Убийство на острове Родос

Гоар Маркосян-Каспер, 2020

Детективные романы Гоар Макосян-Каспер и Калле Каспера созданы в жанре классического детектива и связаны общими героями: писатель Кару при содействии жены-переводчицы Дианы помогает двоюродному брату-полицейскому расследовать преступления, свидетелями которых волей случая оказывается. На краю обрыва лежала женщина – ничком, с неестественно выгнутой правой рукой и вывернутой шеей, в грязных белых брюках, с длинными светлыми волосами, разметавшимися по спине. Рассмотрев ее лицо, Калев и Диана узнали в ней дамочку, которая еще вчера так заливисто смеялась, извергала поток слов, кокетливо заглядывая в глаза молчаливому Янусу – их соседу по дому творчества писателей на острове Родос. Полиция приехала быстро. Всем запретили покидать территорию. Переводчик детективов Диана и ее муж – писатель Калев – под подозрением: они и убитая приехали из одной и той же страны – Эстонии…

Диане снился песок. Много бледно-желтого песка, голубое небо и чуть поотдаль высокие деревья, очень, невероятно высокие, наверно, потому что сама она была совсем крошкой, пухленькой двух-трехлетней малышкой, сидевшей в большой песочнице и разглядывавшей разноцветный мир вокруг. Только в детстве небо бывает таким синим, а листва такой зеленой, а песок… Хотя все это, скорее всего, неправда, выдумки романистов, на самом деле у нее не было ни одного детского воспоминания, где фигурировала бы природа, вот игрушки — да… В песочнице рядом с ней стояло ярко-красное пластмассовое ведерко, валялись синий совочек и формочки для лепки песочных пирожных… Интересно, почему детские игрушки сплошь красные, синие и желтые, никогда не увидишь зеленых или фиолетовых?… Но какие б они не были, маленькая Диана ими не играла, она сидела без движения, а капли пота падали с ее подбородка на голый животик и струйками сползали к ножкам, словом, ей было жарко. Она заворочалась в постели и открыла глаза, не то чтоб проснулась, поскольку не совсем спала, а пребывала в полудреме. Пот не пот, но горячая простыня прилипла к телу, она откинула ее, пару минут полежала нагишом, как спала, потом сочла за лучшее покинуть раскаленное ложе и осторожно, чтобы не разбудить Калева, села. Впрочем, вспомнила она еще прежде, чем повернуть голову, тут он спит отдельно, здесь ведь не двухспальная кровать, как дома, а две односпальные. Она нашарила пластиковые — иные в этом климате носить было невозможно — шлепанцы, встала, прошла к окну и выглянула.

Зрелище было совершенно упоительное, темно-синяя гладь Эгейского моря начиналась, кажется, прямо под окном, если, конечно, не слишком высовываться, и ради этого можно было вынести все неудобства, связанные с местонахождением дома. Ибо Дом творчества, или отдыха, она толком и не помнила названия, писателей и переводчиков располагался на горе, в конце довольно крутой улочки, и тащиться туда с пляжа, особенно, днем, по жаре, было достаточно мучительно, но зато, добравшись… Маленькое двухэтажное здание стояло на краю почти отвесного обрыва, нависавшего над проходившем по краю пляжа шоссе, а точнее, на уступе, поскольку до плато наверху, где пролегала дорога к акрополю, и откуда, чуть поодаль, начинался район особняков, было еще несколько десятков метров. Из садика, тонкой ленточкой окружавшего фасад писательского обиталища, наверх вела крутая лестница, по которой можно было вскарабкаться и обозреть море как с любой ступеньки, так и с естественной террасы, находившейся почти прямо над домом. Словом, главный недостаток этого жилища был одновременно и его главным достоинством. С другой стороны, он был недостатком вдвойне, поскольку тут, и не только наверху, на уступе, но и внизу, под обрывом, постоянно дул ветер, никогда не оставляя море в покое, чтобы толком поплавать, приходилось пересекать мыс, на левой стороне которого находился Дом, и купаться на правой, где обычно царило полное безветрие, и где возлежала на топчанах и просто полотенцах основная масса курортников, это удлиняло дорогу до пляжа вдвое, если не втрое. Что поделаешь, халява имеет и свои малоприятные особенности. Собственно, в современном мире это понятие относительное, да, они не платили за жилье, большая экономия, если вспомнить о гостиничных ценах, только кто о них вспоминает, платишь за путевку и летишь с группой таких же, как ты. Но вот, когда ты едешь куда-то не в компании, а сам по себе, ну случается иногда, взбрело человеку в голову… Перебрав все варианты — через Прагу, Хельсинки и тому подобное, ибо эстонские фирмы закруглились с Родосом в августе, супруги Кару обнаружили, что добраться до искомого острова в одиночку, то бишь вдвоем, немногим дешевле, чем купить путевку на те же две недели, включающую, кроме полета, еще и оплату гостиницы. «Вот оно, — сказал тогда Калев мрачно, — пока ты ходишь в ногу, все хорошо. Но шаг направо, шаг налево… Нет, еще не стреляют, но уже грабят»… «Может, не поедем?» — спросила тогда Диана, но ее глубоко порядочный (иногда, пожалуй, даже чересчур) муж только вздохнул и сказал: «Неудобно. Уже ведь договорились, они нам выделили комнату, может, кому-то из-за нас отказали»…

— Доброе утро, — сонно прозвучал за ее спиной знакомый голос, и Диана обернулась.

— Доброе утро, — ответила она весело.

— Который час?

Диана пересекла комнату, посмотрела на свои наручные часы, лежавшие, кстати, в полуметре от Калева, и всполошилась.

— Уже девять! Пропустим завтрак!

Когда они спустились на первый этаж, в столовую, которую Диана называла «кают-компанией», поскольку в ней стояли и телевизор с видеомагнитофоном, а также лежали журналы и газеты, там уже (или еще?) никого не было. Собственно, завтрак здесь, как и сама столовая, был полусимволическим: кофе в кофеварке, тосты и джем в малюсеньких коробочках, какой раньше давали в самолетах, советских, конечно. За большим столом помещалось или, вернее, поместилось бы, от силы человек пятнадцать, будь тут, в Доме, столько народу… Впрочем, летом, наверно, и бывало, а теперь, в сентябре, половина комнат пустовала, а те, кто заполнял другую половину, вместе собирались редко, вставали по-разному, обедали в ресторанах, хотя при желании приготовить что-то можно было и в здешней крошечной кухоньке, худо-бедно оснащенной разнообразным инвентарем, от газовой плиты и микроволновой печи до кастрюль и сковородок, ну и телевизор практически не смотрели, единственное, что еще отличало писателей от простых смертных. Собственно, проводившие тут отпуск, обычный или творческий, писатели, если и могли претендовать на бессмертие, по образу жизни были людьми простыми, авторы детективов или иной любимой народом и, следовательно, доходной литературы в такие места носа, естественно, не казали, тут отдыхали те, кто топал в гору от автобусной остановки на своих двоих, а то и чемоданы волочил, и питался в ресторанах со шведским столом, где много и по стабильной цене. На данный момент творческий коллектив заведения включал немецкого барда, таскавшего с собой повсюду гитару и, дабы превратить пощипывание струн в зрелище, покрывавшего ногти то зеленым, то синим лаком, мрачного шведа, писавшего, по его словам, исторические романы и никогда не купавшегося в слишком на его вкус теплом море, турчанку, что по мнению Дианы свидетельствовало о благоприобретенной в Евросоюзе толерантности греков, если вспомнить историю с Кипром или всего лишь полувековой давности погромы в Смирне, еще одну представительницу германской нации, кажется, драматурга, а также детскую писательницу из Чехии. Писательница объяснялась с Калевом и Дианой на ломаном русском языке, ее, в отличие от прочих, они встречали практически каждый день, правда, ненадолго, поскольку завтракала та не за столом, а, по ее собственному выражению, на природе. А именно, засыпала в большую стеклянную посудину кукурузные хлопья, заливала их горячим молоком, затем, неизбежно пройдя через столовую, ибо кроме входа из коридора в ней имелся и выход прямо во двор, взбиралась на лестницу, ту, которая вела от дома наверх, и, сидя на ступеньке и созерцая море, медленно поглощала полученную смесь. Потом спускалась за кружкой кофе и возвращалась на свой наблюдательный пост. Наконец, в Доме, кроме Калева и Дианы, проживал еще один эстонский литератор, довольно известный поэт Ильмар Янус, настоящая фамилия которого была Янес. Не самое подходящее прозвание для романтического поэта! Если, конечно, он таковым был, какие именно стихи писал Янус, Диана не знала, но выглядел он вполне романтично, как и большинство эстонских молодых людей: высокий интересный блондин… но не в черных ботинках, а дурацких сандалиях унисекс. Портила его только щетина, та старательно культивируемая небритость, которую, кажется, считают особым шиком, как и разнообразную неопрятность типа растрепанных волос или мятой одежды.

