Портрет леди

Генри Джеймс, 1880

Молодая американка Изабелла Арчер по приглашению тетушки приезжает в Англию. Мисс Арчер хороша собой, обладает живым характером и в целом очаровательна. Ею движет желание увидеть мир, однако, не имея средств, Изабелла может довольствоваться лишь ролью компаньонки своей тетки. Внезап но свалившееся на нее состояние позволяет ей претворить мечты в реальность, однако, разбогатев, Изабелла рискует стать инструментом для достижения поставленных кем-то целей. Генри Джеймс (1843–1916), признанный классик американской литературы, заглядывает в таинственные глубины женской души и создает достоверный и поистине прекрасный портрет, попутно отвечая на извечный вопрос: богатство – дар судьбы или проклятье?..

Глава 9

Вскоре с приглашением приехали две мисс Молинью, сестры его светлости; Изабелле сразу понравились эти молодые леди, на которых, как ей показалось, лежала печать некоего своеобразия. Правда, когда она назвала сестер «оригинальными» в беседе с кузеном, тот заявил, что этот эпитет совсем не подходит для двух мисс Молинью, поскольку в Англии найдется пятьдесят тысяч молодых женщин, похожих на них как две капли воды. Однако, хотя таким образом гостьям было отказано в оригинальности, невозможно было не восхититься их необыкновенно мягкими и застенчивыми манерами и самыми, как казалось Изабелле, добрыми на свете глазами.

«На здоровье им, во всяком случае, жаловаться не приходится», — решила наша героиня, которая считала это большим достоинством; к сожалению, о некоторых подругах ее детства такого сказать было нельзя (какими бы они были прелестницами, если бы не их болезненность), не говоря о том, что иногда и сама Изабелла не могла похвастаться прекрасным самочувствием. Сестры Молинью были уже не первой молодости, но сохранили яркий и свежий цвет лица и что-то детское в улыбке. Глаза сестер, которые так восхитили Изабеллу, имели умиротворенное выражение, а котиковые жакеты подчеркивали изрядную округлость их форм. Сестры были необыкновенно дружелюбны, настолько, что почти стеснялись этого; казалось, они немного побаиваются молодую леди, прибывшую с другого конца света, и больше показывали, нежели высказывали свое доброе к ней отношение. Тем не менее они ясно выразили надежду на то, что Изабелла прибудет на ланч в Локли, где они живут вместе с братом, а также на то, что отныне они смогут видеться очень, очень часто. Сестры поинтересовались, не согласится ли она пробыть у них целый день и остаться ночевать; двадцать девятого они ожидают гостей, и, возможно, Изабелла захочет к ним присоединиться.

— Боюсь, среди них не будет никого особенно выдающегося, — сказала старшая сестра, — но смею надеяться, вы полюбите нас такими, какие мы есть.

— Я от вас в восхищении; вы очаровательны именно такие, какие есть, — ответила Изабелла, которая всегда бывала щедра на похвалы.

Гостьи вспыхнули, а кузен после их ухода сказал Изабелле, что если она еще раз скажет что-нибудь подобное этим бедняжкам, они примут это за насмешку. Он был уверен, что сестер еще никто ни разу в жизни не назвал очаровательными.

— Но что же я могу сделать, — ответила Изабелла. — Именно такие тихие, благоразумные, довольные люди мне и нравятся. Хотелось бы и мне быть такой же.

— Боже упаси! — пылко воскликнул Ральф.

— Обязательно постараюсь подражать им, — настаивала девушка. — Интересно посмотреть, каковы они в домашней обстановке.

Несколько дней спустя она получила это удовольствие. Вместе с Ральфом и его матерью Изабелла приехала в Локли. Сестры Молинью сидели в просторной гостиной (одной из многих, как она выяснила позже), сплошь отделанной блеклым ситцем. Одеты они были по этому случаю в черные бархатные платья. В домашней обстановке женщины понравились Изабелле даже больше, чем в Гарденкорте, и она еще раз была поражена, что они просто излучали здоровье. При первой встрече ей показалось, что им недостает живости ума, но сейчас она признала за ними способность глубоко чувствовать. Перед ланчем она некоторое время оставалась с ними наедине, в то время как лорд Уорбартон в другом углу комнаты беседовал с миссис Тачетт.

