И мой сурок

Вячеслав Михайлович Карпенко, 2019

«У природы много времени, но на созидание уходит его больше, чем на разрушение…». Геологические экспедиции на Севере, море Атлантики, егерство в горах Тянь-Шаня, конные и автомобильные маршруты Устюрта и плавни Балхаша – лишь часть кочевой жизни писателя Вячеслава Карпенко . Конечно же, человек – «венец природы», но… венец должен венчать это сложное здание мироустройства, а уж никак не рушить его. И прежде чем «потреблять» блага природы, необходимо научиться её удивительной гармонии, осознать себя частью этого сложного планетарного организма, имя которому – жизнь.

У каждого своё море…

Была да жила морская свинка. В картонной коробке. Хорошо жила: в углу у неё всегда стояла чашка с чистой водой. И блюдце стояло — с разной вкуснятиной: то кусочек яблока, то морковка, а то и печенье окажется. И дно коробки устелено мягкой ватой. В вату можно и вообще закутаться — это если спать хочется.

В общем, тот ящик был её домом. И было свинке там хорошо.

— Это морская свинка, — сказали однажды.

Так её не впервой называли, ничего особенного. Но здесь…

— Ха-ха! Какая же она — «морская»?! Небось, даже и плавать-то не умеет. Да видела она море хоть разок?..

— Лучше бы имя зверушке придумали… То-олстуха!

Здесь уж вовсе обидно стало морской свинке. Она ведь не знала, что предки её во всех морях и океанах побывали. На кораблях, правда. Моряки увидели когда-то добродушных и безобидных зверьков в Южной Америке и стали брать свинок с собой в плавание. Всё веселее, да ещё детям живой подарок привезти можно…

Но наша морская свинка подумала: «В самом деле! „Морская“, а моря я не видела… Интересно, какое оно?..»

И надо же, как повезло ей: сел на открытую форточку скворец. Он и раньше к морской свинке заглядывал: в окно его скворечник видно на дереве-клёне. К осени листья на дереве разноцветными становятся: красные, жёлтые, оранжевые. Тогда скворец исчезает. Но сейчас — лето…

— Ты дорогу к морю знаешь? — подняла морская свинка свой чёрненький нос к скворцу.

Тут-то, в этот-то самый момент, и решила она добраться до моря. «А плавать я и по пути научусь!» — решила свинка про себя.

— И даже за море знаю! — подпрыгнул на форточке скворец. И размечтался: — Летишь всё прямо…

— Я же летать не умею, — напомнила ему морская свинка.

— Да… неудобно жить, — покрутил головой птах. — Как бы тебе объяснить… Да вот, смотри!

Скворец влетел в комнату и сел на большой шар. Красивый — разноцветный шар. Птица засеменила на месте жёлтыми лапками по шару, только коготки зацокали:

— Сейчас я тебе на глобусе море покажу!

— Ты хорошо глобусишь, — похвалила свинка скворца. — На этой… штуке и к морю докатиться можно?

— Да нет! Это вся-вся земля такая! Как глобус! Только больше, во сто тысяч раз больше, вот! И всё здесь видно, смотри: голубое — это море…

— А-а, — догадалась свинка. — Как много здесь моря! Потому такой шарик «го-лу-бос» и называется?

А сама подумала: «Возьму-ка я этого скворца с собой к морю!».

— Глобус называется, никакой не «го-лу-бос». И не поэтому, а потому что… глобус, и всё! Не мешай, а смотри, — прицокнул на неё скворец. — Вот коричневое — это горы. Зелёное — видишь? — лес. Жёлтое — пустыня. Знаешь, что такое пустыня?

— Не-а… Пустое что-нибудь?

— Глупости, везде кто-нибудь да есть. Живут. Вот нитки голубенькие, а ещё капли — речки с озёрами, вода, в общем… Понимаешь?

Морская свинка понимала главное: путь к морю непростым оказывался. Во-он сколько пройти надо: по горам, по лесам, по рекам и долам, по степям да по пескам… А ещё — по дням да по ночам! И всё одной?

