Ангел мщения

Галина Романова, 2018

Несколько лет назад Инна нарушила закон, и, хотя никто из-за этого не пострадал, теперь ей приходится помогать старому приятелю, который слишком много о ней знает. А именно: согласиться передать его знакомому в зале суда термос с чаем и бутерброды. На первый взгляд в этой просьбе нет ничего криминального, и Инна свою миссию выполняет. Вот только в последний момент понимает, что в сумке у нее вовсе не термос, а взрывное устройство…

Глава 3

— Условно?! Что? Ему дали условно?

Лицо его жены, невероятно изменившееся за последние два года из-за частых косметических процедур, сделалось похоже на страшную маску. Губы, которые уже не держали форму из-за постоянных инъекций ботокса и напоминали истрепанные поролоновые валики, задергались.

— Ты! Ты ни на что не годен! Ты… Слабак! Тряпка! Твоего сына переехало пьяное быдло, умышленно, белым днем, на глазах кучи народа, а ты… Ты позволил ему выйти из зала суда!

Она не орала, нет. Она выговаривала все это тихим, до омерзения тихим голосом. Она ни разу за их совместную жизнь не накричала на него. Всегда оскорбляла тихо. Со стороны могло показаться, что его жена говорит о чем-то вежливо. Просто беседует. Но ее негромкий, вежливый речитатив был для него пыткой.

Он ненавидел ее голос. Ненавидел ее изменившуюся внешность. Ненавидел манерность, способность мило улыбаться людям, которых она тайно презирала. Он ненавидел фальшь, которой были пропитаны их отношения. С некоторых пор…

— Он раскаялся, — ответил он так же тихо.

Нет, нет, он вовсе не собирался следовать ее совету — ругаться так, чтобы не привлекать внимания прислуги, членов семьи. Просто через две двери от их комнаты располагалась спальня сына. И он еще спал. Не следовало его будить грубым криком. Парню и так досталось. А он ни в чем не виноват.

— Что?! Раскаялся? И ты… Ты, тряпка, в самом деле в это веришь?

Взметнув шелковым подолом длинного халата, его жена принялась носиться по спальне, благо разбежаться было где. Тридцать квадратных метров, не считая ниш, в которых были устроены отсеки для хранения одежды и обуви.

— Он раскаялся! Этот… — она помолчала, подыскивая нужное слово, и выплюнула, сморщив губы. — Ванька! Он не может раскаяться! Он лжет! Он притворяется! Усыпляет бдительность!

— Согласен, — кинул он, чтобы не раздражать ее еще больше и не слышать уже ее отвратительного тихого голоса. — Истины в его раскаянии может и не быть. Чего не скажешь, чтобы выйти из тюрьмы?

Он пожал голыми плечами, ощутил игру хорошей мускулатуры и тут же поймал свое отражение в зеркальной стене напротив их кровати.

Отражение ему понравилось. Он был в хорошей форме. Пожалуй, в самой лучшей своей форме за последние годы. Он с трудом, но избавился от наметившегося животика и излишне округлого зада. Обзавелся шикарным прессом, раздался в плечах. Еженедельные посещения солярия превратили его тело в мечту любой женщины. Так утверждала его последняя пассия, с которой он закрутил на новогоднем корпоративе. Эта девушка — молодая, амбициозная, на ходу рвала подметки, взбираясь по служебной лестнице. Конечно, не без помощи папы — персоны будто бы влиятельной и весьма загадочной. Но и сама она была большая молодец.

Не то что его жена Дина!

Заполучив его в мужья и родив ему сына, она как-то уж слишком быстро успокоилась. Она не перестала следить за собой. Нет, конечно. Напротив, спускала бешеные суммы, чтобы подправить, подтянуть, увеличить что-то на лице и теле. Просто она слишком спокойно стала воспринимать его присутствие рядом. Без уважения, без восторга, без прежнего поклонения. А ему надо, чтобы им гордились, черт побери! Чтобы им восторгались! А не оскорбляли тихим вежливым голосом.

— Вот и ты со мной согласен, Глеб, — не меняя интонации, произнесла Дина, замирая возле зеркала в полный рост. — А все равно позволил ему выйти на свободу.

— Это не я решал, а суд, дорогая, — проскрипел Глеб неприятным самому себе голосом. Чтобы вдруг не сорваться на крик. — Суд так решил. Учитывая незначительную степень повреждений на теле нашего сына, учитывая раскаяние подсудимого и… И учитывая ситуацию.

— Ситуацию! — фыркнула она, забрызгав зеркало слюной и не потрудившись его протереть. — А что, собственно, за ситуация?

— Не забывай, дорогая, он потерял сына. Тринадцатилетнего подростка.

