Ромул – первый царь Рима. Эпическая повесть

Даниил Муха

Книга повествует о легендарном основании Рима Ромулом, но предварительно перед этим событием отсылает нас в прошлое, чтобы узнать о непростом детстве Ромула и его брата-близнеца Рема; и как они смогли повести за собой людей и совершить важное деяние, оказавшее влияние на судьбу Центральной Италии и всего Апеннинского полуострова.

6 Время перемен

Город Габии находился не так далеко от того места, где проживал Фаустул — расстояние между этими населенными пунктами не превышало и дня пути. Город, в который собирались Ромул и Рем, чтобы получить образование, достойное для знатных юношей, располагался чуть к северу от Альбанского озера. Это было своеобразное место, где дети из богатых семей обучались различным наукам и искусствам. И именно переселенцам из Альбы-Лонги этот город и был обязан появлением на италийской земле.

Наступило раннее утро. Фаустул, вскочивший с ложа с криком петуха, c ворчанием принялся будить своих детей. Акка Ларенция, лениво потягиваясь, села на постели, свесив ноги и пощипывая себя за щеки — это старинное средство хорошо помогало при пробуждении от сна. Близнецы тут же вскочили, зная, что за приключения их ожидают, и остальные принялись бодро просыпаться. Спустя некоторое время Акка Ларенция поставила на стол завтрак, приготовленный накануне: кашу из полбы, крынку молока, свиную колбасу, овечий сыр да свежие овощи, только что нарезанные. Все с аппетитом принялись за еду, но ели молча, понимая, что время не ждет — нужно проводить Ромула и Рема в дорогу.

И вот наступило время прощаться. Акка Ларенция со слезами стояла во дворе. Уже обняв по очереди Ромула и Рема, она теперь грустно махала рукой на прощание. Многочисленные сыновья Фаустула тоже помахали руками, а кто-то их них побежал за Ромулом и Ремом вдогонку, словно не желая отпускать близнецов в дальний путь. Фаустул грозно прикрикнул на жену, чтобы та не хныкала, и она понемногу успокоилась. Потом старый пастух подошел к отправляющимся в Габии близнецам и протянул им два свертка из кожи. Один, уже знакомый Ромулу, передал Фаустулу посланец Нумитора, а другой Фаустул приготовил сам.

— Вот, Ромул и Рем, даю вам еще письмо к моему родному брату Плистину. Сейчас он живет в Габиях, и я попросил его, чтобы он приютил вас. Ну а вы, мальчики, помогайте ему по мере своих возможностей. Да хранят вас боги! — произнес взволнованно старый пастух.

— Не волнуйся, отец наш приемный, с нами ничего страшного не произойдет! Боги не оставят нас! Да и вас бессмертные пусть хранят!

— Да, и вот мое напутствие, — Фаустул поднял кверху в знак внимания указательный палец, — идите длинной, но более безопасной дорогой, дети мои! Той дорогой, что огибает лесные чащи и ведет через поля. А по тропе, что ведет через чащу, не ходите, ведь там, в лесу, могут прятаться злые разбойники! Ну, с богами и вперед!

И Фаустул с грустным видом, но бодро заковылял к дому, а Ромул с Ремом взвалили на плечи котомки с едой, одеждой и кусками золота, полученными от Нумитора. Да не забыли неразлучные братья и про охотничье снаряжение: поохотиться на дичь, чтобы не умереть с голоду, да дать отпор разбойникам в случае необходимости.

