Обратная сторона города N. Дикая охота

Дарья Заровная, 2023

Добро пожаловать в город N! Город разрушенных судеб с построенными на костях домами, притягивающий негодяев со всех окраин страны. Некоторые жители считают его городом тьмы. Некоторые – своим домом: продажные полицейские, наркоторговцы, проститутки и бандиты, царствующие по ночам. Тут трудно выжить. Ради достижения собственных целей здесь не боятся испачкать руки. Ни одна дорога города N не ведёт в рай, но здесь ты найдёшь всё что угодно…Эта история началась двадцать шестого октября. День, когда четверо друзей были втянуты в круговорот событий, поставивший их перед нелегким выбором. День, когда невинная девушка столкнулась с последствиями своих действий. Теперь ей предстоит встретиться со страхами лицом к лицу, чтобы выяснить кто выйдет победителем.

Глава 5. Детство, отрочество юность

«Чувство это было похоже на воспоминание; но воспоминание чего? казалось, что вспоминаешь то, чего никогда не было»

Л. Н. Толстой «Детство, отрочество, юность»

Жизнь — временной отрезок, начинающийся с момента рождения и заканчивающийся смертью. Короткая вспышка для мировой истории — и целая вселенная для человека, где он любит, надеется и верит.

Вся эта вселенная состоит из воспоминаний. Они бывают разными: яркими и солнечными, которыми человек дорожит, или мрачными и холодными, которые доводят до отчаяния, но служат уроком в будущем, и забыть их не получается ни у кого. Так устроена жизнь, и она чаще всего бывает несправедлива. Не зная такого понятия, как сострадание, она изводит своих жертв, то кидая их в пучину страдания, то давая передышку в моментах счастья. Американские горки — вот на что похожи её игры, когда человек, ожидая скорую гибель, цепляется за поручень, молясь о том, чтобы всё это поскорее закончилось.

Спектакль начинается с рождения. Открывается занавес, и на сцену выходит кукловод со своими марионетками. Жизнь ставит этот спектакль себе на потеху. Здесь она сценарист. Здесь она режиссёр. Спорить с ней бессмысленно. И как бы человек ни старался идти против системы, под натиском судьбы он сдаётся. Ему не дано контролировать собственную жизнь, ведь в любой момент она обрывает тонкие нити, отправляя куклу в небытие. Поклон, занавес и бурные аплодисменты.

Дине всегда казалось, что она любимая кукла в спектакле Жизни. Таких, как она, было много, но, когда человек живёт среди счастливых и довольных жизнью людей, он невольно выделяет себя как самого несчастного. Насмешка судьбы — по-другому Дина не могла объяснить происходящие в её жизни события. Она до последнего надеялась не то чтобы на счастливый финал, но хотя бы на менее болезненный. Не такой мрачный. Не такой мучительный.

Вечная смена декораций превратилась в чёрную дыру, забравшую всё хорошее и плохое. И Дина будто парила в невесомости, спокойно дышала и радовалась тому, что вот он, конец гнусной жизни, пока хозяйка всего сущего не снизошла до неё и не поставила записанное на плёнку представление.

Дина задыхалась, пыталась схватиться за что-нибудь тонкими пальцами, но вокруг была лишь пустота. Бесконечная, забирающая надежду найти какую-либо опору, с которой было бы намного легче. Когда человек за что-то держится, то весь тот груз, что давит свыше, переносится на то «другое», а не на него. Но когда человек один, то он слышит, как под натиском этого груза ломаются его кости, чувствует, как больше не может пошевелиться, и пропадает всё, кроме его собственного сознания. Он понимает, в какой ситуации находится, но не может ничего с этим сделать.

Так и Дина смотрела на этого мужчину с безумными глазами и уродливой улыбкой, но не могла уйти. Она знала, что будет дальше, но не могла дать отпор. Этот кошмар девушка выучила наизусть, но каждый раз переживать его становилось всё невыносимее.

Его руки обвивались вокруг её шеи. Становилось труднее дышать. Дина хотела скинуть их с себя и отползти подальше, но перед глазами всё расплывалось, и сознание потихоньку покидало тело.

— Не надо!

Дина кричала из последних сил, надрывая голосовые связки, но вокруг стояла оглушительная тишина. Этот голос был в её голове. Впервые в жизни она чувствовала себя настолько беспомощной.

Что-то холодное прикоснулось к её лицу. Взмах — и там, где только что ощущался холод, струйкой потекла тёплая жидкость. Безумец рассмеялся. Он облизнул губы, а после его шершавый язык оставил мокрую дорожку на лице девушки.

Край был достигнут, и, чтобы хоть как-то унять свою боль, облегчить муки, она снова попыталась закричать. Этот вопль заполнил пустоту, заглушил даже безумный смех мужчины и напугал её саму сильнее, чем обладателя голубых глаз напротив; радужки были почти не видны за расширенными зрачками.