Поприветствовав чешку, как раз наливавшую себе кофе, супруги Кару последовали ее примеру, затем расположились в столовой и стали неспешно завтракать бутербродами с казенным джемом и собственным сыром, прихваченным из холодильника, стоявшего в их комнате, ибо комнаты были благоразумно оснащены холодильниками, наверняка не для того, чтобы исключить таскание литераторами друг у друга сладких кусков, но…

Разделавшись с трапезой, они отправились на пляж. Первоначально Калев лелеял странную идею пару часиков в день уделять работе, но Диана довольно легко его отговорила, в конце концов, даже писатель имеет право на отдых, пусть и все кругом считают его бездельником, который продирает глаза, когда вздумает, читает за завтраком газету и выходит на прогулку в два часа дня, когда все порядочные люди вкалывают. Да. Добросовестно торгуя воздухом или производя все новые и новые бумаги. Правда, они не учитывают, что писатели работают и днем, и вечером, и в уик-энд и даже без отпуска, все это неважно, в любом случае человек, который не отбывает трудовую повинность от звонка до звонка, пусть даже ничего при этом не делая, трутень, лодырь и, разумеется, счастливчик.

Словом, день прошел, как обычно. Пляж, возвращение домой, ибо, где бы мы не остановились, через час мы начинаем считать это временное пристанище домом, очередная пара чашек кофе с пирожными, поскольку от греческих кондитерских изделий может отказаться только человек, которому удалили вкусовые рецепторы, опять пляж, обед и, наконец, прогулка в святая святых Родоса, Старый город, изумительное творение иоаннитов, несмотря на все усилия десятков поколений, сохранившееся в относительно целом виде до наших дней. Прогулка эта, надо сказать, носила ежевечерний характер, и супруги Кару отнюдь не были исключением, почти весь курортный люд мерял шагами старинные улочки, сидел за столиками в бесчисленных ресторанчиках на открытом (а также закрытом) воздухе и, конечно, шатался по магазинам, часто прицениваясь и редко покупая, посещая десятки раз одни и те же лавочки, набитые, в основном, сувенирами, и снова и снова сворачивая в те же переулки и тупички.

— Гляди-ка, — шепнула Диана мужу, когда они в очередной раз проходили мимо фонтана на площади, заставленной по краям столиками сразу четырех или пяти ресторанов, — наш одноликий Янус.

— С дамой, — добавил Калев, и супруги многозначительно переглянулись, поскольку видели хмурого соседа в компании женщины впервые, да и вообще в первый раз встречали его вне Дома, как, собственно, и прочих постояльцев творческо-курортного заведения, что, если подумать, странно, ведь Старый город был, в сущности, крошечным, а посещать его, казалось должны были все, что еще тут, в конце концов, делать по вечерам, не работать же, в самом деле.

Женщина, с которой сидел за крайним столиком Янус, была блондинкой, подозрительно напоминавшей уроженку Таллина или соседнего с ним города, возможно, таковой она и была, и даже не возможно, а точно, в чем супруги убедились, пройдя в непосредственной близости от парочки, за спиной Януса, который, правда, помалкивал, но зато его подружка щебетала вовсю, изливая поток эстонских слов.

— Стоило ехать на Родос, чтобы проводить время с жительницей города Таллина, — уронил Калев иронически.

— Но ты же проводишь время с жительницей города Таллина, — возразила Диана.

— Это другое дело, — сказал Калев.

— Почему же другое?

— А потому что, если бы я возымел желание отдыхать одному и оставил тебя в Таллине, мне никогда не пришло бы в голову заводить тут шашни с эстонками.

— А он оставил в Таллине жену?

— Конечно.

— Понятно. — Диана подумала и заметила: — Возможно, он не знает ни одного языка, кроме эстонского.

— Он говорит по-английски, — возразил Калев.

— Но недостаточно хорошо, чтобы охмурять девушек.

— Вот еще! Девушек можно охмурять, даже владея единственно языком глухонемых.

— Вообще-то, — заметила Диана, — совсем непохоже, чтобы он ее охмурял. Скорее это она его охмуряет.

— Ладно, хватит подглядывать, — сказал Калев и потащил ее в первый попавшийся переулок.

Выйдя через внушительные, обрамленные двумя точь-в-точь напоминавшими монументальные шахматные ладьи башнями ворота на пристань, у которой толпились бесчисленные лодки, парусные и без, они обошли Старый город кругом и вернулись в свое скромное обиталище по малоприятной дороге, частично лишенной тротуара, почему местами приходилось идти гуськом и жаться к стенам. Добравшись до дому, Диана уже начисто забыла про Януса, оказавшегося-таки двуликим, учитывая оставленную в Таллине жену, не поминала о вечерней встрече наутро и вполне вероятно, не вспомнила бы о ней никогда, не случись того, что случилось.

В то утро Калев с Дианой встали пораньше, а может, чешка припозднилась, неважно, так или иначе, они уже допивали вторую кружку кофе, когда та прошуршала по коридору в кухню, она носила, к вящему удивлению Дианы, разгуливавшей в шортах, длинную юбку, подол которой волочился по полу, словно шлейф дамы из давно прошедших времен. Возможно, она каждый день, а скорее, каждый вечер эту юбку, по всем приметам единственную, стирала или пылесосила, в противном случае, та уже весила б тонну, как-никак ею подмели целый Родос… Пока увеселительница или воспитательница самых маленьких готовила свою кашу, концентрированное молоко для которой разводила кипятком, как подсмотрела Диана, супруги дожевывали последние бутерброды, а когда чешка, прижимая посудину с драгоценным варевом к груди, поздоровалась, прошествовала к двери в противоположной стене столовой и вышла во двор, Диана уже складывала в мешок сыр и колбасу, дабы унести их к себе в комнату и положить в холодильник. Покончив с этим, она собрала грязную посуду, но, к счастью, взять ее в руки не успела, а то тарелки и чашки разлетелись бы после неизбежной встречи с керамическими плитками пола на мелкие осколки, ибо снаружи донесся крик. Не просто крик, а пронзительный, жуткий, душераздирающий вопль. Калев вскочил и кинулся к двери, а Диана вцепилась было в столешницу, чтобы унять дрожь в руках, но любопытство пересилило, и она двинулась вслед за мужем.

