Звери лютующие. Екатеринбург: гримасы уголовного мира

Геннадий Мурзин

Ночь. Диспетчер «Скорой» принял вызов: умираю, мол, помогите! Медики выехали и обнаружили в кровати мужчину с еле заметным пульсом и со следами зверств. Уже в реанимации, несмотря на принимаемые меры, организм отказывался от борьбы. Оставались минуты. Один из оперов успел застать в живых. Больной, увидев его, странно среагировал: испытал стресс и через минуту скончался. Что это было? На этот и другие вопросы и отвечает авторский детектив «ЗВЕРИ ЛЮТУЮЩИЕ».

Редактор Геннадий Иванович Мурзин

Фотограф Геннадий Иванович Мурзин

© Геннадий Мурзин, 2020

© Геннадий Иванович Мурзин, фотографии, 2020

ISBN 978-5-0051-0512-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Геннадий Иванович Мурзин, известный в России писатель и публицист, перу которого принадлежит более тридцати изданных книг, в том числе десять детективных романов.

Глава 1. Укатали Сивку крутые горки

1

Своими капризами уральская погода мало кого из аборигенов может удивить, потому что не подвластна даже старожилам-вещунам не в первом поколении. Вот и синоптики, защитившие в этой сфере научных знаний не одну докторскую и кандидатскую диссертации, вооруженные современными цифровыми технологиями и космическими аппаратами, круглосуточно бороздящими небесное пространство, зачастую ошибаются. Издавна повелось: если согласно прогнозу на завтра обещают солнечный день, без осадков и тепло, то на самом деле будет северный ветер, пасмурно, дождь, а потому перед выходом на улицу вернее будет, если оденешься потеплее. Какую, к примеру, обещали уральцам погоду на нынешнюю зиму? Обильные снегопады и лютые морозы. А что наблюдалось? Зима оказалась непривычно теплой и малоснежной. Уже к началу марта лучистое солнце согнало почти повсеместно снежный покров, оставив лишь на макушках древних сопок (их возраст, если верить ученым, без малого сорок миллионов лет) белоснежные ушанки.

Вчерашний прогноз на сегодняшнее воскресенье — аналогичен. Обещали одно, а что на самом деле?

Карелин, позавтракав по-холостяцки, возымев намерение, вопреки страхам зверюги, именуемого уже полтора месяца короновирусом, перед которым вся Россия трепещет, выйти на свежий воздух, посидеть возле подъезда и подышать вволю весной, решил насчет погоды составить собственное мнение. Вышел на балкон, открыл створку окна, выглянул. Дворовые яблоньки-дички, за одну ночь принарядившиеся, обдали его терпким дурманящим запахом. Он удовлетворённо крякнул.

— Само то!.. На солнце-то, пожалуй, уже не меньше двадцати. А что будет пополудни?

Старичок спустился вниз, вышел из подъезда своей старенькой пятиэтажки. Чтобы грубо не нарушать установленные в Екатеринбурге меры самоизоляции, тут же присел на недавно им же покрашенную скамейку. Щурясь на солнце, нежась под его благодатными лучами, замер…

…Карелин Семен Юрьевич, ныне пенсионер, но в прошлом — особо опасный рецидивист, признанный таковым пятнадцать лет назад по приговору суда. Сейчас ему за шестьдесят. Юбилей отметил в тот год, когда в России был изменен, то есть, увеличен, срок выхода на пенсию. Повезло мужику. А в остальном? Не так однозначно.

Отец и мать его — коренные и потомственные уральцы. Их родные места — Северный Урал, точнее, станционный поселок Карелино¹. Отец — инженер лесного хозяйства, а потом — секретарь парткома крупного местного леспромхоза. Когда Сеньке стукнуло пять лет, а его сестрёнке Анютке еще не было и года, семья переехала в тогдашний Свердловск: отца перевели в объединение «Свердлеспром» на должность руководителя одного из отделов. Естественно, через неделю получила семья ордер на новую трехкомнатную квартиру, которая по тем временам считалась престижной, поскольку тысячи других ютились в засыпных бараках.