— Правда ли, что ваш брат такой непримиримый радикал? — поинтересовалась Изабелла. Она знала, что это правда, но мы уже видели, насколько велик был ее интерес к человеческой природе, и сейчас ей хотелось вызвать на разговор сестер Молинью.

— О да, дорогая, он придерживается чрезвычайно передовых взглядов, — сказала Милдред, младшая.

— И в то же время Уорбартон очень благоразумен, — заметила старшая мисс Молинью.

Изабелла взглянула в тот угол гостиной, где находился лорд; было очевидно, что он изо всех сил старается угодить миссис Тачетт. Ральф играл с одной из собак перед пылающим камином, который вовсе не был лишним в огромной старинной зале при прохладной августовской английской погоде.

— Вы полагаете, ваш брат искренен? — с улыбкой спросила Изабелла.

— О, несомненно! — торопливо воскликнула Милдред, в то время как старшая сестра удивленно взглянула на нашу героиню.

— Думаете, он не дрогнет, если придется?

— Что придется?

— Я имею в виду, сможет ли он, скажем, отказаться от всего этого?

— Отказаться от Локли? — переспросила старшая мисс Молинью после небольшой паузы, когда снова обрела дар речи.

— Да, и от других имений тоже. Кстати, как они называются?

Сестры обменялись почти испуганными взглядами.

— Вы хотите сказать… вы имеете в виду, что они требуют больших расходов? — спросила младшая сестра.

— Я думаю, он мог бы сдать один или два дома, — сказала другая.

— Сдать или отдать? — спросила Изабелла.

— Не могу представить, чтобы он отказался от своей собственности, — проговорила старшая мисс Молинью.

— В таком случае боюсь, он обманщик! — воскликнула Изабелла. — И что же, вы не считаете, что его положение ложно?

Ее собеседницы были явно сбиты с толку.

— Положение брата? — пробормотала мисс Молинью.

— Его положение считается очень хорошим, — возразила младшая сестра. — Самое высокое положение в графстве.

— Наверное, вы считаете меня бесцеремонной, — заметила Изабелла, воспользовавшись возникшей паузой. — Полагаю, вы очень почитаете брата и побаиваетесь его.

— Конечно, невозможно не уважать брата, — просто сказала мисс Молинью.

— Если вы его уважаете, значит, он очень хороший человек… потому что вы обе очень хорошие.

— Он необыкновенно добр. Никто даже не представляет себе, сколько хорошего он делает.

— Все знают о его способностях, — добавила Милдред. — И считают их необыкновенными.

— Да, я это вижу, — согласилась Изабелла. — Но на его месте я исповедовала бы более консервативные взгляды. И ничего не стала бы отдавать.

— Я думаю, люди должны придерживаться широких взглядов, — мягко возразила Милдред. — Нас так воспитывали с самого детства.

— Что ж, — произнесла Изабелла. — Это у вас очень хорошо получается. Неудивительно, что вам это нравится. Я вижу, вы питаете слабость к вышивке? — сменила она тему.

