Маятник Судьбы

Владимир Юрьевич Харитонов, 2021

С присущим рассказчику юмором описаны детство, юность, обучение в двух высших учебных заведениях, увлечение спортом. Автор рассказывает о колебаниях маятника своей судьбы – от начальника уголовного розыска до зэка в СИЗО г.Иваново. Описаны случаи реальных расследований очень интересных уголовных дел. В следственном изоляторе провел более трех лет – подробно описаны: обстановка, взаимоотношения с администрацией, другими зэками. Тернистый путь к оправдательному приговору. Все персонажи – существующие люди, имена и фамилии изменены, любое совпадение с реальными людьми случайно.

Глава 7. Наша служба и опасна и трудна

Наверное, неслучайно такое болезненное чувство справедливости, воспитанное во мне с малолетства родителями, влекло меня на работу в милицию. Я полагал, что там работают только честные, справедливые, «правильные» люди. Это мнение во многом сложилось из прочитанных книг и просмотренных фильмов о сотрудниках правоохранительных органов советского времени. Как же я ошибался! В милиции, как и в любом другом месте, есть плохие люди, есть хорошие. Есть «ни рыба, ни мясо», есть, наконец, и откровенные «бяки», как говорил мой маленький сын, когда ему было около двух лет.

Но в те времена идеализм еще был весьма распространенным явлением, а фильм «Золотая мина» с очень хорошими, известными актерами, окончательно убедил меня в правильности выбора. Можно прямо сказать, что именно этот фильм перевернул всю мою дальнейшую жизнь. Как красиво сотрудник уголовного розыска (актер Янковский) в кафе на берегу Черного моря, да еще под хорошую музыку, брал преступника (артист Даль). Тогда мы жили еще в Иванове, у моих родителей.

На другой день после просмотра этого фильма, я пришел к начальнику милиции Фрунзенского отдела областного центра Михаилу Николаевичу Солдатенкову проситься на работу в уголовный розыск. Он назначил мне месячную стажировку под руководством опытных оперативников. Пришлось даже отпуск взять для ее прохождения в конструкторском бюро…. Месяц пролетел, а места свободного так и не образовалось — по крайней мере, мне так сказали. И я ждал….

Потом, когда жили в Кинешме, проработав 9 месяцев на 2-й фабрике, опять пошел — к начальнику кинешемской милиции на прием. А в кабинете сидит… тот же Солдатенков! Что скажешь: судьба! Он меня узнал, объяснил, что его перевели на службу в Кинешму. И вот 22 апреля 1980 года я уже был сотрудником уголовного розыска. Как сказал Остап Бендер в фильме «Золотой теленок»: «сбылась мечта идиота».

Кабинет, куда меня определили, был предназначен для четверых, как чуть позже стали их называть — оперуполномоченных. Старшим был Миша Мухин, крутой такой опер о которых говорят, что ему сам черт не брат. Обслуживали мы рабочие районы — 2-й, 1-й фабрик и «Красной Ветки». Криминальная обстановка в них была довольно сложной, к тому же милицию, это уже по традиции, — здесь не очень уважали; помогать обычно никто не хотел. А нетрезвые мужики в микрорайонах этих фабрик легко могли побить и самих милиционеров, даже одетых в форму.

…О правильности решения идти работать в уголовный розыск, даже тщательно взвесив все аргументы я, сидя в следственном изоляторе, сделать однозначный вывод так и не смог. Во-первых, из обыкновенного скромного парня из рабочей семьи, который мог иногда прихвастнуть, получился довольно самоуверенный, если не сказать, наглый оперативник. Во-вторых, я узнал о жизни такое, что никогда бы не хотел знать. В-третьих, общаться приходилось с людьми, которых по хорошему-то надо было обходить стороной, включая и некоторых своих новых коллег. В-четвертых, именно здесь я приучился употреблять алкоголь. В-пятых, такого разочарования в органах власти, конкретно милиции, правда, после увольнения из ее рядов испытать я не пожелал бы никому. А положительным во всем этом были реально интересная работа и возможность с помощью Закона бороться со злом, ощущая за спиной поддержку и мощь государства. Впрочем, в моих понятиях зла, о причинах его вездесущности, а также в методах борьбы с ним, у меня произошли большие изменения. Глубокие и неторопливые размышления на эту тему, чтение соответствующей литературы, жизненный опыт приводят, как правило, к выводам далеким от очевидности. В жизни все гораздо сложнее и запутаннее, чем мы привыкли думать и идеализировать….

Хорошо запомнилось первое суточное дежурство вместе со старшим, — а им оказался Мухин, который должен был научить меня работать. В районе его все знали и побаивались — он мог постоять за себя, а это здесь приветствовалось. А вот и первый вызов: сосед громко и непрерывно стучался в дверь женщины, чем нарушал заслуженный ею покой. Это была довольно бойкая разбитная бабенка, она знала многих сотрудников милиции и уж, конечно — Михаила. Мухин вкратце объяснил мне, что я как представитель власти мог вломиться в любую квартиру, избить нарушителей порядка, и даже посадить человека в тюрьму. В общем, инструктаж был, как говорится, что надо.

Поднялись на последний, четвертый этаж, а там, на лестничной площадке, стоял здоровый и сильно пьяный рыжий мужик. Он своим литым резиновым сапогом методично бил в дверь, какой — то квартиры. Моего учителя он, видимо знал и явно боялся, так что сразу успокоился, пообещав уйти на свою жилую площадь — как раз напротив той, которую он хотел, так сказать, посетить. Удовлетворенные, мы спустились к машине и уселись в нее. Но в эту же минуту заработала наша рация. Дежурный сообщил, что опять звонила та же гражданка и жаловалась на агрессивные действия соседа по лестничной площадке.

Мухину подниматься второй раз было лень, и он отдал мне странноватый приказ: «Иди, дай ему в морду в воспитательных целях».

Я понял его буквально и вновь стал подниматься наверх. Но уже один и в гражданской одежде, форму-то мне еще не выдали…. А тот рыжий хулиган видно, не запомнил меня в лицо и вместо двери попытался пнуть ногой меня. От его удара я увернулся, одновременно зацепив крюком справа, его распаленную физиономию. Приземление дебошира возле двери своей квартиры было жестким. Но в квартире оказался еще и его отец, который открыл дверь и закричал: «Сына убивают!». Это заставило меня быстро успокоиться.

Через два дня я уже сидел в кабинете заместителя прокурора Кинешмы Черноглазова. Он очень сильно заикался, и его речь прозвучала примерно так: «Если ты та…так начинаешь, то к мо…моей пенсии у…уже из тю…тюрьмы освободишься». Надо же: как в воду смотрел работник прокуратуры! И ведь сбылось его гневное предсказание! Правда, через много лет….

…В очередной раз улыбнулся своим воспоминаниям. Действительно, то предсказание почти сбылось, ведь я в данный момент находился на жесткой деревянной кровати без матраца. И от милицейских аксессуаров у меня остались только блокнот и ручка. Ну, еще и память…. Но успел-таки двенадцать с лишним лет отработать в милиции. Между тем сам Черноглазов давно уже умер и гораздо раньше, чем я уволился из органов. Кстати сказать, мужик-то был неплохой, с хорошим чувством юмора. Много позже этого случая я еще раз к кому-то на улице приложился неудачно. За дело, конечно, но что-то сломал — то ли зубы, то ли всю челюсть. Так Черноглазов сказал моему начальнику В.А.Бурлакову, что минимум ящик водки может загладить мою вину. Так и покупал Василий Андреевич на свои кровные эту водку проклятую. Правда, пили они ее вдвоем с прокурорским работником….

Лично за мной был закреплен район 2-й фабрики, где я собственно, и жил. Он включал в себя собственно текстильную фабрику и прилежащий жилой район. Это был в основном частный сектор из одноэтажных рубленых домов. Но были и пятиэтажки, построенные, кстати, на средства этой же фабрики. Да и проживали здесь в основном рабочие этого предприятия. Можно сказать, что вся жизнь микрорайона была связана с текстильной мануфактурой.

В мои обязанности входило — раскрывать все преступления, то есть устанавливать лиц их совершивших, и собирать доказательства вины всех соучастников. При этом я должен был обладать информацией обо всех людях, не желавших жить по Закону. А для этого у меня должна быть агентурная сеть, или как говорят в народе, «стукачи». Они на тайных встречах должны сообщать мне обо всех преступлениях, ставших им известными и лицах, их совершивших. По сути, многие «стукачи» сами были преступниками, но с ними был заключен своего рода договор: им прощалось ранее содеянное, но взамен они должны длительное время сообщать оперу, то есть мне, интересующую меня информацию. Все было просто и придумано до нас. За хорошую информацию «стукачам» платили деньги, и многие из них настолько были увлечены подобным заработком, что могли «продать» и мать, и отца, и тем более друзей.

Естественно, в начале своей работы я подобных секретов не знал, и никаких агентов у меня тогда не было. Деньги, выделенные на работу с таким контингентом, должны были ежемесячно тратиться, иначе сумму сокращали. Не удивительно, что в конце месяца начальник уголовного розыска Борис Константинович Гладышев, человек всецело преданный работе, буквально навязывал всем опытным операм деньги.

И вот представьте такую картину — идет оперативка в кабинете начальника. Присутствуют все оперуполномоченные и опытные, и не очень, и совсем «зеленые», как я. Кто-то просит у Гладышева шестьдесят рублей, кто — то — пятьдесят или тридцать. И он им дает…наличными. Я же сидел, не понимая, что за премии раздают и почему мне не предлагают, ведь моя зарплата на тот период была около ста рублей. Уже потом, когда мне присвоили звание старшего лейтенанта милиции, она немного увеличилась. Кстати, присвоение сразу «старшего» произошло потому, что по запасу в военкомате у меня именно такое звание и было.

