Шпулечник

Влад Костромин

Роман, развившийся из рассказа конкурса «Фантазмы и протуберанцы» (конкурса «Вирда»), проводившегося сайтом «Квазар» в апреле – мае 2019 года. В финальный сборник рассказ не вошел, но послужил основой романа.

III

— А что, если нам свинью украсть? — предложил брат, разливая самодельный лимонад в вымытые бутылки.

— Зачем нам свинья?

— Что ты как маленький? Свинья — это сало.

— Сало салом, но чтобы сало сделать, надо свинью зарезать. Так?

— Надо, а что? — блеснул глазами, ожидая подвоха.

— А то, что батя свиней сам не режет, Кобана зовет или Зайца. Так?

— Ну так… и что?

— Они придут резать, а свинья не наша.

— Как они поймут, что свинья не наша? — подумав, спросил брат. — На свинье же не написано.

— Ну… — тут уже я задумался. — Догадаются.

— У тебя нет нового метода и нового мышления, поэтому ты и ноешь постоянно. Все свиньи похожи, значит, если мы украдем свинью, то ее не отличат.

Звонок от ворот прервал рассуждения брата. Димка кинулся к ним. Я зашел в родительскую спальню: понаблюдать из окна. Димка впаривал соседу Вовке лимонад. Вернулся довольный, показал монеты.

— Прибыль, а ты не верил.

— Не радуйся раньше времени, вдруг Ирка вспомнит, что ты в долг набрал.

— Пускай вспоминает, доказательств у нее нет.

— Мамке скажет, та тебя без всяких доказательств удавит.

— Думаешь? — радость брата угасла, как огонек свечи от выплеснутого ведра воды.

— Знаю. Еще и из детей кто-нибудь расскажет, что ты лимонад продаешь.

Раздался очередной звонок. Димка схватил бутылку и побежал к воротам. Я пошел к окну: брат втюхивал лимонад Ольке, дочке материной подруги Катьки.

— Купец несчастный, — пробурчал я.

Надо признаться, что пока план брата работал: в долг он набрал, листы из тетрадки вырвал и теперь продавал сильно разведенный лимонадный концентрат. Прибыль была налицо. Даже не верилось, что такое смог провернуть мой младший брат.

— В прошлый раз ты тоже ныл, — вернувшийся брат показал барыш, — не верил, а вышло воно как.

— Как?

— Так. Выгодно вышло, — надулся от гордости, что казалось — ткни пальцем и лопнет, как воздушный шарик от зажженной сигареты. — Теперь предлагаю новый план: украсть свинью. У нас новый метод и новое мышление, значит, мы первыми додумались воровать свиней.

— Забыл, что мамка говорила? Свинья это не забор. За свинью могут и прибить.

— Это если поймают.

— Думаешь, не поймают?

— Кто нас может поймать? Их же только наш батя и ловит. Он если и поймает, то не убьет, а даже похвалит.

— Это да, — отец хвалил Димку за кражу курицы, а сам умудрился однажды украсть козу в райцентре. А еще хвалился, что в детстве воровал баранов. — Но как ты собираешься тащить свинью?

Свинью мы не донесем, она тяжелая.

— Буську можно — она сама ходит.

— Ее каждая собака знает, ее ни Кобан, ни Заяц не перепутают.

— Это да… А если поросенка? — почесав затылок и полистав записную книжку, предложил брат. — Он меньше, нести легче.

— Поросенок визжать будет.

— Рот завяжем.

— У тебя на все готов ответ, как я вижу.

— Потому, что у меня новый метод, — Димка напыжился, как страдающий запором совенок, — а ты все по старинке, только заборы красть умеешь.

— Заборы на дрова нужны.

— Умные люди дрова воруют.

— Не вопрос: иди и укради дров, а я погляжу.

— Почему сразу я? — брат стушевался.

— Ты же языком ляпаешь. Возьми и докажи.

— Ладно, заборы воровать удобнее. Это дрова любой дурак может украсть, а заборы не всякий додумается, только ты, — польстил мне.

— То-то же.

— Но все равно, давай свинью сопрем, точнее поросенка.

Если Димка что-то вбивал себе в голову, то пытаться переубедить его было бесполезным делом. «Колом не выбьешь», — как говорила мать.

— У кого мы его сопрем?

— Можно у Кобана — ближе всего.