Чешка, к ее несказанному облегчению, оказалась жива и даже, на первый взгляд, цела, возможно, впрочем, ненадолго, поскольку, сбегая по лестнице, на каждом шагу цеплялась юбкой за перила. Неровен час, свалится и переломает на каменных ступеньках все кости, подумала Диана, но, увидев их, чешка, кажется, чуть успокоилась, визжать, во всяком случае, перестала и даже остановилась, немного не дойдя до конца лестницы.

— Там, — пролепетала она, тыча пальцем в сторону дома. — Там, сзади…

Построенное на уступе здание к верхней части обрыва не прилегало, между его задней стеной и не совсем, но почти отвесной скалистой поверхностью оставался зазор шириной метра в два. И в этом зазоре, прямо под стеной за которой находилась столовая, где они только что ели… от этой мысли Диану слегка затошнило… ничком, с неестественно выгнутой правой рукой и вывернутой шеей лежала женщина в грязных белых брюках и длинными светлыми волосами, разметавшимися по спине, едва прикрытой кирпичных тонов маечкой на бретельках, и по сухой почве вокруг.

Калев осторожно подошел, наклонился и притронулся к этой полуголой спине, сразу выпрямился и вернулся к Диане, из-за плеча которой испуганно выглядывала чешка.

— Мертва? — спросила Диана дрогнувшим голосом.

— Совсем холодная, — буркнул Калев.

Постояв минуту, он вдруг вернулся к трупу, снова наклонился и откинул волосы в сторону. Показалось лицо в профиль, голова была повернута набок. Диана ахнула. Не случайно этот специфический кирпичный цвет что-то ей смутно напомнил. Та самая женщина! Конечно, конечно! Она вспомнила, как та заливисто смеялась, чуть закидывая голову назад, извергала поток слов, кокетливо заглядывая в глаза молчаливому Янусу, и ей чуть не стало дурно.

— Пойду поищу экономку, — вздохнул Калев.

Когда Калев открыл дверь в комнату, Диана лежала на кровати в ярком бикини, в номере она ходила обычно в купальнике, так и сейчас, хотя ей вовсе не было жарко, скорее даже наоборот.

— Ну вот, — проворчал Калев, — отдохнули.

— Что случилось?

— Попросили не покидать территорию до специального оповещения.

— Уже приехали? — спросила Диана.

— Да.

— Быстро.

— Тут же все под боком.

— Кого попросили? — поинтересовалась Диана вяло. — Нас с тобой? Или всех?

— Не понимаю, как человек, который прочел и перевел столько детективов, может задавать подобные вопросы, — сказал Калев мрачно. — Естественно, всех.

— Ага.

Диана помолчала.

— Но ведь мы все время были вместе, — через пару минут произнесла она неуверенно. — Значит, у нас есть алиби.

— И оно может нам понадобиться. — заметил Калев. — Учитывая национальность жертвы…

— Калев! Неужели в этом замешан Янус?

— Не думаю. Конечно, я знаю его не очень-то близко, да и вообще, можно ли в принципе узнать человека настолько, чтобы решать, способен он на убийство или нет?… Но все-таки не думаю.

Он сел в кресло у окна и взял со своей тумбочки книгу, однако уже через несколько минут положил ее обратно.

— Пойду посмотрю, что поделывает цвет мировой литературы.

— Я с тобой, — сказала Диана поспешно и вскочила.

Надев более пристойный, с ее точки зрения, в данной ситуации сарафан, прикрывавший колени, она сунула ноги в сабо на высоком каблуке.

— Я готова.

Калев оглядел ее, ничего не сказал и открыл дверь.

«Цвет мировой литературы» собрался против ожиданий не в «кают-компании», а попросту во дворе или на террасе, можно интерпретировать и так, учитывая, что это была лишь неширокая площадка над обрывом. Женщины, включая и экономку, сидели на вынесенных из столовой стульях, а мужчины топтались рядом, курили и поглядывали на угол дома, из-за которого слышались негромкие голоса.

— Принести тебе стул? — спросил Калев.

— Предпочитаю шляпу, — сказала Диана, но когда супруг беспрекословно направился к наружной лестнице, которая вела со двора прямо на второй этаж, позвала: — Ладно, ладно, не стоит подниматься, отойду в тень.

— Мне и самому шляпа не помешает, — возразил Калев и стал взбираться по более чем круто поднимавшимся ступенькам.

Диана отодвинулась к обрамлявшим дворик деревьям, а заодно к восседавшим рядком дамам и прислушалась к их чинной, как на английском файф о`клоке, тем более, что и язык общения был соответствующим, беседе. К ее удивлению, они и не думали обсуждать злобу дня, а говорили на тему, весьма от нее далекую, о литературных агентах, не больше, не меньше. Чешка, правда, в основном, механически кивала, но две другие литераторши, сверкая глазами, обличали невежество, косность, жадность и прочие достойные качества служителей литературной мамоны. Впрочем, Диана не могла их за это осуждать, она сразу вспомнила, как будучи последний раз в Москве, заглянула к матери в издательство и застала там, наряду с другими деятелями некую агентессу из Германии, бывшую русскую по имени то ли Галина, то ли Марина, которая сидела, задрав, как они там, на Западе, умеют, лодыжку правой ноги на бедро левой, и безапелляционно толковала о том, что современная литература это истории в диалогах, и что всякие рефлексии она на дух не переносит и продавать их никогда не возьмется. Диана хотела было ей заметить, что рефлексии, собственно говоря, и есть литература, а то, о чем она говорит, в лучшем случае драматургия, а в худшем, сценарии телесериалов, но не стала, не было смысла, таких ни в чем не убедишь, она только уныло подумала, что именно подобные Галины-Марины и решают, что кому читать. Она чуть не вмешалась в дискуссию, не ту, а эту, здешнюю, но вспомнила лежавшую за домом несчастную блондинку, и у нее пропало настроение, она отвернулась от дам и поискала взглядом Януса.

Тот стоял на самом солнцепеке, смело подставив обжигающим лучам и так уже облупленный нос, и молча разглядывал море внизу. Переодеться подобно Диане в более благопристойные на ее взгляд брюки он и не подумал, был в обычных бесформенных, длинных и широких шортах со множеством карманов. Собственно, в брюках его Диана не видела, возможно, он так, в шортах, и приехал, почему нет, в Таллине в шортах иные разгуливают и не в такую погоду, которая стоит в середине сентября, еще хлеще, для подобных подвигов они почему-то выбирают апрель, который куда холоднее… Лицо Януса ничего не выражало, кто знает, может, ему и вовсе пока неизвестно, что погибшая женщина — его знакомая… Если, конечно, он не приложил к этому руку. Или руки? Она перевела взгляд вниз, но Янус руки держал в карманах, и если б даже у него дрожали пальцы, увидеть это никому бы не удалось.

Калев вернулся в соломенной шляпе, передал Диане ее роскошный головной убор, от которого, впрочем, здесь было мало толку, ибо огромная черная широкополая шляпа не имела никаких завязок, наверно, ее надлежало прикалывать к прическе шпильками, как поступали дамы, еще в прошлом веке носившие не только шляпы, но и прически. Диане с ее короткой стрижкой шпильки вкалывать пришлось бы прямо в череп, а поскольку тут постоянно дул ветер, то шляпа ежеминутно срывалась с ее головы и отправлялась в самостоятельное путешествие, словом, она надевала ее редко, предпочитая бейсболку. Но теперь она торжественно нацепила упомянутый предмет роскоши, придавший ей вид великосветской дамы (правда, незаметно придерживала его рукой), и стала от нечего делать позировать на фоне олеандров и гранатовых деревьев с еще неспелыми желтовато-зелеными плодами.

