Мона Ли. Часть вторая

Дарья Гребенщикова

Мона Ли окажется в центре странных событий, и она победит. Мона Ли взрослеет, и быстрее, чем ей хотелось бы самой. Всему найдется объяснение, но что ждет саму Мону Ли? В конце второй части – точка, но продолжение – следует.

Иллюстратор Марина Дайковская

© Дарья Гребенщикова, 2022

© Марина Дайковская, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-7546-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0056-7547-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Мона Ли сбросила рюкзак, плюхнулась на кровать, не снимая обуви, раскинула руки и лежала так, совершенно расслабившись, ощущая себя, наконец-то! в безопасности. Переведя дух, она села на кровати, расшнуровала кеды, поморщилась, закинула их в угол, туда же полетели носочки, грязная ковбойка и джинсы. Оставшись в трусиках, подошла к высокому зеркалу, перевезенному из Орска — встала на цыпочки, покрутилась, подняла волосы рукой, залюбовалась сама собой. Загар лег ровнехонько, только отпечатался силуэт Ки-Риня — белый единорог на шоколадно-персиковой кожи груди. Довольная собой, Мона села на пол, развязала тесемки, вытащила из тайника сверток. Положила на пол, развернула. Взяла наугад один тугой рулон, старая веревка лопнула сама собой. Послюнявив пальчики, Мона принялась считать «Ильичей» — раз, два, три… в рулоне была тысяча рублей. Мона не поверила себе, пересчитала еще. Тысяча. Рулончиков было девять. Ого! — она даже задохнулась, — ого-го-го! Это же целое состояние! Представить такую уйму денег она даже не могла. Вытащив из рулона сотенную купюру, она опять аккуратно все смотала, перехватила аптечной резинкой рулоны — и тот, который она надорвала в Джанкое, и встала, думая — куда? Куда спрятать? В комнате было мало мебели, стояли до сих пор еще не разобранные коробки и чемоданы с игрушками и каким-то детским барахлом, — туда? Кто еще полезет разбирать ее вещи? Нет. А вдруг? Куда еще? Книжный шкаф — нет. Комодик с её бельем? Нет. Тут в дверь постучали.

— Мона?! Мона, — это был Пал Палыч, — иди обедать, все горячее, я тебя жду. Очень надо, — подумала Мона, сейчас начнет Танечка истерику. Эх, бросить бы ей в лицо тысячу рублей! Вот, сразу бы заткнулась! Пал Палыч опять постучал.

— Иду, пап, — Мона закрутилась по комнате, — иду-иду! Схватив коробку из-под обуви, сунула сверток туда, прикрыла сверху кедами, и пульнула под кровать. Перепрячу, — решила она и вышла из комнаты.

— Пап, — Мона сидела на перилах лестницы, — а можно душ принять, да?

— Можно! О чем ты спрашиваешь? — Пал Палыч махнул в сторону свежевыкрашенной двери, — вот там.

Мона в халатике, с заплетенной косой, чистая, умытая, пахнущая шампунем, вышла на кухню. Она была так хороша и свежа, что Танечка даже поперхнулась.

— Девочки! — Пал Палыч поднял рюмку, — я у вас один. Давайте-ка, поберегите меня, очень вас прошу. Обеих. — И — выпил. Танечка налила себе сухого вина, а к Моне пододвинула бутылку «Буратино». Обед прошел на удивление мирно. Кирилл смотрел на Мону во все глаза, все пытался что-то рассказать, но Таня посмотрела на него так свирепо, что мальчишка замолчал и возил по тарелке котлету. Митя еще спал в коляске, и наступал тихий вечер, и еще качали головками-шапками флоксы, и падали листья с березы, и самолет чертил белую полосу в небе.

Мона с Пал Палычем сидели на скамейке в саду.

— Ну, что теперь? — спросил Пал Палыч, — съемки? школа?