— Знаешь, что я сама себе придумала? — лукаво спросила морская свинка у скворца. — Я тебя, пожалуй, с собой возьму. К морю!

И пустились они в путь!

Хоть и думала морская свинка, что нелегко будет до моря добраться — но чтобы так уставать! Так мёрзнуть! Самой о еде думать!.. Коробку ведь с собой не возьмёшь… И блюдечко…

Это улитка может на себе свой домик таскать!

Медленно ползёт улитка, тело у неё мягкое, даже рожки — она ими, как локаторами, всё время опасность улавливает — тоже мягкие. Зато домик-ракушка всегда с ней — чуть что, улитка вся в нём укроется, не каждому врагу по зубам!

Но пришлось и нашей морской свинке улиток попробовать — голод не тётка.

Всё же добрались они со скворцом до гор: горы у них первыми на пути оказались. Где тропинкой, где обочинкой, а где и просто без дороги. Трудно ходить в горах — камней много, а когда по лесу горному идёшь, то и корни толстые прямо из земли под лапами путаются… И холодно — поневоле улиткиному дому позавидуешь! Одно спасает: когда вовсе ночью стыло, друг-скворушка рядом присядет, крылом прикроет. Худо без него пришлось бы!

Зато интересно всё вокруг! Вот однажды под кустом уснули, а рано-рано утром вдруг разбудило свинку бормотание: «урл-ур-лю». Солнце ещё только чуть розовым небо покрасило, а рядом это «урл-урлю-лю». Морской свинке даже показалось вначале, что дома она — так голуби в городе иногда у неё на подоконнике ворковали. Но это были не голуби, потому что вслед за этим негромким бормотаньем вдруг раздалось «чуф-фы». И в ответ, будто кто угрожает кому, — новое «чуф-ф-фы»!

Выглянула свинка из-под своего куста. Оказалось, что куст её как раз на краю лесной поляны. А на поляне той две птицы большие — морская свинка и не знала, что такие бывают.

— Тетерев! — шепнул ей на ухо скворец. — Смотри-и…

Крупные чёрные птицы — явные петухи, они и вели себя, как петухи, — надували шею друг перед другом, веером разворачивали лирообразные хвосты, под которыми посверкивал белый подбой. Чернь на голове отливала зеленью, ещё больше подчёркнутой красными бровями. Косачи явно собирались выяснять свои отношения и ничего вокруг не замечали, кроме противника. То перебегали, то приседали и вытягивали шеи так, что головы почти сближались.

Казалось, что вот сейчас бойцы столкнутся в схватке, и вдруг… В азарте драчуны придвинулись к самому краю поляны, а именно этого ждала ещё одна зрительница: от толстого сука корявой сосны отделилась тень и накрыла одного из забияк, только что угрожающе чуфыкнувшему своему сопернику. Второй тетерев шумно, точно взорвалась ракета, взмыл в воздух.

У морской свинки всё внутри похолодело — это была настоящая опасность. Видно, рысь ждала здесь с самой ночи. И охота её оказалась удачной: мягкое рычание заглушило последний крик несчастной птицы, длинные уши с чёрными кисточками настороженно двигались, пёстрые бакенбарды делали морду хищницы благодушной, однако жёлтые глаза, казалось, замораживали всё кругом ужасом убийства…

Закончив пиршество, рысь долго ещё вылизывала свою дымчатую, с крапом по светлому брюху, шубу, а потом неторопливо и неслышно скользнула в заросли можжевельника.

Морская свинка со своим спутником постаралась побыстрее убраться прямо в противоположную сторону.

Здесь ещё и речка встретилась — ух-х!.. бурлит, несётся куда-то, холо-одная! Брызги сверкают!

— Как это — куда торопится? — удивился вопросу свинки скворец. — Тоже к морю бежит. Она в него, в море, впадает… не скоро, правда…

— А потом — выпадает из моря?

— Оттуда уж ни за что не выпадет. Растворится! — ответил бывалый скворец. — Вот по речке пока и пойдем. Только перебраться надо бы на другой берег.