Наконец из-за дома показалась маленькая группка должностных лиц, наверно, так, Диана их не разглядывала, она смотрела на накрытые простыней носилки, которые вынесли и поставили перед дверью в столовую. Затем всех присутствующих попросили подойти, с лица блондинки откинули простыню, и один из полицейских или не полицейских, поскольку они были, как один, одеты в обычные летние брюки и сорочки с короткими рукавами, на безукоризненном английском, ибо все эти греки говорят по-английски, спросил, не узнает ли кто-либо из обитателей международного Дома творчества несчастную жертву насилия (последнее слово Диана добавила для себя сама). Все молчали, Диана посмотрела на Калева, тот наморщил лоб, но ничего не сказал, Диана его понимала, кем-кем, а доносчиком ее супруг бесспорно не был. Но с другой стороны… Да, поди реши, как в такой ситуации надо себя вести. Она еще ломала голову над тем, как им с Калевом следует поступить, когда вдруг заговорила немка.

— Я ее не знаю, — сказала она, — но видела.

— Где и когда? — спросил грек, и она повернулась к Янусу.

— Вы меня извините, — проговорила она негромко, — но я должна. Позавчера, — объяснила она. — Я видела ее позавчера вечером. В коридоре. Моя комната рядом с той, которую занимает господин Янус. Я вышла, чтобы поставить чайник, и встретила его с этой дамой, он отпирал свою дверь.

Позавчера! Это как раз в тот вечер, когда они сидели в ресторанчике в Старом городе, сообразила Диана. А потом, значит, пришли сюда. Но ведь труп не мог пролежать за домом целый вчерашний день так, чтобы никто его не видел… То есть Янус тут не при чем… Хотя кто сказал, что визит блондинки не мог повториться вчера?

— Что скажете? — спросил грек побледневшего Януса.

— Да… Я… — Янус сглотнул слюну, он явно струсил, Янес он Янес и есть, подумала Диана. — Я ее не сразу узнал… Действительно, мы виделись позавчера.

— А вчера? — спросил полицейский или не полицейский быстро.

— Нет!

— Вы знали ее раньше? — продолжал спрашивать грек. — Или познакомились здесь?

— Я?… Нет… — пробормотал Янус. — Тут…

Диана поняла, что он врет, Калев, наверно, тоже, потому что он сдвинул брови, бросил на Януса скептический взгляд и поинтересовался небрежным тоном:

— А от чего, собственно, она умерла?

Греки переглянулись, потом тот, что задавал вопросы, сказал:

— Не вижу причин скрывать это от вас. По всей видимости, она упала сверху. Вон оттуда.

Он ткнул пальцем туда, где двадцатью метрами выше, предваряя пролегавшую на очередном уступе петлю шоссе, ведущего к акрополю, почти нависала над левой стороной дома небольшая, огороженная перилами терраса. Скала под ней изобиловала острыми выступами, и Диана содрогнулась, одновременно испытывая облегчение. Свалилась с обрыва! То есть это не убийство, а несчастный случай, тоже не очень приятно, но не сравнить… Она снова посмотрела на Януса, у того был глупый вид, еще бы, стоило врать, когда…

— Интересно знать, как человек может отсюда свалиться, — сказал Калев.

— Допустим, она загляделась на море, — уронила Диана рассеянно.

Сама она не могла оторвать глаз от открывавшегося с терраски пейзажа. Зрелище действительно завораживало, острый конец острова вдавался в синеву, обтекавшую его с двух сторон, синеву двух морей. Ближнее, слева, Эгейское, темное, чернильного оттенка вдали, у берега переходило в ярко-бирюзовую полосу, набегавшую на пляж. Справа просматривалась в отдалении голубая гладь Средиземного. Море было и сзади, уходило за спину, везде море, много моря…

Калев попробовал раскачать перила, потом налег на них всем телом.

— Осторожней! — вскрикнула Диана.

— Чепуха! Они не просто прочные, они несокрушимые, к тому же высокие, даже мне почти по грудь.

Диана подошла, потрогала, действительно, перила были сделаны из стальных труб, намертво приваренных ко вделанным в бетон стойкам, и не в один ряд, а целых три.

— Возможно, у нее закружилась голова, — предположила она.

— Даже закружись у нее голова… Да пусть она и сознание потеряла!.. Все равно она просто повисла б на перилах или сползла по ним наземь. С чего ей переваливаться через них?

— А что тогда?

— Я думаю, ей кто-то помог.

Диана поежилась.

— Кто? — спросила она тихо.

Калев пожал плечами.

— Может, какой-то грабитель? — сказала Диана неуверенно. — У нее ведь не было при себе сумки, по-моему.

— Ну, во-первых, сумка могла быть под телом, мы же не видели, как его подняли и унесли. Во-вторых она могла отлететь при падении в сторону, не исключено, что полицейские ее нашли, вряд ли они стали бы нам об этом докладывать. В-третьих, это малоправдоподобно, зачем грабителю сталкивать ее с обрыва, куда проще вырвать сумку и бежать.

— А если б она пустилась вдогонку?

— В шлепанцах?

— Сабо, — поправила мужа Диана.

— Не суть важно, главное, в них не очень-то побегаешь. Наконец, есть и в-четвертых. Что она могла тут одна делать? Гостиниц в этом районе нет, домов поблизости тоже, сюда поднимаются либо для того, чтобы полюбоваться видом, либо по дороге к акрополю. Но мне как-то трудно себе представить, чтобы подобная особа в одиночестве отправилась поглядеть на руины храма Аполлона или даже просто на море.

Диана задумалась. В самом деле, длинноволосую блондинку в сабо на высоких каблуках было очень легко представить себе за столиком в ресторане с бокалом в руке, слегка подвыпившей и завлекательно смеющейся, или перебирающей безделушки в лавочке, нежели топающей в одиночестве в гору по пыльной дороге либо взбирающейся по крутой лестнице.

— Пожалуй, что и так, — согласилась она. — Но тогда? Мы опять возвращаемся к Янусу? Он ведь как раз мог пригласить ее к себе, а потом предложить полюбоваться видом, провести наверх и…

— Довольно беззаботно с его стороны, не находишь? — возразил Калев. — Вести намеченную жертву к месту преступления по коридору и через двор, рискуя, что кто-то из жильцов смотрит в окно или просто проходит мимо…

— А вдруг это произошло спонтанно, — сказала Диана бодро. — Он просто привел ее на смотровую площадку поглядеть на море, и тут на него накатило…

— Накатило что? — поинтересовался Калев.

Гм! Не очень похоже на поведение уравновешенного эстонца, это правда.

— А что если он был пьян? Или привел ее ночью?

— Любоваться видом?

— А почему нет? При лунном свете. Он же поэт.

Калев хмыкнул.

— Ладно, пусть не Янус, — сдалась Диана. — А кто еще это мог быть?

— Я думаю, это мы узнаем из газет.

— Или не узнаем.

— И это не исключено, — согласился Калев. — Ну хватит, пошли вниз. Пора идти на пляж.

Они постояли еще пару минут, любуясь окрестностями, и пошли к лестнице.

Рина Янес вошла в прихожую, тихонько, чтобы не разбудить ребенка, поставила на пол свой небольшой чемодан и закрыла входную дверь. Впрочем, ее предосторожности оказались излишними, послышался топот детских ног, и к ней, пыхтя, подбежал пухленький мальчуган.

— Мама, мама!

