Уроки нежности

Дана Делон (2024)

Швейцарская академия Делла Росса — одно из самых элитных учебных заведений в мире. В ее стенах учатся особы голубых кровей или исключительные таланты. Селин Ламботт не может поверить, что ее мечта воплотилась в жизнь и она стала студенткой академии. Но что скрывается за роскошными старинными фасадами? Зловещие тайны, трагедии, секреты — и загадочное самоубийство Люси Ван дер Гардтс, одной из самых ярких и богатых студенток. Селин становится одержима историей Люси и ее связью с Уильямом Маунтбеттеном, своим новым наставником по истории. Уильям привлекателен и очень холоден. Каждая встреча с ним — это опасная пытка нежностью и страстью, которая может стоить Селин жизни.

Глава 10

— ЛАМБОТТ, ПОСТОЙТЕ!

Я оборачиваюсь и вижу месье Роша, который мчится ко мне через всю аудиторию.

— Да? — спешно иду ему навстречу. — Я оставила работу на столе.

Имею в виду сделанное домашнее задание.

— Я насчет другого. — Профессор поправляет темные густые волосы. — Хочу пригласить вас в поездку.

Повисает пауза, и Рош, почувствовав мое недопонимание, неловко посмеивается:

— У меня есть традиция: каждый год я собираю некоторых своих студентов и везу их в Гштад. Пойдемте, я провожу вас до следующей аудитории и расскажу подробнее.

Мы выходим в коридор, и Рош продолжает:

— Это очень маленький городок в горах. Сейчас там нет снега и он практически пуст, но природа в тех местах прекрасная. — Профессор одаривает меня улыбкой. — Я же вижу, что вам сложно дается… — замолкает Рош, пытаясь подобрать правильные слова, — коммуникация со сверстниками. — Он прячет взгляд. — Мне кажется, это стало бы неплохим новым стартом. Подумайте, Селин. Я знаю, что поздно о вас подумал, но буду рад, если вы поедете.

— А сколько это стоит?

Профессор спешно качает головой:

— Дорогая, это абсолютно бесплатно. — На его губах вновь появляется ободряющая улыбка. — Это специальная программа при академии, она создана, чтобы объединить единомышленников, разрядить обстановку, так сказать, и ближе познакомиться со студентами.

— А, хорошо, — тяну я. — Тогда могу узнать расписание и все прочие детали?

Рош стучит себя по лбу:

— Самое главное вам не показал! Конечно! — Он достает из кармана телефон. — Отправил всю информацию на почту.

Мы доходим до аудитории по экономике, и профессор произносит:

— Больше не смею отнимать у вас время. — Он чуть ли не кланяется. — Изучите мое письмо. А в ответном, очень надеюсь, я увижу подтверждение вашего участия, Селин.

Он оставляет меня перед дверью, около которой толпятся люди, и я ловлю любопытный взгляд Ребекки. Рош спешно сливается с потоком студентов, словно боится моих вопросов.

— Тебя Рош позвал в Гштад? — спрашивает Бекки.

— Ну да…

Она поправляет на носу очки в коричневой оправе и кривится. Ее темные волосы аккуратно уложены в пучок на затылке. На лице застыло выражение недовольства, как будто она сердита на весь мир. Ребекка мельком смотрит на меня, скрывая взгляд за стеклами, в которых отражается тусклый свет коридора.

— Вот гаденыш! Я уже два года помогаю ему вести корреспонденцию, а он так меня и не пригласил.

— Хочешь, езжай вместо меня, — предлагаю я.

С Ребеккой у меня несколько общих предметов. Она та, кого называют ботаншей и кто носит этот титул, гордо задрав подбородок. После того ужина я избегала ее. Но раз профессор Рош заметил мои трудности в общении, то, может быть, стоит хотя бы создать видимость? В школе я находила общий язык с такими людьми чаще, чем с другой категорией — полной их противоположностью. Не то чтобы мы были не разлей вода, но хотя бы обсуждали вместе уроки. Возможно, Бекки не так плоха, как я думала. Очень хочется в это верить.

— Щедрое предложение. — Ребекка поджимает губы.

У нее единственной все пуговицы на рубашке застегнуты до последней и галстук затянут так, что я невольно задаюсь вопросом, хватает ли ей кислорода.

— Даже любопытно, с чем оно может быть связано, — язвительно шипит она. — Списывать я тебе все равно не дам, стипендиатка.

