Кровавый апельсин

Гарриет Тайс, 2019

Заботливый муж, милая дочка, дорогой дом и блестящая карьера – у Элисон была идеальная жизнь. Теперь это всего лишь декорация, за которой скрываются грязь и боль. Элисон пьет до тошноты и беспамятства. Ее роман с коллегой больше похож на сексуальное насилие, чем на легкую интрижку. Она живет в мире коварных мужчин, которые готовы растоптать всех, кто встает у них на пути. Каждый день петля на шее затягивается все туже, и вскоре у Элисон останется только один выход…

Глава 2

— Мама! Мама! Мама!

Глаза закрыты. В постели так тепло и уютно… Матильда — умничка, пришла пожелать доброго утра.

— Мама! Ты в кресле спала. Почему ты спала в кресле?!

В кресле. Не на кровати. В кресле.

— Мама, открой глаза! Поздоровайся со мной и с папой!

Это не сон. Я открываю глаза, закрываю их снова:

— Свет слишком яркий, слишком яркий… Пожалуйста, выключите свет!

— А свет не горит, глупенькая мама! Утро на дворе.

Я открываю глаза. Это моя контора, мое рабочее место, полное записок по делам, протоколов с прецедентами, хлама, оставшегося со вчерашнего вечера. Моей дочери не следует стоять передо мной, прижимая вытянутую ручку к моему колену. Ей следует быть дома — нежиться в постели или завтракать за кухонным столом. Но она здесь, и я накрываю ее ладошку своей, пытаясь привести себя в некое подобие порядка.

Я свернулась калачиком в кресле, а сейчас выпрямляю спину и чувствую, что левая ступня затекла. Я двигаю ногами и морщусь: брр, кровь возвращается в конечности. Впрочем, больнее всего не от этого. Перед мысленным взором вспыхивают события минувшей ночи. Матильда перегибается через подлокотник, обнимает меня, а я поверх ее головы вижу письменный стол и тень вбивающегося в меня Патрика. Я обнимаю дочку в ответ, вдыхаю запах ее волос, и бешено бьющееся сердце немного успокаивается. Я чуток перепила, заснула в кабинете, и только. Больше ничего не случилось. Я и с Патриком порвала. Так что все будет в порядке. Наверное.

Наконец я чувствую себя готовой взглянуть на Карла. Он прислонился к дверному косяку, в каждой черте лица разочарование, носогубные складки сегодня особенно заметны. Карл, как обычно, в джинсах и в худи, но из-за проседи и строгого вида кажется чуть ли не стариком.

Я откашливаюсь, чувствуя, что в горле пересохло, и подыскиваю слова, которые снимут напряжение:

— По дороге из клуба зашла сюда забрать записки по новому делу, потом решила быстренько их просмотреть и сама не заметила, как…

— Так я и думал, — перебивает Карл без тени улыбки.

— Прости, я впрямь хотела вернуться домой пораньше.

— Да ладно, я знаю, какая ты! Я просто надеялся, что на этот раз ты поведешь себя как взрослый человек.

— Извини, я не нарочно…

— Я надеялся застать тебя здесь и подумал, что мы приедем и заберем тебя домой.

Любопытная Матильда расхаживает по кабинету, а потом — раз, и заползает по стол. Громко вскрикнув, она вылезает и идет ко мне:

— Мама, мама, ручку больно! Ой, как больно! — Она начинает плакать.

Карл бросается к дочке, вытирает ей руку носовым платком и показывает его мне. На платке кровь.

— Откуда на полу битое стекло? — Карл утешает Матильду, но его голос звенит от напряжения.

Я медленно встаю, залезаю под стол и вытаскиваю фотографию в рамке, которую сшибла накануне.

Из-за осколков мне улыбается Матильда.

— Моя фотография валялась на полу. Почему она валялась на полу? — Теперь Матильда плачет еще громче.

— Наверное, я случайно уронила. Прости, солнышко!

— Нужно быть аккуратнее! — злится Карл.

— Я не знала, что вы придете.

Карл качает головой:

— Я должен иметь возможность приводить Матильду к тебе на службу. — Он делает небольшую паузу. — Проблема даже не в этом. Я вообще не должен был приводить Матильду к тебе на службу. Вчера вечером ты должна была быть дома, как нормальная мать.

Возразить тут нечего. Остатки битого стекла я собираю в старую газету и выбрасываю в мусорную корзину. Матильдина фотография не пострадала, я вынимаю ее из сломанной рамки и ставлю у компьютера. Теперь нужно заправить блузку в юбку. Лицо у Карла злое, брови насуплены, а потом гнев превращается в бесконечную печаль. Раскаяние и чувство вины сжимают мне горло так сильно, что отступает ощущение похмельной кислоты.

