Ученица чародея

Галина Манукян, 2015

Способности, больше похожие на проклятие, проснулись в Абели в день ее семнадцатилетия. В надежде на помощь она обращается к известному лекарю. Однако люди говорят, он колдун и чернокнижник, а его красавец сын – настоящий душегуб. Разгадает ли Абели секреты чародея или станет игрушкой в руках злодея? Или на самом деле все совсем не так, как кажется?..

Глава 13

Сверчок завел ночные песни, а я принялась судорожно соображать: остаться возле окна или вернуться в постель? Или попробовать все же встать с гордым видом? А вдруг растянусь где-нибудь между полом и кроватью — с моими ногами станется. Святые угодники, то-то будет зрелище! Зато Этьену удобно, если соберётся меня придушить.

Нет уж, буду сидеть, где сижу. В окно хоть покричать можно, если что. Голос у меня, кстати, громкий — однажды, когда в покои аббатисы влез воришка, я завопила так, что стекла затряслись. Истинный крест. Вроде дед моего отца командовал кавалерией, оттого и я… Ну, да ладно, не к неизвестному прадеду бежит сейчас ополоумевший красавец. Хотя кто сказал, что он бросился ко мне? Может, пить захотелось или папеньке в лоб врезать — что даром по тюку бить, никакого удовольствия…

Прислушалась. Э, нет. Все-таки стучат каблуки сапог по винтовой лестнице. Я поправила рубашку, завернулась как следует в шаль и придвинула поближе кувшин с сиренью — в нос пахнуло ароматом, рук коснулись нежные листья. Нет, я вовсе не думала о том, чтобы выглядеть романтично в лунном свете, глиняный сосуд может пригодиться для самозащиты.

Дверь распахнулась, скрипнув в петлях. Этьен, взмокший, как заезженный жеребец, ворвался в комнату и остановился, чуть не перевернув стул. Спасибо, тётушка не поставила его на место.

— Вы… — запыхавшись, буркнул Этьен, глядя на меня исподлобья.

— Чего изволите, сударь?

— Почему это вы рассматриваете меня, как в зверинце? Я вас спрашиваю! Шпионите?

Мда, судя по недовольному рыку и гримасе на его лице, ни с кем он меня не спутал. А ведь было что-то приятно-пугающее в том, чтобы на пару минут возомнить себя призраком чьей-то возлюбленной… Жаль, никто до сей поры в меня не влюблялся. Обстоятельство это казалось весьма досадным. Пусть и не дано мне выйти замуж или вскружить голову какому-нибудь мальчишке с тонкими усиками, а почему-то хотелось, чтобы меня любили. И обязательно так же безумно, как в сплетнях о гувернантке.

Я склонила голову, рассматривая злое лицо Этьена с ходящими туда-сюда желваками и сжатые кулаки со сбитыми костяшками. Подумалось, что такой человек в гневе запросто может убить и совершенно в том не раскаяться. А ведь я даже начала его жалеть… Вот дурочка! Отчаянно захотелось, чтобы где-то за спиной оказался тот белокурый верзила из ресторации — Голем, или как его там?

— Шпионить? — холодно переспросила я и все-таки встала с бюро. Наверное, возмущение мое было столь велико, что ноги меня удержали. — Бог мой, да как вам такое в голову взбрело? Мне просто ничего другого отсюда не видно. А лежать целый день, знаете ли, не очень увлекательное занятие. К тому же душно.

— Черт бы вас побрал! — Этьен стукнул кулаком по притолоке. — Я и забыл, что вы в этой комнате.

— Позвольте вам не поверить, — скромно потупилась я. — Интересно, с чего вы сами решили выбивать пыль из несчастного мешка именно под моим окном? Может, наоборот, жаждете, чтобы за вами шпионили?

