Китайская кухня. Честные рассказы о жизни в Китае

Дарья Абрамова (2024)

В китайском языке есть иероглиф, имеющий значение «вариться в самой гуще жизни; кипеть в котле живой практики; набираться житейского опыта вне родного дома». Именно этим автор занималась в Китае целых пять лет. Чтобы найти свой путь, ей пришлось как следует изучить китайскую кухню, в переносном смысле — как там все устроено, а в прямом — что съесть, чтобы выжить. В этой книге собраны записи о самых разных особенностях китайской жизни, и конечно, о еде. Но в первую очередь это история о поиске себя в одном из самых населенных городов самой населенной страны в мире. Книга оформлена иллюстрациями Рогнеды Разумовской.

Глава 1. Про изучение китайского, первый визит в Китай и «фонарей» с «кирпичами»

Любое действие человека — это выбор. Поэтому нельзя сказать, что это не я выбирала изучать китайский язык в университете. Китайский мне посоветовала мама, а я выбрала согласиться с тем, что «журналистика — это не перспективная профессия, а иностранный язык всегда прокормит». Это был две тысячи седьмой год, и учить китайский язык казалось очень перспективно. Вот-вот должен был наступить какой-то невероятный прорыв в российско-китайских отношениях, и все вокруг должны были начать работать с китайцами, и китайский должен был стать крайне востребован, и не осталось бы ни одной сферы деятельности, где китайский язык не нужен. Это было почти семнадцать лет назад.

Поэтому окончив школу, я уехала из Магадана в Благовещенск и поступила на факультет иностранных языков в местном педагогическом университете. Мне предстояло изучать китайский, как основной язык, и английский в качестве дополнительного. Тут важно заметить, что до первого дня обучения моих познаний о Китае было чуть-чуть больше, чем, например, об Уганде. Про Уганду я знала только, что она где-то есть. А про Китай, что столица там — Пекин, а люди в Китае говорят по-китайски. И всё. Для вступительных экзаменов китайский мне не требовался, только английский, хотя среди моих будущих одногруппников были и те, кто китайский учил с детства, и ездил туда несчетное количество раз.

Это неудивительно, из Благовещенска до Китая рукой подать — перебраться через реку Амур или Хейлундзян, как его называют китайцы. Летом через реку ходит корабль, а зимой, когда Амур замерзает, ходит пума, что-то вроде большой лодки на резиновой подушке.

Сразу после поступления я отправилась наверстывать недостаток знаний и знакомиться со страной своего будущего. Хейхе был когда-то деревней на границе Китая и России, но с общим экономическим развитием и ростом торговли не только вырос в настоящий город, но и стал главной достопримечательностью для туристов Благовещенска. По приезду в этот славный город Дальнего Востока всем первым делом предлагалось посетить другую страну.

К счастью, мое первое знакомство с Китаем было коротким, мы поехали туда с мамой всего на пару дней. К счастью — потому что я просто не могла там есть. Мне нестерпимо воняло, и вся еда казалась липкой, жирной, кислой и почему-то сладкой. Я ошибочно предполагала, что в Китае вся еда острая. Но все, что я пробовала, оказывалось сладковатым. За остротой нужно ехать специально в какой-нибудь Сычуань, а вот все разновидности сладости в Китае повсюду. Мясо, рыба, салаты и супы, хлеб, йогурт, колбаса из магазинов — все казалось другим, незнакомым и совершенно несъедобным. А ведь я даже в детстве ела так, что на меня радовался весь детский сад. Я до сих пор люблю молочный суп и комочки в манной каше. На второй день нашей поездки я увидела фруктовую лавку и радостно набрала винограда и персиков. Позже в отеле я уныло жевала безвкусные фрукты, которые, какая ирония, наконец-то были несладкими, и думала, что первым делом по возвращению в Благовещенск заберу документы из университета. Мне не понравился Хейхе: сплошные рынки и магазины, шумно, не очень чисто. И все-таки я осталась учиться. Не потому что уже было поздно поступать куда-то еще, у меня просто не было ни малейшего понимания, чем бы я хотела заниматься, если писать — это неперспективно. Так что я с головой нырнула в обучение, не особо размышляя о том, что будет, когда придется выныривать.

«Вам необходимо перестроить речевой аппарат», радостно оповестила нас преподаватель фонетики на первом занятии. Но чтобы что-то перестроить, сперва надо это сломать. От постоянных упражнений на отработку произношения болели голосовые связки и мышцы лица. Я всегда плохо писала от руки, у меня ужасный почерк, и каков же был мой ужас, когда я увидела прописи, как в первом классе, в которых требовалось писать целыми страницами элементы иероглифов. Ох, иероглифы… Кажется, уже в первом семестре мы начали учить их десятками за день. Еще бы, ведь образованный человек в Китае знает не менее пяти тысяч. Именно столько нужно было выучить за время обучения и нам. Кстати, всего насчитывается около восьмидесяти тысяч иероглифов. Тогда на первом курсе я прочла, что самый высокий процент студентов-суицидников наблюдается среди тех, кто учит китайский. «Наверное, ерунда», подумала я. Ко второму курсу, когда мы учили иероглифы уже сотнями в неделю, я подозревала, что это реальная статистика.