— Прости, я не нарочно.

Карл долго молчит, его лицо выглядит устало.

— У тебя измученный вид, Карл, прости меня, пожалуйста.

— Так я впрямь измучен. Допоздна не ложился — тебя ждал. В следующий раз буду умнее.

— Надо было позвонить.

— А я звонил, ты не брала трубку.

Уязвленная его тоном, я достаю из сумки сотовый. Двенадцать пропущенных звонков. Пятнадцать сообщений. Я их стираю. Слишком много. Слишком поздно.

— Прости. Такое больше не повторится.

Карл набирает полную грудь воздуха:

— Не будем ругаться перед Тилли. Мы здесь. Мы вместе. — Он подходит ко мне, кладет мне руку на плечо. На миг я кладу руку на плечо ему, но Карл ее стряхивает, крепче сжав мне плечо. — Пора домой.

Тут он замечает, в каком состоянии мой телефон, берет его в руки и осматривает трещину.

— Боже, Элисон, тебе ведь буквально пару месяцев назад его ремонтировали! — Карл тяжело вздыхает. — Похоже, мне снова придется этим заниматься.

Спорить не о чем — я покорно выхожу за ним из конторы.

В Арчуэй ехать недолго, Автобусы и машины плотным потоком движутся по пустым улицам. Я прислоняю голову к окну и смотрю на памятки минувшей ночи — на обертки от бургеров и бутылки. Кое-где работают маленькие мусоровозы, щетками стирая следы пятничного веселья.

Грейс-инн-роад. Чугунная ограда, скрывающая из вида огромные лужайки. Роузбери-авеню, театр Сэдлерс-Уэллс… Вспоминаются давно прочитанные книги «Кастаньет в Уэллсе нет», «Вероника в Уэллсе»… Как же называлась третья? Ах да, «Маскарад в Уэллсе»^[2]. Про маски и притворство я знаю все! Кулаки сжимаются так, что костяшки белеют. Лучше не думать о том, где провел остаток ночи Патрик. Он поверил моим заявлениям о том, что все кончено? Он пошел домой или искать мне замену?

Карл накрывает мою ладонь своей:

— Ты слишком нервничаешь. Скоро мы будем дома.

— Просто чувствую себя виноватой, Карл, и усталой. Знаю, мы все устали.

Я отворачиваюсь еще дальше от него, пытаясь подавить чувство вины, взгляд от окна не отрываю. Мы едем мимо станции Энджел, мимо ресторанов Аппер-стрит, которые хорошо начинаются и плохо заканчиваются в пабе «Уэзерспун» в Хайбери-корнер. Корзинки с цветами на Холлоуэй-роад, студенческие забегаловки над индийскими ресторанами и ряды прикольных магазинов, торгующих латексной одеждой, которая, скорее всего, нравится Патрику.

— В суде все закончилось удачно? — спрашивает Карл, прерывая молчание.

Дом уже рядом, мы поднимаемся по склону холма. Я огорошена его тоном, куда более дружелюбным, чем прежде. Может, он злиться перестал?

— В суде?

— Ну, процесс, ограбление, ты им на этой неделе занималась.

— Я посредине его прервала… — Собственные слова доносятся будто издалека, из-под толщи воды, в которой плывет моя тяжелая голова.

— Так ты свободна на следующей неделе? Будь умницей, удели время Тилли!

Все, погружение закончилось. Выдернутая на поверхность воды, я отплевываюсь и пытаюсь отдышаться. Карл до сих пор злится.

— Пытаешься поставить мне это на вид?

— В последнее время ты очень занята.

— Ты же знаешь, как это важно для меня. Для нас. Пожалуйста, давай без наездов!

— Какие наезды, Элисон? Я попросил быть умницей, и только.

На вершине холма транспортный поток замедляется, потом сворачивает к Арчуэю. Дом. Место, где живет сердце. Я опускаю руку в карман проверить, на месте ли телефон, но удерживаюсь от желания посмотреть, не написал ли Патрик. Я выбираюсь из машины и, старательно растянув губы в улыбке, поворачиваюсь к Матильде. Она берет меня за руку, и мы заходим в дом.

