Двадцать копеек. Сборник рассказов

Григорий Родственников, 2015

Автор собрал под одной обложкой очень разные по форме произведения. От трогательных любовных рассказов до остросюжетных криминальных историй. Но всех их объединяет одно – героями являются наши с вами современники. Мы встречаем их на своем пути, проходим мимо, не задумываясь о том, какая у них яркая запоминающаяся, а иногда и очень нелегкая судьба. В сборнике представлены произведения, написанные автором в период с 2012 по 2013 год.

Скальп генерала Дугласа

В одиннадцать лет я был лучшим фехтовальщиком своего двора. Да что двора, всего городка Моссовета. Я мог фехтовать с утра до вечера, зимой и летом, в снег и дождь. За несколько лет моя правая кисть приобрела такую подвижность, что я мог отбивать сыпавшиеся на меня удары не сходя с места, не прыгая и не отскакивая. Помню, я как раз демонстрировал мастерство фехтовального боя двум своим закадычным друзьям, Мишке и Андрею, когда во дворе появилась моя мама. Я ее не заметил, поскольку противники у меня были серьезными. Это было видно по их свирепым лицам, на которых так и читалось желание пронзить вашего покорного слугу насквозь. Мишка норовил стукнуть меня палкой по ногам, а Андрей корчил страшные рожи и вопил:

«Умри, каналья!».

Мама встала под дерево и с улыбкой наблюдала за нами. Она всегда улыбалась, когда ей доводилось подглядеть за нашими играми. Случалось это нечасто, ибо женщинам нет места в мужских забавах. Так я обычно объяснял ей, когда она просила посидеть рядом с нами. На самом деле я просто стеснялся взрослых. Мне казалось, что они обязательно скажут: «Ох, какой большой мальчик, а ведет себя, как ребенок».

Парировав удар Андрея, я сделал красивый выпад, и моя деревянная шпага нашла вражескую грудь. Андрюха изобразил на лице невыносимую боль и повалился на землю. А я атаковал Мишку, он сражался значительно хуже Андрея, поэтому я без труда расправился с ним.

Мама захлопала в ладоши и подошла к нам.

— Браво, мушкетер!

Я недовольно тряхнул головой:

— Я не мушкетер! Я гвардеец кардинала! А мушкетеры, — моя шпага указала на лежащих на газоне Мишку и Андрея и старательно притворявшихся убитыми, — Мушкетеры мертвы!

— Хорошо, гвардеец, — покладисто согласилась мама. — Пора обедать. — потом она строго сказала моим друзьям:

— Ребята, вставайте! Земля сейчас холодная — можно простудиться.

Те радостно вскочили на ноги.

— Здрасьте, тёть Галь!

Хитрый Мишка с интересом поглядывал на мамину сумку и жмурился, как кот на сметану. Он знал, что у мамы всегда есть, что-то вкусное. И он, как всегда, не ошибся. В этот раз мы получили овсяные печенья.

Андрей, роняя коричневые крошки на газон, говорил с набитым ртом:

— Тетя Галь, Гришка здорово сражается, но ничего — в следующий раз мы прикончим его! Правда, Мишка?!

— Угу, — согласился Мишка. — А то он возгордился. Считает себя первым клинком Франции.

Мама прыснула от смеха, она всегда была очень смешливая.

По дороге домой она спрашивала меня:

— Почему ты всегда выбираешь отрицательные роли? Почему ты гвардеец, а не мушкетер?

— Потому что гвардейцы злые!

— Но ты же не злой.

— Но кто-то должен быть злым! Иначе играть не интересно! — Я удивлялся, что мама не понимает таких очевидных вещей.

— Но нельзя же всегда играть только отрицательных персонажей? Вот недавно на школьном спектакле, где вы ставили спектакль о героях-партизанах — ты изображал фашиста.

Мама открыла дверь ключом и мы вошли в квартиру. Папа на кухне, как всегда, возился с моторами. Это было его хобби. У нас дома было, наверное, два десятка моторов самого разного размера. Вот и сейчас, отец любовно прикручивал точильный камень к одному из них. Он довольно напевал какую-то песенку. На нас он не обратил никакого внимания.

— Почему Миша и Андрюша были партизанами? — продолжала мама. — А ты немец?

— Потому что я пухлый! — ответил я. — Пухлых партизан не бывает!

— Кто тебе сказал, что ты пухлый? — нахмурилась мама. — Что за глупости такие? Ты нормальный.

— Ребята сказали, что я толстый. А где ты видела толстых партизан?

— Чем глубже в лес, тем толще партизаны. — пропел папа, закрепляя мотор на железной подставке.

Мама неодобрительно зыркнула на него и увела меня с кухни в комнату, усадила на диван.

— Если ты толстый, то зачем засунул подушку под рубаху?

— Что бы быть еще толще! Видела, какое у меня стало большое пузо?! Все зрители сразу поняли, что я матерый фашист!

— И чего ты добился? Твоим друзьям все аплодировали, а в тебя один мальчик швырнул огрызок яблока.

— Правильно швырнул. Я бы тоже швырнул. Зато все поняли, что фашисты очень плохие.

— Ладно. — мама махнула рукой. — Сыграл ты хорошо, но для этого совершенно не обязательно было портить валенки. Дедушка обещал приехать и надрать тебе уши.

Мне стало грустно. Дедушка у меня был строгий, но справедливый. Неужели он не понимает, что я просто обязан был выкрасить подаренные им валенки нитрокраской? Зато они получились черные и блестящие, как настоящие сапоги.

— Бог с ними, с валенками. — улыбнулась мама. — Я сегодня встречалась с тетей Любой и она обещала завтра приехать к нам в гости.

