Сибирские хроники

Григорий Зарубин

1829 год. Сибирь. Енисейская губерния. Оставалось еще несколько лет до открытия огромных залежей золота в бескрайней и суровой тайге. Впрочем, жизнь и тогда у местных селян была чрезвычайно интересной, насыщенно-опасной, полной тревог и надежд…

© Григорий Зарубин, 2024

ISBN 978-5-0064-5594-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стоял я за высокой железной оградой, издали любуясь куполами и крестами золочёными…

— — — — — — — — —

— Устин, это ж не уха! — мужичок с патлатой бородкой злобно ощерился, брезгливо перемешивая и тыкая деревянной ложкой в большие куски рыбы. Столовый прибор, будто нечаянно, уронил на пол, раздавил в щепки каблуком сапога. Посудину с похлебкой демонстративно опрокинул.

— Ну, положим, не уха, — продолжал, смачно причмокивая, уплетать наваристый бульон, его сотрапезник.

— Мутная жижа, да и только!

Трактирщик, шурудивший угли в самоваре, ухмылялся. Даже не оглянувшись на недовольного посетителя, ушел за прилавок.

— Рыбья… похлебка-то, рыбья!

— Я думаю, правильнее «рыбная», — Устин принялся обсасывать налимью голову.

— Отчего так? — патлатый вытащил из-за голенища сапога длинный нож. Встал с неохотою, вальяжно зашагал в сторону трактирщика.

— Думаю, что ежели бы эта похлебка принадлежала тебе, то она: «рыбная»; а если, скажем, принадлежит рыбе какой-нибудь, то: «рыбья».

— А я-то денежку платил за «уху», — подошел вплотную к деревянной стойке недовольный клиент.

Два человека встретились взглядами…

Если с мужичком все было ясно, как Божий день, — бежавший каторжник с обрезанным коряво левым ухом и клеймом на узком лбу; то лицо трактирщика было непроницаемо. Только, сдававшаяся издалека, ухмылка его оказалась физическим дефектом от глубокого грубого шрама через левую бровь до низа щеки. Да фартук был явно малым, не по размеру…

— А ты кто таков-то, а? — мужичек с ножиком осекся.

Вместо ответа громыхнул выстрел из короткого обреза. И недовольного местной ухой, с большими удивленными глазами, и пушистыми белесыми ресницами как у теленка, резко отшвырнуло далеко к самовару.

— Я-то кто? — трактирщик неспешно скинул на пол фартук. Неторопливо перезарядил патроны в обрезе. Подошел к дрыгавшемуся всем туловом, точно куренку, на грязном от крови полу раненому. Пальнул прямо в патлатую башку, — думаю, что отъявленный я лиходей…

— А мне нравится ушица! — нисколько не смутился товарищ убитого, — дюже вкусная!

— Кушай, Устинушка, кушай. На здоровье.

— Спасибочки.

— Обоз скоро подоспеет. Подмогнешь мне?

— Так отчего и не помочь!

— — — — — — — — — — — — —

Выходили через задний двор. В дровяном сарае Устин наступил нечаянно на мертвяка, очевидно, на убитого подлинного трактирщика.

— Твое дело будет — отогнать обоз к лесу. Подальше, — «ухмыляющийся» лиходей на ходу заряжал новую партию патронов.

— Из Томска, или Тобольска? Поди, хорошее, чего-нибудь везут?!

— Что-нибудь, да везут. В обозах всегда что-нибудь «хорошее» везут. Справишься?

— Так чего, дело не хитрое.

— Я следом подъеду.

— — — — — — — — — — — — —

Действительно, в скорости заскрипели на большаке перегруженные товаром сани, сворачивая к трактиру.

Устин влез на подмерзший сугроб. Отчего-то разулыбался. То снимал, то надевал рукавицы. Хотел было закурить, да вместо кармана нащупал только дыру в стареньком кафтане.

Ухмыляющийся лиходей, спрятав обрез за пазуху тулупа, стоял недвижно у края дорожки.

Обоз поравнялся со встречными. Чуток притормозил. Но вдруг взвился кнут над головой вожака. И лошадки, ускорив шаг, снова вывернули на тракт…

— — — — — — — — — — —

Санями управлял Митька рябой — известный головорез и разбойник по всей округе. Тоже «что-то» приберёг за пазухой. Но, встретившись взглядом со старым знакомым по прежним «делишкам», не решился останавливаться. Только озорно подмигнул старому дружку.

Тот едва кивнул в ответ…

— — — — — — — — — —

Январь 1829 год от Рождества Христова.