— Пап, ну школа, конечно, — Мона выглядела примерной ученицей, — восьмой класс, экзамены же. Сейчас пока и не зовут никуда, Псоу запускается со сказкой, но там типаж другой, возьмут, наверное, Лену Антонову, сейчас пробы, но точно — возьмут. — Мона выкладывала последние новости, а Пал Палыч остро и мучительно переживал то, что не может задать вопрос о Ларе Марченко, не выдав себя. Мона, почувствовав это, небрежно бросила, что Лара Борисовна сейчас приедет на премьеру «Средство долголетия», и ей, Моне, пришлют пригласительные.

— Пойдем, пап? — Пал Палыч кивнул.

— Ты на Танечку пока внимания не обращай, сказал он тихонько Моне, — она еще развод переживает, но уже все на лад идет.

— Не надоело тебе там сидеть? — послышался голос из окна второго этажа. Танечка, перевесившись через подоконник, смотрела на них, держа в пальцах сигарету, — пап, иди домой, а то Митька проснулся. Мону она будто бы и не заметила. Пал Палыч виновато пожал плечами и пошел домой.

Нет, — сказала себе Мона Ли, — я тут долго не задержусь.

К ужину Мона не спустилась, сказала, что устала и хочет спать. Сразу же после обеда, дождавшись тишины в доме, она поднялась к себе, легла на живот, вытянула коробку из-под кровати, и опять села — думать. Небольшой актерский опыт оказал ей неожиданную помощь — она мысленно прятала деньги и мысленно разыгрывала ситуации, когда кто-то случайно эти деньги находит. Выходило так, что спрятать в доме деньги было некуда! Матрас мог кто-то случайно взять — вдруг гости? Игрушку — если зашить деньги, скажем, в плюшевого мишку — подарить чужому ребенку. Оклеить стену сторублевками, а сверху — обоями? Заметят. Закопать в саду? Засунуть в печку? А если решат погреться? Сверток был объемный, и спрятать его нужно было так, чтобы, в случае опасности, мгновенно забрать деньги из тайника. Мона на съемках наслушалась историй о спрятанных в банках с крупой кольцах и перстнях, о пачках денег в тайнике, сделанном в книге — все это было ненадежно. Устав, она вытащила из коробки с игрушками фотоаппарат в чехле, сам фотоаппарат поставила на полку, а деньги засунула в чехол. А чехол повесила на вешалку у входа. И успокоилась. Спустилась вниз — чистить зубы, и увидела свет на веранде. Подойдя на цыпочках, выглянула — Танечка, подкрашенная, причесанная, сидела в плетеном кресле у столика. Напротив нее расположился старый, лет тридцати пяти, мужчина, самого противного вида. Бухгалтер какой-то, подумала Мона. В очочках, лысый, и какой-то кислый на вид. Он пил вино прямо из горлышка бутылки, а Танечка ненатурально хихикала, и лицо ее было совершенно глупым. Жених, Мона Ли, избалованная вниманием, таких мужчин даже не принимала в расчет и никогда не тратила на них свое обаяние. Понятно, чего Танька так озверела, Мона Ли уже стояла с зубной щеткой во рту, — замуж хочет. Еще тут и этого типа не хватало, для полного веселья. А, впрочем, я все равно сбегу отсюда, мне бы восемь классов окончить, а там можно до института куда-то поступить на работу, хотя бы и костюмером на студию. Жалко Пал Палыча, конечно, они его тут сожрут, а он Лару любит. Но с Марченко у него шансов нет, и мысли опять потекли назад — на студию, и дальше — к Архарову. Мона была уверена на все сто, что он сегодня же вернется, и они помирятся, и они поедут в Москву, в «Дом фильма», или в «Дом музыки», туда — где хорошо, легко, где все будут пожирать ее глазами, а она, в вечернем платье — мимо, мимо… Мона чуть не проглотила щетку. Поеду завтра в Москву, скажу, учебники и тетрадки нужно купить, надо же сотенную разменять, в конце концов? — Встав под холодный душ, она согрелась, и, оставляя мокрые следы узких, изящных ступней на досках пола, поднялась к себе, и блаженно растянулась на кровати.

— Пап? — Мона Ли держала в руке бутерброд с колбасой, стараясь откусывать побольше «Докторской» и поменьше — хлеба, — пап?