Рина подхватила сына на руки и расцеловала в упругие щечки.

— Ну как съездила? — спросила появившаяся в конце коридора ее мать, высокая представительная женщина шестидесяти с небольшим лет с аккуратно подстриженными и уложенными светлыми, почти без седины волосами и выделявшимися на бледном лице подкрашенными старомодной красной помадой губами.

— Нормально, — сказала Рина. — Почему ребенок до сих пор не спит? — добавила она недовольно.

— А который час? Половина одиннадцатого? — удивилась мать, посмотрев на золотые наручные часы, которые упорно носила дома. — Не заметила. У меня были гости. Только ушли.

— Кто? — спросила Рина, опуская сына на пол и расстегивая легкую летнюю курточку.

— Хелен с внучкой.

Дальше расспрашивать Рина не стала, знала, что и так придется выслушать целую историю, подруг и приятельниц у матери было множество, к ней постоянно кто-то приходил, и потом она долго пересказывала дочери всякие сплетни о знакомых.

Она повесила куртку в стенной шкаф, сбросила туфли и, прежде чем пройти в комнату, погляделась в большое зеркало. Оттуда на нее смотрела довольно привлекательная молодая женщина, невысокая, но изящная, со светло-голубыми глазами и выкрашенными в темно-рыжий цвет волосами до плеч, в данный момент небрежно перехваченными сзади резинкой. Но приводить себя в порядок она не стала, все равно Януса не было — она, как и большинство знакомых, звала мужа Янусом, не по имени или фамилии, а псевдониму, он сам этого добивался, представляясь именно так и пресекая попытки обратиться к нему иначе.

— Есть будешь? — спросила мать. — Теперь ведь в самолетах не кормят.

— Смотря каких, — отозвалась Рина. — Но есть буду. Только сначала приму душ.

— Давай. А я пока уложу Петера. Пошли, детка, — она взяла мальчика за руку и, невзирая на его слабые протесты, увлекла за собой в комнату.

Когда Рина в махровом халате вошла на кухню, мать уже была там.

— Обедать хочешь? — спросила она. — Осталось пюре, можно разогреть и сосиски сварить.

— Поздно уже, — ответила удивленная такой заботой Рина. — Достаточно бутербродов с чаем.

Она включила электрический чайник и открыла холодильник.

Мать дала ей вынуть ветчину, сыр, сделать бутерброды, даже съесть один, но когда чайник вскипел, она налила две чашки, поставила на кухонный стол, села напротив Рины и значительно сказала:

— Сегодня днем приходили из полиции.

— Зачем? — спросила Рина, подняв голову от тарелки.

— Мужем твоим интересовались, — сказала та, четко выделяя слова.

— Янусом?

Мать кивнула.

— А что такое? Он же на Родосе.

— Вот именно! Там убили какую-то женщину, и твой благоверный оказался к этому как-то причастен.

— Шутишь? — спросила Рина холодно. — Какое отношение Янус может иметь к женщине с Родоса?

— Она не с Родоса, — возразила мать. — Выяснилось, что она эстонка и была знакома с Янусом. Наверняка очередная его подружка.

— Они так сказали?

— Нет, так они не сказали, но мне и без того все ясно. Я всегда знала, что этот трутень когда-нибудь впутает нас в темную историю.

— Он не трутень, он поэт, — возразила Рина устало.

— Одно другому не мешает!

— Что же они сказали? — спросила Рина, не обращая внимания на очередной выпад матери, она давно к ним привыкла. Мать невзлюбила зятя чуть ли не с первого дня, это Рину не особенно удивляло, Янус раздражал тещу, в первую очередь тем, что хоть и не валялся в постели до полудня, а вставал по-деревенски рано, зато без конца и без цели болтался по дому, подолгу пил кофе на кухне, уходил и приходил поздно, обедал, когда ему взбредало в голову, словом, ничем не напоминал отца Рины, работавшего денно и нощно, можно сказать, умершего на работе: он получил удар после чересчур бурного совещания. Умершего и оставившего вдове прекрасную четырехкомнатную квартиру и немалые сбережения. Старший брат Рины давно жил отдельно, а Рина с родителями, и через год после смерти отца она привела в дом Януса, посчитав, что места хватит. Собственно, места и хватало, не в месте было дело, просто Янус не соответствовал представлениям тещи о том, каким должен быть глава семьи. Конечно, он получал разные стипендии и гонорары, однако эти доходы не шли ни в какое сравнение с зарплатой Рины, работавшей в мэрии. Но все бы ничего, если б не женщины. Янус не был бабником. То есть он им был, но особенным. Если б женщины сами к нему не лезли, он, скорее всего, вполне довольствовался бы тем, что ему могла предложить семейная жизнь, ибо был ленив и не любил прилагать усилия для достижения чего бы то ни было, женской благосклонности уж точно. Но ореол модного поэта привлекал их, как свет — бабочек. И добро б они ограничивались отношениями однодневными, как те же бабочки…

— Так что же они говорили? — спросила она снова, поскольку мать не ответила. — Конкретно.

— Конкретно ничего, — сказала та сердито. — Ходили вокруг да около, задавали разные дурацкие вопросы.

— Например?

— Например, все ли у вас ладно, не ссоритесь ли…

— И что ты сказала?

— Ничего особенного. Объяснила, что как все, и ссоритесь, и миритесь, в какой же семье без ссор обходится. Да они и не поверили бы, если б я что другое сказала, разве нет?

— Да, — бросила Рина зло, но потом подумала, что мать права, кто поверит, что они с Янусом милуются, как два голубка. Тем более, что копни поглубже, и найдутся люди, которые с удовольствием расскажут, как в прошлом году она выставила Януса вон после того, как встретила на улице в обнимку с наглой девчонкой из издательства. До того наглой, что осмеливалась перед тем даже домой к нему заезжать с гранками или обложкой, еще чем-то… И какого черта надо было пускать его обратно? Ну ладно, клялся, что в последний раз, божился, так разве мужчинам можно верить?… Конечно, Петер каждый день лепетал, спрашивал, где папа, почему папа не идет… Ну и что, забыл бы, как миленький!..

— Я на твоем месте… — начала мать.

— Знаю, знаю, — оборвала ее Рина, недовольная тем, что мать почти угадала ее мысли. — Ты на моем месте давно бы с ним развелась, вышвырнула на улицу, пусть убирается в свою деревню у печи свои стишки царапать. Только ты ошибаешься, теперь и в деревнях не печи, а камины, да и Рапла вовсе не деревня. К тому же ехать ему некуда, место давно занято братишкой, да невесткой, да детишками, да сестренкой незамужней… Так что еще непонятно, может, не согласится он вот так уйти, потребует, чтобы мы у себя ему комнату выделили…

— Ну уж, — отмахнулась мать, но Рина поняла, что та испугалась всерьез.

— Ладно, посмотрим, — сказала она после паузы, — Зачем заранее огород городить? Может, никакого отношения к нему эта женщина не имеет. Пойдем спать, я устала до смерти.

— Завтра воскресенье, выспишься, — сказала мать, но поднялась.

Лицо у нее было озабоченное, еще не заснет, будет всю ночь думать над ее словами насчет квартиры, подумала Рина, но разуверять ту не стала. Да и можно ли быть хоть в чем-то уверенным в этой проклятой жизни?