Ромул и Рем направились на восток, навстречу восходящему зимнему солнцу, лениво согревающему все вокруг. Дорога была не такой уж легкой: кое-где приходилось обходить залитые зимними дождями колеи да тропки, состоящие из сплошной грязной жидкой массы, которая противно хлюпала под ногами. Но близнецы, невзирая на грязь и довольно холодный ветер, шли вперед, обмениваясь репликами да шутками. Они проходили холмы, на которых встречались дикие животные: трепетные лани, воркующие куропатки около своих гнезд, рыжие лисицы. На потемневших от сырой травы болотах встречались цапли, высматривающие добычу в холодной болотной воде. В лесу где-то выли волки, которых в этих местах было немало, да изредка на виду появлялись кабаны, рыскающие вокруг в поисках еды. Близнецам удалось застрелить из лука лань да собрать немного грецких орехов с деревьев, расположенных на возвышении. А из мешка близнецы с удовольствием подкрепились овечьим сыром да лепешками.

Шло время. Дорога стала лучше, она пошла немного в гору, извиваясь между холмами. Все протекало хорошо до тех пор, пока неразлучные братья не приблизились к лесной чаще, куда вела заветная тропинка. Рядом была еще одна, которая огибала густой лес и проходила через просторные поля.

Рем остановился как вкопанный:

— В чем дело, Рем? — недовольно спросил колеблющегося брата Ромул.

— Я не уверен в том, что мы движемся в правильном направлении, — заметил Рем. — Мы должны следовать совету нашего приемного отца — избегать лесных троп и держаться полевых тропинок.

В ответ Ромул развернул сверток и внимательно посмотрел на карту местности, представляющую собой кусок кожи с намалеванными угольком линиями, потом огляделся вокруг и кивнул:

— Вот дилемма: чтобы пройти через поле, потребуется больше времени. А если мы выберем короткую тропу, через дремучий лес, мы выиграем время! Так что пойдем через чащу.

— А как же разбойники, о которых нас предупреждал отец наш? — вопросил Рем, косясь в сторону лесных дебрей, которые мрачно возвышались рядом с ними.

— Ты испугался каких-то бродяг, которые нападают только на слабых? — удивился Ромул, склонив голову набок, и в его вопросе сквозила усмешка.

Рем сжал губы и ничего не сказал, но на его щеках появился румянец стыда, который выдавал его чувства; потом брат Ромула после некоторого раздумья выдавил:

— Согласен с тобой, брат. Мы не должны никого бояться, а отец наш ничего не узнает.

Но не успели близнецы войти в дремучий лес, как вдруг из чащи послышался шорох — и близнецы насторожились. Ромул инстинктивно дотронулся правой рукой до стрелы в колчане, а левой сильно сжал лук, Рем сделал то же самое. И тут же по направлению к Ромулу просвистела коварная стрела. Ромул, едва увернувшись, крикнул Рему, чтобы тот спрятался за поваленное дерево. Тот подчинился, почувствовав огромную опасность, грозящую им обоим. Внезапно сверху послышался шум, как будто с дерева кто-то торопливо спускался. Ромул поднял голову и увидел бородатое лицо в ветвях. Он не успел отскочить в сторону, как на него свалился огромный разбойник со сверкающим ножом в руке. Они сцепились, Ромул уронил лук, а колчан бесполезно завертелся у него на боку. Противник попался сильный, не по годам Ромулу, но Ромул, опомнившись от нападения, перехватил занесенный над его горлом нож и направил его в грудь напавшему. В это время Рем подстрелил из своего укрытия двоих неосторожных разбойников, которые рискнули броситься к нему из лесной чащи. Ромул кинулся на помощь Рему. Рассвирепев от гнева, он схватил дубину и ринулся на врагов, не ожидавших такой молниеносной атаки. Результат был налицо — один уже валялся с проломленным черепом. Другие, бросив луки, схватились за дубины.