Учась еще в начальных классах, Сенька стал проявлять природный хулиганистый характер: чуть что не по нему (во дворе или в школе, где, кстати, ходил в хорошистах, то есть по всем предметам обходился без троек) — в драку. Отец стал замечать эти отклонения от нормы, пытался разговаривать, так сказать, вразумлять. Нет, не физически, а словесно. Хотя, наверное, следовало с парнем быть построже, но характер у отца был слишком мягкий. Не поднималась у него рука на сына. Возможно, слишком любил первенца. А когда чего-либо слишком много, то система воспитания непременно даёт сбой. Это и случилось с Сенькой. В старину говаривали: учить уму-разуму надо начинать сразу, с пелёнок, или, на худой конец, когда дитя еще лежит поперёк лавки, а после — уже поздно.

Отец, когда его в первый раз пригласили в районную комиссию по делам несовершеннолетних (Сенька в очередной раз набедокурил), выслушал, отрицать ничего не стал, пообещал строго наказать сына, но… Строгость его свелась к очередной беседе. Тогда сыну, помнится, качая головой, сказал: «Гены во всем виноваты… Худая наследственность проявилась… Дед твой по материнской линии по части хулиганства также был мастак. Бывало, заспорит и, отстаивая свое мнение, в борьбе за правду всё сведет к рукоприкладству… Весь в деда пошел». Зыбкое оправдание своей беспомощности, однако с очевидностью не поспоришь — бессмысленно.

Сенька никогда не был тупоголовым. Предметы из школьной программы давались легко, особенно математика и физика — в дневнике красовались одни «пятёрки». Но, наряду с ними, в том же дневнике одна запись красными чернилами следовала за другой. Раз за разом классная руководительница отмечала неудовлетворительное поведение. Конечно, чаще имело место всего лишь подростковое озорство, но с годами, повзрослев, всё закончилось плохо.

Теперь у некогда физически крепкого и красивого парня, на которого все девчонки заглядывались, видя в нем смелого защитника, богатое прошлое. За плечами — семь ходок на «зону». Последний срок отбыл семь лет назад. И с криминалом, похоже, всерьёз завязал. Поздно: жизнь пролетела как один миг. Одну «вредную привычку» всё-таки оставил за собой, а именно — увлечение дарами Бахуса, но и в этом, как сам любит выражаться, перешел на строгую диету, иначе говоря, во-первых, стал соблюдать меру, во-вторых, на дух теперь не переносит ни бормотуху, ни палёную водяру, которым прежде отдавал явное предпочтение, при этом называя оные не иначе, как «напитками дьявола»…

Сидит на лавочке старичок, щурится на солнце, но никто в нем теперь не признает даже намёка на прежнюю крутизну: обычный пожилой мужичок, которых тысячи, но никак не задира. По-прежнему, конечно, жилист, но и не более того.

Эх, укатали Сивку, похоже, крутые горки!

После смерти родителей, а это случилось тогда, когда Семен вернулся с последней отсидки, в наследство осталась трехкомнатная квартира. Наследники (в равных долях) первой очереди — Сенька и Анютка. Решили родительское жилье продать, в результате Семен обрёл законное и собственное жилье, однокомнатную квартиру в приличном состоянии. Конечно, Анна Кобякова (в девичестве Карелина) вынашивала другую идею: чтобы брат жил в ее семье, а не бобылём. Однако брат категорически стал возражать. Аргумент? Он прозвучал в его устах так: «Мало видел я свободы. Хотя бы на старости понаслаждаюсь ею. Насмотрелся на решетки на окнах и на колючую проволоку. Хватит! Всё когда-то приедается! Хочу свободы, чистых больших и светлых окон… Также не хочу…» Чего он не хотел? Предположительно, обременять кого-либо, даже родную и любящую сестрёнку, даже мимолётным взглядом не укоряющую за его прошлое.