Вечерняя прогулка продлилась долго. Сначала супруги пообедали в маленьком ресторанчике у моря, можно сказать, на набережной, хотя заведение располагалось по ту сторону шоссе, проложенного по самому краю пляжа. Ветер разгулялся чуть ли не до ураганного, и разыгрался своеобразный шторм, волны не валами, а холмиками беспорядочно ходили по изумрудно-зеленой воде. Набрав со «шведского стола» всякой всячины, Калев горячих блюд, а Диана больше налегала на сыры и маслины, супруги заняли столик на террасе и медленно жевали, созерцая море. После обеда они прошли еще немного по набережной и свернули на поперечную улочку. Заглянули в очередной магазинчик сувениров, из тех, что разбросаны по греческим курортам сотнями и тысячами и уставлены везде одними и теми же изделиями, потрогали тех и других алебастровых богов, приценились к Посейдону, но бронзовый владыка морей, которым Диана хотела обзавестись в качестве оберега от штормов, оказался безбожно дорог, и они пошли дальше, к Старому городу. Пройдя между еще двух гигантских шахматных фигур, ворот было несколько, и все донельзя живописные, они влились в фланирующую по древним улицам толпу, и, как каждый день, стали бесцельно блуждать по разным закоулкам. Словом, когда они добрались до своего пристанища, было уже темно. Вошли в калитку, миновали площадку между нею и садиком, и со скамеечки под гранатовым деревом им навстречу поднялся черный силуэт. Диана от испуга даже присела, к счастью, этого никто не заметил, поскольку незнакомец шагнул вперед, под лунный свет, и был немедленно опознан Калевом, оставившим перетрусившую супругу и устремившимся к новоприбывшему.

— Андрес! Ты что тут делаешь?

— Вас поджидаю, — ответил Андрес коротко.

— Это в данный момент. А вообще?

— Командирован, — ответил тот еще более кратко.

— По поводу? — спросила Диана, придвигаясь поближе.

— Здравствуй, Диана, — сказал Андрес вместо ответа.

— Добрый вечер, — бросил Калев, опередив жену. — Я так понимаю, что тебя прислали распутывать историю, случившуюся рядом с этим самым домом?

— Правильно понимаешь, — кивнул Андрес.

— Я так и думал, что кого-нибудь из Таллина пришлют обязательно, — сказал Калев. — Как-никак убитая — эстонка.

— Откуда ты это взял? — быстро спросил Андрес.

— Что она эстонка?

— Нет, что она убита. По первоначальной версии ведь она упала с обрыва… Собственнно, и что она эстонка…

— Что до последнего, то мы слышали, как она говорила по-эстонски, — пояснил Калев.

— Когда? Подробнее, пожалуйста.

— Послушайте, ребята, — вмешалась Диана. — Может, мы поднимемся к нам, рассядемся, заварим чаю и спокойно поговорим?

— Да, конечно, — смутился Андрес, наклонился и вытащил из-под скамеечки свой вечный портфель из свиной кожи, как Диана уже знала, полученный в подарок от сотрудников ко дню рождения еще в советские времена, когда занимал пост повыше, чем должность следователя… или это называется как-то иначе? Наверно, иначе, инспектор, комиссар, еще что-то, теперь ведь все и вся переименовали, надо выяснить, а то неудобно…

В доме не слышно было ни звука, свет почти ни в одном окне не горел, наверно, постояльцы еще бродили по тропам крестоносцев, а может, кто-то уже и спал, так что в коридоре они старались говорить потише.

Пока Диана мыла виноград и наливала воду в кофейник-кипятильник, который они с Калевом обычно возили с собой повсюду, Калев рассказывал Андресу, где и когда они застали Януса с блондинкой, оказавшейся через день на задворках дома творчества, понятно, не вводить же в заблуждение родного двоюродного брата ради какого-то Януса, да и наверняка полиция об отношениях того с убитой, если они, конечно, имели место быть, давно все раскопала. Ну давно не давно, однако…

— Есть хотите? — спросила она, включая кипятильник.

— Спасибо, — сказал Андрес, — меня накормили греки.

— Не сомневаюсь. Но от пары бутербродов ты, наверно, все-таки не откажешься?

— Один съем, — сказал Андрес.

— А я съем два. Или три, — добавил Калев, и Диана стала выгребать из ящиков письменного стола тарелки и ножи с вилками, казенные, разумеется, которые там держала, дабы не бегать ежеминутно вниз на кухню, ибо для этого простого на первый взгляд действия надо было либо добраться по коридору на другой конец здания, ко внутренней лестнице, либо выбираться на наружную, где, как правило, немилосердно дуло.

— А выяснили, кто она? — спросила и тут же смутилась, вопрос был праздный, конечно, выяснили, иначе бы Андреса здесь не было.

Тот только кивнул.

— Ну и?…

Андрес ответил не сразу, и Диана произнесла с достоинством:

— Не знаю, сумеем ли мы помочь тебе и на этот раз, но право быть в курсе событий мы, по-моему, заслужили.

— Само собой, — усмехнулся Андрес. — Собственно, и помощи от вас я тоже жду. Учитывая вашу уникальную способность оказываться на месте преступления… Ведь на сей раз ты и обнаружил труп? — спросил он, обращаясь к Калеву.

— Не совсем так, но близко к тому, — отозвался тот.

— Но в полицию сообщил ты?

— Экономка с мой подачи. Однако первой злополучную красотку углядела сказочница из Чехии. Ну детские книжки она пишет, — пояснил он, заметив некоторое недоумение на лице Андреса. — Живет на первом этаже.

— Ясно.

Андрес сакраментальным жестом открыл портфель, вытащил из него папочку с бумагами, извлек пару листков и положил перед собой на край стола. Потом выудил из нагрудного кармана китайский очешник с надписью «полиция», что Диану всегда смешило, вынул очки и надел.

— Эве Петерсон, — сообщил он. — Двадцать девять лет. По профессии дизайнер. Два года назад вышла замуж за Аллана Петерсона, на двенадцать лет ее старше, преуспевающего бизнесмена. Занимается недвижимостью. Крупные сделки, большие прибыли.

— А если по-человечески? — спросил Калев.

— Квартирами торгует, — пояснил Андрес. — Хорошими, дорогими, в центре города, как правило. И не новыми. Предпочитает работать со старыми, есть и такая сторона дела: организует реновацию, ремонт, дизайн и тому подобное. На этой почве с будущей супругой и познакомился. Она была свободным художником, работала на несколько фирм, в том числе на него.

— А дети есть? — спросила Диана.

— Нет. Имели, так сказать, в планах, но до реализации дело не дошло.

— А Янус? — поинтересовался Калев. — Голову даю на отсечение, он не здесь с ней познакомился.

— Нет, конечно, — согласился Андрес. — Они знакомы уже несколько месяцев. Правда, подробности установить трудно, они свои отношения не афишировали, однако тут она отдыхала с подругой, которая утверждает, что приехали они сюда из-за Януса.

— Вот как?

— Эстонских групп на Родосе сейчас нет, они приехали с финской, через Хельсинки, хотя вполне могли б отправиться в какое-нибудь другое место прямо из Таллина, там такого добра хватает. Правда, путевки попались горящие, за полцены, почему и подруга дала себя уговорить… Но быстро, по ее словам, об этом пожалела, поскольку с первого же дня оказалась предоставлена самой себе. Эве занимал только Янус.

— А почему она одна не поехала? — удивилась Диана. — Гуляла б со своим Янусом, и все было бы шито-крыто.

— Как я понял, дело в муже. Она опасалась, что, поехав одна, вызовет подозрения.

— Так он ревнивец?

Андрес развел руками.