Взмах кулака. Удар. Мучитель не смеялся только по одной причине: его раздражал крик. Лицо изуродовалось от злости, и он больше не выглядел безумцем; челюсть стала выделяться от напряжения, а глаза смотрели в одну точку, испепеляя девушку взглядом. Он остановился, только когда рот его жертвы переполнился кровью и она попыталась её откашлять, чтобы не захлебнуться. Мужчина отшатнулся от тела как ошпаренный. На смену гневу вновь пришло веселье. Ему нравилось наблюдать за тем, как Дина корчится от боли, поэтому, насладившись видом, он снова начал резать её тело и душить, отбирая последний кислород.

Дина помнила, как молилась. Она вспомнила все молитвы, которые знала, но либо нужно было молиться вслух, либо у богов было отвратительное чувство юмора и им нравилось наблюдать за мучениями, что испытывала девушка. Они будто бы смотрели на жертвоприношение и радостно потирали руки, предвкушая, как примут в дар её душу. Зачем им грязная душа? Она не понимала богов, но смирилась с тем, что у таких людей, как она, не может быть другого конца.

После резкого спуска вниз механизм горки медленно поднимал Дину наверх. Одно мгновение, а потом снова кошмар, длившийся годами, — Жизнь предвкушала этот момент. Это была отправная точка в мир воспоминаний, и аттракцион набирал скорость.

Декорации сменялись одна за другой, будто кто-то поставил кассету на перемотку. Она пыталась зацепиться глазами хоть за что-то, но голова кружилась от переизбытка яркости, а в скором времени её и вовсе ослепил свет. Она не хотела быть мотыльком, который ищет свою погибель в ярких кострах, но Жизнь не спрашивала её мнения.

На первый взгляд у Дины была обычная семья, а сама она ничем не отличалась от своих ровесников: послушный ребёнок, училась в школе на отлично, была активисткой и гордостью преподавательского состава. Отец судья, а мать домохозяйка — они были примером для подражания в их маленьком городе, а большое количество друзей породило такое же количество завистников. Но родителей Дины это мало волновало. Они пытались дать своему ребёнку всё самое лучшее, и единственная в семье дочь боялась разочаровать дорогих сердцу людей.

Но школьное время было не таким радужным, как могло показаться. Дина ненавидела школу. Ей действительно нравилось учиться, ходить в кружки и угождать всем, как учила мама, но одноклассники невзлюбили её с первого дня учёбы…

Марина Иннокентьевна — мама Дины — всегда настаивала на том, чтобы дочь поступила в городскую гимназию; отец, напротив, не хотел, чтобы их дочь в столь раннем возрасте была сильно загружена учебой, и настоял на обычной средней школе в непосредственной близости от их дома. Последнее слово осталось за главой семьи. Так Дина стала учиться среди обычных детей, чьи родители не выделялись чем-то выдающимся, в отличие от её отца.

Когда ребята из класса узнали, чья она дочь, их интерес к ней возрос, но был он неправильным. Девочку постоянно дергали за косички, обзывали зазнайкой — о друзьях в младшей школе не было и речи. Дина не понимала, чем заслужила такое отношение, и от этого становилось обидно. Всё чаще она стала запираться на переменах в туалете и плакать, из-за чего прицепилось ещё одно обидное прозвище — «плакса». Когда о травле узнали преподаватели, то заставили учеников извиниться перед девочкой, чем усугубили ситуацию.

В тот самый день учебники Дины купались в грязи, а сама она терпела новые насмешки. Урок был усвоен: ябед никто не любит. И с тех пор она начала скрывать ото всех, что происходит в стенах учебного заведения, а сама решила не обращать внимания на злых детей.

Время шло, издёвки становились более изощрёнными. Детские игры закончились так же, как и первый класс, и тогда «добрые» одноклассники подумали, что девочке не хватает домашнего животного, поэтому подкинули ей в рюкзак мёртвую крысу. Дина билась в истерике, выкидывая недалеко от дома всё содержимое рюкзака, чтобы не прикасаться руками к мёртвому, почти разложившемуся пушистому телу. Но и на этот раз жаловаться она не стала. Не хотелось усугублять ситуацию, ведь ябед никто не любит.

В скором времени она привыкла к разной живности у себя в рюкзаке, но отец к такому повороту событий не был готов. Однажды он забирал её из школы, а выкинуть труп голубя она не успела. И когда он открыл рюкзак, чтобы достать сменную обувь, Дина не знала, что делать и как этот сюрприз объяснить.

— Кто это сделал? — спросил он строго, но Дина молчала. — Послушай, доченька, твоё молчание не идёт тебе на пользу. Скажи имя, и я разберусь завтра в школе.