Иногда это напоминало реалити-шоу типа «Последнего героя». Вот мы в начале учебы, такие юные, свежие, радуемся каждому новому слову, прилежно отрабатываем разницу в тонах. Спустя год иероглифов становится все больше, а нас все меньше, и все мы носим очки: словари набраны слишком мелким шрифтом. Одногруппники забирали документы один за одним. К третьему курсу осталась ровно половина группы. Но как раз тогда стало проще. Иероглифы перестали издевательски плясать в глазах загадочными закорючками. Мы разговорились, и играли на уроках в «Мафию», обсуждали социальные проблемы типа наркомании, разводов или систему ценностей разных поколений. Потом подоспела китайская литература, которая оказалась совершенно другой литературой, нисколько не напоминающей о привычных нам традициях письма. Учиться было, действительно, интересно.

К тому же, я и спустя многие годы чувствую определенный эффект от изучения китайского, ведь это и впрямь развивает мышление, память, но судя по всему, еще и меняет что-то в устройстве организма. Иначе как объяснить, что уже со второго курса я с удовольствием гоняла в Хейхе на выходных, чтобы поесть. Да, расстояние от ненависти до любви оказалось коротким.

Я и сейчас легко повторю наш стандартный заказ в чифаньке, так называются кафешки от китайского «chifan — есть». Мы брали салат из овощей и арахиса, курицу в кляре, рис с яйцом, пельмешки, мясо в кисло-сладком соусе и чисанчи: гарнир из картофеля, баклажанов и перца. Именно мясо в кисло-сладком соусе — это лакмусовая бумажка, по которой можно определить мою перемену в отношении к Китаю. Равно с той же силой, с которой я не переносила сладость мясных блюд сперва, так же я полюбила хрустящие кусочки свинины, обжаренные в крахмале и сахарном сиропе — гобаожоу¹. Это одно из самых известных блюд кухни северо-востока Китая, и его же часто готовят в китайских ресторанах в России. Забегая вперед, скажу, что далеко не везде в Китае это блюдо можно найти с такой легкостью, как например, в Хабаровске или Владивостоке.

В одну из поездок, гуляя по торговому центру, мы с подругами зашли в местный фуд-корт, куда обычно туристы не ходят, слишком уж непритязательно. Но зато совсем дешево. Я взяла себе тарелку свиных ушей аж красных от перца. Вокруг была куча людей, сесть некуда, поэтому я ела стоя. Вдруг подруга постучала мне по плечу и показала куда-то в сторону. Между столами маленький ребенок справлял малую нужду, его мама придерживала ему курточку сзади. Писал прямо на пол, без горшка. В Китае почти вся одежда для детей до года, а то и двух, продается с разрезами на промежности, именно для того, чтобы в таких случаях, и маме, и ребенку было проще. Им и впрямь было комфортно, как и всем окружающим. Что касается меня, я даже не потеряла аппетит. Доела, запила пепси, и мы пошли дальше. Считай, адаптировалась.

В Хейхе мы ездили «фонарями», такая странная терминология существовала в Благовещенске для нелегального вывоза товаров из приграничной зоны. Для того чтобы привезти из Китая мелкий товар и не платить налоги, местные мелкие предприниматели — их называли «кирпичи» — покупали «фонарям» билеты, и давали по паре сотен юаней, что составляло меньше тысячи рублей по тому курсу. От нас требовалось на обратном пути перенести сумки с товаром через таможню и убедить таможенников, что это все куплено нами для личного пользования. Ключевой момент: товар нужно нести самостоятельно, без помощи «кирпичей», так таможенники скорее поверят, что это твое. Я однажды обнаружила, что мне нужно пронести на себе телевизор больше меня в три раза. А моя подруга как-то убеждала таможенников, что пять газонокосилок это именно то, зачем она ездила в Хейхе.

— Себе, маме, отцу, деду, — перечисляла она.

— А пятую? — издевательски спросил таможенник, который, естественно, был в курсе схемы.

— В подарок.

Почти все мои одногруппницы подрабатывали летом гидами в Китае: возили туристов в санаторное Бодайбо, где делали зубы дешевле, чем в России, помогали покупать шубы под Пекином, организовывали экскурсии в Харбин. Это были не только хорошие деньги, но и возможность попрактиковаться, пообщаться с носителями языка вне университета. Ничего этого я не делала. Сдав очередную сессию, я с облегчением уезжала домой в Магадан и забывала о Китае и китайском языке до следующего семестра. С недоумением я слушала чьи-то планы стать переводчиком китайского языка. Мне никогда этого не хотелось. Кем же я себя видела по окончанию университета? Никаких догадок. Я просто плыла по течению, к своему диплому. И получив его, оказалась там, куда совсем не собиралась: на юге Китае, в одном из крупнейших городов, финансовой столице, махине из небоскребов и скоростных шоссе — Шанхае.