— И что? — Еще одна порция слюны полетела в зеркало. Дина с надменным равнодушием наблюдала за мужем в отражении. — Так сложились обстоятельства. Судьба! Все равно я считаю, что ты должен был подключить все свои связи. Дернуть за все рычаги, чтобы…

И он не выдержал. Сорвался с места. Подскочил к ней, схватил за плечи, разворачивая на себя. И зашипел с ненавистью прямо в ее лицо, ставшее за два последних года чужим и противным:

— А я уже это сделал, дорогая! Я уже подключил все свои связи и дернул за все возможные рычаги, чтобы спасти от тюрьмы… Напомнить — кого?

— Не надо, — буркнула она, опуская глаза. — И отпусти, мне больно.

— Нет, это мне больно, Дина! Мне! — Он усилил хватку пальцев, хотя подозревал, что на ее бледной коже могут остаться синяки. — В кого ты превратилась? В кого?! Чудовище!

Он оттолкнул ее от себя легонько. Но, видимо, не рассчитал силы, она ударилась головой о зеркало.

— Сволочь! — тихо всхлипнула она ему в спину. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Твое право, — ответил он равнодушно.

И, не повернувшись, пошел в ванную. Но все же услышал, что она бякала что-то о разводе, который готова ему дать.

Она! Она готова ему дать развод! Смехота!

Да он бы еще вчера умчался из этого дома, наплевав, что вложил в него немало собственных средств. Еще вчера развелся бы с ней, забыв и не вспомнив ни разу. Но его статус, его будущее, его карьера тогда были бы поставлены под удар.

— Мой отец пророчит тебе великое будущее, — мурлыкала рождественским утром его новая пассия. — Говорит, что если ты поведешь себя правильно, то со временем можешь оказаться в губернаторском кресле.

— А правильно — это как?

Его душа пела в ту минуту. Он надеялся, он ждал, она скажет, что его блестящее будущее неразрывно связано с ее и все в этом духе. Каково же было его разочарование, когда она принялась перечислять:

— Ты должен быть образцовым мужем и отцом — это первое…

Потом было второе, третье и четвертое. И оно ему нравилось тоже. И он был готов. Но вот это первое отравляло все.

— О разводе даже не думай. Никто не станет доверять политику, который бросил свою жену на самом взлете карьеры. Никто не отдаст за него свой голос. Тем более за не известного никому политика, который еще не сумел себя зарекомендовать, не сумел заручиться любовью и поддержкой своего электората.

— А как же ты? Мы?

— Какие мы, Глеб? Нет и не будет никаких мы! Вернее, будет, но не так, как ты себе придумал. У тебя уже есть семья. Там и существуй. Жена одна на все времена. А я — твой единомышленник, соратник, если хочешь, твоя правая рука, серый кардинал. И у меня, к слову, уже есть жених.

— Да? — Он искренне изумился. — И кто он? Я его знаю?

— Ох, вряд ли. Я и сама его толком не знаю. Отец нашел кого-то. Сказал, что надо выйти за него. Надо, значит, надо. Меня вообще семейная жизнь никак не забавляет. Я люблю политику. Ты тоже. Поэтому и срослось у нас.

Глеб мог ей возразить. И напомнить, что когда корпоратив был в самом разгаре, она нечаянно ворвалась в мужской туалет, перепутала двери. И в тот момент она мало думала о политике. Она просто увидала его без штанов. Будучи изрядно навеселе, нисколько не смутилась, а пристала к нему. И все у них случилось прямо там, в туалете, в одной из кабинок.

И уже потом они познакомились.

Но Глеб промолчал. Возражать так вот с ходу, без подготовки, было не в его правилах. Тем более напоминать о ее поступке, который, мягко говоря, можно было счесть неблаговидным.

Но совету он ее внял. И мечты о разводе с женой загнал в самый дальний угол. И не вспоминал ни разу. До тех пор, пока Дина сама сейчас об этом не проблеяла.

— Ах ты, сука, а! Ах, сука! — шептал Глеб, намыливая голову. — Развода хочешь? Погубить меня хочешь? Мое будущее? Будущее нашего сына погубить желаешь? Я тебе такой развод устрою, тварь! Я тебе…

Неожиданно в голову пришла мысль, что все проблемы в его жизни мог бы решить один-единственный несчастный случай. Несчастный случай, который оставил бы его вдовцом. Скорбящий по погибшей жене политик вызывает больше сочувствия и доверия, чем политик, состоящий в несчастливом браке. Надо будет сегодня вечером обсудить со своей…

Нет, нельзя. Этим делиться ни с кем нельзя. Знаешь один — не знает никто. Знают двое — знают все.

В конце концов, это только его мечты и ничьи больше.