— Нет, — твёрдо заявила она, топнув ножкой.

— Что значит нет?! — крикнул отец, мгновенно понимая, что зря это сделал. Он боялся, что дочь вот-вот разревётся, но Дина держалась, сжимая кулачки. — Милая, я знаю, что дети бывают жестоки. Твои одноклассники, — он запнулся, подбирая слова. — Они ведь не из хороших семей. Я знаю нескольких ребят из твоего класса, чьи родители очень зависимы от алкоголя… и не только. Знаю ребят, чьим матерям и отцам я лично вынес приговор. Если это творят они, то ты должна мне сказать. Понимаешь?

Глаза Дины расширились от удивления. Теперь она понимала, почему терпит столь отвратительное отношение ребят, но не могла винить в этом отца. Он просто выполнял свою работу. Она приняла решение, что теперь ни за что на свете не расскажет родителям об издевательствах. Подумала, что отец разозлится и отправит детей в тюрьму, а, по её мнению, они этого не заслуживали.

— Это не они, — твёрдо заявила девочка. — Я просто поспорила.

— Поспорила?

— Да. Мы играли в «Слабо — не слабо», а я ведь не слабачка. Вот и засунула сбитого голубя в рюкзак. — Дина широко улыбнулась и взяла отца за руку, потянув его в сторону дома. — Нас мама ждёт.

— Милая, ты уверена, что мне стоит доверять твоим словам? — он прищурился, смотря в тёмные глаза своего ребёнка, который никогда не врал. — Ты же знаешь, что ложь всегда выходит наружу?

— Па-ап, — протянула она, — мои одноклассники правда ни при чём. Я обещаю больше так не делать, только, пожалуйста, не говори об этом маме. Она ругаться будет.

— Хорошо, — он потрепал дочь по волосам. — Рот на замок.

Они одновременно выкинули выдуманные ключи и пошли в сторону дома.

Дети не должны платить за деяния своих родителей, и в этом Дина была уверена. Отец был прав: несколько ребят из её класса были из неблагополучных семей, а постоянные приводы в полицию оставили их без кормильцев. Но разве в этом была вина отца Дины? Разве она виновата в том, что её отец живет по закону, а родители одноклассников от него далеки?

Исмаилов Альберт Тигранович — отец Дины — всегда выносил суровый, но справедливый приговор, оставаясь преданным непоколебимым устоям, по которым жил. Этому он учил и дочь. Но жажда справедливости угасла в ней под гнётом непробиваемых одноклассников. В какой-то момент Дина запуталась в собственных мыслях: она понимала, что издевательства терпеть нельзя, но усвоенные за два года младшей школы уроки не давали ей пойти против устоявшейся системы. Всё чаще она хотела быть девочкой из обычной семьи, а не козлом опущения. У неё было два варианта, но она выбрала третий.

Это случилось на третий год младшей школы.

Мать давно заподозрила неладное. Её дочь, любившая куклы и платья, стала отказываться от всего. Стала какой-то замкнутой. И занятия в школе боевых искусств — ещё один тревожный звоночек, но муж её уверил, что Дина познаёт себя, не стоит мешать ребёнку развиваться. Женщина спорить с ним не стала, но не забывала лишний раз намекнуть дочери на то, что девочке так выглядеть нельзя. От подобных замечаний Дина закрывалась в себе ещё больше, понимая, что вот и наступил тот момент, когда она стала разочаровывать родителей.

Наступила весна, но снег только начинал таять, образовывая лужи и непроходимую грязь. Уже полгода Дина ходила на уроки карате, которые помогали только в одном: скрывать синяки от родителей. В этот год её одноклассники обозлились ещё больше, и на место безобидных шалостей пришли настоящие побои. Реальность стала жестокой. Но Дина не сдавалась, ей хотелось доказать всему миру, что она может постоять за себя. Он поняла истину: подобного отношения нельзя допускать. Правда, было слишком поздно.

На тот момент она была слабой, в отличие от мальчиков, учившихся вместе с ней. Но сила бы ей и не помогла, поэтому приходилось терпеть, когда толпа прижимала её к стенке и обыскивала карманы на наличие денег. После таких столкновений и образовывались синяки, а вечный голод девочка запивала водой, не давая понять учителям, что сидит без еды весь учебный день.

Но всё изменилось. Завернув за угол школы, Дина наткнулась на свой класс: озлобленные дети с горящими глазами предвкушали нечто страшное. Самый жирный мальчишка, державший всех ребят под своим контролем, скинул с неё шапку. Два других мальчика стали толкать её в спину, из-за чего Дина упала пластом в снег, не сумев удержать равновесие.

— Ну чё, шпана, накажем судейское отродье? — шепелявя, сказал жирный мальчик.

