Маятник Судьбы

Владимир Юрьевич Харитонов, 2021

С присущим рассказчику юмором описаны детство, юность, обучение в двух высших учебных заведениях, увлечение спортом. Автор рассказывает о колебаниях маятника своей судьбы – от начальника уголовного розыска до зэка в СИЗО г.Иваново. Описаны случаи реальных расследований очень интересных уголовных дел. В следственном изоляторе провел более трех лет – подробно описаны: обстановка, взаимоотношения с администрацией, другими зэками. Тернистый путь к оправдательному приговору. Все персонажи – существующие люди, имена и фамилии изменены, любое совпадение с реальными людьми случайно.

Глава 2. Куда пойти учиться, чтобы сильно не трудиться

На выборе текстильного института сказалось страстное желание матери. Сама она работала ткачихой и представляла меня на месте ее начальника. Кроме этого, я знал, что родители переехали из поселка Нерль в Иваново ради меня. Школу я закончил без троек, было стремление учиться дальше, а одного меня, склонного к хулиганству, отпустить в большой город они боялись. Маму я любил, поэтому ей уступил и в 1972 году осчастливил своим присутствием именно это учебное заведение, подав туда документы. А ведь собирался ехать в энергетический институт, но мать ненавязчиво попросила меня «проехать» сначала через текстильный, мол, поглядишь — чему учат, узнаешь про будущие специальности, а потом и решишь где учиться. Все получилось так, как она и хотела.

Готовился к каждому экзамену серьезно, стараясь полагаться не на память, а вникнуть в саму суть…. Однако на физике чуть не «завалился». И не то, чтобы не знал ответов на вопросы билета, а как говорят, напало оцепенение от страха «срезаться». Тем более что в активе уже имел две пятерки, и очень хотелось третью. Преподаватель был «в возрасте», опытный и, очевидно, не первый раз встречал абитуриентов цепеневших от страха. Он стал задавать наводящие вопросы, но и это не помогало вывести меня из глубокого философского созерцания своей ничтожности. Я уже видел двойку, и перед глазами стояла картина известного художника Федора Решетникова « Опять двойка», только мать с отцом были мои, родные. По сути, родители меня никогда не ругали, считая, что я развиваюсь в нужном русле самостоятельно.

И тот, от кого зависела моя дальнейшая судьба, видимо догадавшись о моих видениях, спросил о родителях. В те времена негласно, но имело значение «пролетарское происхождение». А предки-то мои были рабочие…. И я, поняв как мне повезло в этом, вдруг вспомнил — зачем пришел, а заодно и ответ на вопрос. И «тут Остапа понесло»: я отвечал так бойко на первый вопрос, что преподаватель никак не мог меня прервать вежливым «достаточно». Так же темпераментно стал отвечать на второй вопрос, и остановить меня смогла лишь жирная пятерка, которую экзаменатор поднес мне под самый нос, понимая, что я ее не вижу и, надеясь только на мое обоняние. Тогда я впервые понял, что жить в семье, мягко говоря не очень обеспеченной, не так уж и плохо. Радости не было предела….

…Подобный восторг я испытал много позже, когда присяжными были оценены мои выступления на суде, но подробно об этом расскажу в свое время…. Сейчас сижу на деревянном настиле, вспоминаю все свои победы по жизни и четко осознаю, что всегда больше радовался выигрышам на интеллектуальном «фронте». Победы на ринге во время спаррингов или во время многочисленных драк тоже, конечно, доставляли определенную радость, но не такую, совсем не такую. Моя память так устроена, что серьезные вещи почему-то забываются, а вот курьезы забыть не могу. Но может это просто защитная реакция психики на карцерные условия, когда возникает потребность хотя бы слабо улыбнуться, чтобы не сойти с ума?…

Столько, например, полезных знаний получил в институте, а вспоминаются одни смешные ситуации. На одной из кафедр был очень строгий преподаватель, одновременно бывший и нашим деканом, который страшно не любил шпаргалок. Когда он принимал экзамен, то зачастую внезапно вскакивал и бежал меж столов, стараясь обнаружить списывающих. Иногда ему это удавалось, автоматом была двойка и пересдача. Но «голь на выдумки хитра», и один из однокашников, сидящий при сдаче экзамена рядом со мной, сделал шпаргалку на резинке. Она была свернута так, что ее можно было читать прокручивая но, не разворачивая полностью. Один конец крепился к шпаргалке, другой — к рукаву рубашки изнутри.

И когда преподаватель вскакивал и бежал по рядам, успев увидеть нарушающего «порядок» соседа, тот просто отпускал шпаргалку, и она улетала в рукав рубашки. Экзаменатор пытался обвинить его в списывании, но студент разводил руками и клялся, что у него ничего нет. Не сумев разоблачить хитреца, преподаватель возвращался за свой стол, время от времени бросая косые взгляды в нашу сторону. С удивлением он увидел, что мой сосед опять достал свою «помощницу», но целенаправленное «десантирование» вновь потерпело фиаско. Все сидящие на экзамене еле сдерживали смех. И все — таки, несмотря на хороший ответ изобретателя, получил он только тройку.