2

Из-за угла вывернула женщина. Прищурившись, Семён издали признал в ней соседку: квартиры на одной площадке, слева от него. Живет в двухкомнатной, с дочерью и зятем. Как будто, ждет внука. По словам соседки, молодые собираются купить отдельное жилье, ибо после пополнения будет в малогабаритке тесновато; ищут что-то подходящее — и по цене и по расположению.

Соседка поравнялась, остановилась, поставила к ногам пакеты с продуктами и вместо приветствия сказала:

— Сидим, Юрьич? Старые косточки прогреваем? И ноль внимания, фунт изюма на требования самоизоляции?

Карелин усмехнулся.

— Да будет тебе, Васильевна, ахинею городить. Я для короновируса не интересен, поэтому его агрессии не боюсь.

— Забыл, что находишься в том возрасте, который…

В ответ — старик махнул рукой.

— Как говорится, двум смертям не бывать, а одной — всем нам не миновать.

Васильевна кивнула, а потом поправила на голове газовый платок.

— Оно, конечно, так, Юрьич, но и спешить смерти навстречу не годится. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь… Ну, я пойду, — взяв в обе руки по пакету, добавила. — Решила зятя порадовать… Пивка купила…

— Балуешь.

— Дочурке повезло с парнем… Как тут не порадеть, а?

— Не поспоришь.

Последние слова настигли соседку, когда она уже прикрывала за собой тяжелую дверь подъезда.

С соседями Карелин ладит. Старается со всеми не конфликтовать. Но и в гости не заглядывает. Зачем, считает он, надоедать? Правда, в последнее пасхальное воскресенье, то есть девятнадцатого апреля, Васильевна зазвала к себе. Не сразу согласился: для порядка, понятно, поотнекивался. Посидели вдвоем с часик. За запашистым чаем и вкусным куличом. Женщина добрая: уходя от неё, унес с собой пяток крашеных яиц.

Семён, сидя на лавочке уже больше часа, разомлел под солнцем. Даже глаза прикрыл. Призадумался. О чем? О дурно прожитых годах. На что ушла жизнь? Для чего жил? Зла принес людям немало — факт. Рядом — никого. Не нашел времени даже маломальскую семью создать. Когда двадцать исполнилось, попробовал. Познакомился с хорошенькой девчонкой, из приличной семьи. Первой она у него была. Мимолётные знакомства — не в счёт. Влюбился по уши. Мечтал о свадьбе. Но тут случайно дошел до него слушок, что его любимая замутила с другим. Тот оказался завидным парнем, из семьи новых русских. Узнав, психанул. Напился. И потянуло на «подвиги». С дружком залезли в торговый павильон. Особо и не поживились, однако вдоволь побезобразничали, владельцу тем самым нанесли серьёзный ущерб. Словом, Семен впервые загремел и отправился по этапу в одну из уральских колоний общего режима, где по прибытии тотчас же, встав на защиту личной чести и достоинства, учинил мордобой с кровопусканием. Не рассчитал силы и в результате добавили ему срок. А дальше? Как водится: пошло-покатилось под откос.

Вспомнив, старик тяжело и глубоко вздохнул. Тогда на своем опыте убедился, что воспитательная колония, даже если она советская, не лечит, скорее, калечит.

Семён услышал вблизи шаркающие шаги по асфальту. Приподнял веки и… Увидел сестрёнку, Анютку, значит.

— Привет, — улыбаясь, сказала она. — Вот… Две недели не была… Решила заглянуть… Прибраться… Насвинячил, пожалуй…

— Да нет, Анют… У меня порядок… Зря беспокоишься…

— Так вот взяла и на слово поверила. Жильё без бабьего присмотра за неделю превращается в свинарник.

Брат слабо попытался возразить:

— Не правда…

— Больше, Сень, ни слова! Пошли!

Брат, обречённо вздохнув, поплелся следом за сестрой. Вида не подает, но ведь рад в душе её приходу. Как ни крути, но она есть его единственная отрада под старость. Понимает, что не заслужил, а всё-таки приятно видеть рядом такого родного человечка.