Рем оказался рядом с братом, приведя в готовность свою любимую рогатину. Но разбойников было больше — человек десять или пятнадцать. И неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы не неожиданная помощь со стороны: раздался тонкий свист и один из разбойников упал со стрелой в животе; другой получил метательным камнем в висок. Остальные разбойники в страхе переглянулись, а близнецы заметили в чаще, совсем рядом, лица негаданных спасителей. Это были, судя по внешнему виду, пастухи, которые по чистой случайности охотились в лесу. Пастухи — народ смелый и сильный, и разбойники это знали. Они пришли в замешательство, потом с громкими проклятиями и стонами бросились наутек. Ромул, стоявший ближе к врагам, все же успел нанести удар по голове одного их отступавших, а Рем проткнул своей длинной рогатиной живот другого разбойника. В это время пастухи приблизились к братьям.

Один из них, по виду самый сильный, с маленькой бородкой и очень крепкого телосложения, вероятно вожак группы, недовольно произнес:

— Ради всех богов, о путники, неужели вы не знаете, как здесь опасно! Местные леса кишмя кишат дерзкими разбойниками, которые нападают на безрассудных прохожих.

Ромул ответил:

— Мы-то знаем, но решили рискнуть, полагаясь на свою силу и ловкость, — и подмигнул своему брату.

Тот отер пот со лба и облегченно вздохнул.

— Куда вы направляетесь, о путники? — спросил пастух.

— В Габии, для получения греческого образования.

— Вам нужно пройти еще немного. И, клянусь богами, Габии — чудесный город! Мы проводим вас туда, иначе вы можете заблудиться.

— Мы можем доверять таким людям, как вы? — недоверчивым голосом спросил Рем.

— Во имя богов, конечно! Если бы не мы, то разбойники могли бы отправить вас к праотцам!

— Как бы не так! — упрямо возразил, рассмеявшись, Ромул. — Они не знали, с кем связались, верно, Рем?

Тот утвердительно кивнул головой.

Юноша, первым заговоривший, поднял руку и представился:

— Меня зовут Целер, то есть «быстроногий». А это мои друзья, мы пастухи. И да будут боги благословенны к вам!

— Я — Ромул, а это мой родной брат Рем! И да пребудут с вами боги! — зычно ответил Ромул.

Целер сделал знак остальным, и группа пастухов пришла в движение; двое из них несли на шесте тушу крупного кабана. Ромул и Рем последовали за Целером и его спутниками. Они отправились через густой лес, по тропинке, короткому пути, что вел к Габиям, как сказал Целер.

Быстро темнело, так как была зима и дни были короткими. Усталым путникам нужен был ночлег, и с этими мыслями Ромул и Рем и сопровождающие их пастухи остановились у большого дуба, рухнувшего недалеко от полевой тропы. Дуб был расколот молнией надвое, образуя, таким образом, удобное место для сооружения временного жилища. Пастухи знали, что делать: они, неприхотливые и храбрые люди, привыкли ночевать вдали от дома, где-нибудь в лесу или в поле. Несколько толстых веток, лыко вместо веревок да кора, снятая с рухнувшего гиганта, — и нехитрый шалаш для защиты от непогоды готов.

Целер, как самый опытный, развел костер, другие разделали тушу кабана да насадили ее на вертел для приготовления жаркого. А Ромул с Ремом достали из котомок еду и разложили ее на куске коры. Через некоторое время запахло жареным, пастухи сидели вокруг костра, поеживаясь от зимнего холода да кутаясь в шерстяную одежду; сидели в ожидании вкусного и сытного ужина. Однако осторожный Целер не забывал про меры безопасности — запах жареной дичи да свет от костра могли привлечь разбойников или навлечь другую какую-либо беду. Поэтому, на всякий неожиданный случай, Целер расставил вокруг временного пристанища бдительную стражу. Когда жареный кабан был готов, все набросились на еду — до того проголодались в пути. Ели жадно, заедая мясо лепешками из полбы, овощами да запивая овечьим молоком.

Вдруг послышались раскаты грома и пошел сильный дождь, какие иногда бывают в Центральной Италии в зимнее время года. Ромулу и Рему досталось для ночлега место посредине, и, невзирая на ненастную погоду, все, кроме караульных, быстро заснули: они немного устали.