Где по камушку, где и просто по воде пришлось — помог морской свинке через речку скворушка переправиться. Трудно без крыльев!

Но она упорная оказалась, хоть вовсе не приспособлена путешествовать. Толстенькая, и лапки маленькие, нежные. С коготками разве что, да что в них толку здесь… Хотя — вот корешок вкусный выкопать вполне может. И плавать, оказывается, умеет. Нет, назад поворачивать и не думает, хоть страшно вокруг.

Только на другой берег ступила — «Ой-о!» — пискнула: глаза-бусинки восторгом-испугом зажглись.

Чуть ниже на речке водопад грохочет. Не так чтобы большой, но всё же — пыль над ним на солнце водяная клубится-переливается. И в этой жемчужной пыли вдруг рыбье серебристое тело взлетело вверх из воды. Да не по течению, а — против потока, снизу вверх чуть не на метр — рыба летит. Даже зависла, кажется, в воздухе — морская свинка тёмные пятнышки на серебристой чешуе разглядеть успела. И жабры, и плавники разглядела, а морда хищная — зубы мелькнули, или показалось? Пролетела и снова ушла в воду — теперь уже выше водопада.

— Форель! — объяснил скворец. — Но ты тоже хорошо плаваешь. А она только в такой воде и живёт: холодной, чистой…

Но дальше, дальше надо бы быстрее, а как — когда лес совсем густой пошёл, морская свинка и вовсе потерялась в нём. Маленькая! А деревья, ох, огромные! Ёлки густые, лапы до самой земли. А под ними — темно-оо. Но зато и тепло, никакой ливень не страшен.

Здесь и белку встретили, на рябине сидела. Ягоды уже краснеть начали, красивыми гроздьями сквозь ажурные листья висят. А горькие ягоды — свинка попробовала, ей скворец сбросил веточку.

Белка весёлая попалась. Чем-то и на неё, морскую свинку, похожа. Только рыжая, а хвост длинный и серый. Ушки с кисточками остренькие. Да прыгает так легко: во-от-ля!

Научиться бы самой так!..

Скворец кого-то себе на ужин ловить улетел. И дорогу глядеть.

— Ты далеко ли? — спросила белка с деревянного сучка.

— К морю идём, — с достоинством ответила свинка. — Знаешь, что такое море?

— Ха! — засмеялась белка. — Мне ли моря не знать. Это когда много-премного грибов. Целое мо-оре грибов! — И мечтательно добавила: — Или вот ягод с орехами тоже!..

— Море — это откуда я родом, — сказала свинка. И пояснила: — Оно из воды сделано, голубое потому что. Скворец говорит. А ты грибы какие-то придумываешь. Морская свинка я!

— Сви-инка? Ты? — удивилась почему-то белка. А потом застрекотала-захохотала на весь горный лес: — Ха-ха-ха… хи-хи-хи! Ой, держите меня, а то свалюсь — свинка она! Свинка-половинка! Вон недалеко… свинка так свинка ходит… тысяча таких, как ты, в её шкуру влезет! Кабаном зовётся. Пойди-ка, глянь — познакомься с родственничком!..

И ускакала белка, с дерева на дерево прыгая и треща:

— Мо-оре ей подавай! Свинюшка-капелюшка!

«Так я сразу и подумала, что белка глупая. Иначе зачем бы ей такой длинный хвост?» — так решила про себя морская свинка. А когда скворец прилетел, всё же спросила:

— А может, здесь и вправду у меня родственники? Белка сказала…

— Слушай эту трещотку, — буркнул скворец и передразнил белкино стрекотанье. Он ведь по-всякому умел, даже по-человечьи несколько слов знал. — С кабаном тебе ни к чему знакомиться. Страшный, огро-омный, щетина торчит… Может, вы не очень близкие родственники…

— А хоть и дальние, — заупрямилась свинка. — Всё равно невежливо. Вдруг этот кабан дорогу ближнюю знает… — Это она уже по пути на поляну, куда белка показывала, сказала.

