Простые истории

Дарья Манакова, 2020

Небольшие рассказы дополняют друг друга как бусины на цепочке – похожие на те, что собирает главный герой из волшебных артефактов. Пока русалки тащат солнце на дно, темные кейры варят зелье из какао-бобов, а духи леса смикты едят самые спелые фрукты, он бродит по морям, пытается разгадать свою судьбу и, конечно, ищет приключений. Надо ли говорить, что ему всегда удаётся их найти?

Жара и песок

Как-то раз на шумном базаре, где люди вечно трогают тебя за руки и воруют мелочь даже из самых плотных карманов, я затерялся среди чужих. Меня приняли за местного из-за того, что я был слишком сильно одет. Балахон, штаны, несколько слоев рубашек. На юге приезжие ходят голыми, подставляя облезающие плечи раскаленному солнцу. Я же слишком устал с моря, чтобы щеголять конечностями у всех на виду. Не заметил, как вышел на берег в том, в чем кутался всю ночь, обдуваемый ледяными ветрами. Жар песка раскалил мои ступни сквозь сандали настолько, что я серьезно забылся. Горячий воздух обжигал легкие, и я понуро сквозил мимо популярных мест прямо к рынку, где надеялся отыскать нужного мне человека. Приезжих здесь видно издалека: они сверкают глазами, деньгами и надеждами. Сюда съезжаются все любители затерянных кладов, тайных пещер и опасностей. Конечно, ни того, ни другого, ни третьего здесь не найти, если не считать ловких местных, профессионально обманывающих и обирающих до нитки, опасаться здесь нечего. Зато можно вдоволь насладится диковинкой: обжигающем кости песком, на котором плавятся пальцы ног. Весело и с шумом приезжие бегают по нему, а потом еще с большей радостью возвращаются в море к своим парусам. Надо ли говорить, насколько сильно я хотел вернуться к своим?

Тем не менее, укрывшись с головой в балахон от обезумевшего солнца, я продолжал путь. Мимо сотни тел вглубь шума, криков, уговоров, стрекота обезьян и треска птиц я плечами не глядя проминал себе дорогу, пока не обнаружил, что толпа куда-то исчезла. Гулкая улица осталась позади, а я стоял рядом с группой местных, перекладывающих из руки в руку что-то красно-оранжевое. Я аккуратно приподнял капюшон балахона и подошёл ближе, чтобы не было видно моего лица. Люди направились к узкому проходу между пустынных домов, я последовал за ними. Мы долго шли аккуратной группой — человек 6-7, не больше. Я старался запомнить повороты, глядя себе под ноги, потому как не решался поднять голову и оглядеться, я знал, что меня случайно приняли за своего. Через минут 20 моя группа остановилась, я не успел сдержать дистанцию и налетел на одного из них, наши капюшоны упали, мы встретились глазами, у него из рук выпал спелый апельсин. «Чужак», — закричал он, яростно запутываясь губами в своих чёрных усах, и меня быстро обступили со всех сторон. На меня накинули мой же балахон так, чтобы закрыть лицо и, кажется, даже задушить. Через пару минут я выключился от нехватки кислорода. Жара и так слишком долго ждала, когда же я сдамся.

Когда в следующий раз я открыл глаза, балахона на мне не было, а горячее солнце нагревало мне грудь до спелой малины. Солнце садилось и становилось песочно-красного цвета. Воздух был еще жарче и гуще, чем прежде. «Он проснулся», — услышал я позади неприятный голос. «Иди, зови его», — один из незнакомцев ловко проскользнул в дом, будто пролетев над землей. Я слышал шёпот. Солнце слепило в глаза, и у меня не было возможности рассмотреть окружение, но я чувствовал под ногами песок и бетон, а позади меня люди, видимо, сидели, судя по звукам, которые они издавали, когда приходилось вставать. Думаю, над ними также был навес, я слышал, как он легко хлопает от горячего ветра. Южный воздух раскалён настолько, что считается отдельным видом ветра. Из-за его густоты он не может мешаться со сквозняками с морей или других стран. В нем не выживают северные ветра, они разворачиваются, стоит только дойти до упругой заслонки и увидеть раскалённый песок. А потому здесь мне никто не подсказывал, никто не шептал в уши ответы, и я чувствовал себя совершенно одним. Похожее чувство было лишь раз — когда я пил шоколад в доме у кейры Ноки. Но если тогда действие шоколада заканчивалось, то здесь меня все больше сдавливала по бокам чужая земля с бесконечной песчаной сушей.