Я моюсь под душем, оттирая следы Патрика. Я стараюсь не думать о том, как настойчив он был, как прижимал мою голову к столу, как под его весом жесткие края столешницы впивались мне в тело. Я ем сэндвич с беконом, который Карл оставил мне на разделочном столе, и прислушиваюсь к шуму, который доносится из сада. Там играет Матильда, пинает листья, носится вокруг лужайки — туда-сюда: «Вперед, папа!» Она как маятник, раскачивающийся между этой реальностью и другой, от которой я до сих пор не получила весточки. А ведь я строго-настрого запретила себе проверять эсэмэски. Я открываю папку с материалами об убийстве, потом закрываю. Почти непреодолим соблазн затеряться в записках по делу, между заявлением и фабулой спрятаться от реальности своей жизни, которую я пускаю под откос, мучая Тилли и Карла. Но, если начну работать сейчас, будет еще хуже, я знаю. Лучше потом.

На ланч приглашены гости, Карл готовит самое лучшее для своих университетских друзей. В духовке шипит баранья нога, сильно пахнет розмарином. Кухня блистает чистотой, что твоя рамка, в которую вот-вот вставят фотографию. Карл уже накрыл на стол: туго свернутые салфетки лежат на мелких тарелках, втиснутых между ножами и вилками. Со стоящей в углу доски стерли расписание рабочей недели — плавание, шопинг, собрания группы Карла. Сейчас аккуратным Матильдиным почерком там написано: «Люблю выходные!» — и нарисованы два держащихся за руки человечка, большой и маленький.

Все лишнее убрано, дверцы буфета закрыты. Я поправляю белые лилии, которые Карл поставил в вазу, но на стол падают комочки желтой пыльцы. Я вытираю их рукавом и поспешно ретируюсь.

Я выхожу к Матильде в сад, восторгаюсь паутиной на черносмородиновом кусте и веточками на падубе — это наверняка гнездо.

— Мам, это же гнездо? Может, там живет малиновка?

— Может.

— Нужно принести сюда еды. Чтобы птичка деток кормила.

— Хорошо, милая. Купим ей арахисовых орешков.

— Только не арахис! Нам в школе рассказывали, что орешки застревают и птички превращаются в шарики жира.

— Фи, какая гадость! Тогда чем их кормить?

— Не знаю. Семечками? Червяками?

— Папу спросим, ладно, солнышко? Может, он знает. Или в Интернете посмотрим.

Карл зовет нас в дом. Гости приехали, он вынимает баранью ногу из духовки. Восхитившись ею, я открываю холодильник, чтобы взять напитки, — мы легко вживаемся в роли, которые исполняем при каждом приходе Дейва и Луизы. Совместные ланчи по выходным у нас начались еще до рождения детей. В дни, когда темнеет рано, мы сидим за столом, набив животы стряпней Карла, и глушим бутылку за бутылкой. Я наливаю сока для Флоры, дочери Дейва и Луизы, затем откупориваю вино.

— Дейв за рулем, а вот я выпью. — Луиза тянется к бокалу, который я только что наполнила.

— Элисон, а ты будешь пить? — спрашивает Карл.

Он накрыл мясо фольгой и сыплет в блюдо чипсы.

— Да, а что? Сегодня же суббота.

— Я думал, после вчерашнего… — До конца договаривать ему незачем.

— Что «после вчерашнего»?

— Что тебе хватит. Ладно, это просто мысли вслух. Не бери в голову.

— А я и не беру. — Я наливаю себе больше, чем хотела. Совиньон блан льется через край.

Заинтригованная, Луиза поворачивает голову набок:

— А что было вчера?

Я вглядываюсь в ее лицо, надеясь, что резкий тон мне померещился.

— Ничего особенного. Вчера была пятница.

— Мама так устала, что уснула в кресле прямо у себя в конторе! Утром нам с папой пришлось за ней ехать. Папа сказал, за ней нужно приглядывать, — вмешивается Матильда.

Я закрываю лицо руками и тру глаза.

— Мама заснула на работе? Значит, она очень сильно устала. Может, вы с Флорой чипсы попробуете? Она наверняка проголодалась. — Луиза вручает Матильде блюдо с чипсами и ведет девочек к двери.

Да, я просто устала. Смертельно устала.

— Так тебе наконец дали убийство? Вот так новость! Ты, наверное, чем-то очень угодила сотруднику судебной канцелярии, раз получила такое дело, — усмехается Дейв.

— Она это упорным трудом заработала и наверняка заслужила. — Луиза обжигает мужа взглядом и поднимает бокал, салютуя мне.

— А что за убийство? Кровь-увечья-расчлененка? Давай поделись с нами пикантными подробностям.

— Дейв, не при детях же… — шипит Луиза.

— Если честно, с материалами я еще толком не ознакомилась. О чем бы там ни шла речь, собираюсь приступить завтра и разобраться. — Я поднимаю бокал, салютуя Луизе, и пью до дна.