3

Не прошло и трех часов, как квартира старого холостяка преобразилась — кругом ни соринки, ни пылинки, а вещи разложены и развешаны.

— Кажется, всё теперь в порядке, — произнесла сестра, еще раз критически осмотрев квартиру.

— Спасибо, сестрёнка… Что бы я без тебя делал?

— Спасибо, братец, не диво, — сказала Анюта. — Ставь на плиту чайник. Будем гулять! — вышла в прихожку и вернулась с пакетом.

— Не предупредила и… У меня…

— Зато у меня есть, — догадавшись, что тот имеет в виду, усмехнувшись, сказала она. Достала из пакета кусок ветчины, баночку растворимого кофе и два пирожных, покрытых шоколадом. — Надеюсь, сахар в доме найдется?

Семён согласно кивнул и достал с полки сахарницу и кофейную фарфоровую пару. Поставив на стол, вернулся к плите, откуда подал свисток вскипевший чайник.

Они молча наслаждаются. После того, как в ход пошли пирожные, Анюта, пристально разглядывая брата, спросила:

— У тебя всё в порядке?

— Как говорится, лучше бы надо, да некуда. А что? Почему спрашиваешь?

— Сам знаешь… По-прежнему достает?

— Ты про кого?

— Не притворяйся…. Не скрывай ничего от меня… Если что, скажи… Я из них душу вытрясу.

— Больно бойкая, — укорил, покачав головой, Семён и отставил пустую чашечку. Он попросил. — Давай, Анют, об этом не будем?

— Как это «не будем?» Еще как будем! Извини, но я тебе вот что скажу: не привечай собутыльников. Не будь дурнем, брат.

— Не собутыльники, а дружки, — уточнил брат.

— На кой черт они тебе?

— Без них со скуки сдохну.

— Через них опять можешь попасть в беду. Тебе и в твои годы это надо?

— Не надо, — охотно согласился он. — Но я уже давно другой… Не тот, что десять лет назад.

— Сам не заметишь, как подтянут.

— Нет, с прошлым покончено…. Бывает, мужики придут, тихо посидим за стаканчиком, — заметив, как сестра покачала головой, давая знать, что не верит ни одному его слову, решительно заявил. — Можешь спросить соседей.

— А и спрошу! Не постесняюсь… Умоляю, Сень, будь осторожен. Дружки у тебя — оторви да брось. Ты одинок — они об этом знают. Вот недавно в Нижнем Тагиле такие же… Опоили старика, завладели документами на жилье, вывезли в пригороды и бросили в полуразвалившейся хибаре. Квартиру по подложной доверенности продали. Ищут мошенников, а их и след давно простыл… И вообще…

— Не нагоняй страха и без твоих сказок тошно.

— Тем более, Сень… Ты мне родной человек. Непутёвый, да, но ведь родная кровинушка. Боюсь за тебя, очень боюсь… Нельзя тебя оставлять без присмотра, но ты до такой степени вредный, что ни на что не соглашаешься: упёрся — и ни с места. Как осёл.

— Преувеличиваешь, сестрёнка. Ничего со мной не случится. Да и с дружками нынче разборчив. Не всякого в квартиру пускаю.

— Чего по пьяни не бывает, а? Тебе бы вообще отказаться от спиртного: свою бочку, предназначенную судьбой, давно опорожнил. Пора переключаться на здоровый образ жизни. — Тут сестра безнадёжно махнула рукой. — А! Что тебе мои советы? Что об стенку горох! — и тут она заплакала навзрыд.

Семён встал, подошел, обнял Анюту.

— Успокойся… Ну, будь добра… Всё будет хорошо… Обещаю проявлять предельную осторожность… Понимаю, что причиняю тебе беспокойство… Успокойся… У тебя своих проблем хватает, а тут еще я, бедолага несчастный.

Примечания

1

Территориально входит в состав Верхотурского района (здесь и далее — примечания автора).