— И ты думаешь, что он, когда будет резать, не узнает свою свинью?

— Мы ее покрасим, не узнает.

— Нет, это чушь. Если ее покрасить, то сало есть нельзя будет.

— Да? Я как-то не подумал…

— Ты вообще редко думаешь.

— Давай у Чомбы. У них всегда сало вкусное, — брат облизнулся и сглотнул слюну.

— Совсем ошалел? Он же твой друг.

— А если?..

Дальше по улице жил Лукьянович, а следующим стоял новый детский сад.

— Тогда у Рябки? — брат перескочил на другую сторону улицы.

— Собака злая.

— У Сашки Вазона?

— Его бабка, если поймает, то ноги выдерет.

— Она же старая.

— Старая, не старая, а по мешку картошки на каждом плече носит.

— Да ну ее, — испугался Димка. — А что если… — дико посмотрел на меня, — у токаря?

— У токаря?.. — я замер, пораженный смелостью мысли брата.

Сын Васи-токаря, Юрасик был матерым ворюгой, широко известным даже за пределами района. Он воровал все! От тюрьмы Юрасика спасало только малолетство.

— У самого Юрасика?

— Он ворует, а мы у него.

— Хорошая идея, — мне даже понравилась мысль обокрасть первейшего ворюгу. — Батя точно будет доволен.

В этом можно было не сомневаться: отец болезненно реагировал на дурную славу Стасика и часто ворчал, что будь помоложе, давно бы переплюнул «белобрысого засранца». Хотя, сказать по правде, отец в кражах уже давно переплюнул не только Юрасика, но и половину района, вместе взятую. Просто, об этом мало кто знал, ибо тщеславие в папаше было слабее врожденной осторожности.

— Ты знаешь, где у них свиньи?

— В сарае, как и у всех.

— А поросята есть?

— Я откуда знаю? Чомба же двоюродный брат Юрасика, спроси у него.

— Понял, пойду позвоню.

— Только ты не в лоб спрашивай, а между делом, иначе, когда поросенок пропадет, Чомба догадается.

— Не учи, — отмахнулся брат, — у меня новый метод. Он у меня еще польку-бабочку танцевать будет!

Вернулся из дома минут через пятнадцать.

— Короче, я все узнал. Три поросенка есть.

— Ничего не заподозрил?

— Что он может заподозрить? Я сказал, что батя засаду на свинокрадов готовит.

— Какую еще засаду?

— Что ему из района пришла секретная бумага, — с гордостью докладывал брат, — и сегодня ночью приедут свинокрады.

— Ты точно ку-ку, — вздохнул я.

— Почему я ку-ку?

— Ты забыл, что в прошлый раз было? Вся деревня после твоей выдумки на ушах стояла.

— Я Чомбе сказал, что это секрет и чтобы он никому не трепался.

— Ну-ну.

Я оказался прав. Через пару часов позвонила мать и велела следить за свиньями.

— Свинокрады сегодня нагрянут, — шептала в трубку. — Если увидите кого-нибудь чужого, сразу звоните.

— Доволен? — я посмотрел на Димку.

— А что я? Что сразу я? Это Чомба все!

— Если бы ты ему не наплел всякой ерунды, он бы панику не устроил по деревне.

— Может, к вечеру успокоятся?

Не успокоились. Когда мы привычно скользнули во мрак улиц, то тут, то там, за заборами и оградами темнели силуэты. Люди курили, лузгали семечки, негромко разговаривали или молча ждали. Отец забрался на водокачку, обозревая деревню с высоты в бинокль. Снизу стоял УАЗ с терпеливо ждущим Кобаном.

— Мы ни то, что поросенка, — тихо сказал я, — мы даже забор не сможем утащить — кто-нибудь да заметит. Пошли домой, сегодня спать ляжем, а завтра, когда все будут отсыпаться — пойдем на дело.

Так и вышло: следующей ночью все дрыхли без задних ног и как стемнело мы «вышли на дело». Пошли по проселку вправо, к перекрестку. На перекрестке свернули влево, обошли по посадке крайнюю улицу и по полю подобрались ко двору токаря. Собака лениво тявкнула в конуре — мы замерли. Никого. Все спят. Зашли в калитку, шмыгнули к белокирпичному сараю.

— Замок, — прошептал Димка. — Что делать?