— Я думал, мы завтра уедем из города, — удрученно говорит Карл. — Тилли, я же говорил, что мы все вместе куда-нибудь съездим?

— Я хочу в тот замок с лабиринтом! Папочка, ты обещал, что мы вместе съездим! — Матильда выпячивает нижнюю губу: обещанная поездка уплывает из-под носа.

— Сперва надо было у меня спросить… — бормочу я. Поработать можно, когда мы домой приедем, после того как дочка заснет. Замок — это здорово! Тилли будет бегать по лабиринту, я — за ней. Потом мы потеряемся, станем звать на помощь и смеяться-смеяться-смеяться… — Доченька, мы конечно же поедем в замок!

Чем больше мы прикидываемся счастливой семьей, тем убедительнее выглядим со стороны.

Работа Дейва. Работа Лу. Пациенты Карла — никаких имен, лишь общие фразы о еженедельных собраниях новой группы сексоголиков. Дейв и Луиза нервно посмеиваются, а я слушаю вполуха: неинтересно, мне хватает преступлений сексуального характера на службе. Про мое убийство больше не заговаривают. Держа бокал за ножку, я выпиваю одну порцию, потом еще одну — только бы заглушить беспокойные голоса у меня в голове, которые бормочут, что дело об убийстве сложное, готовиться придется долго.

— Как насчет караоке? — предлагаю я.

— Как насчет сыра? Я портвейн купил.

Карл — суперхозяин, домом занимается так, как я в жизни не смогла бы.

— Кому бри? — предлагаю я, отрезая кусок.

— Элисон, смотри, что ты наделала, — говорит Карл. — Ты же поперек отрезала!

Я смотрю на бри, потом на отрезанный кусок. Горло сжимается, я кладу отрезанное обратно на доску и совмещаю куски. Карл тяжело вдыхает, но у меня нет сил с ним разбираться.

— А правда, как насчет караоке?

От пения мне стало бы легче. От хита Адель, например.

— Нам уже скоро ехать, — говорит Дейв. — Да и не рановато ли для караоке?

— Боже, ты всегда такой правильный… Ну и уезжайте! Я и одна спою.

— Не злись, уже почти семь, — напоминает Луиза. — Мы тут не первый час сидим.

Почти семь? Я опять потеряла счет времени. Половину разговоров уже и вспомнить не могу. Я встаю и залпом допиваю вино. Бокал я наклоняю так сильно, что две красные змейки из уголков рта ползут мне на белый топ.

С грохотом опустив бокал на стол, я шествую к двери:

— Ладно, я буду петь караоке, а вы кисните, если хотите. Суббота сегодня или нет?!

Сегодня я в ударе. Девочки, разинув рты, слушают, как я беру высокие ноты в треке «Грозовой перевал». Они в полном восторге. Хитклифф^[3] меня точно не пропустил бы. Я скатываюсь в бездну вместе с Адель, не забываю о Принце и его «Маленьком красном корвете», а потом исполняю свой мегахит, «Свет, который никогда не гаснет»^[4]. Как-то раз мне сказали, что у меня эта песня звучит «сверхъестественно», как настоящий гвоздь любой программы. «Мой путь»^[5] исполнять не стану — закончу концерт собственным путем, заткнув за пояс Моррисси^[6]. То есть, возможно, заткнув. Я максимально вытягиваю последнюю ноту и без сил падаю на диван. Где шквал аплодисментов?! Я точно помню, что Карл, Дейв и Луиза завороженно слушали, восторгаясь моим пением.

–…как ты это терпишь. — Луизин голос вспарывает тишину, воцарившуюся после окончания песни.

— Тс! — шипит кто-то, призывая ее молчать.

Они обо мне говорят? Разве я плохо пела? Я откидываюсь на спинку бежевого дивана и закрываю глаза. Дверь хлопает, я вскакиваю, но вскоре снова устраиваюсь на подушках и плотно закрываю глаза.

Я резко просыпаюсь. В доме тишина. Я бреду на кухню и начинаю убирать в раковину грязные тарелки и бокалы. Для гостей Карл выставил хорошие бокалы из толстого стекла, которые выглядят дорого, но при малейшем соприкосновении у них обиваются края. Я переношу в мойку одну партию и возвращаюсь за другой.