Когда все прекратили просить деньги, начальник спросил: «Может, еще кому надо?», я не удержался и произнес: «Товарищ майор, а можно и мне рублей тридцать, а то зарплата уж очень маленькая».

Взрыв смеха двух десятков человек, был слышен, наверное, даже на улице. Я сидел красный от обиды и смущения, не понимая, чем так всех рассмешил. Когда же мне объяснили, на что должны расходоваться эти деньги, мне стало стыдно. Но прошло немного времени, и я научился сам вербовать агентуру и работать с ней не хуже, чем опытные сыщики. Да и шестидесяти рублей в месяц для поощрения всех моих негласных помощников было мало.

…Примерно так же чувствовали себя мои вновь прибывшие сокамерники, когда у них возникал очередной тюремный конфуз перед опытными «сидельцами» и сотрудниками изолятора. О тюремных розыгрышах расскажу чуть позже. Все они основаны на обычной людской психологии, вреда физического не приносят, а однообразную жизнь в изоляторе немного скрашивают. Правда, порой встречаются такие находчивые сидельцы, да с хорошим чувством юмора, что любой прикол обращают в свою пользу….

На вверенном мне участке стоял винный магазин № 145. Это было одноэтажное каменное здание, расположенное на улице Соревнования в одном ряду с жилыми домами. Имело оно два входа и два отдела — продовольственный и винный. И вот у последнего в теплое время года всегда у входа толпились нетрезвые люди. Постоянно происходили драки с поножовщиной, порой со смертельным исходом. Где-то в мае 1980 года было совершено умышленное убийство….

Неизвестный ударил жертву ножом на глазах у нескольких свидетелей. Причиной послужил внезапно возникший конфликт на почве неприязненных отношений. Так обычно пишут в милицейских протоколах. Потерпевший умер до приезда «Скорой помощи». К несчастью для меня все очевидцы конфликта были ранее судимые. Милицию они, естественно, не любили, «стукачей» — тем более. К этой категории такие люди причисляли даже тех, кто просто рассказал правду о случившемся сотрудникам правоохранительных органов.

В помощь нам для раскрытия убийства из УВД города Иваново был направлен старший оперуполномоченный уголовного розыска Юрий Дмитриевич Бушуев. Внешне он сильно напоминал Эркуля Пуаро, всемирно известного сыщика, литературного героя произведений Агаты Кристи. Он был невысокого роста, с маленькими усиками под носом, очень умный, хороший аналитик и мастер делать правильные выводы. У приезжего опера был пронзительно ироничный взгляд, уравновешенный характер и спокойная речь.

Мы с Мухиным были приданы ему в помощь. В наши обязанности входило привозить подозреваемых — из тех, кого наметил Бушуев, и предварительно опрашивать их. В реалии это выглядело так: мы с Михаилом задерживали очевидца, привозили его в наш кабинет, старший при этом просил всех выйти в коридор, включая и меня. Но при этом я успевал заметить, что он засучивает рукава своей рубашки…. Потом из кабинета долго слышались глухие удары и крики подозреваемого. Когда я заходил, тот обычно уже писал явку с повинной. Причем утверждал, что именно он и есть убийца, а остальные просто стояли рядом. Хотелось бы обозначить свое отношение к рукоприкладству в кабинетах дознавателей. Оно однозначно отрицательное.

Забегая вперед, отмечу, что когда я стал начальником уголовного розыска, то безжалостно выгонял всякого, кто именно так пытался раскрывать преступления. «Жертвой» моей принципиальности стал даже мой друг, в общем-то, неплохой сыщик Женя Малиновский. Однажды, зайдя к нему в кабинет, я увидел человека на полу, которого он ударил ногой. Сразу отобрал у него удостоверение и отнес его вместе с рапортом начальнику милиции. Евгения уволили из органов внутренних дел.

Но — вернемся, как говорится, к «нашим баранам». После написания подозреваемым явки с повинной, Мухин вел его к Бушуеву, тот через постановление следователя прокуратуры задерживал его в изоляторе временного содержания. В фильмах обычно показывают, как лично следователи раскрывают дела, а опера беспрекословно выполняют их указания. Но это, мягко говоря, неправда. Следователь редкий раз активно трудится по «темному делу». Вот когда сыщик приводит к нему преступника, уже успевшего признаться во всем, то действительно наступает его работа: юридически грамотно оформить то, что уже проделано опером. В результате нашей с Мухиным активной деятельности, в камере сидели по подозрению в убийстве три человека. Все при этом утверждали, что нож был именно у него, и именно — он убийца.

В наш кабинет вошел озадаченный Бушуев с извечным вопросом: «Ну и что будем делать?».

Вот когда я понял, что опыт работы Мухина далеко не лучший и тем более, небезгрешный, что так делать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Юрий Дмитриевич все — таки вычислил настоящего убийцу среди троих подозреваемых. Именно тот показал, где бросил окровавленный нож, на котором, к тому же оказались отпечатки его пальцев.

…Невольно стал «примерять» метод выколачивания показаний на себя и своих подельников. А если бы и к нам были применены такие недопустимые методы дознания и следствия? Все бы выдержали? Не наговорили бы друг на друга откровенную ложь, которая уже была в обвинениях каждого? Смогли бы мы выстроить хотя бы какую-то защиту, гарантированную Конституцией и другими Законами? Как все-таки хорошо, что сам никогда в своей работе не шел на такие нарушения, от осознания всего этого на душе стало спокойнее. Как говорится, я не бил и меня не бьют. По большому счету, даже в карцере отношение со стороны сотрудников нейтрально вежливое….

Буквально вскоре после описанных мною событий на вверенном мне участке была совершена квартирная кража. Надо заметить, что так называемые неочевидные преступления совершались почти каждые три дня. Если по горячим следам их не удавалось раскрыть, они откладывались до лучших времен или до поступления какой-то конкретной информации от агентуры. Конечно, тяжкие преступления, вроде убийств, изнасилований, разбоев были в приоритете — их раскрытием приходилось заниматься несмотря ни на какую занятость.

Однако вернусь к тому хищению. Неустановленный преступник залез в частный дом на улице Энергетической. Улочка в принципе тихая — состоит из одноэтажных рубленых домов в два ряда. По ней ходят куры и гуси, пощипывая траву и издавая характерные звуки. Иногда где-то залает заскучавшая дворняга на цепи. Редкий раз по улице пройдет прохожий или проедет машина. О способе проникновения «домушник» сильно беспокоиться не стал — фомкой сломал навесной замок среди бела дня и оказался внутри. При этом украл все, что смог унести. В основном, это была одежда и среди нее — малиновый пиджак. Но тогда время « малиновых пиджаков» еще не наступило, и они в обиходе встречались крайне редко.

Осмотр места происшествия почти ничего не дал, кроме не очень четкого отпечатка обуви. Как меня и учил старший оперуполномоченный Мухин, розыск я начал с подворного обхода — опрашивал жителей домов, которые располагались рядом с домом потерпевших. Никакой полезной информации в первые два дня получить не удалось, но я расширял и расширял круг поиска, отходя все дальше от места, где было совершено преступление. Негласных помощников-агентов у меня тогда еще не было, приходилось рассчитывать только на свое упорство и…везение.

И вдруг — повезло: один из жителей, проживавший примерно в километре от места кражи, рассказал, что к нему в интересующее меня время заходил незнакомый мужчина и предлагал купить малиновый пиджак. Свидетель от покупки отказался, а вот приметы неизвестного дал достаточно подробные: средних лет, невысокий, коренастый, лысоватый мужчина, на руках — тюремные наколки. Фоторобот тогда мы делать еще не умели, но информация для размышления была уже неплохая. По-видимому, мы имели дело с ранее судимым злоумышленником, уже отсидевшим срок за подобное преступление.

Сделал вывод: недавно освободился и проживает где-то рядом. Хотя с детства помню поговорку, что «даже хорек не ворует, где живет». Вскоре нашел еще несколько человек, которым незнакомец предлагал купить костюм и даже того, кто купил у него этот злополучный пиджак. Как обидно было этому покупателю ворованного, когда я при понятых изымал у него это вещественное доказательство, ведь денег, потраченных на приобретение заветного пиджака, ему никто не вернет.

Оперативные работники в нашем общем кабинете по своей инициативе вели фотоальбом всех, кто попадал в поле их зрения. Фотографий в нем накопилось много. Пригласил я всех свидетелей к себе в кабинет и показал их — без суеты и спешки. Особо опасного рецидивиста Горелова узнали почти все приглашенные. Радостный спешу в кабинет к следователю Абдулову, очень опытному, с хорошим чувством юмора работнику, — он расследовал это дело и… получаю выговор за не процессуальное опознание. Получается, какой то «замкнутый круг»: чтобы найти преступника, надо показать людям его фотографии. Но сделав это, нельзя проводить официальное опознание, так как формально оно уже, якобы, произведено — но незаконно.

Нашел я этого Горелова, привез в свой кабинет и попытался склонить его к признанию — «расколоть», на сленге оперативников. Он спросил меня, сколько времени я работаю в сыске — видно почувствовал мой «непрофессионализм», в виде вежливого обращения, отсутствия угроз и рукоприкладства. А когда узнал, что работаю я опером всего пару месяцев, как — то даже обиделся, заявив при этом, что на зоне над ним будут смеяться. Ведь изобличил-то его, опытного вора, «зеленый» совсем оперативник. Пришлось буквально просить Абдулова продолжить беседу с Гореловым. Он согласился, а через час позвонил и обрадовал: тот признался в краже.