Он со скрежетом отодвинул стул и шагнул ко мне, встав почти вплотную. От близости разгоряченного мужского тела, от ощущения опасности и чего-то еще, совершенно мне непонятного, но чрезвычайно волнующего, меня захлестнула удушливая волна, и я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Этьен посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

— Не люблю быть должным. Я не просил о помощи, но раз так вышло… Чем я могу отплатить ваш долг? И что вам нужно, мадемуазель выскочка, чтобы вы убрались отсюда подобру-поздорову?

Я задрала подбородок, хотя это и не слишком помогло при нашей разнице в росте, и с величием королевы или как минимум придворной дамы, ответила:

— Хорошо. Насчет долга я подумаю и сообщу вам позже.

— Когда? — прорычал он.

— Скоро. И не торопите меня, раз уж сами предложили. Если я назову вам перечень проблем, которые была бы рада решить, вы наверняка пожалеете о своем предложении. Позвольте мне выбрать наиболее достойную вас неприятность. И отойдите, наконец. Вы заслоняете собой весь воздух.

Он отшагнул и протянул вперед сбитый в кровь кулак:

— Излечить не желаете? С пылу с жару, пока свежее.

Тут я уж рассердилась не на шутку.

— Я с бóльшим удовольствием поставлю вам новых шишек, чем стану лечить. Вы, сударь, — олицетворение неблагодарности и хамства.

— Не жалую ведьм, — ухмыльнулся он.

— Не люблю негодяев, — вспыхнула я. — Тем более не уважаю пьяницу, который живет за чужой счет и мнит себя большим героем.

Он вцепился пальцами в мои предплечья.

— Да как ты смеешь!

— Отпустите, сударь! Больно же!

Я вознегодовала и попробовала представить жар внутри, чтобы как-нибудь врезать негоднику. Увы, так быстро восстановиться я не могла. Этьен приблизил лицо к моему так, что почти коснулся кончиком носа, и прошипел:

— Ты ничего не знаешь и не имеешь права судить! Ты никто здесь! И надеюсь, так и останешься никем!

Я вспомнила о кувшине с сиренью и со всего маху столкнула его на ноги лекарского сына. Кувшин разбился вдребезги, забрызгав мне водой подол, а Этьену сапоги и штаны. Тот ойкнул и отскочил, схватившись за ногу. Я же побоялась, что упаду, поэтому лишь громко втянула в себя воздух.

— И если хотите знать, я бы сама с радостью сбежала из вашего сумасшедшего дома, где творится черт знает что, откуда люди пропадают, а потом их находят в реке! Где живут одни ненормальные! Где воняет мертвецами, разит холодом и делаются странные вещи! Я бы сбежала, если вы только изволите раз и навсегда избавить меня от дурацкого дара, чтобы я не смогла больше лечить таких кретинов, как вы, сударь! И чтобы не чувствовать, как сейчас, что у вас, ай-яй-яй как разболелся большой палец ноги, когда по нему стукнул кувшин.

Этьен вытаращился на меня.

— Да-да, я и сейчас чувствую. Не хочу, а чувствую! — вопила я, чуть ли не захлебываясь. — И почему-то только ваш папенька умеет хоть на некоторое время избавить меня от этих прекрасных ощущений, когда рядом со мной у одного поясницу ломит, у другого под мышкой чешется. Вот научитесь делать, как он, и меня просветите, тогда и уберусь отсюда, только вы меня и видели! Ну-ка, можете научить?

— Нет.

— Так идите, выясняйте!

— Не терплю указов, — угрожающе сказал Этьен. — Не стоит так со мной разговаривать.

— А то что? Разбежитесь и лоб себе об стену разобьете, чтоб и мне неповадно было? Я же все почувствую. Захотите отомстить мне, калечьтесь скорее и приползайте, поболеем вместе. Ха-ха. Мне вообще так весело жить!

— Сумасшедшая.

— Неблагодарный кретин.

Этьен, надутый, как лягушка в период брачных песен, почему-то остыл и покачал головой.

— Интересно, что заставило отца взяться помогать такой несносной особе?

Я только фыркнула в ответ. Сама бы хотела знать. Уже давно понятно, что не по доброте душевной и не из христианских побуждений.