— Сядь, и поешь как следует! — Пал Палыч мешал палкой кипятившееся в баке белье, — Мона! Будешь кусочничать, наживешь язву желудка! Твоя бабушка никогда не позволяла мне уйти из дома без плотного завтрака!

— Ой, пап, бабуля у нас была старого режима, сам знаешь! А сейчас у жизни другой ритм! — Пал Палыч покачал головой.

— Пап, я сейчас в Москву поеду, в «Детский мир», мне форму надо, тетрадки, там… ручки…

— Езжай, конечно, — Пал Палыч вытер руки о передник, — тебе, наверное, деньги нужны? Сейчас принесу. — Мона чуть было не сказала — мне ничего не надо, но вовремя прикусила губу. — Ты только не поздно, — крикнул вслед Моне Пал Палыч, — я буду волноваться!

Мона на одной ножке допрыгала до калитки, обернулась, показала Танечке, которая курила в окно, язык и побежала к станции. В электричке она высунула голову в окно, и щурилась от ветра, бьющего в лицо, и махала пролетающим мимо поездам. От Белорусского вокзала она спустилась вниз, завернула в «Дом фильма», раскланялась со знакомыми, улыбаясь белоснежно и безмятежно, выслушивая — ой, Мона, да какая ты стала красавица, Моночка, а вы не согласитесь сняться у меня в дипломном фильме? Мона, позвони Метельскому, у него пробы на «Героя нашего времени»! Ой, Мона, а ты что там, в Артеке устроила? Мне Псоу… Мона, успевшая забыть про Крым, досадливо поморщилась, зашла в кафе, где было накурено так, что лица различить можно было с трудом.

— Мне пирожных и сока, — сказала она буфетчице и протянула сторублевку.

— Ой, Мона, у меня сдачи нет, — девушка в кружевной наколке повертела купюру, — я и не разменяю, а мельче у тебя ничего нет?

— Нет, — Мона протянула руку, — давай, обойдусь без сладкого.

— Нет, зачем же? — вырос за спиной Моны любимец всех женщин, некрасивый красавец Стасов, одетый не хуже голливудского актера, жуир и бонвиван, как он сам говорил о себе. — Ниночка, сколько я должен за удовольствие угостить нашу принцессу?

За столик сели вдвоем, Стасов, поправляя бабочку, целовал ручку Моны, осыпая ее комплиментами, перевивая все это красочным враньем о своих подвигах — обольщал, окутывал, очаровывал. Моне он нравился, вот, с ним бы она снялась! С таким нигде не пропадешь, это тебе не Архаров, с его идиотской ревностью. Сумасшедший просто. И почему он не приехал? И хорошо, что не приехал. Нет, жаль, что не приехал — вот бы Танечка сдохла от зависти, — Мона разговаривала сама с собой, не слушая Стасова.

— Значит, договорились? — Полные губы Стасова сложились сердечком, — я тебя жду?

— И где ты ее ждешь, — над головой Моны склонился Саша Архаров, — Стасов, ты трижды женат, постеснялся бы?

— Александр, — Стасов пригладил волосы, — могу я тебе намекнуть, что ты тоже — на секундочку несколько раз не свободен?

Мона, не дожидаясь, пока разговор пойдет на повышенных тонах, выскользнула из-за стола.

— Мона, — догнал ее Архаров, — Мона…Так! В Детский мир я с тобой не поеду, — орал Архаров ровно через 15 минут, — как ты себе это представляешь? Я тебе буду бантики покупать? Тетрадки? Ты в своем уме?

— Саш, — Мона хохотала, — Саш! Ну, какие бантики? Ну, мне, правда, нужны тетрадки, я ж в школе еще учусь! Я большая девочка!

— Не поеду. Все, — Архаров сел в машину, — давай к Ревазу махнем, в ресторан? Потом мне на «Госфильм» к Давидяну, так… у нас футбол еще, вот — пока я буду у Давидяна, съездишь за своими бантиками, идет? Такси возьмешь, ясно? — И Мона, не в силах сопротивляться прекрасному августовскому дню и серым Архаровским глазам, открыла дверцу машины.