Ну, а на меня начальство, как говорится, обратило внимание. Кстати, тот контакт, на который пошел преступник, объяснялся просто. Оказывается, ранее следователь работал здесь же в отделе начальником уголовного розыска, и с незадачливым квартирным вором уже встречался. Друг друга они узнали. Вот и поговорили по душам… перед долгой разлукой.

Не выдам государственного секрета, если расскажу о своей первой вербовке в 1980году будущего агента под псевдонимом «Петров»…. Однако настоящие фамилии секретных помощников в моих рассказах, все — таки будут изменены.

Пришла как-то к нам в кабинет молодая, нагловатая женщина и заявила, что ее изнасиловали. По ее словам, она вместе со знакомыми, ранее судимыми Потаповым и Голиковым, выпивала спиртное на квартире одного из них, и они над ней надругались. Опять-таки, с ее слов, она не стала бы обращаться в милицию, если бы кто-то из них один покусился на ее честь, а вот вдвоем — обидно. Насильники, между тем, и не прятались, Мухин знал их обоих и вскоре они были у нас на опросе. Правда, в этот раз Михаил ушел с Голиковым в чей — то другой кабинет, а я с Потаповым остался в своем. Моему старшему товарищу, любитель женского тела признался в прелюбодеянии довольно быстро, а вот мой подопечный никак не желал рассказывать о своих похождениях.

Вскоре Мухин зашел в мой кабинет и шепнул на ушко: « Дело в следствие передавать не будем, я решил вербовать насильника». На мой вопрос: «А как же потерпевшая?», он ответил: « Я с ней договорюсь».

И тогда в моей голове возник план по вербовке Потапова. Он, считал, что его посадят и уже смирился с этим. Мое предложение о сотрудничестве было для него «светом в конце тоннеля», и он быстро согласился оказывать помощь в раскрытии преступлений. Я взял с него соответствующую расписку, но при этом слегка схитрил, сказав: «Чтобы все было по закону и у нас было полное доверие друг к другу, ты все — таки должен мне дать письменное объяснение об изнасиловании».

Он все написал своей рукой. Теперь я легко мог его отправить на «зону» лет на пять-шесть. Но…и расписку, и его показания я убрал в сейф. Они были гарантией того, что Потапов не передумает и не откажется помогать мне в работе. «Первый блин», таким образом, отнюдь оказался не комом: в дальнейшем немало преступлений я раскрыл с помощью «Петрова». Года через два он все — таки «выдохся»: его друзья и близкие знакомые сидели — замечу, не без его помощи, и он остался один. Стал жаловаться мне, что в районе на него косо смотрят и переживал, что я его тоже определю, так сказать, в тюрьму за ненадобностью. В принципе, такова судьба всех информаторов. Реально хороший агент — это заведомо плохой человек и, как правило, преступник.

…Кстати, я прекрасно понимал в СИЗО, что единственное место, где можно «отдохнуть» от кого-то из этих «нехороших людей» — это одиночный карцер. Только здесь я был один, если не считать, конечно, крыс, а значит, — в относительной безопасности от каких либо провокаций. А в «родной камере» надо ухо, как говорится, держать остро. Любое неосторожное слово может стать известным оперативному сотруднику, причем в вольной интерпретации. Затем оно может быть приобщено к доказательствам по «моему» уголовному делу. Конечно же, следователю надо юридически грамотно все оформить….

Через полтора года работы в уголовном розыске у меня уже было около пятнадцати «добровольных» помощников: для участка, который я обслуживал, это было достаточно много. Благодаря столь обширной сети информаторов, я знал обо всем, что творилось «на моей земле» (сленг оперативников). Или почти все…. Бывало, договорятся трое воришек совершить кражу ткани со 2-й фабрики, а я их уже жду у дыры в заборе. Оружие выдавали только на дежурство, машин тоже вечно не хватало. Порой я один вел «цугом» троих преступников с рулоном краденой ткани к автобусу и в отдел. Зрелище, как говорится, не для слабонервных. Сопротивления мне никто не пытался оказывать — рассказы о моих рукопашных «подвигах» давно ходили по району.

В 1982 году в городе завелся умелый и ловкий «домушник» — человек, ворующий из домов и квартир. Воровал он в разных районах города, но только — из частных домов, на дверях которых висел навесной замок. Это означало, что внутри никого нет. Проникал ловкач всегда через окно, аккуратно снимая штапики и вынимая затем стекло. Брал все подряд — вещи, золото, деньги. Кстати, нюх на деньги у него был отменный — находил их там, где не всякий и искать бы стал. Известно, что каждый профессиональный домушник имеет свой — неповторимый «почерк». Обычно он характеризуется четырьмя отличиями: временем проникновения, способом, предметами посягательства и местом сбыта краденного.

Будучи уже руководителем розыска, на основе этих практических наблюдений я и разработал схему раскрытия подобных преступлений. Поручил ее реализовать Кунькину — он был закреплен за линией квартирных краж, но он все загубил. Как говорится, скомпрометировал саму идею «на корню». Но это будет несколько позже описываемых событий….

В связи с умением находить деньги некоторыми преступниками, хочу поведать очень курьезный случай, не связанный с работой в милиции. Шел 1988-й год. Поехали мы с женой летом по путевке от родной второй фабрики отдыхать в отпуск, в южный город Геленджик. Санаторий назывался «Красная Талка». У нас была определенная сумма денег, за сохранность которых мы переживали. Спрятал я их так, «что никто не найдет»: одну часть — в запасные ботинки, а другую — за крышку радио на стене….

Вечером всех отдыхающих собрали в фойе для инструктажа. Руководитель санатория рассказал, что у администратора имеется специальный сейф для хранения сбережений, что иногда у них случаются кражи из номеров и что за не сданные на хранение деньги администрация ответственности не несет. И привел примеры: мол, спрячут деньги в ботинки или за крышку радио, а потом приходят, а денег нет…. Видел бы кто, как я быстро, не дождавшись окончания инструктажа, влетел на свой этаж и в свой номер! Забрал все деньги и последовал совету администратора — сдал их на хранение в сейф.

Ну, а пока продолжу рассказ о квартирных кражах. На моем участке домушник вскрыл три дома, и это, наверное, было его роковой ошибкой. Знал бы он, с каким упорным сыщиком связался! Всего, кстати, преступник совершил около двадцати подобных краж — почерк везде был одинаковый. Для понимания логики преступлений, мне пришлось изучать не только «свои» кражи, но совершенные и на других участках. У нашего начальника розыска Гладышева от этого хитреца буквально болела голова — и днем, и ночью. На одной краже вор взял брюки коричневого цвета в полоску и надел их на себя, свои же оставил на месте преступления. Теперь мы знали размер его брюк, примерный рост и вес, имели вещественное доказательство с его запахом.

Однажды я стоял на автобусной остановке «Фабрика №1». Была летняя, не слишком жаркая, погода. Я наслаждался обдувающим теплым ветерком и никого не трогал…. Подошел довольно высокий мужчина — средних лет, внешне достаточно крепкий. Он поставил сумку в стороне от себя и тоже спокойно стоял и никого не трогал. Два взрослых мужчины стоят рядом и ведут себя совсем не агрессивно. Но на подошедшем позже — …брючки, как говорится, один в один с крадеными! Да и сумку, как правило, ставят в стороне от себя не простые люди — в случае чего: «А это не моя».

Вдали уже виднелся автобус, а план задержания подозреваемого в кражах никак не складывался. Было сомнение, что смогу его привести в отдел милиции без драки в общественном месте. А нарушать общественный порядок мне совсем не хотелось. Вдруг я увидел, как автобус перед остановкой обогнал знакомый мне «горбатый» Запорожец. На таком ездил Миша Мухин, который успел к этому времени перейти на службу в приемник — распределитель.

Остановил его, успев только сказать: «Помоги». Подошел автобус, незнакомец взял сумку и пытался сесть в него.

Я подскочил сзади и тихо произнес: «Гражданин, пройдемте с нами».

Он сразу все понял. Бросив сумку на землю, подбежал к ближайшему забору частного дома и быстро перемахнул его. Я рванул следом, а Мухин — наперерез, в улицу. Но как я ни старался, дистанция между нами с каждым перепрыгнутым забором не сокращалась. Но вот незнакомец перемахнул через последний забор и оказался… прямо в объятьях Мухина, который крепко схватил его. Я подлетел на помощь и пытался взять беглеца за руку, но тот отшвырнул меня, словно мячик. Возня продолжалась уже минут двадцать. Собрались зеваки из соседних домов.

Подозреваемый закричал: «На меня напали, помогите!».

Пришлось и мне крикнуть, что мы из милиции, и задерживаем вора и убийцу. Ложь во спасение! Зеваки разошлись, потеряв интерес к происходящему, а ведь могли и отбить. Мы кое — как дотащили беглеца до машины, затолкали его на заднее сиденье и привезли в отдел. А сумку подобрать, тоже не забыли. В ней оказался газовый баллон, который он хотел заправить пропаном: его баллон, не краденый. Но привычка — вторая натура….

