в жертвенный алтарь. Вскрытый подходит, заносит длань и его пальцы, став кинжалами, пробивают грудь младенца и вырывают маленькое трепещущее сердечко. В левой руке вождя материализуется железный сосуд, в него он собирает кровь. Плач прекращается, угольщик, встряхнув холкой, как мокрый пёс, кидает трупик в угол. Рядовые уходят, оставляя вождя, сжимающего в кулаке тёплый кусок сердечной мышцы, одного. Вскрытый, наклонив голову, смотрит на кулак, потом делает шаг назад, ещё шаг и следующий. Так задом он и двигается по коридорам, поворачивает, наклоняется под арками, пролазит в узкие отверстия-норы и добирается до кладовки — в ней, на полках-нишах, вырытых в земляных стенах, лежат тысячи белёсых, холодных кукол величиной со взрослого человека. Безжизненные чурки без лиц и отличительных анатомических черт. Все одинаковые, все похожие на мертворождённых близнецов, слепленные из добытого в царстве Камора трупного воска — сала, соскоблённого со стенок адских котлов. Их сваяли, и они ждут своего часа.

Вскрытый берёт одну чурку и впихивает в неё детское, невинное сердце. По воску пробегает световая волна, члены размягчаются и воск светлеет изнутри холодным белым пламенем. Но это пока не жизнь, а её подобие, не подробная имитация, а процесс завода механизма существования перед ходом. Закончив с заготовкой, Вскрытый, сгорбившись и высоко подбрасывая колени, поскакал к туннелю, облицованному красными кирпичами, трубой уходящему в глубинные недра осквернённой земли. Там в нетронутом, необожжённом светилом мраке, на цепях, растянутый между стен за руки и ноги, заросшей в бороде и грязи, звездой висит голый человек — в прошлом благочестивый праведник, отшельник; в настоящем — святой, а в будущем — жертва и ворота в загробный мир. Демон заботится о нём, кормит — бесчестит скоромным, преобразуя дух в плоть, готовя открыть тайный проход для своего господина. Вскрытый насильно поит праведника детской кровью прямо над каменным пончиком вызова. Основная часть крови отправляется в желудок, а мелкие брызги оседают на камень.

Вырывание сердец у детей и кормёжка праведника кровью начинается ровно в полдень — время обратного перехода, время перевёртыш. Происходит очернение полдня подземной полночью. Так создаётся связь. Мастеру не сложно заставить любого человека проглотить и не такое. Он может заставить сожрать его и собственный язык, перетянутый собственным пенисом. Когда все четыре тысячи и один солдат получат сердца, то Мастер Оживитель пройдёт по скрытому пути и явит себя миру. Мастер, отрубленная правая рука слепого зла. Слуга, изгнанный со двора Камора, удалённый, скрывшийся от неправедного, внезапно вспыхнувшего сухой соломой, непредсказуемого гнева, но продолжающий верно служить господину.

Простой монах, выделяющийся среди собратьев разве что своим ревностным отношением к вере, приверженец религиозного учения о распятом на кресте Мученике — Богомил, молился в часовни. К нему, осторожно, со спины приближается другой монах в зелёной, как и подобало всем служителям культа, рясе. Он нежно трогает Богомила за плечо и тихо произносит:

— Извини, что отвлекаю от молитвы. Брат, настоятель очень просит тебя зайти к нему.

Оторвавшись от сосредоточенных транс-размышлений о боге, Богомил поднимается с колен, осеняет себя крестом, кланяется изображению Мученика, распятого на кресте, и говорит:

— Иду, брат. Я уже закончил.

Религия, которой придерживался Богомил, считалась в стране Божьих Коров второй по духовному влиянию, оказываемому на народ, после учения ордена Воли. Да и адептов её было в стране гораздо больше. Простой люд тянулся к мученикам сильнее, чем к непонятному во многом для него ордену, множество членов которого были выходцами из высших сословий. Мученики, конечно, тоже умерщвляли плоть, соблюдали обет безбрачья и изучали военные дисциплины, но были проще в общении и строили церкви не только в труднодоступных местах, как это делали со своими монастырями-цитаделями воины Воли, но и в обыкновенных сёлах и маленьких городках. Все знали, что мученики закаляют дух холодом и жаром, а тела набивают, приучают к боли. Их кожа в результате тренировок становилась настолько толстой и эластично-непробиваемой, что её не брали ни ножи, ни пики. Монахи расправлялись с нелюдью голыми руками не хуже освещённой стали, за что пользовались уважением и почётом в обществе.