— Нет-нет, я не для этого…

Она грубо перебивает меня:

— В любом случае приглашения именные и не могут быть переданы другим людям. А ты вместо того, чтобы заискивать передо мной, пойми, что тебе выпал шанс, который не все получают в этих стенах! Рош ежегодно выбирает всего тридцать человек.

Ребекка стремительным шагом проходит мимо и хлопает дверью аудитории прямо перед моим носом. Кажется, впечатление, сложившееся у меня после ужина с ней, не было обманчивым.

— У кого-то неконтролируемые вспышки гнева, — слышу я за спиной ехидный голос Этьена. — Ты получила больше баллов, чем она?

Я оборачиваюсь и с недоверием поглядываю на него. Этьен сегодня опрятен, в выглаженной темно-серой рубашке, которая идеально подходит к полоскам на галстуке. Его темные глаза излучают доброту и спокойствие. Он никогда не кричал мне вслед ничего плохого. В отличие от придурка Шнайдера он всегда держался в стороне от всеобщего веселья, словно это его вовсе не интересует. В те редкие мгновения, когда я видела его, Гойар всегда был учтив и воспитан. Они с Уильямом такие разные, что невольно задаешься вопросом: Этьен Гойар действительно такой хороший, каким кажется, или притворяется? Так и хочется спросить: в чем подвох?

— Или тебя выбрали старостой потока? — предпринимает еще одну попытку Гойар.

— Нет, меня пригласил Рош в поездку в…

— Гштад, — заканчивает Этьен вместо меня. — Тогда Ребекка еще хорошо выдержала эту новость, — усмехается он. Темные глаза переливаются в свете коридорных ламп.

— Я еще не согласилась, — зачем-то озвучиваю я.

— Рошу никто не отказывает, — как-то отстраненно произносит парень. — Все знают, что его список составляет Мак-Тоули.

Мои глаза округляются в удивлении.

— Мак-Тоули? Но почему?

— Она очень многим заправляет в академии, при этом оставаясь в тени.

— Так она тоже там будет?

— Будет. Она главный зачинщик.

— А каким образом она составляет список?

— Ты либо ей нравишься, либо хорошего происхождения. Она довольно тщеславная и составляет список из учеников, опираясь на их фамилии. — Он проверяет время. — Пять минут до начала лекции, и я еще не дошел до своей аудитории, а опаздывать мне нельзя, у меня история и три пропуска.

Этьен проходит мимо меня.

— А как протекает поездка? — на лету спрашиваю я.

Он оборачивается и отвечает:

— Мы пьем много чая, гуляем на природе и делаем вид, что старушечий вид отдыха приносит нам удовольствие.

— Но это ведь правда звучит здорово. — Я пожимаю плечами.

Гойар оглядывает меня сверху вниз и, словно не веря в услышанное, спрашивает:

— Откуда ты такая?..

— Из Марселя. — От его ироничного взгляда мне становится неуютно.

— Это был риторический вопрос. — Он широко улыбается и возобновляет шаг.

Я тянусь за телефоном, но не успеваю достать его из сумки. Что-то с хлестким ударом прилетает мне по лицу. Я хвастаюсь за губу. Больно. Очень больно. Слезы из глаз. Что это было? Боже, как больно… Под ногами что-то валяется. Это был камень? Облизываю губы, на кончике языка железный привкус крови. Я смотрю по сторонам. Вокруг стоят люди, но неясно, кто виновник. Присаживаюсь на корточки и подбираю камень, к которому канцелярской резинкой прикреплена бумага. Распрямляю помятый, вырванный наспех из тетради листок. Послание состоит из неряшливых печатных букв: «Маленькая стипендиатка». Перед глазами все сливается… слезы. Жгучая обида застревает комом в горле.

— Ламботт? — Передо мной появляются черные идеально начищенные туфли.

Только его сейчас не хватало… Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как вспухла нижняя губа.

— Хорошо, что не по зубам, — бормочу я; голова идет кругом.

Сталкиваюсь с угрюмым взглядом Маунтбеттена. Он изучает меня, глаза холодные и проницательные. Тонкие губы сжаты в прямую линию, в острых чертах лица скрывается раздражение или даже презрение.

— Кто это сделал?

Несколько раз моргаю:

— Что?

— Кто кинул в тебя камень? — Он делает шаг вперед и аккуратно берет меня рукой за подбородок. — Надо приложить лед.