В дежурной части я снял с подозреваемого отпечатки пальцев, отнес их экспертам, а сам, уже в своем кабинете, попытался его «расколоть». Он, законно полагая, что отпечатки пальцев его изобличат, решил признаться в нескольких квартирных кражах. Но — не во всех. Взяв письменное объяснение, я передал вора следователю для официального допроса, а сам побежал к экспертам. Те прямо осчастливили меня, сказав, что даже по предварительным данным, пальцы принадлежали ему на шести кражах. Самое смешное, что это совсем не те преступления, в которых домушник уже признался. В общем, он забрал в места лишения свободы все свое. Попутно мы раскрыли ряд преступлений, совершенных им в соседнем городе Заволжске.…И на меня посыпались награды и отличия, капитана милиции я получил досрочно, месяцев за десять до полной выслуги. Денежной премией отметили в родном отделе — и меня, и Мухина. Потом вызвали в областное УВД за «особой» наградой. На крупном совещании оперативного состава генерал Романов, он тогда возглавлял УВД, подарил мне электрогитару.

Но при этом задал вопрос: «Играть-то умеешь?».

Я бойко ответил: «Научусь, товарищ генерал!».

В тот раз слово свое я не сдержал, хотя и самоучитель для игры на гитаре купил, и времени не жалел на обучение. Но, как говорил мой отец, мне «медведь на ухо наступил». Ну не было у меня музыкального слуха. Совсем не было.

…Зато довольно быстро понял, как надо защищаться в суде, с учетом участия присяжных заседателей. Очень известный в Иваново адвокат Лариса Трофимова однажды, подойдя к моей «клетке», сделала комплимент, что такой квалифицированной защиты подсудимого она ни разу не встречала. Подобная оценка дорогого стоит: обычно адвокаты ревниво относятся к своей репутации и не хвалят никого в этой сфере, а о себе скромно умалчивают. Вот я и задумался в своей карцерной клетке, а не дает ли Господь каждому тот талант, который ему необходим в жизни….

Мое руководство в лице Б.К. Гладышева и В.А. Бурлакова решило, что поскольку в районе второй фабрики преступность значительно искоренена, мое присутствие там теперь не обязательно. «Отцы-командиры» решили перевести меня на более ответственный и тяжелый участок работы — в центр. По их словам, я должен улучшить там показатели. Произошло это в 1983 году. Я не очень-то и сопротивлялся их решению. Во-первых, хотелось реально попробовать свои силы в условиях города, во-вторых, понимал, что мой отказ все равно не будет принят.

Огромный неблагополучный район «Центр», помимо непосредственно центра, включал в себя и большой прилегающий участок. Это и обширный район «ДХЗ», и совсем не малый микрорайон завода «Электроконтакт». В общем, чтобы изучить весь криминальный и около — криминальный контингент, влияющий на показатели борьбы с преступностью, надо было работать и работать. К тому же имидж «хорошего сыщика» ко многому обязывал. Обо мне время от времени в положительном плане упоминали в областных и местных газетах.

…Невольно улыбнулся, размышляя о былой славе: сейчас она, стараниями областных СМИ, была крайне отрицательной. Не зря говорят, что журналисты и представительницы самой древней профессии во многом схожи. Хотя бы один из таких писак пришел, выслушал другую сторону, то есть меня, прежде чем публиковать откровенные гадости. Но — куда там!… Им нужна сенсация — бывший начальник розыска и вдруг в тюрьме. Правда, одна кинешемская журналистка Жанна Юрицкая после нашего освобождения нашла в себе силы извиниться и написать опровержение своим предыдущим статьям. Правда, после того, как я нашел ее и предъявил оправдательный приговор….

Однажды, весной 1983 года, поздно вечером три молоденьких продавщицы магазина №45, находящегося рядом с отделом милиции, какой — то отрезок пути домой решили пройти пешком — немного развеяться и поболтать. Жили они все в районе АЗЛК и шли по улице Правды. А сзади на большой довольно скорости мчался «Москвич — 412». Он зацепил одну из девушек, проволок ее по дороге около восьмидесяти метров и скрылся с места преступления. Потерпевшая умерла до приезда «Скорой помощи». Как обычно бывает в подобных случаях, две свидетельницы подруги погибшей, номера машины не заметили, как и марку; запомнили лишь цвет кузова — серый. Вокруг этого события возник шум — и в местных СМИ, и среди жителей города.

Раскрытие данного дела взяли на контроль и в Ивановском УВД, и в кинешемском горкоме партии. Меня вызвал к себе в кабинет заместитель начальника городского отдела по оперативной работе Василий Андреевич Бурлаков. В молодости он сам был оперативником и, как говорили коллеги, очень хорошим. Довольно длительное время был и начальником уголовного розыска, знал все, что можно только знать о борьбе с преступностью. Он никогда не повышал голоса на подчиненных, скорее наоборот: когда ему что — то не нравилось, то говорил все тише и тише, иногда переходя на почти шепот. В отделе все знали: если Бурлаков начал говорить на тон ниже, то лучше не спорить и постараться уйти «с глаз долой».

Мне он предложил возглавить группу по раскрытию резонансного преступления. А я-то совсем недавно перешел на новый участок «Центр», там было много своих нераскрытых дел; надо было приобретать свою агентуру, изучать район, людей, проживающих в нем. Своими колебаниями я и поделился с уважаемым начальником.

Он, заметно снизив громкость своего голоса, сказал мне: « Ты, наверное, меня не понял. Это не просьба, а приказ. Возьми себе в группу столько сотрудников, сколько считаешь нужным. И кого считаешь нужным, но преступника найди».

Снова пытаюсь найти аргументы для отказа, мол, улица Правды не мой участок, там свои оперативники отвечают за обстановку.

Но почти шепотом он вновь добавил: « Через час доложишь мне, кто тебе нужен в группу. Придешь с предварительным планом по раскрытию данного дела. Все, можешь идти».

Я не самоубийца, чтобы продолжать спорить, тем более, как я уже знал, никто и никогда не заходил настолько далеко в беседе с Василием Андреевичем. Никто даже представить не мог, что в подобном случае может произойти. Подумав, набросал на бумаге план раскрытия уголовного дела, выбрал себе в помощь трех оперативников с разных участков и трех участковых инспекторов. Пришел к Бурлакову, он всех указанных мной сотрудников пригласил к себе в кабинет. Объяснил им, что они поступают в мое полное распоряжение на время работы по данному уголовному делу.

И началась работа моей оперативной группы — опросили жителей, проживающих в районе улицы Правды, делая упор на молодежь, которая могла здесь гулять вечером. По всем автосервисам оперативники провели тщательные проверки — в плане возможного устранения повреждений на машине, которая нас интересовала. Я дал объявление в местные газеты с просьбой к возможным свидетелям поделиться любой интересующей нас информацией. И это сработало…. Муж с женой шли из гаражного кооператива, расположенного рядом с заводом «Автоагрегат», и видели машину марки «Москвич 412» серого цвета, направлявшуюся, очевидно, в тот же кооператив. При их приближении из машины вышли мужчина и женщина, которые своими телами явно старались закрыть регистрационные номера….

Это была уже ниточка, зацепка. Нашли план гаражного кооператива с отметкой полных данных всех владельцев индивидуальных боксов — всего их оказалось сто девяносто девять. Распределил моих временных подчиненных, для проверки и осмотра машин. Немало любопытного обнаруживали порой оперативники при осмотре гаражей. К примеру, пришел сотрудник уголовного розыска в гараж, а там целая гора запчастей к автомашине «Москвич». Начинал разбираться, и выявлялось еще одно латентное преступление — хищение с завода «Автоагрегат». Но все же главная задача была другая, поэтому воришкам… предлагалось помочь в розыске нужного нам «Москвича». В противном случае — им придется отвечать в соответствии с Законом. Забегая вперед, отмечу, что иногда при таких «внеплановых» вербовках агенты оказывались настолько полезными, что сотрудничество с ними продолжалось потом не один год. Искали злополучный «Москвич» без выходных, даже майские праздники были у нас заняты поисками.

Наконец, осталось непроверенными всего около десятка гаражей и владельцев личных машин. Именно тогда в помощь по раскрытию преступления из уголовного розыска областного УВД приехала группа оперативников во главе с Валерием Пироговым. Он и раньше бывал в Кинешме, помогал в работе, и мы были хорошо знакомы. И вскоре не проверенным остались всего один гараж и его владелец, которого никак мы не могли найти. Его разработку я поручил Николаю Рогозину, оперуполномоченному кинешемского розыска. Однако все члены оперативной группы, включая и Николая, убеждали меня прекратить проверку данной версии, как неверной, и искать в другом месте.

Я же «уперся как бык»: « Нет, искать будем тщательно, до самого конца». А Рогозину сказал: «Хоть спи возле его квартиры, но найди, доставь ко мне этого гражданина, осмотри его машину на предмет повреждений».

Наконец, тот позвонил: «Нашел, это главный механик молокозавода, он уже признался в том, что совершил наезд на улице Правды. Машина имеет характерные повреждения и следы красной жидкости, похожие на кровь, на бампере».

Когда преступника привезли в отдел, представители областного УВД буквально вырвали его из рук Николая и стали допрашивать сами. В машине в тот злополучный вечер ехала вся семья: за рулем — хозяин, рядом — жена, сзади — дочь-подросток. Девочка сильно переживала случившееся. В школе, дети говорили об этом смертельном происшествии, возмущались. Она просила отца пойти в милицию и во всем признаться. А тот все никак не решался, понимал, что впереди тюрьма и приличный срок. Но от судьбы не уйдешь….

Из УВД пришел приказ о поощрении нескольких сотрудников за раскрытие резонансного преступления. Как говорится, «в первых строках» красовались фамилии четверых «помощников» из областного УВД, а уже в конце списка — я и Рогозин Николай. И все! Правда возмущенное такой несправедливостью руководство нашего отдела издало свой приказ, в котором и поощрили денежными премиями всех членов моей опергруппы.

