Нехорошая квартира

Галина Шестакова, 2020

Что будет если после развода переехать в нехорошую квартиру? А если при этом еще быть слишком любопытной? Будет – все что угодно. Подземелья, встреча с богами и потеря своего имени. Путешествие, не слишком желанное, но очень увлекательное. Где можно точно ожидать приключения, принесения тебя в жертву, встречу с мамонтами и легендарным народом сиртю (сихиртю). Можно поприсутствовать на своей смерти и организовать своими силами свое воскрешение. А еще? Еще стать чуточку бессмертной. Обложка для книги создана дочерью автора, которая разрешает использование изображений на безвозмездной основе

Полоз

Слова гулко прозвучали в кромешной тьме. Я как летучая мышь пыталась поймать звук своего голоса. Безуспешно. Но ощущение чего-то большого, нет, просто гигантского и живого появилось. Постепенно тьма, стала рассеиваться и я стала различать, что стоим мы в большой пещере, рядом течёт подземная река. Тёмная, почти чёрная и тягуче-маслянистая. Точнее, казалось, что бежит тяжёлое, густое масло. Отработка. Такое сливают из двигателя машины. Отработанное, чёрное, густое масло. Я смотрела на реку и не могла отвести взгляд. Она была живая! И разумная! Звучит странно, но именно такие чувства вызывала эта река. По обычным размерам река была не очень широкая, метра полтора. Такую и вброд можно перейти. Пока я размышляла над разумностью реки она изменилась, в ней стали появляться золотые искорки, потом они увеличились в размерах и стали похожи на громадные чешуйки или монетки, и от них шёл ровный медовый свет.

Я наклонилась и опустила руку. Вода была тёплой. Она обволакивала и ласкала мои пальцы. Внезапно она загустела и приобрела плотность. Моя ладонь лежала на блестящей и жёсткой чешуе. Иногда, среди чёрных чешуек вспыхивали золотые, словно монетки. Чешуя дрогнула и заскользила у меня под ладонью. Я испугалась и отдёрнула руку. Река превратилась в громадную змею, такой толщины, что если бы мне пришла в голову бредовая идея обнять её, это вряд ли бы получилось. Змея двигалась в русле реки, и сворачивалась бесконечными толстыми кольцами. Постепенно она заполнила всю пещеру и повернула ко мне свою громадную плоскую морду, приблизив её на расстояние вытянутой руки. Приоткрыла пасть и затрепетала раздвоенным языком, едва не касаясь моего носа. Я старалась не дышать. И если бы могла, то остановила бы сердце, ненадолго. Колени стали подгибаться, и я попыталась упасть в обморок.

— Не боись, девка, — Тюша взял меня под локоть. — Не съест он тебя. Он девками не питается.

— Кто это? — еле ворочая пересохшим языком, спросила я.

— Такить это Полоз, — хмыкнул Тюша. — Великий Полоз, рази не слыхала? Ты же в Перми живёшь, знать должна.

— Это сказки, — выдавила я и всё-таки упала в обморок.

Очнулась я оттого, что на меня брызгали водой. Рядом на коленях стоял Тюша, и ласково смотрел на меня.

— Больно впечатлительная ты, — не по-настоящему ворчал он. — Большой, конечно, Полоз, но в обморок то зачем падать. Мокро тут, того и глядишь ревматизьму схватишь!

Я села и осмотрелась. Полоза не было, рядом опять текла тёмная маслянистая река.

— Это он? — я ткнула пальцем в направление реки.

— Не, это река, — успокоил меня Тюша.

— Просто река? А мы? Мы ещё в Перми?

— Конечно, — Тюша хмыкнул. — Здесь, по ходам можно год ходить, и всё в Перми будешь. Точнее, под…

Я села на сухой камень и задумалась. Получается, город есть наверху и город здесь.

— А он обитаемый? — я продолжила свою мысль.

— Город под землёй? — понял меня Тюша, словно услышал мои мысли. — Обитаемый.

— И кто здесь живёт? Купцов сейчас нет, лихих людей тоже поизвели, — стала допытываться я.

— Ну уж, и поизвели, — усмехнулся Тюша. — Никакой власти это не под силу. Здесь другой город, и другие законы. Кто ж сюда сунется-то?

— И кто же живёт в этом городе?

— Да много кто… — ушёл от ответа Тюша. — Вставай давай с камня-то! Ревматизьма! — опять он сообщил мне свою любимую болезнь. — Пошли, чаем напою тебя.

Мы прошли вдоль реки, свернули в маленькую пещеру, повернули ещё раз и увидели тяжёлую деревянную дверь. Тюша с натугой дёрнул её, дверь скрипнула и открылась. Мы попали в обычную избу, только без окон. Тюша запалил старинный самовар, ворча про себя:

— Не люблю я это лепистричество… не доверяю.