Кабан и в самом деле показался целой сивой горой! И при этом даже головы не поднял: рыл зачем-то землю под дубом. Рыл-порыл, а после остановился. Хрюкнул задумчиво, пожевал — жёлуди. Они и рядом на земле лежат — и копать вроде ни к чему…

— О-о! — прошептала морская свинка скворцу. — Какой гордый и буркатый! Он и вправду тоже… свинка?

— А какой это — «буркатый»? — справился удивлённый скворец.

Оказывается, и он не все слова знал! Свинка гордо посмотрела — ага!..

— Буркатый, и всё! Вот какой, — показала на кабана. — Ух!

Здесь к серой горбатой махине высыпала откуда-то дюжина поросят. Шустрые, визгливые да ещё и полосатые! Но кабан забурчал недовольно, а на белом клыке, что даже губу приподнял, какой-то корень повис. Стра-ашно. Даже поросята сразу исчезли.

— Здравствуйте! — всё же пискнула свинка чудищу, собравшись с духом.

Кабан не сразу и понял — кто это там. Чтобы увидеть, пришлось ему своим серо-чёрным горбатым туловищем поворачиваться. Шея-то у кабана неповоротная!

«Почти как у меня, — подметила морская свинка. — И вправду, родичи мы! Вот только вместо коготков что-то…» Она ведь в городе жила и копыт раньше ни у кого не видела.

— Добрый вечер! — как можно громче повторила свинка. Она уже вскарабкалась на обомшелый валун. — Я — морская свинка!

— Кабан я, — буркнул этот зверь недовольно, разглядев наконец путешественницу. — Какая такая ты «свинка»? И на подсвинка не потянешь!

Здесь эта буркатая громадина с маленькими глазками и страшными трёхгранными клыками на длинном рыле сразу и забыла о маленькой гостье. Упёрся носом в землю. Да как пошёл вперёд — только комья от борозды отваливаются. Он, оказывается, червей выкапывал — лакомство!

На его пути задрожал куст и склонился к земле. Обидно стало морской свинке.

— А ты… а ты!.. — как можно громче крикнула она. — А ты про глобус знаешь? И какое море голубое?! У тебя… даже блюдечка никогда не было! Вот!

Кабан остановился. Растерянно поднял рыло — задумался. О море он не мечтал — зачем ему? Глобус какой-то… Вот он знает, где люди картошку посадили… туда бы!.. да стреляют ведь… А что в блюдечке ему никто пить не давал, ве-ерно… Он взглянул на морскую свинку с уважением.

— Ты откуда взялась здесь? — спросил.

— Откуда-откуда… из дому пришла, вот! — И добавила уже более милостиво: — Так родственников не встречают. Даже люди мне яблоки с печеньем приносят, а ты!..

— Лю-уди? Тебе? — совсем зауважал её кабан. — Занят ведь я. Так, может, мы с тобой родня? Ты куда путь-то держишь?

— Я — к своему морю. От него вся земля на глобусе голубая, вот! Хочешь, я и тебя с собой возьму. Ты хоть плавать умеешь?

У кабана даже голова закружилась: и моря у него не было. Его даже горным не называли или там — лесным… Или хоть бы камышовым, как коты бывают. Тех котов ещё хаусами зовут, хотя они, как и кабаны, в тугаях живут по речкам. Подумаешь — нору барсучью займёт или лисью, да шерстью выстелит, ему уже и имя особое. А они, кабаны, везде живут! И все будто одинаковы: кабан, и вся недолга… Пойти, что ли, с ней?

— Плавать умею… Жёлуди хоть у твоего моря есть?

— Да там каштанов сколько хочешь! Пробовал? — Это уже скворец сказал. На скворца зверь покосился неодобрительно — несерьёзная птица, всех передразнивает. Даже хрюкать умеет, сам петь не может, так других изображает!

— Кашта-аны… слышал только, откуда пробовать. Мечта-а!

Так они и пошли. Скворец летит — дорогу смотрит и показывает.