… Снова невольно улыбнулся в душе, подумав: « А в уголовном деле, по которому я так «весело провожу время» в подвале изолятора, на первое место претендовать никто не будет, его явно приготовили персонально для меня»… Загремели запоры — сотрудники СИЗО приглашают на часовую прогулку. В моем случае это одно из немногих удовольствий — подышать свежим воздухом, полюбоваться небом через решетку, немного потренироваться, если будут силы. Или просто походить неспешно по кругу, поразмышлять….

Довольно часто приходилось раскрывать убийства, и редко они оставались нераскрытыми, как будто кто-то свыше направлял поиск преступника в нужном направлении. Может душа убиенного жаждала мести? За шесть лет, в течение которых я был «у руля» в розыске, «темным» осталось одно такое преступление. О нем расскажу несколько позже, оно в какой — то степени связано с моим будущим переходом из уголовного розыска в ОБХСС.

Следующий памятный случай произошел в 1983 году, я, тогда — старший оперуполномоченный по району «Центр», находился на суточном дежурстве при дежурной части. Был, какой-то вызов из района «Электроконтакта», — совершенно обычный, даже не помню, по какому поводу. Но когда наш милицейский Уазик проезжал мимо проходной завода, возвращаясь в отдел, незнакомый мужчина махнул рукой, пытаясь остановить нас. Проходная освещалась достаточно хорошо, и не заметить человека было невозможно. Выглядел он вполне прилично, одет по погоде — в плащ, не застегнутый на пуговицы, а под ним виднелся костюм и галстук. Времени было около 23 часов. На улице «золотая осень» и в это время уже прохладно.

Его просьбу мы выполнили, притормозили, и я спросил: «Что вы хотите от нас?».

Он ответил: «Я инженер, приехал на завод «Электроконтакт» в командировку и вот не знаю, как проехать к гостинице, название которой я забыл».

— Вы помните, — где она находится? — спросил я его.

— Да на берегу Волги.

— Так, наверное, это «Центральная». Мы едем в отдел и можем вас подвезти.

Мужчина сел в машину, при этом нас окутал аромат хорошего алкоголя.

Но ощутив нашу реакцию, тот стал оправдываться: «Да мы с главным инженером после работы выпили немного у него в кабинете».

Мы подъехали прямо к гостинице «Центральная» и высадили незнакомца. Он не сказал нам ни слова о том, что это вовсе не та гостиница. Просто попрощался, поблагодарил и ушел. А прямо у входа в отдел милиции стояли два молодых дагестанца и о чем-то темпераментно разговаривали между собой. Я им сказал, что городской отдел милиции — не то место, где можно стоять и ругаться. Видя перед собой капитана милиции, они извинились и ушли как раз в сторону гостиницы «Центральная».

Пока заявок не было, я дремал в своем кабинете прямо на стульях, окутавшись милицейской шинелью.

Разбудил звонок по телефону: «Срочно на выезд. Труп». Дежурные всегда лаконичны — ни слова лишнего, кратко и по сути.

Ехать пришлось совсем недалеко. Возле гостиницы «Центральная» лежал незнакомый мужчина, лет 40-45, без каких либо признаков жизни. На теле виднелись несколько ран от ножа, следы крови. Было два часа ночи, но все же я попросил дежурного прислать оперативную группу в полном составе. Машина уехала, я остался один на один с трупом. Чтобы не тратить времени зря, обыскал все его карманы в надежде найти документы, однако они оказались абсолютно пусты. Приглядевшись более внимательно к лицу, узнал инженера, которому мы хотели помочь, и подвезли до гостиницы. Брюки у него были полуспущены, задняя часть тела оголена, и у меня появилось соответствующее предположение о причине его убийства. Мерзкое предположение, но в дальнейшем оно оказалось верным.

Оперативно — следственная группа вскоре приехала. В нее входил и сам прокурор города Мерзолин, который, кстати, никогда не скрывал своей неприязни к милиции, дежурный следователь прокуратуры Николай Горшков, заместитель начальника кинешемской милиции Бурлаков и оперативник Игорь Веселов — с ним мы «обслуживали данный участок». Игорь был гораздо опытнее меня, так как работал дольше и в уголовном розыске, и в группе по обслуживанию микрорайона «Центр».

В то время на центральном рынке становилось все больше «лиц кавказской национальности», и мы полагали, что подобные преступления совершались именно ими. Сейчас, когда у меня немало друзей — выходцев с Кавказа, я о них так плохо уже не думаю.

Веселов сказал, что знает квартиру неподалеку, в ней живут дагестанцы. Мы все пешком пошли туда. Входная дверь была не заперта, на полу спали четыре человека с характерным загаром и двое на кроватях, а рядом висели на стульях их пиджаки и куртки. Я подумал, что недавно приехавшим гостям уступили лучшие спальные места и на глазах прокурора залез в карман курточки, висевшей рядом с одной из кроватей. Достал… паспорт потерпевшего со следами крови! Передал его Бурлакову, а сам подошел к другой кровати и стал проверять карманы одежды там. Кто — то из тех, кто спал на полу, проснулся и молча глядел на нас. А те, кто лежал на кроватях никак не реагировали на наши действия. Между тем из куртки, которую я снял со стула, выпал нож типа финки и воткнулся лезвием в деревянный пол, издав при этом характерный звук. Хозяин его моментально проснулся. Прямо с кровати он попытался схватить финку первым, но я его опередил. Нож передал Василию Андреевичу, а сам выхватил пистолет Макарова, передернул затвор и направил его на предполагаемого убийцу со словами: «Дернешься, убью».

Под дулом пистолета обоим дагестанцам надели наручники, причем руки сзади, и повели их к милицейской машине, которая подъехала, следом за нами. Гостей с Кавказа я, кстати, тоже узнал, это были те самые, что о чем-то разговаривали возле отдела милиции и которых я прогнал. Вот сколько произошло в один вечер совпадений, приведших к трагедии. Командировочный оказался прописанным в гостинице «Кинешма», расположенной прямо напротив здания милиции. Если бы мы тогда привезли его к нужному месту, он бы остался жив, впрочем, могли и не подвозить — милицейская машина не такси…. Не прогони я тогда дагестанцев от отдела, возможно убийства не произошло бы.

Меры предосторожности при задержании хозяина ножа не были напрасными: тот, как потом выяснилось, был мастером спорта СССР по борьбе, а второй оказался — тоже мастером спорта, правда, по боксу. Когда приехали в отдел милиции, и я подводил борца к камере, то оружие продолжал держать в руке. Задержанный попросил меня снять наручники. Его требования были вполне правомерны. Но при этом он угрожал разорвать «браслеты», если не выполню его просьбу. Мне же хотелось доказать ему, что это невозможно. Я ошибся: дагестанец разорвал-таки наручники, как веревку — они лопнули в соединении. Но мой пистолет, направленный в его голову, мгновенно охолодил строптивого борца, и он так и вошел в камеру с остатками наручников на руках.

Допрашивать убийц простым операм не позволили, этим в кабинете начальника розыска, занимались наши руководители Бурлаков и Гладышев. Боксер быстро признал вину и рассказал, что его друг реально хотел изнасиловать убитого, но тот сильно сопротивлялся. Тогда мастер спорта по борьбе в гневе его зарезал. Между тем сам извращенец не только не хотел признаться в убийстве, но и грубо оскорблял обоих наших уважаемых начальников.

Бурлаков нашел меня в отделе, рассказал, что происходит и попросил, как он сам выразился, немного проучить любителя мужского тела. Василий Андреевич знал о моей хорошей физической форме, знал и о моих принципах не применять рукоприкладство на допросах. И все же попросил меня…. Поскольку с такой просьбой начальник обратился ко мне «в первый и последний раз», я согласился. Только попросил обеспечить отдельный кабинет. Вот тогда впервые, хотя и временно, я стал хозяином кабинета начальника уголовного розыска.

Конвой привел ко мне борца, но в кабинете я конвоирам остаться не разрешил. На предполагаемом преступнике уже были новые наручники. Правда, руки закованы спереди, и он спокойно сидел на стуле, напротив стола. Я демонстративно запер кабинет и сказал, что буду учить его хорошим манерам, при этом попросил встать. Он выполнил требование, но легко отбил руками серию моих ударов в область своего живота. При этом борец умудрился схватить меня за брючный ремень и приподнять над полом….

— Еще один удар, — сказал он при этом, — и я сделаю тебе «огнетушитель».

Я никогда не занимался борьбой, сленга профессиональных борцов не знаю, но как — то сразу понял, о чем он говорит: это когда головой в пол, а ноги — кверху. Такая перспектива мне совсем не понравилась, и я как можно миролюбивее попросил его отпустить меня и успокоиться. Эту просьбу он так же выполнил. После продолжительной душевной беседы, я предложил пригласить мое руководство, чтобы борец перед ними извинился. Так и сделали: дагестанец довольно церемонно, в рамках, как принято это у культурных людей, принес моим начальникам свои извинения. Руководители были удовлетворены.

Однако мои начальники были убеждены, что такой «культуры» от дикого горца я добился лишь сильным ударом и ловкими кулаками. Разочаровывать я их, естественно, не стал. В содеянном жестоком преступлении мастер спорта по борьбе, тем не менее, признаваться не спешил. И я получил указание от кого — то из руководителей: съездить в кинешемский следственный изолятор и договориться с его операми о помещении убийцы в такую камеру, где бы кардинально поправили его сексуальную ориентацию. Оперативные сотрудники знали меня, я знал их, просьба была принята к исполнению.