В проеме дома появился высокий человек с невероятно широкими плечами, казалось, они могут вот-вот застрять в косяке. Он наклонил голову, разглядывая меня. Его фигура едва различима была из-за солнца, что было мне прямо в глаза. «Кто ты?», — человек говорил спокойно, но не без интереса. Я не знал, что надо на такое ответить: назвать своё имя или прозвище, сказать, зачем я прибыл, или соврать? Что может спасти меня здесь — в месте, в котором ни одна сила природы не знает меня и не может меня защитить. Я молчал. Человек подошёл ближе, но все еще стоял в паре метров от меня, привязанному к стулу. Я потирал руки, ощупывал веревку, она царапала мою кожу и была очень колючей и тоже горячей, как и все вокруг. Ему поднесли мой балахон и что-то шепнули на ухо. Человек ощупал его и достал из кармана апельсин, что дала мне Лита. Он повертел его в руках, посмотрел, как солнце бликует на кожуре, будто это что-то ему говорило, и понюхал, а потом резко отдернул руку и оставил её прямо перед собой. «Откуда у тебя это?!», — не то спрашивая, не то восклицая произнёс человек. Я сощурил глаза и постарался его разглядеть. На руке, что нежно, но уверенно, держала мой апельсин, я увидел длинные тёмные ногти, его загорелое тело было настолько коричневым, что отдавало холодной синевой. Я не верил своим глазам. «Так ты… Джинн?, — глаза пульсировали от солнечного ожога, но уловили его вскинутую от удивления бровь, — Серебряная Хельга рассказала мне о вашем секрете, что приснился ей однажды ночью, и я долгие годы искал того, кто сможет мне его показать. Не знал, что всем заправляет Джинн, но теперь я понимаю, что это логичнее всего». Джинн все еще недоумевал, хоть и делал вид, что все понимает.

Я думал, слова «сон», «секрет» и «Серебряная Хельга» подействуют на него как пароль, но оказалось, что я тоже знал далеко не все. Джинн снова понюхал апельсин и подошёл ко мне еще ближе. Рослый широкий мужчина всем своим видом излучал силу и могущество, за такими хочется идти не глядя, отказавшись от собственных мыслей и слов. За них хочется отдавать в жены своих дочерей, их хочется иметь в правителей, за ними хочется прятаться и скрываться, чувствуя себя в безопасности. «Откуда у тебя это?, — повторил он свой вопрос, — Это не из наших краев. Но я еще не встречал северных апельсинов такой спелости и такого вида». «Мне отдала его смикта Лита. Смикты умеют выращивать самые сочные фрукты на всем белом свете». «Как тебя зовут, говоришь?», — спустя минуту молчания и размышлений спросил Джинн. «Дневной Сын», — я увидел улыбку на его лице. Джинн махнул пальцем с длинным когтем одному из мужчин, что сидели позади меня, и я почувствовал, как кто-то стал развязывать веревки, связывающие мои руки.

«Дневной Сын… Сын дня, сын солнца, что питает наши земли и раскаляет наш волшебный песок. Сын самого магического и мистического светила на свете. Что же ты сразу не сказал? Ты самый желанный гость нашего мира. Не удивительно, что именно у тебя, посланника света, в карманах лежит редкий красный апельсин с косточками из самого золота. Ты правильно сделал, что привёз его сюда, ведь только наш раскалённый воздух способен расплавить их и смешать с мякотью, что на вкус как кусок божества», — заворожённый, я слушал и поглядывал на фрукт у Джинна в руке, стараясь сделать вид, что совсем не удивлён его словам. Мое имя не просто спасло мне жизнь, но и в секунду сделало самым важным гостем на богатейшем пире. Пока солнце садилось, люди Джинна накрывали на стол под шатрами, подносили мне напитки и укрывали голову дорогими тканями. Запахло шафраном и кардамоном, повсюду языками пламени развивались шелка, и с приближением ночи разгоралась музыка — протяжная и чарующая. Я слышал звон монет и треск костров, но не видел их, будто это была песня самой ночи. Я видел алмазы в золотых чашах, видел узоры, рождающиеся тенью и силуэты — не бегущих, нет — парящих над землей людей. Они готовили столы, рассыпали орехи, мололи чёрные зерна и перекатывали сотни апельсинов, подготавливая их к трапезе. Я был околдован этим местом, цветами и запахами, и почти не двигался с места, стараясь впитать в себя все, что я вижу и чувствую, чтобы не забыть.