Пожимаю плечами, силясь спрятать слезы. Вчера в моей тарелке супа оказалась жаба. Громче всех смеялась троица Тиффани, Стефани и Софи… Сегодня утром кто-то поставил подножку, и я упала, сильно ударившись коленками. Ссадину скрыла под гольфами, но ходить больно. Ощущение, что эти девушки не могут мне простить того факта, что в первый день я шла по тропинке с чертовым Маунтбеттеном… Как посмела Маленькая стипендиатка стоять рядом с его величеством или даже дышать с ним одним воздухом! Если бы я знала, что пять минут пути до администрации обернутся такой травлей, я бы ни за что не вышла с ним во двор академии.

Его касание мягкое, теплое и до скрежета в зубах раздражающее. Мне не нужна его жалость!

— Я не знаю… Это неважно, у меня лекция. — Я делаю шаг назад, и его рука повисает в воздухе.

Он без спроса забирает у меня из рук камень с посланием и бегло пробегается взглядом по написанному:

— Это происходит часто?

Молчу, смотрю куда угодно, только не на него.

— Отвечай, — требует Уильям.

— Тебе какая разница? — зло выпаливаю я. — Не делай вид, что тебе есть до меня дело. Все ведь из-за тебя!

Уильям замирает и, прищурившись, спрашивает:

— О чем ты?

— Только не надо притворяться, что ничего не знаешь, — бросаю я с раздражением. — Не удивлюсь, если вы с дружками ведете какой-нибудь счет: кто сделает больнее этой глупой Ламботт, тот получит новую бутылочку шампанского «Дом Периньон»!

— Тебе наверняка от удара голову отшибло! — чуть не рявкает он.

— Передавай привет своему лучшему другу Шнайдеру и сообщи, что этот удар на все десять из десяти! — Не дожидаясь ответа, я забегаю в аудиторию.

Студенты провожают меня взглядами, я чувствую их назойливое любопытство. Прячу губу, прикусив ее, и хмурюсь от боли. У меня нет возможности прогулять лекцию. Я не могу позволить себе подобную блажь. Сажусь в первом ряду и собираюсь с мыслями. Всего три года. Три жалких года. Помни о своей цели, Селин.

У меня так болит голова, что я начинаю вникать в предмет примерно через пятнадцать минут после начала лекции. Мадам Башер, та самая, что делала замечания в библиотеке, — грузная женщина лет пятидесяти, — не замолкая распинается о важности образования и о том, как оно влияет на экономику стран.

— Образование играет важную роль в формировании человеческого капитала, что, в свою очередь, способствует экономическому росту, — отскакивает от стен ее звонкий голос.

Я тру виски и мечтаю, чтобы она замолчала хоть на секунду. И она действительно останавливается, а вместе с ней и вся аудитория погружается в поистине блаженное молчание. Секунды три я наслаждаюсь странным отсутствием звука. А затем приподнимаю голову, чтобы посмотреть, что заставило ее прерваться. В проходе стоит Маунтбеттен и сканирует аудиторию.

— Могу ли я вам помочь, Уильям? — наконец находится Башер. Ее писклявый голос становится еще тоньше.

— Ламботт, — произносит он вслух.

Я готова провалиться сквозь землю. У меня перехватывает дыхание, слова застревают где-то в горле.

— Она за первой партой, — подсказывает ему кто-то.

Уильям наклоняет голову, и мы встречаемся взглядами. Уверенной походкой он направляется ко мне, а в руках у него… пакетик со льдом.

— Приложи. — Он протягивает мне ладонь.

Ощущение, что время вокруг остановилось и во всем мире остались только мы вдвоем.

— Приложи, — повторяет он, будто приказывая.

Дрожащей рукой я забираю маленький пакет, прикладываю к губе и кривлюсь от боли. Он смотрит на меня и молча достает из рюкзака железную бутылку с водой и блистер с таблетками.

— Обезболивающее, — поясняет он и, стиснув губы, идет к выходу.

— Уильям! — визжит Башер. — При всем уважении я попрошу вас больше никогда…

Она не успевает договорить — Маунтбеттен покидает аудиторию, громко хлопнув дверью. Недовольный взгляд профессора перемещается на меня.

— Ламботт, такое поведение непростительно! Еще одна подобная выходка, и я буду вынуждена жаловаться, — отчитывает она меня.

— Простите, — лепечу я.