Кабан чаще трусцой бежит. Ему любая дорога нипочём — везде проломится! Свинке теперь хорошо, только держись — она на шее секача устроилась, за щетину держится. Кабану что — весу в морской свинке — чуть. Всё бы ничего, да любопытная она очень, будто только на свет родилась! И всех о своём море расспрашивает, будто сами дорогу не найдём. Уж и скворец её успокаивал, ан нет…

Даже ночью. Так хорошо луна светит, жёлто-зелёный свет её, правда, тени обманчивые отбрасывает, но зато — иди себе вперёд, не собьёшься. Так нет: «Кто-то там хрюкает! Может, тоже свинка?..» Сама-то даже хрюкать не умеет, пищит!

— Чего останавливаться, — бурчит кабан. — Дикобраз это…

Хоть шкура у кабана крепкая, а всё лучше подальше от этого отшельника. Вон как он иглами загремел своими, они в лунном свете пестрят, длинные! Ну-ка, хвостом по пятачку попадёт да иголок своих навтыкает, их ему не жалко — тыщи! И медведь обходит от греха!.. Говорят, даже метать эти свои колючки умеет!

— Какое такое море? — сердится дикобраз на путешественников. — Бродят здесь. Вот пониже спуститься — там море дынь поспевает. Или еще кукуруза… да человек с собаками сторожит. Идите себе!

И скрылся вмиг с глаз. Оказывается, у дикобраза рядом нора была в корнях старой сосны. Неприветливый зверь, а ещё хрюкает!

А утром! Солнце взошло, уже и пить хочется, а вокруг — сушь, холмы без ручейка даже малого! Нашли, правда, лужу — горечь одна, солёной вода оказалась. Как вдруг: «Кря-кир-ря!» Утки. Да какие: золотые! Даже кабан оживился: «Ну, хоть попьём вдоволь. Да и поваляться бы в тине не мешало — день жаркий предстоит!..» Однако скворец их тут же и отрезвил.

— Это же, — говорит, — не те утки — земляные они. Огарь это, а степняки их атайками зовут. Считают, что в них — души предков. Наверное потому, что атайки в могильниках поселяются. Во-он, видите? А вода далеко отсюда…

Прямо на холме в солнечном свете темнела башенка с округлой крышей. А сам холм густо зарос низкорослым шиповником и травой — никаких следов. Это успокоило кабана: значит, люди здесь давно не были, ни одной тропки не видно.

Утки же кружили совсем низко, виден был буро-коричневый ошейник, бело-зелёно-чёрные пятна на крыльях. Покружив, обе атайки сели невдалеке на гладком, словно утрамбованном, бугре. Подобрав под себя лапки, улеглись рядом, одна другой даже голову с чёрным клювом на золотую спину положила.

… Вскоре свинке встретился ещё лучший строитель, чем сурок. Только сначала повстречался на их пути зверь, который, как и сурки, тоже считал, что море — это бескрайние волны травы до самого горизонта. Мельком удалось увидеть свинке сайгака. Хоть казалось, что кабан быстро бежит, но он оказался тихоходом по сравнению с этой степной антилопой. Вот только что стояло целое стадо, и лирообразные рога янтарно светились, и нос удивлял своим явным желанием стать хоботом, как у слонёнка в сказке — до встречи с крокодилом. Хобота не получилось, но большой нос даже в беге тянул голову сайгака к земле. Но скорости, видно, не мешал — в один миг исчезло стадо степных странных антилоп. Даже сайгачата мчались как большие — пулей. Глянь — и только пыль медленно опускается по следу исчезнувших сайгаков, вечных степных кочевников…

Оказалось, сайгаки пили воду из небольшой речушки, неторопливо пробирающейся по холмистому плоскогорью. Решили путешественники идти по этой речке. Кругом, сколько глазу видеть, трава да трава — вправду будто волны серебристые ходят под ветром. Шли-шли, как вдруг кабан насторожил уши и шумно задышал. Да и свинка уловила в сухом воздухе совсем влажную волну. И засуетилась на жёсткой кабаньей холке: «Не море ли там?..»