На следующий день пастухи проснулись на рассвете. Караульные тут же бросились на подстилки из коры и увядшей травы и завернулись в плащи: пришла их очередь отдыхать. Остальные вытащили еду из небольших ямок, вырытых в холодной земле, и принялись завтракать. Прошло некоторое время, немного потеплело, хотя продолжал дуть порывистый и холодный ветер; туман в низинах отступил, и отдохнувшие путники увидели дорогу, которая вела дальше, туда, где за горизонтом восходило утреннее солнце. Целер разбудил тех, кто охранял ночью покой остальных. Те, недовольно ворча, послушались своего вожака.

Все поднялись и отправились дальше, и так пастухи прошагали без остановок до перекрестка.

— Смотрите! Видите город на горизонте? — вопросил Целер. — Чудесный город! Его башни, его сады — это нечто особенное!

И вправду, вдали показались невысокие стены небольшого городка, за которыми были видны некоторые здания. Вокруг находились жилища пастухов да поля, засеянные на зимний сезон. Все ворота были открыты, но на стенах находилась бдительная стража, правда немногочисленная. Грязная от сильных дождей полевая дорога, извиваясь среди поредевшей от холода травы, вела как раз к одним из этих ворот.

Ромул и Рем со своими новыми приятелями получили разрешение от стражи пройти в город и вошли, переглядываясь друг с другом.

Как только они оказались в пределах городских стен, к ним спустился один из стражников и поприветствовал их:

— Какой судьбой вас занесло сюда, о путники?

Целер ответил за всех:

— Мы провожаем этих двоих до вашего города, дабы они не стали жертвой коварных и жестоких разбойников, что бродят вокруг.

— О да, мы не понаслышке знаем о тех, кто нападает на мирных жителей. Даже нашему городу, известному своими знатоками в области наук и ремесел, приходится предпринимать кое-какие меры безопасности.

— Мы тоже не понаслышке знаем о разбойниках — ведь нам пришлось пережить их нападение, — улыбнулся Ромул, — но мы пришли в этот славный город, чтобы учиться здесь.

— К кому вы пришли?

Ромул достал из дорожного мешка кожаный сверток и, развернув, показал его стражнику.

— Мы направляемся в дом Плистина, к которому послал нас приемный отец.

Стражник, немного подумав, махнул рукой в сторону жилого квартала:

— Если не ошибаюсь, ваш Плистин живет вон в том квартале, в домишке, что напротив городского колодца. Городок небольшой, всего пять тысяч с лишним человек, поэтому здесь многие знают друг друга. Спросите любого про Плистина — и он укажет вам дорогу к его дому.

C этими словами стражник повернулся и вновь поднялся на башню, откуда зорко глядел по сторонам, важно прохаживаясь взад-вперед. А группа пастухов приблизилась к маленькой городской площади, потом свернула в небольшой переулок и очутилась перед колодцем. А вот и нужный дом. Дверь была закрыта, так как было довольно холодно.

Ромул, повернувшись к Рему и остальным, проговорил:

— Я сейчас представлюсь хозяину и изложу цель визита, а вы пока ждите.

— Дорогой мой приятель, — возразил Целер, — у нас нет времени, чтобы оставаться здесь хотя бы на небольшое время — мы возвращаемся обратно, в свои дома.

— Не буду возражать, и спасибо вам за неоценимую помощь, о храбрые юноши!

— Да помогут вам боги во всем! — услышали близнецы в ответ.

Ромул и Рем остались одни на малолюдной улице: плохая ветреная погода не располагала к прогулкам. Ромул кивнул Рему, и они направились к жилищу Плистина.

Подойдя к двери, Ромул вежливо постучался. В ответ раздался веселый голос:

— Кто там? Если ты незнакомец, то скажи, что за судьба привела тебя сюда?

Ромул произнес лишь одно слово:

— Фаустул.