Дней через десять, они позвонили мне и попросили подъехать. Оказалось, что восемь арестованных по разным делам сокамерников хотели дагестанца «жестко принять», но в итоге сами оказались «опущенными» борцом. К тому же он их использовал по одному в день, как в гареме, а они никому не говорили, боясь позора. В итоге избежать его им так и не удалось. Может быть, с борцом разобрались на «зоне» по тюремным понятиям, но мне это неизвестно. В заключение этой истории скажу, что убийцы получили по десять лет лишения свободы. По сегодняшним меркам не так уж и много….

А ко мне недели через две после этого происшествия приехала жена убитого, узнать подробности гибели мужа. Это была стройная, достаточно высокая и красивая женщина сорока с чем-то лет. Одета в какой-то простенький плащ темного цвета, на голове был черный платок. Конечно, я упустил мотив преступления, но подробно рассказал о трагических совпадениях, произошедших в этот день. Покаялся перед ней, что стал невольным виновником гибели ее супруга. А она слушала и ревела, ничего не говоря, а потом попрощалась и ушла. На душе после ее визита стало как-то нехорошо. Хотя вроде бы я перед ней ни в чем не виноват.

… На момент описания этого эпизода, сам уже считал СИЗО почти своим домом, знал досконально все порядки. Но вот о, так называемых, «пресс — хатах» не слышал ничего. Думал, что у нас их просто не было. Людей нетрадиционной сексуальной ориентации содержали в отдельных камерах, номера которых знали все сидельцы. Чтобы кого-то насильно к ним подсадили, не слышал ни разу. Впрочем, если «первохода» (лицо, в первый раз попавшее под следствие — прим. автора) поместить в камеру к неоднократно судимым, то она ему покажется «пресс-хатой». В силу специфических шуток, розыгрышей, строгого выполнения «понятий». Но это в принципе не практикуется….

Кстати, богатыри встречались мне и среди русских. Однажды, когда уже был в должности начальника уголовного розыска, дежурил в отделе сутки. Это значит, что до прихода на службу начальника милиции был вместо него. Решил проехать по городу на милицейском Уазике, проверить обстановку на улицах. Стояла зима, было довольно морозно и снежно. По рации дежурный сообщил, что в районе «Электроконтакта» неизвестный хулиган в нетрезвом виде ломится в проходную небольшого предприятия. Чтобы не привлекать дополнительных сил, приказал водителю ехать по адресу заявки.

Название предприятия я не запомнил. Высокий забор, огораживающий небольшую площадь и проходная…. А там, к моменту нашего приезда, мужичок небольшого роста, но крепкий, застрял в сугробе рядом с проходной и не мог никак выбраться. Мы помогли в его стремлении к свободе, но сразу же и лишили ее, усадив в милицейский автомобиль. И повезли мы страдальца в отдел для составления протокола о мелком хулиганстве.

Когда все формальности были закончены, мужичок пришел в себя и, сообразив, что я тут старший, обратился ко мне с просьбой отпустить его домой. А протокол между тем был уже зарегистрирован.

Я в шутку сказал: « Если сможешь через окно выйти, иди».

А на окне была установлена довольно крепкая решетка.

Он открыл раму, переспросил меня еще раз: «Можно?».

Смеясь, я сказал: «Валяй».

Все, кто был в дежурной части, с любопытством наблюдали за происходящим. А мужичок легко разорвал сварку руками, сделал лазейку и преспокойно вышел через окно. Присутствующие оторопели. Наконец, дежурный выдал мне: «Ты отпустил, ты и отвечай перед начальством». Пришлось спать не дома, а в своем кабинете.

В девятом часу утра пришел начальник, Владимир Леонидович Каминский. Был он высок ростом, крепким, в меру строгим человеком. Он стал рассматривать протоколы, приглашая на рассмотрение и самих виновников, которые ждали этой процедуры в камерах ИВС. Когда очередь дошла до нарушителя, ушедшего через окно, начальник посмотрел на дежурного. Тот показал на сломанную решетку и сказал, что все объяснит начальник уголовного розыска. Владимир Леонидович по телефону пригласил меня для объяснений в дежурную часть, и я честно доложил, как было дело. Смеялись все, но выговор получил только я….

Подполковник Каминский уважал тех, кто реально работал, кто был «на короткой ноге» со спортом. И сам любил поиграть в баскетбол, волейбол. Несмотря на то, что с первых дней знакомства у нас с ним сложились хорошие, рабочие отношения, никакого панибратства он не допускал. Отдел при нем работал надежно и эффективно.

… Мне, в отличие от того мужика, разорвавшего стальные оконные ограждения, чтобы разорвать мои «цепи», опутавшие душу и тело, сила не нужна, а только — спокойствие, логика и знание Законов. В любой ситуации всегда можно увидеть свои плюсы и минусы. С одной стороны одному в четырех стенах вроде бы, одиноко и неуютно, но с другой — никто не мешает думать и ничто не отвлекает…. Мозг человеческий устроен так, что он постоянно о чем-то думает, но…о мелком, суетном, ежеминутном. А когда сидишь один и начинаешь размышлять о своем сегодняшнем положении, о жизни вообще, о том, что привело сюда. Иногда находишь такие связующие звенья разных событий, на которые в обычной жизни и внимания бы не обратил. Да и не вспомнил бы я никогда на воле все то, что описываю сейчас в своем блокноте….

Но я опять по своей привычке забежал далеко вперед, пора вернуться ко времени назначения меня на начальствующую должность. Как — то незаметно и очень интересно пролетели четыре года. Я ощущал себя «на своем месте» и никуда не собирался уходить. Но случилась беда…. Отмечали прямо в отделе, в одном из его кабинетов, день рождения Сергея Баринова, который в розыске не работал, а занимался шифровкой и расшифровкой входящей и исходящей информации. Он дружил со многими сыщиками и был как бы полноценным членом коллектива. Мы тогда достаточно выпили. Но как обычно, оказалось мало — решили идти в ресторан «Волжские зори», «продолжить банкет». Когда наша пьяная компания шла по площади Революции, Женя Малиновский увидел автобус первого маршрута и с криком: «Я домой!», побежал к нему. Я — «на автомате», — за ним. В дальнейшем оказалось, что это уберегло нас это от крупных неприятностей.

Ну, а наши друзья, изрядно выпив, увидели, как сотрудники медицинского вытрезвителя пытались загрузить в машину пьяных дам, а их мужья активно этому противодействовали. Ну как не помочь «своим»! Сыщики ввязались в потасовку, в итоге кто-то сломал челюсть секретарю партийной организации СМУ-15. Это уже ЧП, областного масштаба….

Было возбуждено уголовное дело — оперативники Панкратов и Карлышев оказались в СИЗО. Все остальные, включая и меня с Малиновским, едва ли не каждый день ходили на допросы в прокуратуру. Итог был печален. Арестованные получили по пять лет реального лишения свободы, заместителя начальника по оперативной работе Бурлакова, начальника уголовного розыска Гладышева и его заместителя Скоморохова с понижением перевели на другие должности, но в нашем же отделе милиции.

Карлышева, кстати, много позже, где то в 2010 году, убили и съели бомжи. Мозг не воспринимает подобное…. Не такие уж и безобидные бывают люди без определенного места жительства. В наше время и — съели! Оказывается, и такое бывает….

Начальник городского отдела Солдатенков предложил мне должность начальника уголовного розыска. Я отказался, мотивируя тем, что стаж работы в розыске у меня меньше, чем у основной массы оперативников. Но в начале мая 1984 года к нам приехал заместитель начальника областного УВД, полковник милиции Индейкин, которого все сотрудники области боялись, но и уважали. Он обычно не уговаривал, он приказывал. Был невысокого роста, слегка полноватый и всегда серьезный.

Не могу удержаться, чтобы не рассказать одну историю, связанную с ним. Рассказали ее мне как раз оперативники из областного центра, приезжавшие с УВД для помощи в работе. Один из сотрудников уголовного розыска нес по коридору здания Управления внутренних дел города Иваново и области личные дела своей агентуры. Ему навстречу шел к себе в кабинет полковник Индейкин. Как на грех, папки у оперативника выпали из рук на пол, и он старался как можно быстрее их поднять.

Проходя мимо, полковник как бы невзначай произнес: «Можете не стараться, Вы уволены», и спокойно пошел дальше.

Теперь уже бывший оперативник поделился информацией о своем увольнении с коллегами. В общем-то, все расстроились…. Терять члена своего коллектива всегда грустно. Тем более за такую провинность. Каждый к тому же «примерял ситуацию на себя». Вдруг зазвонил внутренний телефон, и грозный полковник попросил несчастного зайти к нему в служебный кабинет.

–Так Вы меня десять минут назад уволили, — удивленно выдавил из себя «безработный». — Десять минут назад уволил, а через пять минут принял обратно. Срочно ко мне в кабинет! За достоверность этого случая отвечать не могу, но он очень похож на правду, — полковник был способен и не на такое….

Меня вызвали в кабинет начальника отдела, где присутствовали все руководители, включая Бурлакова и Гладышева. Индейкин железным тоном, не принимая никаких возражений, объявил мне, что с сегодняшнего дня я становлюсь начальником уголовного розыска. Моим заместителем назначается Анатолий Сергеевич Трофимов, который до этого работал оперативником в местах ограничения свободы с привлечением к работе на стройках народного хозяйства. Тогда это называлось «химией». Трофимова я почти не знал. Но это никакого значения, видимо, не имело. По крайней мере, по мнению начальников.