— Известно что, — я достал связку ключей и начал подбирать подходящий. Замок открылся на двенадцатом ключе. Сунул ключи и замок в карман и вытащил засунутый сзади за ремень мешок.

— Подержи.

Достал пластмассовый пузырек с длинным носиком и смазал машинным маслом дверные петли. Собака вновь тявкнула — мы замерли.

— Пошли, — прошептал Димка. — Чего мы ждем?

— Погоди, еще чуток, — потянул дверь.

Спасибо маслу, дверь открылась «без шума и пыли». Как два хорька нырнули в темное нутро сарая.

— Надо было фонарик взять, — тихо сказал я, спотыкаясь в темноте.

Справа в плечо ткнулась большая рогатая голова — корова. Значит, хлевы будут где-то слева. Начал ощупывать дощатую перегородку. Вот и дверь. Приоткрыл. Куры сонно заквохтали. Не то. Закрыл. Следующая дверь встретила блеянием. Овцы. Закрыл. А вот и знакомый запах — явно свинарник. Зашли в хлев и начали искать по полу спящих поросят. Раздался пронзительный визг — Димка наступил на поросенка. Нервы брата не выдержали, и он кинулся наутек. Я рванул следом, споткнулся об другого поросенка и упал. Вскочил, пулей вылетел во двор. В доме уже зажегся свет в окнах, собака захлебывалась истошным лаем.

Сломя голову, проскочил в калитку. Далеко впереди топотал убегающий к посадке Димка. Я повернул влево и кинулся бежать вдоль околицы, надеясь запутать преследователей и лихорадочно вспоминая, есть ли у токаря ружье. Лай подхватили другие собаки, деревня просыпалась. Хлопали двери, вспыхивали окна, скрипели калитки. Добежав до конца улицы, перебежал на соседнюю и по ней пошел к дому, пытаясь отдышаться.

Когда поравнялся с детским садом, навстречу вылетел УАЗ, ослепив внезапно вспыхнувшими фарами.

— Стоять!!! — раздался привычный вопль отца. — А, это ты… Чего спотыкаешься?

— Вот… — я развел руками.

— А младшОй где?

— Он это…

— А мы свинокрадов едва не накрыли. Они у токаря сарай взломали, козлы! Ты никого не видел?

— Вроде в той стороне лошадь какая-то проехала, — обернулся я.

— Лошадь?

— Ну, телега.

— Это они! Садись в машину. Микола, газу!

Я, вздохнув, забрался в салон.

— Мы им сейчас раздерем, как хуту тутси! — кричал отец. — Микола, гони! Теперь они в наших руках.

УАЗ болидом летел по улице. Путь до околицы показался мне невероятно коротким.

— Налево, — командовал отец. — Явно к дороге будут пробираться.

В свете фар, будто пойманный заяц, на асфальте мелькнула телега.

— Вот они! Это Орешниковы! — от крика отца у меня заложило уши. — Ату их!

Машина прыгнула вперед, словно укушенная оводом лошадь.

— Левее!!! — отец распахнул дверцу и шандарахнул из ружья в изумленное ночное небо. — Сигналь!

Кобан надавил на клаксон, разорвав истошным гудком ночь.

— Стойте, выродки! Побью к чертям!

Если в деревне еще кто-то до сих пор спал после выстрела и сигнала, то теперь точно проснулся. УАЗ едва не налетел на телегу, отец высыпался на улицу и размахивая ружьем, орал:

— Лежать! Все лежать! Руки вверх! Ноги на ширину плеч!

— Владимирыч, ты-ты-ты-ты чего? — возле телеги скорчились помощники мукомола Пыка и Мыка.

— Лежать, скоты! — отец врезал Пыке сапогом в бок. — Где поросята?

— Ка-ка-ка-кие по-по-по-ро-ро-ся-та? — Пыка от страха стал заикаться еще больше.

— Васи токаря поросята.

— Владимирыч, — подал голос Мыка, — мы не при делах. Мы никаких поросят не брали.

— Молчи, свинокрад! От тебя не ожидал.

— Да не брали мы поросят, — слегка пришел в себя Пыка.

— Что вы тогда тут делаете?

— Мы это… — замялся Пыка.

— Не юли!

— Короче, комбикорм Капитану продали…

— Воруете, падлы, — ласково сказал отец и зарядил каждому сапогом под ребра.