Этьен внимательно рассматривал меня некоторое время и, наконец, произнёс:

— Так и быть. Я выясню, что и как делает отец. И можно ли вам обойтись без него.

— Буду премного благодарна, — совершенно неблагодарным тоном буркнула я.

Этьен пошёл к выходу, у двери обернулся небрежно и бросил, будто сплюнул:

— Надеюсь, вскоре мы с вами расстанемся.

— Жду не дождусь!

* * *

Моник вернулась, когда я уже начала видеть третий сон. Она разделась торопливо и примостилась к моему боку:

— Подвигайся.

Спросонья я выхватила из-под подушки кружку и чуть не огрела тётушку.

— Ты что? — отскочила она. — С ума сошла?

Поняв, наконец, кто посягает на суверенность моей кровати, я выдохнула с облегчением:

— О, как хорошо, это ты.

— А ты кого ждала?

— Бегают тут всякие ненормальные.

— Неужто поклонники?

— Лекарский сын. Я бы дверь подпёрла стулом, если бы не знала, что ты вернешься. Жаль, засова нет.

— Да он к тебе, похоже, неровно дышит, голубка моя, — хихикнула тетя, выкладывая горкой подушки.

— Моник! — укоризненно оборвала я тётушку. — Он не чает выставить меня отсюда! Моё присутствие отравляет ему жизнь. Ты-то где пропадала всё это время?

— Были дела, — таинственно шепнула Моник и почему-то причмокнула. — Тебе знать не обязательно. Давай спать.

Она повернулась на другой бок, свесив колено с узкой кровати, и обхватила руками верхнюю подушку. А я подумала: что за дела у неё такие? В чужом городе? И откуда она так хорошо знает лекаря? В голове мелькнула догадка — а что, если лекарь и моя тётя… Нет, не может быть! Так не бывает! Но по спине побежали мурашки, и сон как рукой сняло.

Впрочем, если Моник собирала для мсьё Годфруа травы, может, ещё как-нибудь помогает? Недаром она говорила, что у всех женщин в роду понемножку есть магии.

Я попыталась представить давнюю нашу прародительницу. Ведьму. Интересно, какая она была? Толстая, худая, добрая или сварливая, гадости делала или лечила… И вдруг я чуть не подскочила с кровати, несмотря на всю свою муторную вялость: а ведь у неё были муж, дети! И если я, как она… Значит, мсьё Годфруа солгал! Зачем? Что же такого он хочет от меня?

Святые угодники! Пусть я скорее верну силы и начну ходить. Наверное, надо потребовать у Этьена в качестве возврата долга прочитать ту книгу, исписанную непонятными знаками. Да, я попрошу прочитать мне всё! Если, конечно, этот олух умеет…

Дверь скрипнула и приотворилась. Я со страхом уставилась в чёрную щёлку. Кого ещё принесло? Там была лишь темнота, в которой пропадал дрожащий свет луны. Сквозняк?

— Кто там? — напряжённо шепнула я.

Никто не ответил. Во что бы то ни стало, нужно подпереть дверь. Я так не засну.

— Моник! — позвала я, но тётя ответила сладким храпом и натянула на плечи одеяло.

Кое-как я подползла по кровати к двери, потянулась к ручке и застыла. С лестницы в комнату струился невидимый холод, словно кто-то выдул в тёплый воздух облако крошечных льдинок. Сглотнув, я всмотрелась в черноту узкого прохода.

— Кто здесь?

Готова была поклясться, что чувствую чьё-то присутствие. Или схожу с ума… Дрожащая кисть сама начала осенять меня крестным знамением, а губы зашептали «Отче наш». Скрипнули едва слышно перила, скользнули вниз шорохи, коротко свистнул ветер. И тишина. Изо всех сил я хлопнула дверью и с громким скрежетом подтащила по полу стул, ухватившись за спинку. Подсунула ее под ручку двери. И с выскакивающим из груди сердцем добрую сотню раз перекрестила её.