Толпа завопила: «Бей суку!» Дина накрыла руками голову, но удар ногой пришёлся в живот, выбивая последний кислород из лёгких. Она почувствовала, как её схватили за руки и волосы и поволокли по земле. Лицо обжигал холод, появились маленькие царапинки.

«Что же я скажу маме?» — Это была единственная мысль, крутившаяся в её голове.

Светлая куртка превратилась в грязную тряпку, которой место на помойке, тем более после лужи, в которую её кинули одноклассники. Они решили сделать из неё грязного снеговика. Все вокруг смеялись, показывали пальцами, и лишь Дина молилась, чтобы они наконец замолчали и ушли. Её вытащили из лужи и перевернули на живот.

— Твой папаша посадил моего неделю назад, — начал жирный мальчик. — За это будешь отвечать ты.

Он закричал, нанося удары ногами по разным частям её тела. К нему присоединились и другие мальчики, которые рассказывали не самые лестные вещи о её отце. Дине было всё равно. Она просто хотела, чтобы мучения закончились. Чтобы у кого-нибудь в голове мелькнула мысль о том, что она ни при чём. Она слышала девичьи голоса. Слышала голоса мальчиков. И все кричали одно и то же: «Бей свинью!»

В какой-то момент наступила тишина. В глазах — непроглядная тьма. Она чувствовала только отголоски боли по телу. Уговаривала себя встать. Ей нужно было подняться и бежать домой к маме, где она смогла бы выплакать всю ту боль, что терпела годами. Но вдруг появился голос, который тихо нашёптывал ей: «Слабачка», «Беги к мамочке», «Ты сплошное разочарование для своих родителей», «Ты не заслуживаешь жить».

— Нет! — закричала Дина, на удивление своих одноклассников. — Нет!

— Оно ещё живое, — со смехом в голосе произнёс жирный мальчик. — Эй, куда поползла?

Дина не слышала, о чём он говорит. Дина видела лишь цель — орудие свободы. Она ползла к нему, ощущая, как её пинают, а когда добралась, спрятала под собой, чтобы не подать виду, что задумала что-то. И когда она замерла, её снова перевернули на спину.

— Ты, мелкая тварь! — раздался крик мальчика. — Жри, сука!

Смачный харчок оказался на её лице. Все снова засмеялись. Это был предел терпения Дины. Несмотря на боль и дезориентацию, она поднялась на ноги, сжимая в руках камень, до которого так старательно ползла. Гнев в её глазах заставил мальчика отшатнуться. Она наступала, он отступал, и потерявшая самообладания девочка кинулась на него, нанося удар прямо в лоб. Он пытался её откинуть, но она снова и снова бросалась и била камнем, пока мальчик не упал. Сев сверху, Дина взяла его за волосы и продолжала бить его о землю, пока он не обмяк в её руках, как тряпичная кукла.

На неё тут же кинулась толпа, еле отошедшая от транса. Дина пыталась отбиться, но их было слишком много. Они были сильнее, чем щуплая девочка с камнем в руках. А когда послышались голоса взрослых, она потеряла сознание.

— Альберт, что же нам теперь делать? Господи, а что скажут о нас люди? Это же такой позор!

— Марина, какая к чёрту разница, что скажут о нас люди? Нашу дочь избила шпана, а ты не о её здоровье беспокоишься, а о том, что подумают какие-то там люди!

— Хочешь сказать, я плохая мать? Я ведь говорила, что мне не нравится её внешний вид. Я ведь говорила, чтобы ты сходил в школу и узнал, что происходит. А теперь мы узнаём, что её травили одноклассники три года. Господи, три года они её…

— Прекрати, — перебил отец. — Ты не плохая мать, а вот я отец никудышный. Знал же с самого начала, но Дина, она ведь никогда ни о чём не говорит. Всегда улыбается. Виду не подаёт. Мы переведём её в другую школу. В гимназию. Ей не место среди этих отбросов. Это всё из-за меня…

— Альберт, — протянула мать, еле скрывая всхлипы. — Это ведь такой позор. Дочь психопатка. Как мы людям в глаза смотреть будем?

— Угомонись! — крикнул отец. — Пойдёт к психологу. И она не психопатка, Марина. Она наша дочь. Уясни это наконец. Я бы этим выродкам ноги повыдёргивал, а ты вопишь о каких-то людях. Наша дочь нуждается в заботе, так что засунь все эти мысли про людей в жопу. И не смей при ней говорить о том событии!

— Альберт!..

В тот момент Дина не спала и отчётливо слышала, как ругались родители. Из-за неё. Она всегда боялась двух вещей: стать разочарованием для родителей — и того, что мама и папа разведутся. Она видела это сотню раз по телевизору, но там никогда не говорили про детей.