После ланча лорд Уорбартон повел Изабеллу осматривать дом, имевший очень благородный вид; впрочем, иного и нельзя было ожидать. Внутри здание было сильно модернизировано — и некоторые, может быть, лучшие его части потеряли свою первозданность. Но когда девушка посмотрела на него из сада, дом — громадный, выкрашенный непогодой во все оттенки серого, вздымающийся над наполненным неподвижной водой рвом — показался ей сказочным замком. День выдался прохладным и пасмурным; всюду были заметны первые признаки осени; бледный солнечный свет падал на стены расплывчатыми бликами, как будто намеренно согревая те места, где сильнее ощущалась болезненность нанесенных временем ран. Викарий, брат хозяина, прибыл к ланчу, и Изабелла поговорила с ним в течение пяти минут — время достаточное для того, чтобы в который раз попытаться найти истового приверженца церкви, — и отказаться от этой попытки как от тщетной. Викарий из Локли был человеком огромного роста, атлетического телосложения, с искренним выражением лица, прекрасным аппетитом и склонностью к внезапным взрывам смеха. От своего кузена Изабелла потом узнала, что до того, как принять сан, викарий был успешным борцом и что до сих пор при случае — конечно, только в кругу семьи — с удовольствием кладет на лопатки своего слугу. Викарий понравился гостье — она была в таком настроении, когда нравится все вокруг; правда, ее воображению пришлось как следует потрудиться, чтобы представить его в роли духовного пастыря. Покончив с ланчем, все общество отправилось на прогулку по окрестностям, и лорд Уорбартон проявил некоторую изобретательность, чтобы увести свою юную гостью от остальных.

— Я хочу, чтобы вы здесь все как следует, по-настоящему осмотрели, — сказал он. — А вы не сможете сделать этого, если вас будут отвлекать всякой болтовней.

Однако его рассказ (при том, что лорд много говорил о доме, который имел любопытную историю) касался отнюдь не только археологических особенностей; время от времени он переходил к вопросам более личным — как в отношении Изабеллы, так и себя самого. Но в конце концов, после довольно продолжительной паузы, лорд вернулся к той теме, которая послужила предлогом для всей беседы.

— Ну что ж, я очень рад, что вам понравился этот старый дом. Мне бы хотелось, чтобы вы еще полюбовались им… чтобы вы задержались у нас ненадолго. Сестры без ума от вас… если это может служить в ваших глазах приманкой.

— В приманках нет необходимости, — ответила Изабелла. — Но боюсь, я не могу принять приглашение. Я совершенно в тетиной власти.

— Вы простите, если я скажу, что не верю в это? Я уверен, вы можете делать все, что захотите.

— Жаль, что я произвела на вас такое впечатление. Это ведь не очень-то хорошее впечатление?

— Не совсем так — ведь это позволяло мне надеяться, — сказал лорд и умолк.

— Надеяться на что?

— Что в будущем я смогу чаще видеть вас.

— Ну, — сказала Изабелла, — чтобы иметь удовольствие видеться с вами, мне не нужно быть такой уж эмансипированной.

— Несомненно. И в то же время мне кажется, что я не очень нравлюсь вашему дядюшке.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Он прекрасно о вас отзывался.

— Я рад, что вы говорили обо мне, — сказал лорд Уорбартон. — Но все-таки сомневаюсь, что ему бы понравилось, если бы я зачастил в Гарденкорт.

— Я не могу отвечать за вкусы своего дяди, — отозвалась Изабелла, — хотя, разумеется, и должна по возможности принимать их в расчет. Но что касается меня, то я буду очень рада видеть вас.

— Именно это мне и хотелось услышать от вас. Я просто очарован вашими словами.

— Легко же вас очаровать, милорд, — заметила девушка.

— Нет, вовсе не легко! — Уорбартон на мгновение умолк, а затем добавил: — Но вам это удалось, мисс Арчер.

Эта фраза была произнесена с какой-то неопределенной интонацией, которая насторожила Изабеллу; это показалось ей прелюдией к чему-то важному; она уже слышала такую интонацию раньше и узнала ее. Однако Изабелле вовсе не хотелось, чтобы сейчас эта прелюдия получила продолжение, и поэтому, поборов волнение, она быстро и как можно более приветливо произнесла:

— Боюсь, у меня не будет возможности снова приехать сюда.

— Никогда? — спросил лорд Уорбартон.

— Я бы не стала говорить «никогда». В этом есть что-то мелодраматическое.

