Талисман жены Лота

Галина Островская, 2008

«Русская» израильтянка, молодая, умная, независимая, одинокая... словом знакомая нам и по жизни, и по книгам, становится героиней мистического триллера, самого популярного жанра XXI века. И уже поэтому новый роман Галины Островской, написанный образцовым русским языком, обречен на успех.

Суета

Сквозняк хозяйничал в доме, как римский легионер.

Тяжелые двери распахивались сами собой и, тотчас брошенные назад, с животным визгом вонзались в дверные проемы.

Аглая сидела в кресле.

— Встань, закрой окно, — ругала она себя.

— Ну, не ленись, — упрашивала тихо и безнадежно.

Распластанное тело отдавало другие приказы:

— Сиди, не двигайся! Не шевелись… Замри!

— Давай, сударыня, посчитаем, во сколько тебе обойдутся новые стекла, — язвил, как всегда, трезвенник-мозг.

— Сиди, — стонало тело. — Знаешь, откуда я сейчас тебя вытащило?

— Ты хочешь сказать, из ада? — попыталась сыронизировать Аглая.

Лихорадочно рассекая пограничье времени, застукали часы в холле.

Аглая вдавила ногти в ладони. Скулы свела оскомина, спина выпрямилась.

В замке входной двери еле слышно заворочался ключ.

— Ты чего, киска? — на пороге стоял Алик, жилец. — На тебе лица нет.

— Закрой балкон… сквозняк, — прошептала Аглая, чувствуя, однако, что иезуитская воронка, всасывающая в себя потоки ее жизненных сил, прекращает свое бешеное вращение.

— Не понял? — переспросил Алик.

— Я попросила закрыть балкон, потому что сильный сквозняк. Думала, стекла вышибет…

С Аликом она всегда говорила предельно четко.

— Балкон закрыт, — привстав на цыпочки и вытянув кадыкастую шею, констатировал Алик. — Да. На щеколду, — подойдя поближе, деловито доложил. — Собственно, откуда взяться сквозняку…

Он подошел к двери в спальню и закрыл ее.

— Так ты ездила в Иерусалим сегодня? — спросил. И тут же добавил: — Зря!

— Будь любезен, принеси воды, — с трудом попросила Аглая и поморщилась, представив, как долго и тщательно будет выполняться эта маленькая просьба…

…Она лежала в плотной пене, заломив в локте левую руку и свесив ее за фаянсовый край ванны. Ручейки пота все быстрее бежали по влажной груди, обтекая тяжелый серебряный талисман с бирюзой. На квадрате кафеля растекалась лужица. Контур ее…

— Какой странный контур! — удивилась женщина. — Он напоминает… старинный герб. Да, очень напоминает. А вот и лилия… Как четко она видна!

Аглая рассматривала белые лепестки, их изгибы… и все больше теряла силы. Усталость одолевала ее.

— Если бы прямо сейчас, не делая никаких усилий, очутиться в постели! Немедленно! — появившееся желание ничего общего не имело с изысканной символикой на полу в ванной комнате… — И чтоб никаких Аликов в моей жизни больше бы не было!

Выдернув пробку из сливного отверстия, она в который раз, с тех пор как нечаянно переспала с жильцом, подумала:

— Надо сказать, чтоб искал себе другую квартиру.

* * *

Вульф, не сводя глаз, следил за длинной резной стрелкой больших напольных часов работы немецких мастеров конца 1б-го века. Куплены они были у одной полунищей и почти безумной старухи с год назад.

Старуха плохо понимала и плохо помнила, какие деньги сейчас в ходу в Израиле, обмануть ее ничего не стоило, но Вульф почему-то поостерегся обманывать это существо. Впрочем, часы и так продавались за бесценок…

— Шекели, шекели, шекели, — все повторяла старуха, обнюхивая купюры.

Ее заболоченные возрастом глаза мутнели.