«Интересно, куда попадают ненужные дети? — подумала она и тут же ответила себе: — В детский дом».

Дина боялась остаться навсегда одной. А всё из-за того, что не рассказала папе об издевательствах. Теперь её почему-то считали психопаткой. Теперь она была во всём виновата. Её вина в том, что не смогла дать сдачи, потому что потеряла сознание. Она стала разочарованием для родителей.

— Девочка моя, спишь? — в темноте раздался голос мамы.

— Нет, мамочка.

Она присела на кровать, дотрагиваясь до свежих синяков. Её глаза наполнились слезами, но Дина не хотела, чтобы мама плакала. Ей нельзя было плакать. Ведь там, у неё под сердцем, жила маленькая сестрёнка, появление которой девочка загадала на Новый год. Беременным нельзя нервничать — так говорили по телевизору.

— Мамочка, я ведь болею? — Женщина внимательно посмотрела на дочь. — Я слышала, как говорили, что мне надо пойти к врачу. Значит, я болею?

— Не говори ерунды, — строго произнесла мама. — Эти врачи тебе не нужны. Ты вполне здорова.

— Но папа сказал…

— А я говорю, что не надо! А теперь спи.

К психологу Дине пришлось пойти, как бы ни настаивала её мать на обратном. Женщина с аккуратной стрижкой и в круглых очках постоянно с ней разговаривала. Иногда задавала странные вопросы, но в принципе Дине всё нравилось. Детский психолог — так она себя называла, хотя девочка не понимала, почему эту женщину называют врачом. Она не ставила уколы, не давала таблетки, у неё был лишь блокнот, в котором постоянно велись записи.

— Ты помнишь, что случилось в апреле?

— Вы уже спрашивали, — резко ответила Дина. — Мои одноклассники напали на меня из-за того, что папа посадил их родителей.

— Да, но ты помнишь, что было потом?

— Нет.

— Твой папа сказал, что ты избила мальчика. Ты помнишь об этом?

— Я такого не делала, — она тут же осеклась. — Я такого не помню.

— Вот как. А часто бывает такое, что ты что-то забываешь? Какие-то яркие события своей жизни. Эмоциональные потрясения.

— Как это? Эмоцио… потрясения? У меня хорошая память. Я всё помню.

После нескольких сессий врач-психолог вынесла диагноз: приступы агрессии, развитие диссоциативной амнезии. Вспоминая одноклассников и весеннее происшествие, Дина начинала злиться, кричать и скидывать со стола вещи, а потом забывала, будто этого не было. Так её посадили на таблетки и терапию, против которых выступала мать.

Договорившись с главным врачом поликлиники, Марина Иннокентьевна навсегда стерла заболевание из истории болезни дочери. Она не могла смириться с подобным диагнозом. Страшно было признаться самой себе, но на неё давили подруги, интересующиеся здоровьем Дины, а долго врать она просто не могла. И если у отца была возможность отправить подобных приятелей далеко и надолго, то мать чересчур много внимания уделяла общественному мнению.

Шли годы, и Дина пыталась быть нормальной. В новой школе у неё появились друзья, но были и те, кто хотел унизить девочку. Зная правила выживания в подобном обществе, она решила больше не быть жертвой и давала отпор.

Одноклассница Юля стала первой. Дина помнила грязные приёмы своих бывших одноклассников и вылила обидчице под стул яблочный сок.

— О боже, Юля, можно же отпроситься в туалет! — завопила Дина прямо на уроке.

Класс рассмеялся, а одноклассница забилась в истерике. Такой инцидент не прошёл мимо классного руководителя, и в этот же день Альберта Тиграновича вызвали в школу. Дина видела разочарование в глазах отца — большего наказания и не требовалось. С того дня он всё чаще читал ей лекции о приемлемом поведении, а Дина не хотела его слушать. Они стали всё больше отдаляться друг от друга.

В школе она стала аккуратнее. Завоевала доверие учителей, имела блестящую репутацию среди одноклассников и пускала пыль в глаза родителям своей хорошей учёбой и поведением. На деле маленькая компания, созданная Диной, терроризировала школу, и каждого, кто шёл против неё, ждала расправа.

— Это что? — Подойдя к однокласснице, она кончиками пальцев подняла подол юбки, такой же, как и у неё. — Думаешь, имеешь право носить что-то подобное? Сними!

— П-прости, — произнесла девушка, заикаясь от страха. — Я больше так не буду.

— Сними либо проваливай. Иначе я на тебе её порву.

Дина уяснила правило: бей первой, пока тебя не ударили. Теперь главной стервой школы стала она.