— Но, значит, она не собиралась менять его на Януса в полном смысле слова. Раз уж не хотела, чтобы до него дошло…

— Не знаю, как она, — сказал Андрес, — но Янус, по всей видимости, оставить ради нее жену и ребенка не рвался, тут еще ребенок фигурирует, мальчик трех лет. В любом случае, проводить с любовницей двадцать четыре часа в сутки он не стремился, хотя здесь за ним следить некому. И тем не менее ночевала Эве, как правило, в гостинице.

Калев согласно кивнул.

— Сколько она тут пробыла? — спросил он.

— Десять дней. Путевка у них двухнедельная.

— Все верно. Если б она часто сюда ходила, мы б ее хоть пару раз да и увидели б, комната Януса-то рядом с нашей.

— Но тогда все ясно, — всплеснула руками Диана. — Мотив налицо. Она хотела заполучить его, Януса то бишь, в безраздельное пользование, а тот не горел желанием в это пользование поступать. Вот и столкнул ее с обрыва. Очень даже просто.

— Слишком просто, — сказал Калев. — Проще только послать ее ко всем чертям на словах, а не на деле.

— Может, она угрожала ему, что расскажет жене, — возразила Диана.

— Жену это не слишком бы потрясло, — заметил Андрес. — Как я понимаю, Янус, подобно всем поэтам, весьма падок на женщин.

— Или они на него падки, — бросил Калев.

— В любом случае, — вздохнул Андрес, — эта простая версия, кажется, очень по вкусу греческой полиции. Куда больше, нежели предположение, что ее сбросил с горы какой-нибудь местный грабитель. Кстати, ты не сказал мне, почему ты решил, что это не несчастный случай, а убийство.

— Мы поднялись наверх, — пояснил Калев, — на место, откуда она упала, осмотрели его…

— Главным образом, перила, — вставила Диана.

— Да. И у меня сложилось впечатление, что без постороннего вмешательства оттуда вряд ли свалишься. Но у полиции, наверно, есть нечто понадежнее впечатлений?

— Есть, — согласился Андрес. — Первый же более-менее внимательный осмотр показал, что она стукнулась затылком или ее стукнули по нему довольно увесистым предметом с острыми краями. То есть была повреждена кожа, вытекло немного крови. Довольно быстро нашелся и предмет, которым ударили. Камень. Убийца бросил его вниз, надеясь, очевидно, создать впечатление, что она ударилась о него при падении. На камне были следы крови. Но дело в том, что обнаружили и место, откуда камень был взят. Не знаю, обратили ли вы внимание, но метрах в двадцати-двадцати пяти от терраски шоссе делает довольно крутой поворот. Раньше там тоже были металлические перила, но теперь ставят ограждение из столбиков или тумб. Для красоты. Декоративные столбики, на вид, конечно, так они достаточно прочные. Их складывают из плоских обломков доломита разной величины и необточенных. Дизайн, понимаешь! И скрепляют цементом. Несколько столбиков уже готовы, а еще там куча этого самого камня.

— Я помню, — сообщила Диана. — Столбики эти. Но это не так уж далеко. Не мог разве камень сам скатиться под обрыв?

— Разве такие камни катятся? Да и если б он скатился, или, допустим, кто-то его бросил, хотя особенно некому, никаких мальчишек там не водится, все равно вряд ли он стоял бы торчком. Песка или рыхлой почвы, в которой он мог бы удержаться в стоячем положении там нет, скала, да и при падении она просто сбила бы его, а не напоролась затылком. Словом, убийца перестарался.

— Но, выходит, убийство было непреднамеренным, — сказала Диана, — раз он действовал подручным материалом… Может, все-таки грабитель?

— Грабитель, — возразил Андрес, — вырвал бы у нее сумочку и кинулся бежать. Но сумочка-то нашлась, она лежала под телом, бумажник был внутри и мобильник тоже. Украшений ее, всякие штучки из стекла и пластмассы, тоже никто не трогал. Да и кому они могли понадобиться…

— Совсем непонятно, — вздохнула Диана.

Андрес доел бутерброд, отщипнул пару виноградин и спросил, не глядя на двоюродного брата:

— Калев, а ты что скажешь? Есть идеи?

— Пока нет, — ответил тот, подумал и поинтересовался: — А с подругой ты еще будешь встречаться?

— С Ли? Да. У меня к ней еще немало вопросов. А что?

— Да хотелось бы на нее взглянуть.

— Ты подозреваешь подругу? — оживилась Диана.

— Никого я не подозреваю. Однако, если рассуждать логически…

— Да? Порассуждай!

Муж промолчал, и Диана взмолилась:

— Калев, ну пожалуйста!

— Да сама подумай! Есть две возможности. Первая, что эта злосчастная Эве была случайной жертвой. Иными словами, ее убил человек, который не собирался убивать именно ее. Грабитель, насильник, маньяк, наконец, который как раз в тот вечер принял решение истребить, скажем, всех длинноволосых блондинок, и Эве на свою беду подвернулась ему под горячую руку. Вторая возможность: убить хотели именно ее. То есть сделал это человек, с нею знакомый. А поскольку тут, на Родосе, таких всего двое, во всяком случае, на первый взгляд, Янус и эта самая Ли, то, естественно, следует к ней присмотреться. Что Андрес наверняка уже сделал. Не так ли?

— В первом приближении, — улыбнулся Андрес. — Разузнал то, что мог по-быстрому.

— И что? — спросила Диана с любопытством.

Андрес посмотрел на нее, снова запустил руку в свою папочку, достал еще пару листков и нацепил лежавшие на кровати очки.

— С Эве она дружила еще со школы. Но, в отличие от той, учиться дальше не стала, а выскочила в восемнадцать лет замуж, ненадолго, правда. Развелась и устроилась в какую-то контору секретаршей. Довольно скоро заарканила богатого бизнесмена, окрутила, прожила с ним четыре с небольшим года, потом бросила, оттяпав при этом от его имущества солидный кусок, который ныне и проедает или доедает.

— Так проедает или доедает? — спросил Калев. — Это, знаешь ли, как говорят евреи, две большие разницы.

— В ее варианте проедает. Конечно, она преподнесла все несколько иначе, но смысл примерно такой. А по другим сведениям, доедает. Банковский счет у нее почти исчерпан… Правда, есть квартира. Могут, конечно, быть и деньги, наличные или вложенные куда-то, всего сразу не выяснишь.

— А она не алименты получает? Или как это называется? Ну сколько-то там в месяц…

— Нет. При разводе они с бывшим мужем договорились, что он выплатит некую сумму одномоментно.

— Большую?

Андрес усмехнулся.

— Ты или я жили бы на проценты с этой суммы без проблем. Но не госпожа Катус. В общем, если хочешь поглядеть на нее, это можно устроить. Встретимся завтра в десять…

— Ну вот еще, — оборвал его Калев. — Я не собираюсь жертвовать утренним купанием во имя всякой криминальной ерунды.

— А где вы купаетесь? — спросил Андрес. — Тут, под окном?

— Нет. Перед казино «Родос».

— Ладно, я вас там найду. Часов, скажем, в двенадцать. Заодно, может, и сам окунусь. Идет?

— Идет, — сказал Калев недовольным голосом, но Диану ни интонации его, ни вид не обманули, как бы супруг не изображал, что ему вся эта суета глубоко неинтересна, разгадать загадку он, конечно, не прочь.

— Ладно, — сказал Андрес, — я пошел. Спать хочется, длинный получился день, с пяти утра мотаюсь.