— Шекели… — раскачивалась из стороны в сторону старуха, монотонно бубня заклинанье. — Тысяча шекелей… А деньков еще меньше тебе осталось, любезный… Не жилец ты, голубчик, не жилец! Долго не протянешь.…А денежки мои с собой заберу, в саван спрячу, откуплюсь. Ишь, уставились, наглые! Изыдите! И ты убирайся вместе с ними, муженек покойный, нечего подглядывать! Кыш!

Старуха начала мелко плевать прямо перед собой и дергать ногами в шелковых, с желтыми слониками, штанах. Гость сделал знак грузчикам и вышел из пропахшей бредом квартиры.

…Когда стремительная, идеально созданная для полетов по кругам Времени минутная стрелка наконец-то настигла бочонок часовой, Вульф резко встал с кресла, подошел к бюро, достал из верхнего ящичка сигару, чиркнул спичкой, затянулся и подошел к окну.

Красный дракон солнца, медленно покрываясь серебристой чешуей волн, исчез в логове средиземноморской бездны.

— Ты будешь моей, Аглая. Так надо, — сказал Вульф задумчиво, словно что-то еще взвешивая, и задвинул плотную штору.

* * *

Аглая услышала, как кошка скребется в окно, пытаясь пробраться в дом, но сознание ее еще блуждало среди грифельно-черных скал. Она видела — отчетливо — как карабкается по этим скалам. Чувствовала на себе чей-то взгляд. Скорбный… Да, скорбный взгляд… Женский… Он предупреждал о чем-то…

Однако сонные образы быстро теряли власть над реальностью.

— Бася! Заткнись! — крикнула наконец Аглая, спустив ноги с кровати.

В тот же миг ее подбросило и швырнуло обратно в горячие простыни. Навзничь. На секунду стерлись все ощущения, кроме одного: мощный поток несет ее по лабиринту, стены которого испещрены орнаментами. Яркие ковровые узоры извиваются в долгом ритуальном танце, затягиваются петлями вокруг летящей фигурки… И вдруг исчезают. Стеклянная пустота в лабиринте. Беззвучие. И в конце его, вдалеке — плывущая в облаках табачного дыма мужская красивая голова. Почему-то — в профиль…

Аглая пошевелилась, открыла глаза. Виденье стало ярче и как бы приблизилось. Резко очерченная ноздря, темный свод глаза… Лицо смутно знакомо, видено где-то, когда-то… Она осторожно перевернулась на бок…

И снова очутилась среди безлюдных скал, одна-одинешенька…

…Стоя посреди кухни — невыспавшаяся, в стоптанных тапочках — Аглая пыталась расшифровать утреннюю полуявь. Ничего не получалось.

Сипло замяукала кошка, завертелась под ногами. Аглая насыпала корма, налила воды в блюдечко. Трижды прокрутившись между ногами хозяйки, Бася с остервенением принялась грызть сухие звездочки.

— Наваждение какое-то! Что за скалы?! Удавки пляшущие, голова без туловища, глаза без лица! Как это все понять?! — гадала тем временем женщина, все больше и больше чувствуя незримую угрозу. — Что значил этот взгляд… скорбный?! Что?! И на какой шабаш я сама неслась… даже помело не прихватив?!

Ниспосланное свыше никак не поддавались разумному толкованию. Тогда Аглая решила объяснить все значительно проще — играми собственного подсознания.

— Сдохнуть можно! — почти развеселилась она, припоминая фрейдистскую концепцию сновидений. — Во сне ползаю по фаллическим символам, наяву… Наяву трахаюсь с кем ни попадя! Что было вчера — не помню.

А что было вчера?!

— Водки, что ли, выпить, — решила, вдруг чего-то испугавшись, Аглая.

Но тут же передумала.

* * *

— Аглаюшка, милая, ты меня совсем бросила, — заворковал Юрчик, едва заслышав ее голос в телефонной трубке.

— Это ты меня бросил, — протянула она. — Хочешь, приеду?

— Нет, не хочу! — хохотнул он.