До четырнадцати лет Дина была близка с семьёй. Любила сестру, слушалась маму и пыталась сохранить ту особенную дружбу с отцом, в котором видела воина и защитника. Он тянулся к ней изо всех сил, но у Дины до сих пор перед глазами стоял тот разочарованный взгляд. Всё чаще разговоры между отцом и дочерью становились лекциями о поведении, и в какой-то момент общение с ним потеряло для неё смысл.

У Альберта Тиграновича появилась вторая дочь. Насте было пять лет, и для родителей она стала новой попыткой воспитать кого-то нормального. Дина не могла их винить. Анализируя свою жизнь, она решила больше не мешать родителям и оставалась в стороне, отыгрывать свою роль.

— Дина! — Сестра дёргала ее за руку. — Быстрее, Дина.

Она стояла около зеркала и не верила своим глазам. Какая-то плохая подделка смотрела на неё: белый сарафан, заплетённые волосы и эта приторно-сладкая улыбка, фальшь которой чувствовалась за версту, а Настя продолжала кружиться вокруг, смотря на неё самыми чистыми и любящими глазами. В такие моменты Дина была готова отдать всё, чтобы её любимая девочка никогда не столкнулась с ужасами судьбы.

— Девочки, сколько можно? — послышался из прихожей строгий голос мамы. — Мы с папой уйдём без вас. Выходите!

Дина вышла за порог комнаты и грустно улыбнулась родителям. Её отец нервно топал ногой, смотря на часы. Мама заканчивала красить губы помадой персикового цвета, а младшая сестра без устали бегала вокруг неё, радостно крича: «Мы идём в парк. Парк! Парк!» Она очень хотела быть частью этой семьи, но понимала, что не вписывается в рамки.

— Конечно, идём, — отец подхватил сестру на руки, подкидывая её к потолку. — И если наши две мадемуазели поторопятся, то мы проведём в парке больше времени.

— Ма-ам, — протянула девочка, — Дина, давайте быстрее.

Яркий солнечный свет слепил глаза, повсюду росли зелёные деревья и кустарники, слышался доносящийся с аттракционов детский смех, который заполнял каждый уголок парка. В самом центре стоял огромный фонтан, брызги его долетали до прохожих. Младшая сестра схватила её за руку, и они вместе побежали к киоску со сладкой ватой, а следом — родители, не отрывавшие друг от друга взгляда.

— Папа, купи, — показывала Настя на всё, что попадалось ей на глаза. — Ты обещал.

— Настя, животик будет болеть, — строго ответила мама.

— Но папа обещал, — пробубнила девочка, надувая щеки от обиды.

— Марина, я ведь обещал, — улыбаясь, произнёс отец. — Дина, а ты что будешь?

Дина молча пожала плечами, стараясь не встречаться взглядом с отцом. Он всегда на неё смотрел с какой-то тоской, и ей казалось, что это обида за упущенное время. Ей казалось, что, смотря на неё, он видит, насколько испортилась его дочь, что нет в ней больше той душевной чистоты и жажды справедливости, как когда-то в детстве.

В этот день они с сестрой прокатились на всех аттракционах, ели сладости и звонко смеялись, словно кто-то подарил им второе дыхание. Родители не могли оторвать глаз от своих прекрасных дочерей и, заканчивая прогулку, решили сделать снимок на память. Это был их последний семейный портрет.

В тот вечер Дина в последний раз лежала на коленках матери. Она и не заметила, как заснула. Делала так, сколько себя помнила. Потом отец в последний раз отнёс её в кровать, поцеловал на прощание в лоб.

— Ты моё главное сокровище, — прошептал он ей на ухо. А возможно, девушке это приснилось. Правды она никогда не узнает.

На смену семье пришли друзья и подростковый бунт, которой Дина старалась спрятать от глаз родителей.

Для матери было хорошим знаком, что у Дины появились друзья. В четырнадцать лет она всё чаще стала уходить на ночёвки к подругам. Мама не возражала, но отец каждый раз добавлял: «Помни, у каждого действия есть последствия. За всё в этой жизни придётся платить, и чем сильнее твой проступок, тем больше за него цена».

Дина не обращала на это внимания. Откуда старому судье знать, что скрывает его дочь? Они давно перестали разговаривать по душам. Дина была примером законопослушного гражданина и любящей дочери в пределах дома. То, что было на улице, — оставалось тайной под тысячей замков.

— Сегодня у Ярика вечеринка, — сказала девушка в короткой юбке и разноцветном топе. — Можем взять бухла и зарулить туда.

— Ярик — тупая малолетка, — ответила Дина. — Есть варик со студентами. В принципе, можем сходить на две пати. Ночь длинная.

И, на свой страх и риск, о котором не задумывались девочки-подростки, они отправились к студентам. Взрослые мальчики не задавали лишних вопросов. Они спаивали их, надеясь на продолжение, не спрашивая о возрасте.

— Детка, ты не против уединиться? — спросил долговязый пьяный парень у Дины.