Если мама думала, что известие о приезде тети Любы обрадует меня, то она глубоко ошибалась. Мне очень не нравилась эта мамина подруга. Во-первых, у нее был резкий и неприятный голос, как воронье карканье. А во-вторых, она постоянно поучала маму и читала ей нотации. А мама сидела, опустив голову, как провинившаяся школьница.

— И вот что тетя Люба нам подарила.

Мама вытащила из сумки большую коробку и я увидел в ней потрясающей красоты куклу. Резиновую, с открывающимися глазами и длинными ресницами. Но самым великолепным были ее волосы — белоснежные, шелковистые.

Я издал вопль восхищения.

— Это кукла из Германии. Тебе нравится?

Я быстро закивал головой, ибо от переполнявших меня чувств лишился дара речи. Мама засмеялась и ушла готовить обед.

Целый день я ликовал. Брал куклу на руки и ходил по комнатам.

А на другой день ко мне пришел Мишка. И Грета, такое имя было написано на коробке, лишилась своих волос…

Ибо для всех окружающих она была Гретой, но мы с Мишкой тот час распознали в ней злобного генерала Дугласа.

Мы сняли с нее скальп! А как же иначе? Ведь мы играли в индейцев!

Во времена моего детства очень популярны были фильмы про мужественных краснокожих и их нелегкую борьбу с белыми завоевателями. Я прочитал всего Майн Рида и Фенимора Купера, и считал, что знаю об индейцах все!

Я стоял на середине комнаты, разрисованный губной помадой и потрясал скальпом генерала Дугласа — притеснителя всех североамериканских индейцев. Лицо мое было надменным, а речь напыщена.

— Бледнолицые собаки! — вещал я, — Вы гоните нас с нашей земли, но все мои братья уже отрыли томагавк войны! Карающая длань Маниту обрушится на вас, белые склизни, как гордый орел на трусливую мышь! А скальп вашего вождя я приторочу к крупу моего коня в нашем священном походе!

— Хо! — воскликнул сидящий у моих ног Мишка, раскрашенный в такую же устрашающую боевую раскраску и с торчащими из волос гусиными перьями, — Ты хорошо сказал, Маленький Бизон!

Мишка был почти на полторы головы ниже меня, но почему-то называл меня Маленьким Бизоном. Себе он величал Большим Медведем.

Ответить я не успел. За нашей спиной раздался жуткий вопль.

— А-а-а-а-а!

В дверях стояла тетя Люба, мама и племянница тети Любы Светлана.

Вопила тетя Люба. Лицо ее раскраснелось, глаза вылезли из орбит, а подбородок дрожал.

Мы с Большим Медведем пятились вглубь комнаты, а тетя Люба надвигалась на нас с неотвратимостью цунами.

— Идиоты! Варвары! Сломали куклу! Ох, и дурак же у тебя сын, Галина! Смотри что он сделал! — ее указательный палец с длиннющим ногтем указывал на скальпированного генерала Дугласа, привязанного к ножке кровати и истыканного стрелами, которые мы соорудили из пустых стержней от шариковых ручек.

— Это же садист! Смотри, кого ты воспитала!

На маму было жалко смотреть. Казалось, что она вот, вот расплачется.

Потом продолжающую вопить тетю Любу увели на кухню отпаивать валерианой. Мы с Мишкой понуро сидели в углу и прислушивались к разговору взрослых. Хорошо, что тетя Люба приехала не одна, а с племянницей. Свете было уже много лет — почти девятнадцать и она казалась мне жутко умной. Вот и сейчас она заступалась за нас. Рассказывала, что в какой-то стране проводили эксперимент, изъяли все военные игрушки и дети выросли грубыми и агрессивными. Мальчишки должны играть в войну.

Вроде бы, многомудрая Светлана сумела успокоить свою тетушку, потому что нас с Мишкой позвали на кухню.

Взрослые обнаружили мою композицию слепленную из хлеба. Композиция располагалась на коробке из под торта и являла собой целый восточный караван. Лошади, верблюды, люди.

— Как ты здорово лепишь, Гриша! — похвалила меня Светлана. — Все как живое!

Лепил я действительно неплохо и на всех конкурсах неизменно занимал только первые места.

— И что это за народное творчество? — угрюмо спросила тетя Люба. — И почему это стоит на кухне?

— Потому что здесь балкон. — буркнул я.

Тетя Люба посмотрела на меня как на полного кретина и даже возмущенно закатила глаза.

— Это караван. — вступил в разговор Мишка. — Они идут и не знают, что в здешних местах водятся гигантские птицы Рух! А потом эти птицы как нападут!

— Какие еще птицы? — нахмурилась тетя Люба.

— Гигантские! — лучезарно улыбнулся Мишка. — Как в Симбаде! — не дожидаясь моего разрешения, он схватил коробку, выбежал на балкон и установил композицию на балконном столе. Затем вернулся на кухню и заговорщически прошептал:

— Тихо! Птицы Рух уже почуяли добычу…

Ждать пришлось недолго. Очень скоро захлопали крылья и на балкон приземлились два сизаря. Минуту они сидели, потом словно по команде накинулись на караван.

— Смотрите, смотрите! — орал Мишка. — Как тому всаднику откусили голову! Гришка, гляди — Рух уносит осла!

Но что было потом, мне даже вспоминать не хочется. Оказывается, подруга моей мамы сразу не поняла из чего вылеплены фигурки.

Мы с Мишкой убегали на улицу, а тетя Люба рычала нам вслед:

— Войну на вас надо! Я вам покажу, как издеваться над хлебом! Мы в детстве крапивой и лебедой питались, а вы над хлебом мудруете! Да вас пороть надо день и ночь! Пороть! Пороть! Пороть!

20. 10. 13.