Она отгадала лишь частично: впереди была вода, даже целое озеро воды, вовсе неожиданное здесь, а вокруг него уже поднимались молодые осинки и берёзки.

Как попали сюда бобры? Откуда добрались к невеликой речке, почти ручью? Потому что это именно бобры построили на речке запруду и преградили её усыхающий усталый бег. Вода накапливалась у запруды и разливалась в котловине у подножия холмов. Так и получилось здесь настоящее озеро!

Хлоп! — громкое эхо, ровно выстрел, полетело над водой к холмам. И снова — хлоп! Морская свинка разглядела круглую голову с поразительными резцами поверх губ — это бобр плыл к густым зарослям тростника. Он и хлопнул широким, будто лопата, хвостом. Вот это уж настоящие строители: посреди озера поднимался купол домика, а на нём баловались два бобрёнка, стараясь спихнуть друг друга в воду. Свинке и самой захотелось нырнуть, да понимала она, что её-то море должно быть огромным!

— Море? — небрежно отвлёкся бобр, вперевалку выходя из воды и вставая на задние лапы и на свой мощный хвост. Он похрустел белым корешком тростника. — Много ты хочешь… Вот поработай и хоть маленький прудик построй. Тогда мы с тобой и поговорим!

И хлопнул хвостом по воде — нырнул. Только круги по воде!

Много можно чудесного увидеть в путешествии к морю!

Но самой яркой, пожалуй, оказалась встреча на другом озере, уже настоящем. Хотя это озеро тоже разлилось по степи. И так широко, что конца-края не видно. Да и добраться до него оказалось непросто: без кабана свинка ни за что не прошла бы. Но потом оказалось, что и кабану до озера не добраться: надо было пройти по бело-розовой корке, покрывающей болото. А вокруг над затянутым соляной коркой болотом, где под ногами чавкает ил, колышется растопленное солнцем марево.

И вдруг — как во сне! — в этом мареве проплыли в воздухе чудесные птицы. Длинные красные ноги и такая же длинная шея с небольшой головой и тяжелым клювом вытянулись в голубовато-красном воздухе. Бело-розовые перья птиц вспыхивают в солнечном сиянии, а яркие красные и черные пятна машущих крыльев кажутся вспышками самого солнца. Вот одна птица спустилась невдалеке, спокойно оглядела пришельцев, опустила клюв в полынью среди ила, процеживая воду через свой замечательный клюв. Потом ей пришлось разбежаться, чтобы снова подняться в воздух. Вновь пожаром вспыхнуло на солнце её ожерелье.

— Это фламинго — птичий верблюд! — засмеялся скворец.

Морская свинка вовсе и не знала, кто такой — верблюд. Но пришло время увидеть ей и настоящего верблюда. Ш-шу-у-ух! — пробирались они с кабаном по камышам, только шелест позади оставался. И речку ещё одну переплыли.

Ш-шу-у-ух!.. Становилось всё жарче, и под копытами кабана начал шептать песок. Днём было так жарко, что и выносливому кабану тяжко. Жарко, горло сохнет!

Вот здесь-то и встретили настоящего верблюда. Два горба у него, и вправду — чем-то на него фламинго похож! Только гоняет верблюд во рту жвачку — настоящую колючку жуёт. С такой и кабану не справиться, хоть и голоден сильно.

Взгляд верблюда где-то за песчаными волнами теряется. Скворец ему на горб сел, так верблюд даже глазом не моргнул.

— Попить бы, — прохрипел кабан. — И зачем меня-то к тому морю…

— Вот вам море, — качнул верблюд изогнутой шеей, и свинке показалось, что взлетит сейчас этот нелепый громадный зверь над песками. А тот на них так и не смотрит — всё вдаль…

— Море ведь голубое, — сипло сказала свинка. Она тоже пить захотела смертельно. — Это когда много-много воды…

— Да? — Верблюд даже глаза прикрыл от возмущения. — Вода только в колодцах бывает. И много её быть не может! А море — жёлтое! Сами видите — море песка. Ещё немного… там колодец… напьётесь. Ишь ты! Много-много! Её вытоптать надо, водичку-то…

— Здесь не живут. — Кабан расстроился — так в жару ему плохо.