Богомил из часовни вышел во внутренний дворик монастыря. Всё пространство дворика заполняло коленопреклонённое, упиравшее лбы в булыжники мужичьё. Их широкие спины изогнулись колесом и светились серыми домоткаными рубахами. Смотря на них, могло сложиться впечатление, что двор завален деревенскими безымянными могильными камнями. Протиснуться, пробиться через застывших в покорности крестьян, в церковь через это импровизированное живое кладбище было нельзя. Богомил обошёл скопище чёрного люда по боковой галерее, нырнул в незаметную нишу и открыл собственным ключом (за заслуги ему пожаловали привилегию иметь ключи от всех дверей) неказистую маленькую дверцу. Нагнув голову, он вошёл и очутился в пространстве между церковными стенами. Проход был узок, и монаху приходилось протискиваться боком. Сделав полукруг, Богомил вошел в церковь из-под иконостаса. Как он и думал, сермяжные просители проникли и внутрь. Настоятель стоял на возвышении аналоя (Богомил видел его со спины и сбоку), а пахари надвинулись на него от самых дверей и клином тел поднялись по ступеням к самым ногам священника. Остриём клина стал выборный староста сразу от нескольких деревень — Ус Коптильщик.

Богомил подошёл к настоятелю, тот почувствовав его приближение, обернулся и приветствовал благословляющим крестом. Монах замер в позе ожидания.

— Богомил, к нам пришли люди.

— Я вижу, отец. — "Отец"было общепринятым обращением монахов к настоятелю, а звали его — Глазиус.

— Ты знаешь зачем?

— Нет, отец, не знаю, догадываюсь. Они просят нашей помощи.

Представители духовенства разговаривали, не понижая голоса, так что все их слова отлично слышали все, кто находился в церкви.

— Оказывать помощь страждущим, как ты знаешь, наша святая обязанность. В их деле, кроме нас, им никто не поможет. Их селения на юге одолевают чёрные демоны. Воруют детей, убивают защитников. Мы живём в страшные времена: вот и к нам пришло зло. Так дадим ему достойный отпор! — Крестьянские спины дрогнули. — Собирайся, Богомил, ты поедешь с этими достойными людьми.

— Отец, я поеду один? — Богомил имел в виду, что возможно не только ему выпала такая честь.

— Ты же знаешь: большинство братьев призваны в столицу, укрепить дух воинов королевского войска, поддержать их в битвах, и изгнать сомнения из их сердец. Честь представлять церковь в прямом противостоянии с адом выпадает не часто, — Глазиус наморщил валун крутого лба и поджал губы. Ему не понравился вопрос Богомила, в нём он усматривал сомнение.

— Да будет так. — Богомил поклонился в ноги, выражая покорность и развеивая показным смирением последние сомнения настоятеля.

Крестьянский обоз возвращался налегке. Помощь церкви бескорыстна, но забывать о благодарности не стоит. Половину продуктов простолюдины продали, а другой половиной наполнили кладовые монастыря, обеспечив монахов мукой, мёдом, сушёной рыбой, овощами, салом на несколько месяцев вперёд. По мере продвижения на юг и приближения Куличей от обоза отделялись по несколько телег у каждой деревни. На подъезде к Скоблянке они столкнулись с другим обозом, въезжающим в деревню со стороны главного города области — Сахарной Головы.

Богомил ехал на коне и заприметил его первым, а за ним заметили и остальные. Староста Ус, остановив первую подводу, сойдя с телеги, всматривался в подъезжающих односельчан. Возглавлял обоз конный воин. Если Богомил предпочитал держаться сбоку от обоза, то воин ехал впереди. По выбритым вискам и длинным волосам монах признал в воине представителя ордена Воли. Хитрые мужики подстраховались и отправили сразу два посольства на поклон за помощью и вместо одного получили двух защитников. Подъехав достаточно близко, гордо сидевший в седле воин (по манере держать себя — выходец из аристократов, и ранее владеющий титулом никак не меньшим, чем граф), окинув взглядом монаха, поприветствовал его:

— Добрый день, святой отец. — Воин хмыкнул. — Всегда рад видеть монаха церкви Распятого Мученика. Моё почтение.