Раз уж упомянул выше секретчика Баринова, расскажу одну короткую, довольно смешную историю, связанную с этим человеком. Его небольшой кабинет был рядом с комнатой заседаний, в которой каждое утро проходили оперативные совещания всего офицерского состава. При этом почти каждый, проходя мимо «логова» шифровщика, считал своим долгом, а точнее просто из озорства, позвонить ему в дверь. Она всегда была заперта и справа, на высоте головы человека среднего роста, находилась кнопка вызова — так, какой — то металлический, еле заметный крючочек. Шутки товарищей надоели Баринову, и он… подключил к звонку ручной генератор.

Как идут офицеры на оперативку, «изобретатель» начинает крутить свой аппарат и «шутников» при нажатии кнопки бил электроток. Увидев, что впереди меня несколько человек быстро отдернули руку от опасной кнопки, я сразу все понял и стал звонить Сергею пластмассовым брелком от моих ключей. Я слышал, как яростно шумел крутящийся генератор, но руки от звонка не убирал. Услышав быстрые шаги внутри кабинета, еще быстрее скрылся в актовом зале совещаний. Так Баринов и не узнал, кто избежал удара током.

…Снова сознание искало параллели более позднего периода с прошлым. Тогда, происшедшее несчастье с моими товарищами привело меня к неожиданному повышению в должности. И это притом, что сам я не был виновником их падения, и никаких коварных карьеристских планов не вынашивал. Между тем уголовное преследование меня самого должно было привести к повышению моих недругов. Правда, в случае успешного рассмотрения «моего» дела в Суде…. К слову сказать, бывший заместитель начальника розыска Скоморохов дал непонятное интервью оперативникам, ведущим мою разработку. Аудиокассету с его инсинуациями я слушал во время ознакомления со всеми материалами уголовного дела. Так он утверждал, что ему, а не мне было предложено место руководителя уголовного розыска, но он, якобы, отказался. Я же сам пришел в кабинет начальника милиции и заявил: «Поставьте меня, я справлюсь». Видно сильно его обидело снятие с должности….

Надо прямо сказать, что принял я розыск — далеко не лучший в области. Бывший руководитель Гладышев, был хорошим человеком, опытным оперативником, но по характеру довольно мягким. Сыщики выпивали прямо на рабочих местах, а раскрываемость преступлений, тоже не очень радовала областное начальство. Получив новое назначение, я в первую очередь вознамерился искоренить пьянство на рабочем месте. Но нужного для этого авторитета у меня явно не хватало. Однако, невзирая на это, я решительно приступил к оздоровлению коллектива: некоторых любителей выпить выгнал сам, другие ушли, не дожидаясь моего предложения. В итоге остался с молодыми ребятами, у которых опыта работы в розыске практически не было. Многие из них пришли из спорта, хотели работать — это было уже хорошо. Обучал их всему, что умел сам, однако показатели раскрываемости становились даже еще хуже, чем до моего назначения. Руководство уголовного розыска областного УВД, в лице начальника Бориса Николаевича Каманина намекало мне, что если в течение года ситуация не изменится, меня снимут, и может даже уволят из органов внутренних дел.

Здесь уместно рассказать о приезде к нам в отдел полковника милиции Индейкина. Случилось это прямо перед Новым 1985 годом. Вызвал он меня для доклада в кабинет одного из заместителей начальника нашего отдела и велел принести с собой журнал учета нераскрытых уголовных дел, а их набралось почти четыреста штук.

«Ну, давай, рассказывай, что раскроешь к окончанию текущего года», — сказал он мне без какой-либо предварительной подготовки.

Я открыл общую тетрадь и заговорил, вначале робко, а затем все смелее пробегая по списку: «По этому преступлению есть информация; возможно раскроем, а по этому — не находим человека, как найдем, то расколем; по следующему есть неплохие наметки…». Я смелел, точнее, все больше и больше наглел и кончил обещанием, чуть ли не все дела раскрыть за две недели. Полковник, молча, глядя на меня в упор, выслушал этот весь мой «словесный понос» потом не выдержал и засмеялся: «Ну и врать, ты горазд капитан, ну а на самом-то деле, что раскроешь?».

–Да я и сам не знаю, товарищ полковник — ответил я удрученно.

Удивительно, но вместо того, чтобы как следует отругать меня, строгий начальник, наоборот, проникся ко мне какой — то теплой симпатией. В дальнейшем, отношения с ним у меня всегда были хорошими, во всяком случае, на мои шутки он нередко менял гнев на милость, а на других шутников мог и наорать, не выбирая выражений. К слову сказать, и я неподдельно его уважал.

Несколько позже меня осенила идея — регистрировать все латентные преступления. Та информация, что исходила от негласных помощников, обычно проверялась небрежно — не до этого мол, надо раскрывать то, что уже состоит на учете как нераскрытое преступление. Теперь я обозначил приоритетом именно проверку сообщений агентуры, где преступник уже был известен. От регистрации дополнительных происшествий, резко выросли показатели общего роста преступности, что тоже считалось упущением в нашей работе. Зато выросла сама раскрываемость — и довольно заметно. При этом некоторые нераскрытые преступления тоже стали очевидными, потому что их совершали, как правило, те же лица; просто мы этого не предполагали.

Опять приехал начальник уголовного розыска областного УВД и потребовал объяснений, почему в Кинешме вырос уровень преступности. Я рассказал ему о своем эксперименте. Идея и план борьбы за раскрываемость, а для нас это все — таки было главное, руководителю понравилось. Каманин заставил меня письменно изложить все на бумаге. В дальнейшем эта, сразу засекреченная информация, распространялась как передовой опыт по всей области.

Молодые опера «матерели», и вскоре уголовный розыск Кинешмы стал лучшим по всем показателям в области. И пока я был его начальником оставался таковым. А это — целых шесть лет, причем без сокрытия преступлений от регистрации, и каких-либо махинаций с показателями….

…Подумалось перед тем, как уснуть на деревянной шконке: за счет меня и моих подельников должны были сильно поправиться показатели кинешемского отдела. Ведь на меня повесили столько преступлений, что не сказаться на них это никак не могло. Только я лично обвинялся в тридцати трех преступлениях! А всего арестовали пятнадцать человек. Подобное предположение вызвало улыбку даже в карцере — опять раскрываемость зависит от того, как сработаю я, только, к сожалению, на «другой стороне». Да, как сказала известная советская актриса Фаина Раневская « Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи»….

Первым секретарем горкома партии был в те времена Виктор Федорович Осокин. По моему мнению, честный и принципиальный человек, настоящий коммунист. Вспоминая его, думаю: если бы все были такими, идея коммунизма не была бы скомпрометирована. С ним вместе я нередко утром шел пешком на работу; встречался он мне, как правило, в микрорайоне «Волжанка», хотя сам он проживал, где-то недалеко от фабрики №1. Дорогой говорили и о делах: между прочим, партийный руководитель всегда предлагал помощь, а если кто — то будет мешать в оперативной деятельности, то и — содействие.

В связи с заметным ростом общей преступности, Осокин решил провести с руководителями города, от которых, по его мнению, зависели эти показатели, совещание в актовом зале горкома КПСС. Приглашены были начальник УВД Ивановского Облисполкома, Геннадий Михайлович Панин, начальник нашей милиции, Владимир Леонидович Каминский, и зачем то… я — мелкая сошка. Как потом выяснилось, меня готовили «на заклание» за то, что преступность количественно пошла вверх, а я, мол, ничего для исправления ситуации не предпринимаю. Но даже эти показатели официальной статистики были лишь частью «айсберга», реальный уровень преступности был значительно выше. Виктор Федорович заслушал по этому вопросу сначала Панина. Тот, как обычно, технично обошел все острые углы. Потом потребовал доклада от меня. Но я-то учился в Высшей школе милиции, неплохо учился, и кое — что о преступности знал.

Вышел на трибуну и стал докладывать: «Согласно выводам наших ученых криминологов и в области экономической политики, все правоохранительные органы вместе взятые, то есть, суд, прокуратура, милиция, ФСБ, могут влиять только на двенадцать процентов уровня преступлений в стране. Остальное зависит от социально — экономических факторов, то есть, от политики и экономики государства в целом, и от нашей ведущей и направляющей силы — КПСС. Таким образом, уважаемый Виктор Федорович, вы, а не я должны отчитываться по данному вопросу»….

Видел бы кто лица участников совещания и самого первого секретаря горкома в том числе! Осокин наклонился к Панину и спросил: «Что несет этот сумасшедший?». А Геннадий Михайлович тоже Высшую школу с отличием закончил и, естественно, подтвердил правдивость моих слов. Больше меня никогда на совещания такого уровня не приглашали. А Виктор Федорович, шагая со мной в очередной раз на работу, упрекнул в том, что я прилюдно унизил его. Надо было, потом прийти в его кабинет и пояснить, в чем он был неправ. Но подобной дипломатии меня никто и никогда не обучал: привык по-простому изъясняться.

…Размышления на эту тему, привели к определенным выводам. Без дипломатии невозможно усидеть в руководящем кресле. Я и сам это отчетливо понимал — жизненный опыт подсказывал, нельзя с шашкой идти на танк и прыгать в воду, не зная броду. Постепенно мысль вернулась от прошлого к настоящему, ища какие-то аналогии. Вот и сейчас я борюсь « с ветряными мельницами»…. Ведь если бы с нами поступали строго по Закону, то мы бы не сидели в тюрьме уже более двух лет. Шла игра не по тем правилам, к каким я привык; надо было тщательно изучить их правила, осмыслить и использовать против тех, кто мне навязывает свои «понятия» Закона. Думать надо, думать и еще раз думать, иначе прощай свобода надолго….