— Как не живут? — обиделся верблюд. — А вот он что? Он здесь, наверное, миллион лет живёт! Он не страшный. Он страшно древний!

Это что ж за чудовище смотрело на них? Свинке даже вмиг холодно стало от пристального немигающего взгляда. Даже скворец, кажется, съёжился. Из-под бархана на них и впрямь глядело чудище — варан. Язык его опасно вылетал изо рта и вновь прятался за страшными зубами. И для свинки, будь она не на горбе кабана, встреча с этой громадной ящерицей могла бы оказаться ужасной… Она каждым волоском почувствовала это.

А верблюд и вовсе отвернулся. Видно, неинтересны они ему стали. Опять взгляд его куда-то за барханы уплыл, потерялся. Что он там высматривал? В желтизне той жгучей?

— Мираж! — пискнул скворец.

По небу… текла река. Кабан даже несколько шагов сделал — вот туда бы: к реке в небе, к садам на её берегу!.. Неужели так — всем одинаково — кажется?!

— Идите! И не останавливайтесь! — предостерёг верблюд.

Колодец им и в самом деле скоро попался. Напились, кабан ещё долго на разрытом песке лежал — влажно, вода снизу песок питала. Он бы дальше и не пошёл, да какая в этом верблюжьем море жизнь?!

— Почём вы знаете, какое море настоящее? — ворчал кабан в дороге. — У верблюда — своё жёлтое море… чуть кровь не закипела! Белке вон хорошо, когда море ягод с грибами… это бы и мне сейчас не помешало! Сурку вон своё море подавай, волку, небось, тоже своё снится… Может, кому море снега нравится?

Пока ворчал-бурчал, всё шли. И дошли ведь наконец.

— Вот — море! — подлетел однажды к своим спутникам скворец.

— Где, где? — заволновалась морская свинка.

Нос её учуял какой-то удивительный дух, ушки шум различили: «У-ух… ах-х… Ш-шу-ух!..»

— Так это же небо там?

Кабан молчал — притомился. Просто пошёл вперёд. И уже совсем близко подбегала к ним волна. Подбегала — и откатывалась, шепча: «Ух-с… сшта… у-у… шта-ли-и?».

— Устали, спрашивает? Ещё бы! — Кабан принялся пить растёкшуюся у самых его копыт воду. Но тут же и заверещал: — И это — твоё море?!

Морская свинка испуганно смотрела вперёд: конца этому морю не виделось. Она тоже глотнула — и будто микстуру выпила. Го-орь-ко!

— И здесь жить нельзя, у твоего-этого!.. — уже бушевал кабан.

— Ну почему же нельзя, — послышалось невдалеке. — Ведь я же живу! И других много живёт в море — не жалуемся!

Недалеко от берега в волнах показалась круглая усатая улыбающаяся мордочка.

— Не знаете? Тюлень я. Каспийский! — Чёрные глаза его дружески смотрели на гостей.

«Стоило ли такой путь проделывать?» — думала морская свинка, всё ещё ощущая горечь воды в горле и ещё большую горечь разочарования в сердце. Затосковала она перед таким огромным водоёмом, которому конца-края нет.

Стоило ли, в самом деле… каждый пусть сам рассудит.

— А всё равно красиво… — грустно сказала всем на берегу морская свинка.

Да, грустно. Потому что ей захотелось домой. В свою коробку, выстланную ватой. К своему блюдечку, в которое наливают свежую воду или кладут яблоко. И вода в питьевой ванночке никакая не солёная. А кабан этот никакой ей не брат!

«Как же мне назад добраться? — думала морская свинка, стоя на берегу моря. — Наверное, я и вправду не морская».

Впрочем, это уже другая история.

Только один скворец пел радостную песню: ему совсем немного осталось до теплых краёв, где можно перезимовать. Наверное у него тоже было своё море.