— И тебе привет, — Богомил осеняет рыцаря крестным знамением.

— Моё имя Светомир, — представился воин.

— Богомил.

— Вижу, мужички хотят пить из двух кружек сразу. — Светомир посмотрел на старосту. Тот поклонился.

— Ваша светлость, мы просто хотим жить и пахать землю.

Не удостоив ответом Уса, Светомир переключил внимание обратно на монаха:

— Но, может быть, я ошибаюсь?

— Я здесь, чтобы помочь этим добрым людям избавиться от нечисти, загнав её обратно в ад, где ей и место.

— Какое совпадение! — сделав по скоморошьи удивлённое лицо, воскликнул Светомир. — Я точно по такой же причине приглашён сюда. Правда, этой поездки могло и не быть, если бы не мои поиски и не решение ордена.

— Что вы имеете в виду? — проявил вежливое любопытство монах.

— Неделю назад у наместника пропала тринадцатилетняя дочь. Его любимая Лапаника. Единственный ребёнок в семье. На орден возложили обязанность поисков. Через день к нам приехали мужики и, заявив о похищениях детей, попросили покровительства. Совпадение? Не уверен, возможно, но нужно проверить. В ночь, когда пропала Лапаника, слуги видели в саду тени. Их слова совпадали с рассказами крестьян. Вывод о том, что волна краж докатилась и до Сахарной Головы, сделать не сложно. Всё лежит на поверхности. Ночь, дети, чёрные тени, пропажи.

Светомир замолчал, он рассматривал, ощупывал жилистого плечистого монаха внимательными зелёными глазами. Не удовлетворившись внешним осмотром, он спросил:

— Батюшка, что-то я не вижу, чтобы вы обременяли себя доспехами и оружием.

— Моё оружие — слово, сын мой, — вкладывая в каждое слово определённое значение, произнёс Богомил.

— Ага, — Светомир всё же кое-что заметил. — Хотя я вижу выглядывающую из-за вашего седла железную рукоять, судя по ней, кувалды?

— Это? — Богомил указывает пальцем на обмотанную замшей железку, притороченную к седлу. — Это — Креститель.

— Понимаю. — Рыцарь ухмыльнулся. Сам он имел на вооружении кольчугу, стальной нагрудник, два ножа, секиру и меч. Секира весела за спиной, меч — у бедра. Конечно, такая скудность экипировки монаха в нём вызывала иронию. — Перекрестить супостата наотмашь, чтобы уж наверняка. Похвально. По-нашему. — Светомир не насмехался, он шутил. По-хорошему. — Предлагаю союз. Вместе веселее, а? Как вы думаете?

— Я не против. — Монах возвёл очи к небу и перекрестился. — Проведению было угодно свести нас вместе. У меня нет причин противиться воле господа.

На следующий день, рано утром, монах-воин и воин-монах отправились из Скоблянки в путь. Ближе к полудню они добрались до башни-туры. Поднялись на холм, нашли вход в башню. По рассказам старожилов деревни они примерно знали, что их ждёт, поэтому не преминули запастись всем необходимым. Староста, предоставивший им ночлег в своём доме, позаботился о съестных припасах, факелах, горючем масле, верёвках, крюках и прочих мелочах, которые могли понадобиться отважным путешественникам.

Внутри башни было прохладно, даже, пожалуй, холодно и очень влажно. Снаружи буянило жаркое лето, а здесь пахло сырой осенней плесенью и свежевскопанной землёй. Особенно запах земли усиливался у колодца. Светомир заглянул в его жерло и ничего не увидел. Уже на метровой глубине стояла темень, ему даже привиделось, что она жидкая. Он скинул в колодец камешек. Всплеска он не так и дождался, зато через пять секунд услышал отчётливый стук. Колодец был пуст и имел дно, а значит, они в него могли спуститься. Закрепив верёвки, защитники занырнули в колодец. Очутившись внизу, факелы зажигать не стали, дали привыкнуть глазам к темноте. Сделали правильно: то, что сверху казалось непроглядной тьмой, оказалось плотными серыми сумерками. Борцы с нечистью стояли в середине круглого зала с низким куполом. Все стены и потолок покрывали пятна серого пуха, от него-то и исходило слабое свечение и запах, который они почувствовали ещё наверху. Из зала шли лучами, в разные стороны, пять туннелей. Выбирали правый, ведущий на юг.