Башер отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Она не спрашивает, что с моей губой, напротив, демонстрирует абсолютное равнодушие. Профессор задумчиво трет подбородок:

— На чем я остановилась? Ах да! — Она набирает в грудь побольше воздуха и продолжает вещать своим дребезжащим голосом: — Образованные люди способны к инновациям. Высокий уровень образования стимулирует исследования и разработки, что, в свою очередь, приводит к новым технологиям, улучшению производства и, как следствие, экономическому росту.

Ее голос вновь отскакивает от стен, но я теряю нить. Смотрю на блистер, затем перевожу взгляд на бутылку. Серебристая, точеная, а посередине выгравирована эмблема академии: змея, обвивающая розу. Чуть ниже герба красуются инициалы WM.

Уильям Маунтбеттен.

Дневник Люси

Братство

Я завидовала их дружбе. Один за всех, и все за одного. Я знала, что они относятся ко мне так же, но все же не могла часами гонять с ними мяч, по-ребячески бороться, глупо шутить про маленький размер пениса и заглядываться на молоденьких работниц. Этьен, Уильям и Бенджамин. Это было больше чем дружба. Это было наследие, которое они переняли от своих семей. Истинное братство.

— Люси, давай ко мне! — Рыжие волосы Шнайдера были в грязи, а сам он, счастливый, сидел в багги, крепко обхватив руль. — Там такая грязюка!

Восторг в его бледно-голубых глазах веселил меня. Развлечение, которое устроил для нас отец Уильяма. Четыре новеньких багги и территория мануара Маунтбеттенов, включающая 50 гектаров леса и полей, обещали приключения.

Лес Маунтбеттенов был как мир таинственных загадок. Высокие деревья, усыпанные яркой листвой, создавали густую зеленую крышу, под которой царил полумрак. Лучи солнца проникали сквозь кривые ветви, расплываясь в мерцающей росе на земле. Шум листвы и щебет птиц — здесь я находилась вдали от всего мира, и я обожала это ощущение.

— Ты перевернешься с ней, придурок! — Гойар сидел за рулем другой машины. Темные глаза излучали сосредоточенность и строгость.

Корпус его автомобиля был не таким грязным, как у Шнайдера. Он водил аккуратно. Этьен вообще все делал не спеша, обдумывая каждый шаг.

Багги, окованные в крепкий металл. Их гладкие линии и яркие цвета, помню каждую полосу…

Я стояла, переводя взгляд с Этьена на Бена, и, скрестив руки на груди, напомнила:

— У меня вообще-то тоже есть машина!

— Но тебе за нами не угнаться, — хмыкнул Бен.

Это была чистая правда. Я не была столь безрассудна, как эти трое. Честно признаться, мне было страшно перевернуться, удариться, пораниться. Даже Этьен казался более отвязным в сравнении со мной. Скорость вызывала страх; тот факт, что у машины нет ни окон, ни лобового стекла, немного пугал. Хотя я понимала, это гораздо безопаснее, чем если бы все эти атрибуты были.

— Давай ко мне. — Уильям подхватил меня за талию до того, как я успела возмутиться и придумать ответ Шнайдеру.

Он всегда так делал. Принимал решение за всех. Даже за меня. Отчего-то спорить с ним никогда не хотелось. Ведь вместе с решением он брал на себя ответственность и нес это бремя сквозь всю нашу дружбу. Маунтбеттен молча посадил меня на кожаное, забрызганное грязью сиденье.

— Главное, пристегнись, — произнес он и запрыгнул на водительское местечко.

Трое парней переглянулись. В такие моменты я понимала, на чем строится их дружба. На взаимопонимании, которое обретаешь, только вырастая вместе. Они читали друг друга без слов. Серые глаза Маунтбеттена сверкали предвкушением. Несмотря на невозмутимый вид, страсть к приключениям кипела в его жилах сильнее, чем у безумца Шнайдера. И это их объединяло. Также в нем была холодная рассудительность, которая позволяла четко понимать ситуацию и свои возможности. Это было у него общим с Этьеном.

Парней связывала тонкая невидимая нить. Точнее, она была видимой, но только для меня.

— Кто первый до…

Этьен не успел договорить. Уильям рванул с места. Так резво, что мои волосы улетели назад.

— Держись! — перекричал он рев мотора и резко повернул вправо.

Грязь взлетела в воздух и приземлилась на нашем капоте, а после под порывами ветра залетела в салон, забрызгав нас обоих.

Я весело расхохоталась. Так ощущалась полная свобода. Только с ними я могла обмазаться в грязи и быть при этом абсолютно, искренне счастливой.