Любовники

Дарья Белова (2024)

— Что будет, когда твоя невеста узнает о нас? — душа скручивается в плотную трубочку от одной только мысли о Юле — его будущей жене. Игнат притянул меня ближе, теснее. В легких не осталось воздуха. Перед глазами летают белые мушки, а мысли, как зонтики одуванчика, унеслись далеко-далеко. — Не волнуйся, Тая, она о нас не узнает. Почему после того, как крылья выросли за спиной от любви, что была между нами сегодня, он их так жестко вырывает? С корнем! Из ран вытекает вся кровь. А вместе с нею и жизнь. Получается, он никогда ее не оставит. У него будет жена, я лишь эпизод. Мы просто любовники.

Глава 8. Тая

Таксист останавливает у высокой многоэтажки перед шлагбаумом. Дальше не проехать. Мне, в общем-то, и не надо.

— Спасибо, — благодарю. Милый дядечка. Ни слова не проронил в пути.

Выхожу и спешным шагом иду к подъезду. Помню, когда Игорь первый раз привез меня к себе. Я, которая всю жизнь прожила в старой хрущевке, смотрела на все разинув рот. Дикая была. Игорь смотрел на меня и смеялся про себя. Мне сейчас так кажется. Потом одел, обул, как ему нравилось. Сделал своей послушной игрушкой, которую не стыдно представить друзьям. Художница — звучит очень высокопарно, под стать его обществу.

Открываю подъезд и взглядом упираюсь в крупную фигуру охранника. Всегда наводили немой ужас на меня. До сих пор в голове не могу уложить, что я такой же житель этого дома, как и все здесь.

Поправочка. БЫЛА жителем этого дома.

Пока не вызвала лифт, быстро строчу сообщение своей знакомой. Мы не тесно дружим, но довольно тепло. И с праздниками всегда поздравляли друг друга. Созваниваемся редко, но никогда не было натянутости в нашем общении.

«Вера, я могу пару ночей провести у тебя?» — пишу и сразу отправляю.

На кнопку лифта жму остервенело. Начинает накатывать дрожь. Морозное дыхание проходится по открытым участкам тела и стягивает.

Я никогда Игоря не боялась, но после вчерашнего разговора я поняла, что совсем его не знаю. Следовательно, и не знаю, что теперь от него ожидать. Неуютно. Я свертываюсь до размера апельсиновой косточки.

«Игорь?» — спрашивает.

Он ей никогда не нравился. Меня возмутило, как тогда Вера отзывалась о нем. Казалось, что она переходит границы, ведь ее мнение мне было неинтересно. А сейчас… дура ты была, Тая.

«Да».

Щеки заливает краской, и она стекает по шее и зоне декольте. Печет в этих места сильно.

«Конечно, приезжай, Тая».

Делаю глубокий вдох. Створки лифта как раз разъехались, когда телефон вырубился у меня в руке. Вовремя, надо сказать.

— Собрать вещи и уйти. Собрать вещи и уйти. — Повторяю себе, учу и в голову вдалбливаю.

В зеркале не узнаю свое отражение. Глаза еще горят неестественным блеском. Их цвет кажется глубже… порочнее. Шея исполосовала мелкими бороздками — последствие трения его щетины. Мне приятны были эти царапины.

Уголки губ подрагивают в подобие улыбки. Вчера казалось в какой-то момент, что совершаю ошибку. Но ровно до той секунды, пока мы не поцеловались. Туман стелился в голове, а тело предательски отзывалось на его умелые касания и ласку.

Он же позвонит? Сердце пронзает спицей при мысли о его звонке.

В замочную скважину попадаю не с первого раза, связка ключей даже падала дважды. Не чувствую пальцев, как и рук в целом. Парализовало от волнения.

— Явилась, — голос заставляет вытянуться по струнке и замереть. Во рту пересохло, даже горло першит.

— Привет, — мямлю.

Соберись, Тая!

— Где шлялась всю ночь?

Понимаю, что он пьян. Это пугает еще больше. Пьяные мужчины вообще вселяют мне страх. Меня опоясывает сдавленное чувство паники. Да я в таком состоянии я вижу его впервые.

— Тебя беспокоит это только сейчас?

— Ты где, блядь, шлялась? — повышает голос. Заставляет вжать голову в плечи и зажмурить глаза.

Он ухватывает взглядом чуть опухшие яркие губы, шею со следами щетины. Опускаю взгляд. Игорь не дурак. Все понял. От этого становится еще страшнее.

Стараюсь дышать. Воздух спертый и тугой, вдох — и легкие киснут. Чувствую себя как в клетке, угол ищу, где бы скрыться. Но знаю — занятие бесполезное.

— Гуляла, — шепчу тихо, не разобрать.

Он двигается на меня крупными шагами, пятками вдавливается в пол, а слышу это как удар молотка о шляпку гвоздя. И больно, будто этот гвоздь в позвоночник вбивают.

— Одна? — странно ухмыляется, бросаю снова ядовитый взгляд на мои губы. Закусываю их из-за искрящихся как провода нервов.

Хочется крикнуть, что нет. Я встретила другого. И ночь с ним провела. И кончала пару раз. Мне так понравилось, что до сих пор тело горит, а на коже его запах как родной воспринимается.

А я молчу. Это же будет провокацией.

— Конечно одна! — бью взглядом по его глазам.