«Ты готов?», — Джинн выглянул из-за шатра и поманил меня рукой. Я последовал за ним. Выйдя из-под освещенного навеса и пройдя сотню метров по пустыне, я обнаружил, что на улице чёрная-чёрная ночь. Горячая, словно день, она пылала песком-костром, облизывая мне ноги. Мы шли минут десять, пока совсем не скрылись шум и огни трапезы, которую готовили для нас. Мы прошли еще столько же, и остались один на один с пустыней. Я заметил на горизонте еще людей, мы подошли к ним молча и сели в круг, как и они. На горячем песке перед каждым из нас стояла витая железная чаша, по форме напоминающая кувшин, но ручка была у неё длинная и деревянная, смотрящая вбок. Люди рядом слегка шатались, будто под единую мелодию, я увидел, как Джинн закрыл глаза, и повторил за ним. Густой воздух нажал на мои веки и прошёл сквозь них прямо в голову, я услышал ритм. Он зачаровал меня, я стал легко качаться по кругу, когда открыл глаза, обнаружил, что попадаю в такт с остальными. Другие мужчины, а здесь, кажется, не было женщин, сыпали что-то в свою чашу, добавляли воду, наклоняли сосуд и возили его по песку, я повторял, запахло чем-то жженым, но очень приятным. Напиток в чаше поднимался, тогда его поднимали за деревянную ручку, ждали, пока он опустится, и ставили назад. Так несколько раз. Потом переливали его в чашку — густой, чёрный, пахучий и кипящий от песка, который почему-то совершенно не обжигал мне ноги. Через пару минут нам принесли апельсины. В ночи я не видел, но мне показалось, будто их спустили с неба, я лишь почувствовал, как грубая ткань коснулась моего лица и улетела прочь. Мы раскрывали их будто неведомые плоды — разламывая пополам и глотая сок, текущий по рукам и локтям. Мне достался мой апельсин. Я чувствовал вкус золота: медовый и цветочный, как липа. Далее половины мы резали на полукруглые дольки. Оставляли их на тарелке, одну руками разбирали на мякоть и кожуру. Кто-то мякоть съедал, а кто-то убирал назад, к остальным частям апельсина. Но все до единого бросали корку в еще горячую чашку. Нюхали, закрыв глаза, и делали первый глоток. Музыка усиливалась, но никто и не смел подпевать. Горький кисловатый кофе уколол мой язык и нежно разошёлся по нёбу. Я глотнул и пустил яркий запах кофейной цедры в нос. Пряный обильный аромат сшиб бы с ног, если бы я уже не сидел, подтянув колени и мечтательно обхватив их руками. Порция была небольшой. За пару маленьких, но таких ярких глотков я дошёл до гущи — чёрного молотого зерна, что осело на чашке. Я посмотрел на её дно и увидел море. Оно двигалось туда, куда я его наклонял. Приливы, отливы зависели только от меня. Когда я пил этот кофе, все стихии были в моих руках. По крайней мере, мне так казалось.

Ближе к концу трапезы все начинали приходить в себя. Начинались разговоры, а музыка в голове затихала. В какой-то момент Джинн наклонился ко мне и сказал: «Ты знаешь, что мы не умеем исполнять желания, но, надеюсь, сегодня исполнится одно из твоих, — он был как никогда прав, хоть и не знал, что я так долго мечтал о кофе с апельсиновой коркой. Я напряг уши, чтобы услышать, что же он имеет в виду. «После ужина я покажу тебе вход в пещеру, освещаемой горячей луной, которая находится на самом верху вон той горы, — он указал синеватым пальцем с длинным коричневым ногтем куда-то вдаль. Я вгляделся и увидел её невооруженным глазом. — Там ты найдёшь и сможешь забрать себе кое-что редкое и крайне волшебное. Я хочу, чтобы это было именно у тебя». Я перевёл взгляд на Джинна, потом на пещеру, потом снова на него, немного недоумевая. Ведь я видел её даже под тусклым светом Луны, а мы были не далеко от города. Должно быть, толпы приезжих бывают там день за днем. «Ты прав, — сказал он, будто прочитав мои мысли, — днем там всегда кто-то есть, но не ночью. А я знаю, что Дневной Сын может не спать всю ночь, это правда?». «Да, — медленно протянул я, все еще прибывая в недоумении, — Но разве днем там нет того, что ты хочешь, чтобы я забрал? Ты уверен, что приезжие еще не забрали это? Или твои люди, что тоже, кажется, не спят под луной. Если там что-то такое редкое и волшебное, почему оно лежит совершенно нетронутым?». Мне хотелось доверять Джинну, но по его улыбке я не мог понять, поставил ли я его своими вопросами в тупик. Он огляделся по сторонам, наблюдая исподлобья за тем, подслушивает ли кто наш разговор, а потом аккуратно засунул длинные чёрные ногти себе куда-то между тканей балахона в районе груди. Он вынул оттуда золотой ключ с ярким желтым камнем посередине головки. «Оно до сих пор там, потому что открыть его может только это. И я отдаю его тебе. Само солнце доверило мне его однажды, и, кажется, я понял, кому я должен его передать. Ты выпил с нами нашего зачарованного напитка, а значит, ты теперь один из нас», — он шептал искренне, нежно, самозабвенно. Мы чувствовали себя частью огромного замысла. Я радостно и с предвкушением размышлял, когда лучше отправиться в поисках клада, и сколько ещё суждено мне остаться здесь, среди жарких песков. Сколько еще чашек кофе с апельсиновой коркой я успею выпить, и будет ли следующая так же прекрасна, как эта. Я улыбался, мы с Джинном глядели друг другу в глаза, я протянул руку и получил от него свой ключ. Ноги перестали чувствовать тепло. Магия на фоне обжигающего песка казалась прохладной. «Эх, надеюсь, мы еще встретимся, Джинн», — сказал я, медленно исчезая и растворяясь в ночи.