— Мы это… Владимирыч… мы поделимся… А поросят мы того… не брали…

— Лежите, лишенцы. Встанете — убью. Микола, отойдем.

Отец и Кобан отошли к машине.

— Подрыв основ государственного строя, — солидно сказал отец, — иначе не скажешь. Эти падлы-мукокрады осмелились пойти против меня, представителя государственной власти. Ничего, Микола, они еще за все ответят, — достал платок и звучно высморкался в него. — Скажу тебе по секрету, — понизил голос, — это неуловимые братья Орешниковы.

— Это же Пыка и Мыка, они тут всю жизнь живут.

— Могли маски одеть. Помнишь, как в «Фантомасе»?

— Маски? — Кобан задумался. — Если маски…

— Предлагаю их пристрелить. При попытке к бегству.

— Ты что, Вэ-Вэ? — всполошился сосед. — А если это не маски?

— А если маски? — настаивал отец, давно уже сам поверивший в выдумку с братьями Орешниковыми. — Ты предлагаешь отпустить опасных рецидивистов? Пускай и дальше воруют заборы и разбирают крыши?

— Я не предлагаю… я… может, лучше милицию вызвать? Они разберутся? — просительно посмотрел на отца.

— Никакой милиции. Хватит наматывать сопли на кулак. Я тут шериф, я сам разберусь!

Вернулся к лежащим. Нагнувшись, ухватил Мыку за ухо и стал тянуть, упершись коленом в плечо.

— Ты что, Владимирыч? — Мыка заверещал, как заяц в когтях коршуна.

— Чего орешь?

— Больно же!

— Не бреши, это маска, — ласково сказал отец.

— Ты что, Владимирыч, нет на мне никакой маски!

— Не бреши! — закинул ружье на плечо и ухватил рукой за второе ухо.

— А-а-а! Оторвешь же!

— Ты Мыка, тебе положено длинные уши иметь и с ними мыкаться неприкаянно, — отпустив уши, брезгливо вытер руки об одежду Мыки и, встав, подошел к Пыке.

Пригнувшись, ухватил несчастного за кожу на щеке и начал тянуть вверх.

— Ты в маске!

— Владимирыч, нет у меня маски. Отпусти, все отдадим, что за сено взяли. Больше воровать не будем! Отпусти, Христом богом молю!

— Шлепнуть вас что ли?

— Владимирыч, не убивай! — Пыка вскочил на колени и молитвенно сложил руки. — Сроду больше не украду.

— И я! — Мыка прыжком, которому бы позавидовал настоящий заяц, оказался на коленях рядом с собутыльником. — Век за тебя Бога молить буду.

— Лучше моли коммунистическую партию, — помахал перед лицами коленнопреклоненных стволами ружья. — Вы точно не Орешниковы?

— Отродясь никаких Орешниковых не знал, — всхлипнул Пыка и посмотрел на подельника.

— Даже не слышал про таких, — горячо подтвердил Мыка.

— Ладно, — после тяжелых раздумий, от которых по лицу буграми ходили мышцы, вспучиваясь в самых неожиданных местах, сказал отец, — поверю вам условно-досрочно. Но если еще раз…

— Нет, нет, мы не будем, — в один голос закричали помилованные.

— Катитесь отсюда, чтобы ноги вашей здесь не было.

Вернулся к машине, влез.

— Микола, поехали домой. Кто бы мог подумать: Пыка и Мыка и братья Орешниковы. Радостный Кобан быстро домчал до дома.

— Хорошая вышла ночь, — вылезая из УАЗ-а, сказал отец, — со значением.

— Владимирыч, я тут насчет Пыки и Мыки подумал, — помялся Кобан. — Они приезжие…

— Думаешь? — глаза отца блеснули охотничьим азартом.

— Но они на полгода раньше вас приехали.

— Значит, знали, что я здесь появлюсь, — кивнул.

— Откуда?

— ЦРУ просчитало, когда я в Москве на агронома учился, — на полном серьезе прошептал отец. — Ладно, отдыхай пока.

Димка был уже дома.

— Ну что там? — шепотом спросил он.

— Все нормально, — зевнул я, — чуть братьев Орешниковых не поймали.

— Во как! Настоящих?

— Не совсем. Больше желания красть свиней у тебя нет?

— Нет.

Я пошел спать.