— Тогда жди. Скоро буду.

— Ага.

Быстро — холодный душ, горячая струя фена…

Тушь… Помада… Глаза заблестели…

Что надеть? Белое платье? Годится! Утюг! Где утюг? Хорошо, сойдет и это. Босоножки… Вот они! Все, готова!

Сделав последний вираж по квартире и уже взявшись за ручку двери, Аглая на секунду замешкалась. Пытаясь припомнить, что забыла, она обернулась. И тут же за спиной услышала, что кто-то поворачивает ключ в замке.

— Алик?! — возмутилась она. — С какой стати так рано!

С вызовом посмотрела на дверь. Та, закованная в железные латы дверного проема, взирала на нее безучастно.

— Кажется, слуховые галлюцинации начинаются, — Аглая резко распахнула дверь.

Конечно же, никого…

Обругав себя за мнительность, свалив все на расшатанные вчерашним иерусалимским приключением нервы, она двинулась к стоянке, на ходу рукой взлохмачивая легкие волосы.

* * *

— Лапонька, ты так быстро добралась, — Юрчик потянулся к ней, чтоб поцеловать, но тут же озаботился: — Ты чего такая невеселая?

— Голодная. Кормить будешь?

— Спрашиваешь! — обрадовался он и засуетился у плиты, заворочал чугунными сковородками.

— Как дедок-то твой поживает? Еще концы не отдал? — вспомнил он почему-то.

— Жив, — ответила Аглая и, подумав, добавила: — Он… странный какой-то, этот Старик. Жуткий… Я все время настороже. Не боюсь его, но… Что-то не то происходит. Особенно в последние дни.

— Со всеми, лапонька надо настороже быть. Ушко-то востро держать надо. Обведут вокруг пальца — и пикнуть не успеешь! — философски заключил хозяин.

— Но он платит, и — хорошо платит, — парировала Аглая. — А на днях сказал, что я даже не представляю, что для него значу.

— Я тебе, милая, то же самое без конца твержу. Только ты мне не веришь. Цены тебе нет, Аглаю шка.

Юрчик оглянулся. Свет, сжавшийся в точку возле зрачков, остро полоснул гостью. Она поежилась и продолжила:

— Знаешь, за все время, что работаю там, я даже инвалидную коляску его ни разу не двинула… Все служанки делают… Сижу, Гете читаю… Два раза в неделю по два часа… высокая поэзия входит в дом моей жизни… и уносит к сияющим вершинам небесного Санктума….

Нарисовав в воздухе рукой замысловатую спираль, она добавила патетически:

— О!.. Скользя по разверзающимся безднам духовного… погружаясь в вихревые потоки сверхчеловеческого разума… имею с этого… нехилый заработок на хлеб насущный.

— Да что ты говоришь, лапочка! — на лице стоящего вплотную к ней Юрчика блуждало благодушно-радостное выражение. — Тебе помидорчиков нарезать?

Она кивнула, налила джина в стакан, плеснула немного тоника, отпила глоток. И заплакала.

Кто-то почти бесшумно приоткрыл входную дверь. Размазав слезы по щекам, Аглая обернулась…

— Чего ты опять человека обидел! — выкладывая на стол пакеты со снедью, напустилась на Юрку супруга.

— Да я ничего, и слова не сказал! А она как тяпнула стакан без меня, так сразу в слезы… Аглаюшка, ну ты чего!

— Наденька! Он меня голодной смертью уморить хочет, — притворно закапризничала Аглая.

— Юрка, да пошевеливайся ты, наконец! — рассердилась на мужа хозяйка.

— Все я да я! — в ответ беззлобно заворчал тот, распихивая продукты по холодильнику. — Надюша, джинчику тебе налить?

— Я пиво буду, — донесся из ванной голос. — Включи новости. Опять, говорят, теракт был.

Юрчик мощно напряг плечи, сцепил руки на груди. Взгляд его стал желто-звериным.