В проеме двери показалось полноватое лицо хозяина с добрыми глазами и круглыми румяными щеками:

— Что с ним? Надеюсь, с ним не произошло ничего худого, о путники!

— Нет, он в добром здравии и шлет тебе привет, о Плистин, — вмешался Рем.

Хозяин дома, как всякий суеверный человек, постучал костяшками по деревянному косяку двери и облегченно выдохнул, потом улыбнулся:

— Да, я Плистин, а вы кто будете? Похоже, что вы родные братья.

— Нас послал Фаустул, твой родной брат. Вот его записка, — Ромул, тоже улыбаясь, протянул Плистину кожаный сверток.

Плистин бегло пробежал глазами записку от брата, и лицо его, сначала встревоженное от неожиданного визита гостей, засияло от радости.

— Ну заходите, гости мои дорогие. Добро пожаловать в наш чудесный городок, обитель мудрости и наук! — торжественно выпалил он.

Ромул и Рем вошли в небольшое жилище. Вокруг была разбросана потрепанная одежда, которую чинила хозяйка дома — женщина средних лет, довольно упитанная, с красивыми глазами и пухлыми губами. Своими ловкими руками она нитками из сухожилий животных, вдетыми в медную иглу, соединяла рваные края на поврежденной одежде. При виде гостей она встала и почтительно поприветствовала Ромула и Рема.

Плистин ей сказал нетерпеливым тоном:

— Ну что ты встала как вкопанная! Пойди приготовь гостям обед! А одежда никуда от тебя не денется!

Хозяйка подчинилась и отправилась на маленькую кухню, где загремела посудой, напевая какую-то песню.

— Ну, мальчики, садитесь. Раз вы приемные сыновья моего брата, то вы у меня желанные гости, — сказал Плистин, потирая ладони в предвкушении вкусного обеда. Я вижу, вы пришли сюда научиться уму-разуму.

— Да, так оно и есть. Один знатный муж, — и Ромул гордо поднял голову, — захотел, чтобы мы научились литературе, музыке и владению греческим оружьем.

В этот момент хозяйка позвала всех к столу, и проголодавшиеся от долгого пути близнецы жадно набросились на еду.

Темным саваном ночь окутывала Габии все плотнее и плотнее. Наступило время для сна: хозяева и гости улеглись на деревянные кровати, устланные соломой, и заснули, укрывшись шерстяными покрывалами — до того бывали холодными зимние ночи в Центральной Италии.

Вдруг посреди ночи Ромул вскочил с ложа, весь в поту, сердце его от волнения сильно колотилось. Другие, потревоженные его странным поведением, тоже проснулись, при этом Рем выглядел сильно напуганным.

— Что случилось, о благородный юноша? — вопросила ласково хозяйка. — Ты так напуган!

В этот момент в окне что-то мелькнуло. Ромул посмотрел туда и вздрогнул — там неистово, с пронзительным писком, царапалась о стекло когтями и крыльями большая летучая мышь, как будто желая передать находящимся в доме важную новость.

И вдруг молчавший до этого Рем пронзительно закричал:

— Нет! Только не это! О боги, неужели вы оставили нас без родной матери! О мама, не уходи!

После восклицания брата Ромул вспомнил во всех подробностях свой сон, от которого проснулся.