Уткнувшись лицом в локоть, Диана лежала на большом пестром, изрисованном дельфинами, рыбами, раковинами, морскими звездами полотенце, расстеленном прямо на песке. Так ей больше нравилось, да и платить огромные суммы за аренду топчанов они с Калевом не хотели, тем более, что не имели привычки околачиваться на пляже с утра до вечера, как то делало большинство курортников… Да и не слишком приятно нагишом валяться на ложе, где до тебя перележали тысячи людей. К счастью, тут никого не неволили, поступай, как хочешь, не то что в Римини, где «безлошадные» купальщики были оттеснены к самой воде, на узкую полосочку слежавшегося песка, по которой к тому же постоянно дефилировали туда и обратно толпы людей, прямо как в фойе театра во время антракта. Не говоря уже о пляжных торговцах, именно на этой полосочке расстилавших куски брезента и раскладывавших на нем всякую пластмассовую дребедень.

Она перевернулась на спину, переложив свою черную соломенную шляпу с затылка на лицо, и с неудовольствием подумала, что осталось всего ничего, четыре дня, а потом прощай, солнце, прощайте, шорты и майки, придется вернуться в Таллин, напялить брюки и свитер и окунуться в дождь и ветер, да не такой, как здесь, а покрепче, который чуть ли не полощет тебя, как флаг.

— Диана, ты? — услышала она знакомый голос и сдвинула шляпу на грудь.

Андрес стоял рядом, высокий и донельзя одетый, аж в носках и туфлях, и, разумеется, со своим драгоценным портфелем.

— Привет, — сказал он, удостоверившись, что опознал именно ту, которую надо. — А где Калев?

— Там, — Диана села и неопределенно махнула в сторону моря. — Сплавать за ним?

— Не надо, я сам сплаваю. — Андрес поставил портфель и стал проворно расстегивать пуговицы на рубашке, потом сел на песок и принялся за шнурки туфель.

Он быстро разделся, плавки, как выяснилось, уже были надеты, наверно, с утра ходил в боевой готовности, а может, прямо из Таллина так и прилетел, оглянулся на Диану, сказал:

— Покарауль портфель, там документы и бумаги.

И побежал в воду.

Диана тоже предпочла бы еще разок окунуться, но поскольку ей доверили государственное имущество… Она меланхолично поглядела на купающихся и снова легла на спину.

До гостиницы, где их поджидала подруга погибшей Эве, идти было недалеко, несколько минут неспешным шагом, собственно, большинство отелей города сгрудилось тут, на самом носу острова, где была как бы курортная зона. Номер на третьем этаже, куда их поднял небольшой и не слишком современный лифт, был самый обыкновенный, две кровати, тумбочки, два стула, туалетный столик с большим зеркалом, шкафы в прихожей… На одной из постелей лежал ворох одежды, а на подставке стоял раскрытый чемодан.

— Вот, собирала вещи Эве, — пропуская всю компанию в комнату, сказала печально или просто сдержанно Ли Катус.

Диана исподтишка рассматривала ее. Высокая, ростом чуть ли не с Калева, белые шорты до упора обнажают тонкие длинные загорелые ноги, полы белой блузочки без рукавов завязаны узлом под грудью, оставляя открытым не менее загорелый плоский живот. Очень коротко остриженные темно-русые, почти каштановые волосы, большие глаза и еще большая самоуверенность.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она, показывая на стулья. И добавила: — Кому-то придется на кровать. Или можно принести пластмассовое кресло с балкона.

Она перевела взгляд с Андреса на Калева, потом на Диану, и чуть смущенный Андрес сказал:

— Это мой двоюродный брат с женой. Они тоже тут отдыхают, надеюсь, вы не будете возражать против их присутствия?

— Нет, что вы, — ответила она любезно и повернулась к Калеву. — Вы ведь Калев Кару, не так ли? Я читаю ваш роман.

— Какой? — поинтересовался Калев.

— Последний. Вот. — Она кивнула на тумбочку, и присевшая на кровать Диана действительно увидела знакомую обложку.

— Ну и как? — спросил Калев.

— Очень интересно, — ответила девица степенно и, возможно, собиралась изложить свои впечатления подробнее, но Андрес не дал. Сурово поглядев на Калева, не для того, мол, я тебя сюда привел, чтобы беседовать о твоих книжках, он нетерпеливо сказал:

— Вчера меня больше интересовал последний день Эве…

— Я вам все рассказала, — перебила его Ли Катус чуть капризным тоном. — И я в самом деле в четыре вышла. А Эве собиралась идти обедать с Янусом. По-моему, в пять.

— Однако Янус это отрицает, — заметил Андрес.

Ли фыркнула.

— Разумеется, он будет отрицать! Любой на его месте отрицал бы!

— А что вы, начиная с четырех, делали?

— Я?! — Ли снова фыркнула. — Вы что, подозреваете меня?

— Дело не в подозрениях, — сказал Андрес спокойно. — Есть порядок ведения дела…

— Ладно, ладно! Я пошла окунулась, потом пообедала, а попозже вечером встретилась с… в общем, я тут завела пару знакомых, это ведь к делу не относится.

— Где вы обедали? — поинтересовался Андрес.

— В старом городе.

— А конкретнее?

— Думаете, я помню? Там сотни ресторанчиков и все впритык друг к другу, поди отличи!

— А с кем вы провели вечер?

— С одним парнем. Он тут отдыхает. Немец.

— Подтвердить может?

— Конечно. Я дам вам его номер. Звоните, выясняйте. Мне скрывать нечего.

Она вскочила с кровати, на которую незадолго до того уселась чуть поодаль от Дианы, схватила сумочку, открыла, немного порылась в ней и извлекла слегка помятую визитную карточку.

— Вот! И ничего больше я добавить не могу.

— Я понимаю, — сказал Андрес умиротворяюще. — Речь теперь пойдет о другом, Я хотел бы, чтобы вы рассказали об Эве. Какой она была. Вы ведь хорошо ее знали, не правда ли? Дружили с детства…

Ли подумала.

— Это, может, слишком сильно сказано, — призналась она. — Мы учились с ней в одном классе, я, кажется, вчера вам об этом говорила.

— В двух словах.

— Но тут больше и не скажешь. В школе мы подругами, в сущности, не были. Просто одноклассницами. И потом тоже. Она пошла учиться в художественное училище, а я вышла замуж. Глупо, конечно, но так уж получилось, оказалось, что у меня будет ребенок, и мы поженились, он тоже был совсем мальчик, и нас на самом деле ничего не соединяло. Потом, когда у меня на пятом месяце случился выкидыш, все пошло наперекосяк, и мы довольно скоро развелись. Я стала работать. И вот тогда мы с Эве снова встретились. Я познакомилась с парнем, у родителей которого была дача, ну и мы часто туда ездили и не одни, компанию нам составляли его сестра, пара приятелей и, как ни странно, Эве. Дело в том, что эта самая сестра с ней училась и дружила. Потом, когда я с этим парнем рассталась, разладились и отношения с его сестрой, но с Эве мы продолжали общаться, ходили вместе в театр, кино, даже ездили в Прагу и в Испанию, на автобусе, тогда других возможностей у нас не было. А когда я вышла замуж, я стала находить ей заказчиков, в нашем кругу, я имею в виду себя и мужа, было немало хорошо зарабатывавших людей, покупавших квартиры и дома и нуждавшихся в услугах дизайнера. Но при всем, при том наша близость никогда не была чрезмерной. Эве всегда отличалась редкостной скрытностью. Случалось, она являлась к нам с приятелем, о котором я от нее до того момента не слышала, хотя могла встречаться с ней чуть ли не каждый день. И когда она собралась замуж за Аллана, сообщила мне за две недели до бракосочетания, собственно, тогда, когда привезла приглашение на свадьбу.

Конец ознакомительного фрагмента.