Вечер закончился как-то странно. Мне думалось, что идея с караоке понравится всем, а сейчас терзают смутные опасения, что я все испортила. От выпивки мозги набекрень, мысли путаются. Раньше такого не было. Я проношу бокалы мимо кухонной двери, и в коридоре на глаза попадается репродукция с изображением церкви Темпла^[7]. Карл подарил ее мне, когда я только стала адвокатом. Помню, я радовалась, что он такой чуткий. А вот мне чуть больше чуткости явно не помешает. Потеря работы сильно ударила по его самоуверенности, хотя он успешно переквалифицировался в психолога и открыл практику психотерапевта. Домохозяином он не собирался быть никогда.

— Не носи их так, я уже просил, — напоминает Карл.

Я вздрагиваю и едва не роняю бокалы. Они ударяются друг о друга и звенят.

— Я просто хотела помочь.

— Не надо. Иди присядь. Если ты что-то разобьешь, я не вынесу.

Спорить бессмысленно. Я смотрю на Карла сквозь челку. На виске у него пульсирует вена, щеки горят. Разрумянившись, он выглядит моложе. На миг я снова вижу Карла-мальчишку с растрепанными темными волосами и улыбающимися глазами. Видение тает вместе с густотой Карловых волос, пока я не остаюсь наедине с реальностью — с раздраженным мужчиной за сорок, седеющим и лысеющим. Но тень воспоминаний остается — в недовольном мужчине просматривается смеющийся мальчишка, — и во мне вспыхивает искра любви.

— Пойду почитаю Матильде.

— Не хочу, чтобы ты ее расстраивала.

— Я не собираюсь ее расстраивать, я просто почитаю ей книжку! — Я очень стараюсь, чтоб мой голос не звучал жалобно. Искра любви тут же потухла.

— Матильда знает, что ты пьяна, и не рада этому.

— Не так я и пьяна. Все в порядке.

— В порядке?! При том что ты разозлила моих друзей настолько, что они не выдержали и уехали пораньше? При том что сегодня утром мне пришлось отскребать тебя от пола твоего кабинета?

— Я сидела в кресле, и не так уж рано они уехали.

— Ты понимаешь, о чем я.

Да, понимаю, но не согласна.

— По-моему, это несправедливо. Дейв и Луиза уехали не из-за меня. Я приглашала их петь караоке.

— Боже, Элисон… Я даже не знаю, с чего начать.

— Это несправедливо!

— Не кричи на меня. Я не намерен разговаривать с тобой, когда ты в таком состоянии.

— Я знаю, что разозлила тебя, и мне очень жаль. Раньше и мы с тобой, и Дейв с Луизой умели веселиться. Не знала, что все мы стали такими занудами. Ну и ладно. Пойду почитаю Тилли.

Не дав Карлу ответить, я выбираюсь из кухни.

Матильда сидит на кровати, читает книгу о Кларисе Бин^[8]. Детка моя, хотя и уже шестилетняя.

— Спокойной ночи, мамочка! — бормочет она, обнимая меня. — Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — говорю я, укутывая ее цветастым одеялом.

Карл появляется, когда я собираюсь выключить свет, и буквально минуту мы стоим вместе, глядя на нашего ребенка. Я поворачиваюсь к нему и протягиваю руку. Карл замирает, словно думая ее взять. Кисть у него почти расправлена, но в последний момент он отстраняется и сжимает ладонь в кулак.

— Я чай тебе налил. Он в гостиной.

— Спасибо!

Ответ короткий, но Карл уходит, не успеваю я его озвучить. Это начало, маленький, но ход. Не исключено, что Карл делает шаг навстречу, хотя я этого не заслуживаю. Лишь двадцать четыре часа назад я обещала себе, что выпью одну порцию и поеду домой. На миг я погружаюсь в черное отчаяние. Я не могу ограничиться одной порцией. Я не могу как следует заботиться о близких. Я долго смотрю вдаль, терзаясь угрызениями совести, а потом выбрасываю их из головы. Выпив чай, я ложусь в постель, расстроенная и обессилевшая. Неделя была сложная. Засыпаю под тихий плеск воды: Карл моет посуду. По крайней мере, я предлагала помочь.

Примечания

2

Элисон вспоминает детские книги британской писательницы Лорны Хилл.

3

Хитклифф — главный герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».

4

„There is a light that never goes out“ — саундтрек к фильму «Пятьсот дней лета» в исполнении группы „The Smiths”.

5

„My Way” — мегахит Фрэнка Синатры.

6

Морисси Стивен Патрик — британский певец, фронтмен группы „The Smiths”.

7

В квартале Темпл находится одно из двух лондонских обществ адвокатов.

8

Серия книг о Кларисе Бин написана и иллюстрирована английским автором Лорен Чайлд с 1999 года.