Ему приснилось, что он подходит к дверям тюрьмы какого-то города, при этом стражи не было, а ворота были открыты. Дальше Ромул увидел, как он спускается вниз, в темноту, туда, где должны находиться заключенные. Какой-то знакомый до боли голос, голос из самого детства, звал его дальше и дальше. Внизу было темно, но Ромул взял факел у входа и с ним прошел в самые глубины лабиринта. Ему привиделось, что он подходит к одной из камер, откуда раздавался голос, зовущий его по имени. Вдруг голос умолк. При свете факела Ромул увидел на полу распростертое тело молодой женщины, она уже не звала на помощь, даже не дышала. Ромул воткнул факел в щель в стене и приподнял безжизненное тело женщины. И ему привиделось (о ужас!), что черты лица ему знакомы: глаза, которые смотрели на него когда-то с нежностью, теперь угасли; щеки, переливавшиеся румянцем когда-то у его лица, теперь были бледны; руки, ласкавшие его в колыбели, теперь безжизненно лежали на груди. Да, это его родная мать — сомнений нет! Вдруг женщина зашевелилась, почувствовав дыхание живого человека; ее глаза открылись и ласково посмотрели на него, Ромула; губы еле слышно выдавили: «О Ромул, милый сын, неужели это ты? Как я рада увидеть тебя перед смертью. Ромул, отомсти за меня коварному и злому Амулию, ради всех богов, — голос женщины стал чуть громче, — ради всех богов, сделай это, Ромул. И прощай. Прощай навсегда…»

— Нет, нет, только не это! О боги, за что такое наказание?! — и Ромул воздел руки к небесам.

Рем, плача, обратился к брату:

— Брат мой, мне приснилось, что будто я вошел в открытую темницу и увидел там женщину, лежащую на полу!

— То же самое хотел сказать и я, брат мой! Неужели это наша родная мать и она находится в темнице?!

Плистин и его супруга с волнением бросились к безутешным близнецам и стали успокаивать их как могли. Вдруг Плистин вскочил и указал пальцем на окно, возле которого продолжало царапаться когтями и крыльями противное перепончатокрылое животное.

— А ну, убирайся отсюда! — и с этими словами он бросился к окну, затянутому бычьим пузырем, предварительно взяв в руки метлу. Потом снял пузырь с окна и прогнал метлой пронзительно кричавшую летучую мышь.

Летучая мышь улетела прочь, в темноту необъятной ночи. И было очень тихо и темно, только раздавалось всхлипывание близнецов да увещевания хозяев дома, пытавшихся их успокоить.

Во дворце Амулия было тихо: прислуга знала, что царь устал и хочет спокойно провести время. Амулий полулежал на своем ложе в спальне, с ним находилась одна из наложниц. Вот единственное, что нравилось Амулию, — то, что многочисленные слуги трепетно исполняют все его прихоти, а наложницы ублажают его стареющую плоть. Государственные же дела, приемы послов, подавление народных волнений и военные действия против соседей — это невыносимое бремя, и Амулий стал понимать это все больше и больше. Да и совесть Амулия была постоянным раздражителем, от которого царь не мог спрятаться, как прятался он во дворце от народных бунтов. Может быть, тому виной его преступные замыслы и козни против родичей: родного брата, племянницы и других из рода Сильвиев? На это указывали весьма зловещие знамения, которые происходили неоднократно после того, как он, Амулий, стал узурпатором Альбы-Лонги. Например, он увидел, как в ясный солнечный день на крупного черного ворона, сидевшего на коньке крыши, набросилась стая белых воронят и разорвала его на куски. Такого Амулий никогда раньше не видел. Но еще больше испугало суеверного Амулия другое зловещее знамение: во время жертвоприношения по окончании сезона жатвы жертвенный бык, крепко связанный по ногам пеньковыми веревками и уже положенный на жертвенный камень, вдруг разорвал мешавшие ему путы, сбил с ног жреца с жертвенным ножом, а потом насмерть затоптал других служителей. Лишь подоспевшим стражникам удалось пронзить его копьями, и бык повалился на землю, окропив ее кровью, но церемония жертвоприношения была сорвана. По толпе прошел слух, что не к добру это. Простые люди заволновались и теперь более, чем раньше, проявляли недовольство деспотическим правлением.