…Наступило время прогулки в тюремном дворике и я, выписывая круги в гордом одиночестве, снова возвращаюсь памятью в уже далекий областной суд. Надо было тщательно готовиться к каждому заседанию, причем самому, без подсказок со стороны. Какая шпаргалка может помочь в той ситуации? Кто ее подсунет в нужный момент? Рассчитывать приходилось только на реальные знания, в основном, юридические…. Конечно, были записи. Много записей — в толстых блокнотах и тетрадях, на листах и листочках. И всем этим я мог пользоваться, но надо было довольно быстро ориентироваться, что и в какой момент может помочь. И где это находится. И правильно преподнести. Порой даже интонация имеет большое значение….

Были и «добрые» преподаватели. Один старый — престарый профессор по фамилии Горьков продолжал преподавать только ради своей не очень старательной дочери, которая училась со мной в одной группе. У него была очень плохая память, и он во время лекции зачастую путался, забыв, на чем остановился. Перед экзаменом говорил студентам так: «В первый день читайте учебник, во второй полдня читайте, полдня отдыхайте, а на третий, сходите в кино. На экзамен берите шпаргалки, лекции, учебники, пользуйтесь открыто, но спрашивать буду строго».

А преподавал он теоретическую механику, и книга была весьма объемистой. Конечно же, к экзамену никто не готовился, и даже не писали шпаргалок. Но разрешение — разрешением, а учебник я положил не на стол, а себе на колени и спокойно списывал ответы на свой билет.

Зрение в отличие от памяти, у преподавателя было в норме, и он негромко сказал мне: «Ну что вы себе жизнь усложняете? Положите учебник на стол, так удобнее будет». Внимание всех студентов сосредоточилось на моей персоне. Поборов стеснительность, я последовал совету профессора, но так разволновался, что списал не тот ответ, совсем не тот. А должен был я в результате долгих расчетов получить какую-то конечную формулу, которую преподаватель наверняка помнил. Видно, сам лукавый внушил мне ничего не переписывать, а просто к неверным расчетам в конце приписать правильную формулу.

И вот достаточно бойко я ответил на вопрос, но не свой, а абсолютно другой, а в конце сделал многозначительную паузу и выдал: «Далее в результате несложных математических расчетов мы получаем нужную формулу»… Аудитория замерла. Профессор минут пять смотрел на меня в упор, оттягивая, как мне казалось, мою неминуемую гибель и наконец, произнес: «Убедительно, убедительно», и в моей зачетке появилась первая нечестная пятерка.

…Записи — записями, но в карцере — отбой, двадцать два часа, и надо дать отдохнуть своему голодному организму…. Над дверью тускло светит «ночничок». За окном всю ночь слышны крики «дорожников», людей ответственных за тюремные «дороги». По ним идут записки, продукты питания, одежда нуждающимся, иногда алкоголь. Удивительно, но на жестких досках и матраце в шишках я засыпал как младенец. И это несмотря на протестующий желудок. Может потому, что перед сном приучил себя читать вечерние молитвы? А поутру решил сам себя подбодрить и развеселить давнишними историями. Перечитал, что-то исправил, но улыбки, тем не менее, все это у меня не вызвало. Вспомнились следующие институтские события, которые в свое время казались мне очень смешными….

Однажды на семинаре по физике молодой, интеллигентный преподаватель вызвал к доске студента Тропина, сына директора какого-то крупного предприятия в Иваново, не отличавшегося серьезным мышлением, и попросил произвести расчеты, по какой — то задаче. Тропин долго что-то писал на доске, считал, высчитывал и никак не мог свести концы с концами. А преподаватель в задумчивости ходил меж столов, заглядывая в наши тетради и смотря, как мы решаем ту же задачу. Затем в какой — то задумчивости посмотрел на доску и громко сказал матом: «Х…ня». Все засмеялись, а обремененный огромными знаниями преподаватель покраснел и со словами «извините», выскочил в коридор, сократив семинарские занятия.

Вообще эти физики — народ рассеянный. Другой грамотный и хороший лектор по этому предмету час читал нам лекцию с расстегнутой ширинкой. Наших хихиканий он принципиально не замечал, а когда вернулся после перемены, время — от — времени глядел вниз на брюки и краснел.

…Вот вроде бы, явная глупость пришла в голову, но настроение поднялось, и я продолжил фиксировать в журнале свои воспоминания…. Вдруг открывается дверь в мою одиночную камеру и приглашают к фельдшеру — замерять кровяное давление, пульс, вес тела, спросить о самочувствии. Ведь наступили седьмые сутки моего добровольного голодания. А все оказалось хорошо — давление 110 на 70, пульс 56 ударов в минуту, но потерял шесть с половиной килограммов живого веса. Самочувствие? Небольшая слабость, тренироваться в прогулочном дворике не хочется….