— Отвали!

Она показала ему средний палец и собиралась уйти к подругам, но парень и не думал останавливаться. Он схватил её за руку, приближая к себе. Второй рукой потрогал её бедра под юбкой.

— А я люблю дерзких сучек.

И в Дине снова проснулось всепоглощающее нечто. Она не контролировала свои движения. Схватив бутылку со стола, разбила её о голову парня, злобно ухмыляясь. Он упал на пол, потеряв сознание.

— Как тебе такая дерзость, уёбок?

В квартире начался хаос; девочки ушли, оставив за собой последнее слово. Им было по четырнадцать лет, и никто в здравом уме не заявил бы в полицию. А Дина забыла о том, из-за чего именно они вынужденно ушли с вечеринки.

Жить в родном городе ей наскучило. Пришло время покорять новые вершины. Вершины новые — привычки старые. По окончании школы она решила поступить в технологический университет, находящийся за сотню километров от родителей. Большой город — большие возможности. И родители её поддержали. Шумное застолье, наставления и переезд туда, где её больше не смогут контролировать.

Дина всё реже приезжала домой и всё чаще загуливалась в местных барах. Она хорошо училась, чтобы не вызвать подозрения у родителей. Жаловалась на отсутствие свободного времени и постоянно кормила их обещаниями, что скоро приедет. На деле же она сама потерялась во всей этой лжи, во всех мужчинах, что ошивались около неё. Так прошёл первый учебный год.

Первый день лета она запомнила на всю оставшуюся жизнь. Телефон разрывался от звонков, на которые Дина не хотела отвечать. И всё же спустя час она взяла трубку. Звонила соседка, которая на грани истерики сообщила, что у Дины больше нет семьи.

— Э-это шу-шутка? — дрожащим голосом просила девушка.

— Дина, тебе надо срочно приехать.

Она отправилась первым же рейсом. Домой было не попасть. Квартира была опечатана, а она билась в истерике и просила, нет, умоляла пропустить её внутрь. Не было слёз, лишь непонимание происходящего.

В полицейском участке Дина слушала подробный рассказ, но не улавливала его сути. «За что?» — единственный вопрос, на который не было ответа.

— Десять лет назад судья Исмаилов Альберт Тигранович вынес приговор по делу об изнасиловании. Несовершеннолетняя девочка в состоянии алкогольного опьянения находилась в квартире подозреваемого Игнатова Семёна. Он воспользовался её состоянием, и произошёл половой акт, на который потерпевшая согласия не давала, — монотонно рассказывал следователь, старый друг её отца.

— При чём здесь моя семья? — отчеканила Дина каждое слово.

— Дело в том, что ему дали десять лет. Твой отец вынес приговор. С насильниками в тюрьме, — он остановился, подбирая слова. — В общем, он решил отомстить, потому что вину свою не признавал. Я вёл то дело и помню, как он кричал в зале суда, что не виноват и девочка пришла к нему сама. Но твой отец был непоколебим, да и улики все указывали на него. Вчера вечером он проник в вашу квартиру и…

Следователь тяжело вздохнул, не желая продолжать. Дина не сводила с него яростных глаз. Каждый её жест кричал о том, что она хочет знать правду.

— Дина, слушай, тебе стоит отдохнуть. Я думаю, что на твоём здоровье подробности этой трагедии плохо отразятся. Все мы помним…

— Мне всё равно! — закричала девушка. — Я хочу знать, что произошло с моими родителями! С моей сестрой! Немедленно!

Допрос проводился под запись. Мужчина не отрицал своей вины, наоборот, рассказывал, смакуя каждое слово. Дина видела всё будто наяву, ведь он не только рассказывал, но и показывал, где и как убил её семью.

Это была глубокая ночь. Родители спали в своей комнате, не подозревая, что замок на входной двери взламывают. Мужчина точно знал, куда ему идти. Осторожно открыв дверь, он достал нож из кармана. Подумал, кого убить первым. Ему хотелось, чтобы судья наблюдал, как умирает его жена, но он понимал, что тогда ему не убежать, поэтому первым делом перерезал горло ему. Женщина проснулась, но не успела сказать и слова, как он зажал ей рот и убил точно таким же способом. Его возбудила эта месть. Он чувствовал, как в штанах стало тесно от кровавой картины прямо перед глазами. Хотелось выпустить пар, но он знал, что так оставит следы. Поэтому сделал фотографию на память.

Выходя из комнаты, мужчина и не подозревал, о том, что в квартире мог быть кто-то ещё. У Насти был чуткий сон. Она всегда боялась спать одна, а после отъезда старшей сестры её и вовсе мучали кошмары. Она услышала шорох и вышла из комнаты.