Но, пожалуй, самым страшным для Амулия оказался сон, который приснился ему в последнюю ночь. Узурпатору привидилось, что будто он в страхе бежит через темный и дремучий лес. Сердце у него колотилось сильнее обычного, так как Амулий не знал, откуда исходит опасность. Среди многочисленных деревьев ему мерещились то оскаленные морды волков, то сверкающие клыки кабанов. А сзади как будто доносилась заунывная трель пастушеского рожка. Амулий бежал по лесной тропе и вдруг обнаружил топкое болото, но поздно — трясина схватила его за ноги и стала неумолимо тянуть в зловонную жижу, на самое дно. И в этот момент Амулий проснулся в своей кровати, весь в сильном поту и дрожа подобно осиновому листу. Это был всего лишь сон, но, тем не менее, ночной кошмар так напугал узурпатора, что он не мог думать о чем-нибудь другом.

Теперь Амулий лежал рядом с молоденькой наложницей на большой кровати и большими глотками пил неразбавленное водой вино из кубка, что обычно не делали греки и жители Центральной Италии. Подумав немного, царь велел наложнице немедленно удалиться, затем оделся и зазвонил в висящий у ложа колокольчик. Он понял, что нужно сделать, чтобы угодить совести, так мучавшей его.

Через несколько мгновений в комнату вбежал слуга, кланяясь и простирая руки над головой:

— Что прикажете, господин мой?

— Передай страже, чтобы освободили из темницы Рею Сильвию! — закричал уже захмелевший Амулий.

— Я не ослышался, о царь? — спросил слуга, заметив, что его повелитель пьян.

Амулий вскипел от ярости, желваки заиграли на его лице:

— Я сказал — привести Рею Сильвию во дворец!! Таков мой приказ! Да побыстрей!

Слуга раскланялся и вышел, во дворце сражу же все пришло в движение: стражники побежали в темницу, а прислуга принялась готовить запоздавший обед.

Через некоторое время вернулись стражники, но, к неудовольствию Амулия, Реи Сильвии с ними не было.

— Что это значит?! Где моя племянница?! — закричал Амулий, потрясая кулаками. Закричал и удивился про себя — и когда он в последний раз называл ее племянницей? Про это он уже не помнил.

Стража молчала, все были бледны и стояли как статуи, боясь проронить хоть слово.

Наконец начальник стражи тихо промямлил:

— Ваша племянница, о царь, к сожалению, потеряла рассудок. И она отказалась выходить из темницы, как мы ее ни уговаривали. Она ничего не помнит.

Вдруг в спальню вбежала с заплаканным лицом Анто и, потрясая кулаками, мотая головой, бросила своему отцу в лицо гневное обвинение:

— Ты — узурпатор, убийца! Ты довел ту, к которой я была привязана с самого детства, до истощенного состояния и безумия! И теперь бедняжка даже не может вспомнить, кто она и что с ней было, — настолько помутился у нее рассудок! Но бессмертные боги покарают тебя за преступные деяния! Недолго тебе осталось ждать, твой час близок! — И, развернувшись к дверям спальни, выбежала из комнаты, проклиная Амулия на все лады.

Ошеломленная поведением Анто и состоянием захмелевшего царя, стража не знала, вернуть ли ей беглянку или оставаться на месте в ожидании приказа Амулия.

Амулий тоже не предвидел такого поворота событий. Он беспомощно опустился на пол, прислонившись к кровати и вытянув едва прикрытые волосатые ноги. Стража никогда не видела своего повелителя таким безвольным — безвольным, подобно тряпичной кукле, валяющейся в сундуке. Затем узурпатор, вспомнив, что он царь великого города Альбы-Лонги, пришел в себя, кое-как встал и затопал ногами:

— А ну, прочь! Прочь с глаз моих!

Не успел он договорить, как стражи и след простыл, а двери спальни закрылись.

Некоторые из простолюдинов, кто находился около дворца, видели, как из его дверей выбежала молодая женщина и, не оглядываясь, убежала в сторону городских ворот. В ту сторону, где находилась река; туда, где было малолюдно. И с тех пор ее уже больше никто не видел.