— Лепестричество? — хихикнула я. — А сколько тебе лет, Тюша?

— Да почитай, годков триста. А, может, и поболее. Кто ж их считает-то?

Он покачал хромовым сапогом в трубу самовара, напустил дыма в комнату, раскашлялся и поставил трубу, которая выводила дым в соседнюю пещеру. Деловито шаркая, достал из пузатого расписного буфета чашки со щербинами, поставил сахарницу с колотым кусковым сахаром, желтоватым и плотным. Вазочку из мутного стекла с вареньем, ложки и маленькие стеклянные блюдечки.

— Варенье земляничное, — гордо сообщил мне. — В розетку набирай, — он ткнул кривоватым артритным пальцем в стеклянное блюдечко, — и лопай, сколь душе угодно.

— В розетку, — повторила я. — Тюша, а семья где твоя?

— Нету, семьи-то. Бобыль я.

— Как это?

— Да так. Меня в солдаты, а невесту мою Варю, помещица замуж выдала и услала в другую деревню.

— Как это? — я опять повторилась от возмутившей меня несправедливости.

— Да так, — в тон мне ответил Тюша. — Я помещице приглянулся, красивый был. Да на што она мне! — пожал плечами Тюша. Без сожаления, так про очень давнишнее говорят. Спокойно. Отгорело уже всё, прошло. — Я Варю-то шибко любил. А когда вернулся в деревню, после двадцати пяти лет государевой службы, Варюша померла уже. Я и ушёл в леса.

— Совсем?

— Совсем. Не мог смотреть-то на барыню. И мои уже все померли. И домишко развалился совсем. Ушёл, землянку выкопал и стал жить, — Тюша ласково посмотрел на меня и налил чаю.

— В землянке? — ужаснулась я, представив себе: зима, вместо потолка мёрзлая земля, ссохшиеся корни, червяки и жужелицы, так и сыплются мне за ворот. И спать, наверное, на земле приходится, и печки нет.

— Ну, печка-то была, — усмехнулся Тюша, словно прочитав мои мысли. — И спал на досках. Ревматизьма! — он поднял свой кривой палец.

— Это не шутки! — закончила я, за Тюшу. — А Полоз?

— Что Полоз? Не он обижает людей-то, — пожал плечами Тюша. — Кто к нему бескорыстно, тот обиды от него не имеет.

— Хозяин! — в комнату вошёл моложавый мужчина. — Чаем напоишь? — Густой бас заполнил всё небольшое помещение.

Тюша радостно засуетился, доставая ещё чашку и розетку для гостя. Пододвинул ему сахар.

— Сахарок-то мой любимый! — улыбнулся мужчина в длинную золотистую бороду.

— Берегу те, сахарные головы, ещё Грибушенские, — вздохнул Тюша. — Это не нынешний рафинад!

— Грибушенские? — не поверила я. — Это что, ещё до революции?

— Давнишние, — насупился Тюша. — Сейчас таких, не делают. Ты попробуй! — он положил щипчиками мне на розетку желтоватый осколок сахара. — Ты его за щеку, — наставительно сказал Тюша. — И чаем запивай. вприкуску.

— Тогда уж вприпивку, — я сунула кусок сахара за щеку и удивилась. Действительно, современный рафинад тут же расползся бы на крупинки, глоток горячего чая и нет его. А так, конечно, можно чаи гонять по многу стаканов. Я всё удивлялась, когда читала, что чая пили по восемнадцати стаканов.

— Что, помощницу нашёл? — подмигнул мне мужчина.

— Нет, сама на голову свалилась. Теперь ей деваться некуда — будет помогать, — строго сказал Тюша.

А я пила второй стакан чая с грибушенским сахаром и мне было всё равно. Помогать так, помогать, только сахар не отбирайте.

— Ишь чо! — усмехнулся Тюша на мою довольную физиономию. — Швыркает, и ухом не ведёт.

— Вкусно, — я успокоенно вздохнула. — Надо ещё и из блюдечка попробовать, как купчиха, — я совсем вошла во вкус старинных чаепитий.

— Ладно, — мужчина встал и слегка поклонился. — Спасибо, за компанию и угощение. Пойду я.

— Доброй ночи, Евсей Иваныч, — Тюша поклонился мужчине и проводил до двери.

— А чего помогать? — тут же пристала с расспросами я.

— Потом расскажу. Сейчас спать. А утром пойдём по владениям Полоза.

За маленькой дверцей оказалась уютная спаленка. Кровать, не кровать, но топчан с мохнатой шубой был. Поначалу жестковато, но тепло и уютно. Тюша хмыкнул, оставил мне огарок свечи и ушёл. Я поворочалась и заснула.