Шероховатые стены плачут свинцовой росой, изношенные арочные, закопчённые в жирную сажу своды галереи давят страхом близкого обвала. Плесень. Везде ползают мерцающие болотным могильным гноем насекомые — белые черви, жуки, сороконожки. Их много, они хрустят под сапогами мстителей.

Идут молча. Долго. Монах держит кувалду на плече, рыцарь — меч в руке. Светомир опережает Богомила на шаг. Они настороже, поэтому продвигаются вперёд медленно и стараются не шуметь. Но первое нападение они не прозевали лишь благодаря случайности. Миновав очередную арку, монах, шедший последним, споткнулся и на секунду замешкался. Он поддернул рясу и хотел следовать дальше, когда ему на голову упало нечто величиной с фалангу большого пальца ноги и, запутавшись, зашебуршало в волосах. Богомил стряхнул неуклюжего сверчка, предусмотрительно глянув наверх. С потолка посыпались угольщики. До этого момента они, приклеившись спинами к кирпичной кладке, висели на потолке, сомкнув рты, закрыв глаза, а теперь пришли в движение.

— Засада!!! — завопил Богомил.

Между воинами очутились сразу две образины. Они разделили их, а остальные окружили. Светомир пасовать и пугаться всяких чертей не привык, к таким ситуациям его готовили годами. Взмах мечом и первый оскалившейся демон падает с перерезанным горлом, его жёлтое подобие крови выпущено на волю веером брызг рукотворного вулкана. Следующий угольщик изогнулся и поднырнул под меч, ноги выгнулись в обратную сторону, черное тело распласталось, чтобы в следующую секунду, перекрутившись в пояснице, рвануться за лицом рыцаря. Демона встретила железная шишка меча. Удар получился настолько сильным, что угольщику проломило голову. Оружие, освящённое обрядом солнечного света, убивало выкидышей подземного царства с гарантией. Меч, выкованный из небесной стали на хрустальной горе в день летнего солнцестояния и заговорённый именем древнего бога, не произносимым на людях вслух, пугал врагов человека одним своим видом. Правда, здесь в норах зла шустрые демоны продолжали атаковать. Светомир с мечом, как втулка катящегося под крутую гору колеса, провернулся на месте. У него получился манёвр известный, как солнечный круг. Такой финт, как нельзя лучше, подходил к ситуации, когда тебя окружили враги. Ещё один угольщик упал с выпущенными кишками наружу. Остальные демоны разом навалились на Светомира: бой из фазы рубки перешёл в стадию рукопашного мордобоя.

В то же самое время монах Богомил, прижавшись к стенке, отгонял от себя демонов кувалдой и молитвой. Под его лопатками что-то хрустело и трескалось: так могло быть, если бы для опоры он выбрал корку большого пирога. Стены, на вид крепкие, оказались внутри прогнившими и мягкими, как тухлый плавленый сыр Бри. Монах вжимался, а кирпичи крошились, сминались, поддавались, приобретая очертания его тела. Он размахивал кувалдой не просто так, ему удавалось наносить сокрушительные удары. Два угольщика уже были повержены, валяясь у его ног преградой для свободы действий остальных. Один был мёртв, а другой подрагивал, высовывал змеиный язык и выгибал в агонии хребет. Взмах — влажный «чвак», словно монах стал молотобойцем, и макушка угольщика исчезла, загнанная заострённым конусом кувалды, пройдя через череп насквозь, в горло. Поворот — горизонтальный удар. Очередной угольщик заполучил кувалду в челюсть. Кости раздроблены, нижнюю челюсть выбило из салазок, и она повисла на одном хряще. Тычок в грудь навстречу прыгнувшему угольщику — демон со сломанными ребрами, выскочившими наружу, отброшен. Богомил со своей работой справился раньше напарника. Врагов, напавших на него, было меньше, да и спину удалось обезопасить.

Конец ознакомительного фрагмента.