Увидев перед собой прекрасное маленькое создание, он сам себе не поверил. Глаза нездорово заблестели. Он шагнул вперёд, а девочка боялась пошевелиться. Лишь спустя мгновение она развернулась и побежала в сторону комнаты, но было уже поздно.

Мужчина схватил её за волосы, опрокидывая на пол. Она пыталась оттолкнуть его своими тоненькими ручками, но в его больной голове уже была картина происходящего. Он разорвал на ребёнке одежду, лапая нежную кожу похотливыми руками. Закрыл её рот рукой и прислушался к глухим всхлипам. Для насильника эта мелодия была всегда самой любимой, что до тюрьмы, что после неё. Долгие десять лет ожиданий стоили того, чтобы сполна насладиться девочкой, чей отец был виноват в его воздержании.

Он испытал облегчение. Двойное убийство и эта девочка пробудили в нём старые воспоминания. Сколько их было, этих малолеток, что велись на смазливую внешность, а потом кричали, что не хотят его. Всё это глупость. Они все желали его. Хотели насладиться им сполна, и он, как благородный рыцарь, исполнял их желания. Он не насильник. Он джинн, только тереть надо не лампу.

Когда он закончил, Настя затихла. Свидетелей оставлять было нельзя. Он подхватил ребёнка на руки и вышел на балкон. Ночь была свежа и прекрасна. Он хотел, чтобы девочка тоже почувствовала, как прекрасен этот мир. Девять этажей — именно такое расстояние преодолела маленькая девочка, освободившись от пыток мучителя за считанные секунды. Жестокая смерть для ни в чём не повинного ребёнка.

Запись остановилась. Он перестал рассказывать, и самодовольная улыбка озарила его лицо. Он убил её семью!

— Ни одна камера в мире не способна воспитать из подонка достойного человека, — подытожил друг семьи. — Дина, я обещаю, он больше не увидит свободы.

— На сколько его посадят? — тихо спросила Дина. — На десять, двадцать или тридцать лет?

— Ему светит пожизненное.

— Ясно…

Дина встала на ватных ногах. Хотела думать, что это лишь кошмар, но жизнь никогда не была к ней милосердна. В этот момент она хотела очутиться во вчерашнем дне. Если бы она могла, то повернула бы время вспять. Никогда бы не покинула родителей. Если бы в тот вечер она была дома, то, возможно, погибла бы, но предупредила родителей о том, что в квартиру проник убийца. Если бы она могла, сестра была бы жива. Если бы…

— Дина, я тебя прошу, не смей ничего с собой делать. Твой отец желал тебе самого лучшего, и он бы не хотел, чтобы с его любимой дочерью что-то случилось.

Дина кивнула. Отец. Она жалела, что перестала ему уделять время. Жалела о том, что они так и не смогли поговорить. Он был прекрасным отцом. Всегда принимал её такой, какая она есть. Всегда давал ей право выбора. А она…

— За всё в этой жизни придётся платить, и чем сильнее твой проступок, тем больше за него цена, — повторила она его слова следователю. — Так за что заплатила я? — Мужчина открыл рот, но Дина его остановила. — Это был риторический вопрос.

До похорон и конца следствия Дина жила у старых знакомых родителей. Они помогли организовать похороны и не трогали её, оставив одну, — переживать горе. Но она не плакала. Представляла, как расчленила бы подонка по частям. Ему было не место в тюрьме. Что это за наказание такое, с личной койкой и трёхразовым питанием? Ей хотелось, чтобы он страдал. Страдал от её рук. Но институт судебного дела решил, что в тюрьме его ждёт наказание куда гуманнее, чем придумала Дина. Она хотела, чтобы его оправдали. Она бы убила его на скамье подсудимых, но суд был закрытым, а у Жизни на этот счёт были свои планы.

Дина продала квартиру родителей, предварительно разнеся её в щепки. Ей было невыносимо находиться там, где её когда-то любили. Там, где эту любовь уничтожили. Она уехала из города, оборвав все связи. Замкнулась в себе. Так было проще жить дальше. Так было проще всё забыть.

Она молила о смерти. Каждую ночь её посещали образы родителей, которые говорили: «Ты должна со всем справиться, как бы ни было трудно». «Мы тебя любим», — добавлял папа.

И вот наконец Смерть нашла своего получателя, но мучала пытками. Иногда к ней приходил грубый мужской голос. «Сатана», — думала Дина. Иногда слышался и женский, мелодичный, переливающийся светом. «Ангел», — подмечала она. А после кошар, где мужчина с безумными глазами и уродливой улыбкой, ей смутно знакомой, выбивал из лёгких последний кислород.

«Небесный суд, — подумала она, вновь находясь в темноте. — Жила как отброс общества — и умерла точно так же».

И она вновь отправилась в кошмар, где вся жизнь проносилась, как скоростной поезд.