— Могу я приехать и повидать вас как-нибудь на следующей неделе?

— Ну конечно. Что может этому помешать?

— Ничего серьезного. Но с вами я никогда не чувствую себя спокойно. У меня такое чувство, будто вы все время судите людей.

— Если бы это было и так, вы от этого не проигрываете.

— Очень приятно слышать это от вас; но даже если я в выигрыше, все равно суровая критика — это не то, что я люблю больше всего. Миссис Тачетт собирается увезти вас за границу?

— Надеюсь, что да.

— Англия вам не очень нравится?

— Это коварный вопрос в духе Макиавелли; он не заслуживает ответа. Просто я хочу побывать в разных странах.

— Там вы продолжите выносить свои суждения, я полагаю.

— Надеюсь, получать удовольствия — тоже.

— Да, но это и доставляет вам самое большее удовольствие. Никак не могу понять, к чему вы стремитесь, — заметил лорд Уорбартон. — Мне представляется, что у вас таинственные цели… и обширные планы!

— Как мило с вашей стороны разработать целую теорию, с которой я совершенно не имею ничего общего! Что таинственного в моем намерении развлечься, как каждый год делают на глазах у всех пятьдесят тысяч моих соотечественников, — в намерении развить свой ум с помощью путешествий?

— Вам не надо развивать ум, мисс Арчер, — заявил ее собеседник. — Это и без того уже страшный инструмент. Вы смотрите на всех нас сверху вниз и презираете.

— Презираю вас? Да вы смеетесь надо мной, — серьезно сказала Изабелла.

— Ну, вы считаете нас, англичан, людьми с причудами, что есть то же самое. Начнем с того, что я не хотел бы выглядеть «чудаком». Ни в коей мере. Я заявляю протест.

— Этот протест — самое причудливое из всего, что я когда-либо слышала, — с улыбкой ответила девушка.

Лорд Уорбартон сделал небольшую паузу.

— Вы обо всем судите как бы со стороны, и вам ни до чего нет дела, — произнес он наконец. — Вам только бы развлекаться!

Вновь в его голосе появились нотки, которые девушка слышала несколько минут назад, но теперь к ним примешалась горечь — эта горечь была такой неожиданной и неоправданной, что Изабелла испугалась, уж не обидела ли она хозяина дома. Ей часто говорили, что англичане очень эксцентричны; она даже вычитала у какого-то остроумного автора, что в глубине души это самый романтичный народ. Неужели лорд Уорбартон внезапно превратился в романтика? Неужели он собирается устроить ей сцену в своем собственном доме, хотя видит ее всего третий раз в жизни? Изабелла быстро разубедила себя, вспомнив о том, как лорд безупречно воспитан; и эту уверенность не пошатнул даже тот факт, что он едва не переступил границу дозволенного — когда восхищался юной леди, доверившейся его гостеприимству. Она оказалась права, положившись на его воспитанность, поскольку лорд слегка улыбнулся и продолжал разговор, причем в его голосе не осталось и следа столь смутившей ее интонации:

— Конечно, я не хочу сказать, что вас занимают только пустяки. Вам интересны высокие материи, слабости и недостатки человеческой природы, особенности целых народов!

— Ну, если так, то мне бы и в своей стране хватило развлечений на всю жизнь, — сказала Изабелла. — Однако нам предстоит еще долгий путь, и тетушка, наверное, скоро засобирается домой.

Она направилась к остальным. Лорд Уорбартон молча шел рядом. Перед тем как они присоединились ко всему обществу, он успел произнести:

— Я приеду к вам на следующей неделе.

Ее будто что-то кольнуло, но, придя в себя, положа руку на сердце она не смогла назвать это ощущение болезненным. Тем не менее она отозвалась довольно холодно:

— Как вам будет угодно.

Причем эта холодность не была кокетством — это состояние было ей присуще даже в меньшей степени, чем, возможно, казалось многочисленным критикам. Она ответила так потому, что была слегка напугана.