— Что, не видели, как кишки по мостовой расползаются? На оторванные бошки желаете полюбоваться? Не дождетесь! Мусик, я не буду включать телевизор! — заорал он через голову гостьи.

Шмякнув дымящееся варево в глубокую тарелку, Юрчик хлебанул джина прямо из бутылки, тыльной стороной ладони вытер рот, передернул плечами. И сразу как-то обмяк.

Аглая наблюдала за ним. Она прекрасно знала, что значат столь резкие перепады в настроении друга: болезнь опять одолевала бедную его душу.

— Юрчик, я хотела тебе рассказать что-то. Можно? — спросила она, с трудом отогнав от себя воспоминания о том времени, когда Юрчик был здоров. Сколько тогда возле него всякого люду интересного кружилось, сколько друзей было…

— Ну что ты мне можешь рассказать, милая, — по инерции зло отреагировал тот, но тут же освобождено засмеялся. — Расскажи, конечно, расскажи, я так люблю твои глупости…

— Я вчера… была… в Иерусалиме, — начала она.

— И познакомилась с очередным мудаком, — тут же перебил хозяин.

Аглая пригубила прозрачную, пузырящуюся от тоника жидкость. В нос неприятно ударило запахом боли и отчаянья.

— Ты что мне подсунул! — завопила она.

— Опять человека обижаешь! — вернувшаяся Наденька включила телевизор.

Юрчик задумчиво поскреб жесткую бороду, махнул рукой и принялся варить кофе.

Через час, выйдя проводить гостью, он нацепил новые шлепанцы на пробковой подошве. Идти было неудобно, и по причине этой Юрчик чертыхался на чем свет стоит ежесекундно.

— С тобой стыдно рядом идти, — подтрунила над ним Аглая.

— Зато тебя, лапонька, такое счастье провожать. Приехала, покушала вкусненько, поплакала и уехала. Жди теперь тебя целую неделю!

* * *

Дорога была недоброй. Аглая то и дело уворачивалась от машин, норовящих ее подрезать. Потели руки, рябило в глазах, светофоры в упор глядели на женщину за рулем и не давали двигаться. За спиной беспрестанно сигналили.

* * *

Вульф медленно наливал тягучее вино в бокал цветного стекла. Горящая рубиновым цветом жидкость источала сладостно-отравный аромат.

— Ты нужна мне… — мысленно обращался он к той, что ехала сейчас по перегруженной тель-авивской улице Бней-Егуда. — Одна ты — и никто другой… Никто…

* * *

Свернув на узкую боковую улочку, Аглая чуть не врезалась в желтый «Фольксваген», за рулем которого сидел горбоносый красавец-сабра. Резко затормозила и остановилась. Сабра покинул автомобиль, не спеша приблизился к Аглае. Его продолговатые глаза — две сомнамбулы — тускло смотрели на растерявшуюся женщину…

— Все в порядке? — спросила Аглая.

Голова на гибкой шее качнулась, толстая рыбина губ чуть дрогнула.

— Я доставлю тебе удовольствие. Поехали, — шепнула эта фиолетовая рыбина.

— Найди себе кого-нибудь помоложе! — с досадой ответила Аглая.

— Помоложе меня не интересуют… Ты мне понравилась… Поехали.

* * *

— У нас мало времени, — постукивая перстнем по подлокотнику кресла, продолжал говорить Вульф.

— Каменная не ждет. Она уже дала знак. И только ты можешь что-то изменить. Ты будешь моей, Аглая.

* * *

— С ума сегодня все посходили! — еле успев увернуться от невесть откуда вынырнувшего палевого «Мерседеса», возмутилась Аглая и нелогично добавила про себя: — как на верблюдах по пустыне едут — куда ни попадя!

И лишь спустя мгновенье поняла, что автомобиль этот был миражем. Он двигался навстречу, летел на скорости неотвратимой беды. И — исчез… Его фары были похожи на скорбные глаза женщины из сна.