Не увожу их в сторону и принимаю удар. Только стук сердца в голове отдается разрастающимися ударами. Разрывает и глушит. Но сознаваться не собираюсь.

— Пришла зачем?

До меня долетает его слюна. Оседает на щеке. Смахиваю эти капли и недовольно морщусь. Мне противно и чувствую я себя униженной. Так может сделать только Игорь. Одним взглядом, одним словом, одним движением — и ты придавлена его фантомным ботинком.

— Вещи собрать, — разуваюсь и спешно достаю спортивную сумку.

В шкафу много вещей. Окидываю взглядом и вспоминаю, какой наряд и куда надевала, как бережно выбирала платья, носила, потом аккуратно все развешивала. Дорогие ведь, состояние целое стояли. Такое положено беречь.

— Эти вещи покупал тебе я, — раздается над ухом. Меня откидывает назад его алкогольными парами. Желудок сковывает спазмом от накатывающей тошноты. Кожа покрывается холодным потом.

— И ты хочешь оставить их себе?

— Отдавать их тебе нет никакого желания, — ведет плечами. Он облокотился о стену напротив меня и высверливает дыру на моем затылке.

— Тебе-то они зачем? — хочу придать голосу непринужденности и, что уж, безразличности к происходящему. Хотя это далеко не так. Меня сворачивает в трубочку обида от его поступков, слов, даже взглядов.

Любила ведь, правда. Да, он не красавец, да, старше меня. Но подкупил чем-то. Своими долгими речами и обещаниями, получается? Я наивно ему верила и ловила каждое слово.

Провожу ладонью по тканям. Шелк, мягкий хлопок, органза, кашемир… Ладонь покалывает, в носу теряются запахи чистой одежды, кондиционера и шикарной жизни.

Только себя хочется ценить больше, нежели набор тряпок, ровно развешанные по цвету.

— Да и забирай. Можешь следующей лохушке подарить, которая будет закрывать глаза на все твои похождения.

— Дура ты, Тая. Могла бы сейчас в шоколаде быть. А ты… обиженная, принципиальная деревенщина…

Глотаю слезы. Все равно больно все это слышать. Сначала целовал, любил, а потом перочинным ножичком кожу сдирал своими поступками и оскорблениями.

В сумку кидаю самые простые свои вещи. Их то он не будет отбирать? Джинсы, пару кофт, хлопковое нижнее белье. Вроде все… Кажется, я их с собой и привезла год назад.

Драгоценности, дорогая косметика, обувь — все оставляю. Жалко, конечно. Ведь все нравилось, я себе нравилась в этих образах.

Выхожу в коридор. Оглядываться не хочу. Игорь следит за каждым шагом. Я чувствую его горячее, но прогорклое дыхание за спиной и на спине. Волоски дыбом встают и шевелятся.

— Картину свою забери! — приказывает.

Я подарила ее Игорю спустя месяц знакомства. Там пейзаж. Морской берег и набережная. Последнее, что я помню из нашего отпуска с родителями. Море, каменистый берег, много разноцветных вывесок кафе и люди, ходящие парочками.

У меня в голове будто щелчок раздается. Обида трансформируется в злость. Как он смеет? Ведь знает, как дорога мне эта картина, как было приятно ее дарить.

Лучше бы оплеуху влепил, нежели эта брошенная презрительно просьба.

В тот отпуск мы с родителями поехали на автобусе на экскурсию и попали в аварию. Из всех пассажиров выжила только я, потому что папа закрыл меня собой, и еще одна пожилая женщина. Чудом. Мы уцелели чудом.

— Зачем ты так, Игорь? — меня топит злоба, но вместе с тем слезы душат и сдавливают всю грудь колючей проволокой, прокалывая шипами насквозь. Он плюнул в святое для меня воспоминание — последняя счастливая картина для нашей семьи.

— Была бы послушной, ничего бы и не было. Сама виновата.

Подхожу к картине и забираю ее. Руки трясутся и леденеют. Вцепляюсь в золотую рамку так крепко, что суставы хрустят.

— Виноват ты, Игорь. А я… просто ошиблась в тебе.

Разворачиваюсь и трогаю ручку двери.

— Телефон оставь.

Тело вздрагивает и замирает мраморной статуей. Кровь сворачивается, из меня будто весь кислород выбили одним четким ударом.

— Зачем он тебе? В розовом корпусе и с кучей ненужной тебе информации? — мой голос безжизненный, но я стараюсь вдохнуть в него жизнь и легкость из последних сил.

— Ну, когда заработаешь своим трудом, тогда и купишь себе свой.

Ублюдок. Выцарапать бы его глаза и вырвать все жилы. Ненавижу. Ненавижу так сильно сейчас, что это чувство затмевает все остальное. Перед глазами красная пелена, я слышу, как с силой сжимаю челюсти до треска.

Держись, Тая.

Холодными пальцами цепляю разрядившийся телефон и кладу его на обувницу. Взгляд прикован к розовому корпусу стальными цепями.

Переступаю порог квартиры и выдыхаю весь углекислый газ, что уже начал травить меня изнутри.

— Тая, ты еще пожалеешь, что уходишь, — бросает вслед, — я жить тебе спокойно не дам, — скалится. Я вижу его зубы и острые клыки. Он похож сейчас на злого пса, у которого забрали косточку. Глаза такие же бешеные с нездоровым блеском.

Меня мутит от осознания случившегося.

— Пошел ты… — говорю уже закрывшейся двери.

Трусливая Тая…