В мае 1984 года погиб мой средний брат Виктор. Трагедия была настолько тяжелой для семьи, что описывать я ее не буду. Но с его смертью была связана характерная история. В то время у меня режим был такой: в 5часов 40 минут утра — подъем и пробежка по улицам, которая занимала ровно 45 минут. Затем — зарядка в квартире. Проживали мы уже в двухкомнатных «хоромах», которые жена получила от 2-й фабрики. У меня были две десятикилограммовые гантели, двухпудовая гиря и самодельная — весом пятьдесят один килограмм. Последнюю мне подарил старый опер, Володя Шилов, ему она стала тяжеловатой. Сначала поднять ее никак не удавалось. Но вскоре научился справляться с нею. Это был «коронный номер» для нечастых моих гостей. Никто из них ее поднять не мог. А я забавлялся, глядя на сконфуженные лица сослуживцев.

Кроме этого проводил «бой с тенью» руками, иногда забегал в приобретенный нами неподалеку от дома сарай, где висела самодельная груша — мешок, набитый опилками. После зарядки — туалет, быстрый завтрак и — пешком на работу, за… семь километров! Вспоминаю обо всем этом и думаю: как я все успевал? Приходил на работу ровно за 15 минут до обще офицерской оперативки, которые обычно использовал для ознакомления с текущими документами. Помимо каждодневных утренних тренировок, два раза в неделю в обеденные перерывы ездил в зал бокса, спортзала завода «Автоагрегат». И там — стучал по груше, боксировал со спарринг — партнерами. В итоге выходило девять тренировок в неделю!

…А в тюрьме хотя и не совсем полноценных, но — шесть, в воскресенье — выходной. «Шесть дней работай и делай дела свои, а день седьмой суббота Господу Богу твоему». Четвертая Заповедь, неожиданно ставшая частью моей жизни…. А вот в карцере, на голодный желудок тренировался только тогда, когда самочувствие было достаточно хорошим. То есть не каждый день. Но и такие тренировки придавали сил. Чем больше истязаешь тело, тем к большим истязаниям оно готово….

После смерти брата, далось, как говорят, мне в голову ежедневно вместо пробежки по городу, бегать к нему на могилу. Наметил я себе это делать ровно год. Но предстояло установить — сколько времени займет это занятие, ведь лишней минуты у меня не было. Сделал прикидку: вышло ровно 45 минут! Вот так совпадение!

Когда долго ежедневно бегаешь, бег становится «мягким», и ты не издаешь при этом никакого лишнего шума. На кладбище стоял дом для смотрительницы, женщины лет сорока пяти. Она была настолько отчаянной, что жила прямо тут, никуда не уходя на ночь. Мой маршрут пролегал как раз мимо ее дома. Наверное, иногда у нее ночевал мужчина. Как — то по осени я привычно бежал на могилу. Моросил легкий дождь, на который обычно я не обращал внимания. Почти шесть часов утра, на улице еще темно. Издалека увидел: у дома смотрительницы стоит «Москвич — 412» с поднятым капотом, и мужчина с фонариком искал неисправность в двигателе. Видно, машина не заводилась.

А я бежал тихо, почти беззвучно, водитель меня не видел и не слышал до тех пор, пока я не поравнялся с машиной. Он поднял голову, и неожиданно увидев мою фигуру, закричал так, что окна задребезжали. Меня всегда увлекала мистическая литература, верил и верю в загробную жизнь. Поэтому первым делом подумалось, что мужик увидел покойника, вставшего из могилы. Я застыл на месте, не поворачивая головы, и заорал еще громче его. Представляю, что при этом подумала смотрительница кладбища: два взрослых человека орут у ее окон, как ненормальные. Первым пришел в себя я и обратил все — таки взор туда, где предположительно должен был стоять мертвец. Но там никого не было. Поняв, что автомобилист напугался меня, а не мертвеца уже спокойно продолжил бег.

Автолюбитель крикнул мне вдогонку: « Негде тебе бегать, только по кладбищу, людей пугать?».

Я в ответ схохмил: « Да я здесь и при жизни бегал».

Что он подумал, и подумал ли вообще, не знаю….

С этим же кладбищем у меня была связана еще одна полумистическая история. Мы с друзьями по пятницам любили попариться в бане у нашего общего друга Николая Михайловича Мерзлихина. Он был директором станции технического обслуживания автомобилей в районе завода «Электроконтакт», там же была и баня. Между походами в парилку, мы обычно сидели у него в кабинете, пили пиво и играли в покер. Когда произошла эта история, из милиции я уже уволился и имел старенький, но в хорошем состоянии «Мерседес» серебристого цвета, одним словом весьма шикарное средство передвижения.

Дело было осенью, темнело уже рано, в низинах скапливались туманы. Обычно мы засиживались часов до двух, а то и четырех утра. Но в этот день мне в игре сильно не везло, и я решил не искушать судьбу и уехать пораньше — в полночь. Путь мой пролегал как обычно, по окружной дороге в сторону района 2-й фабрики, мимо кладбища «Затенки». Ехал я один. При свете фар дорога просматривалась далеко. На подъезде к первым могилам, расположенным справа от дороги, стояла плотная стена тумана. Именно стена…по-другому и не назовешь. И она перекрывала полностью и саму дорогу, и кладбище, и лес с левой стороны дороги. Ни разу в жизни, подобного я не встречал.

Я убавил скорость до пяти километров в час и проехал метров десять. Ни дорожного покрытия, ни обочины усмотреть было невозможно. Включил желтую подсветку фар, обычно используемую при тумане. Не помогло…. Мне бы тихонько развернуться и ехать другой дорогой. Но я вышел из машины, оставив дверь в салон открытой, чтобы ногами ощупать проезжую часть и обочину. Туман, словно змей, заполз и в салон «Мерседеса»…. Его влага ощущалась даже во рту. В воздухе, как говорится, «звенела тишина». Не было ни одной машины в обоих направлениях, хотя было не так и поздно, ни пения ночных птах,… вообще никаких звуков. Одолел еще метров десять, и снова вышел из машины в разведку. Не к месту вспомнились фильмы ужасов, где именно в таком тумане, как правило, на кладбище появлялось страшное нечто….

Но отступать было неохота, и я решил двигаться вперед — метров десять в машине, выход, ощупывание ногами правой обочины, потом столько же движения на «Мерседесе»…. Сколько времени это продолжалось сказать не могу; может полчаса, может больше, но доехал-таки до границы кладбища. Оглянулся — сзади стояла жуткая стена плотного тумана. И хотя никаких потусторонних явлений я так и не увидел, холодок на спине ощутил не слабый. Эту историю я привел в качестве примера неоправданного упрямства и внутренних страхов, ничем, по сути, не спровоцированных, кроме самого места, где они возникают. Бояться надо не мертвых, а живых.

…Подобный внутренний страх возникал в душе позже, когда я оказался в тюрьме. Он так же был необоснованным. Боялся, например, что опера спровоцируют в камере конфликт, и я кого нибудь сильно покалечу. Боялся и того, что кто-то из подельников поверит следователю, пойдет с ним на сделку, и мы надолго лишимся свободы. Боялся и умереть здесь, в казематах — мне думалось, что в этом случае душа так и будет бродить по тюремным коридорам целую вечность. Но обо всем расскажу по порядку, когда придет время….

Однако пора вернуться из этого страшного места в милицейские будни. Работал в весьма уважаемой всеми должности обычно до половины восьмого вечера и автобусом возвращался домой. В летнее время, однако, и в кабинет, и обратно катился на мотороллере «Тулица», который и приобретал для этого. Чем хорош мотороллер, так это тем, что ты всегда остаешься чистым, даже в дождь. И мыть его очень удобно: пять минут поводил мокрой тряпочкой, и он становится словно только что с завода. Заводился стартером с кнопочки — очень комфортно. Скорость, конечно, он большую не развивал — его предел сто пять километров в час. Одним словом, хороша машинка. С ней у меня была связана одна интересная, на мой взгляд, история.

Летом 1986 или 1987 года я ехал утром на работу. Стрелка спидометра показывала 60 километров в час, как и положено для черты города. Вдруг из-за стоявшей на обочине напротив спортивного зала лесозавода грузовой машины, выскочил мальчик, лет тринадцати. Он не попал под колеса моего мотороллера, а ударился сбоку, сильно толкнув меня. Я свалился на асфальт, подросток тоже упал. Ушибся он, видимо, не слишком сильно и хотел покинуть место происшествия, однако я ему не позволил этого сделать. С телефона администратора спорткомплекса вызвал сотрудников ГАИ. Они все, как положено, оформили. Затем съездил на медицинское освидетельствование — закрепить документально, что был абсолютно трезв. Мальчик отделался испугом, а вот у меня оказался перелом кости на правой ладони. Но в травматическом отделении наложили гипс по самый локоть. И теперь я разъезжал на своем железном коне с белым панцирем на руке. Приехал на работу, доложил о происшествии начальнику отдела Каминскому.

Тот категорично заявил: «Про больничный лист даже не думай — будешь работать, а вот на мотороллере на время болезни ездить запрещаю».

Первую часть его распоряжения я выполнил почти охотно, а вот вторую часть — проигнорировал. Но как начальнику уголовного розыска, мне приходилось много писать. А тут правая рука в гипсе. Примерно за неделю научился строчить левой рукой, не хуже правой. Почерк, кстати, сохранился обычный, и меня это удивило.

А вот не послушался я начальника, явно зря…. Помимо мотороллера была у меня в то время и «Ява», наверное, самый крутой мотоцикл в СССР. О нем знали только самые доверенные друзья. Иногда так на работе разгуляются нервы, что готов орать на весь мир. В этих случаях «Ява» была у меня своеобразным средством психологической разгрузки. Я выкатывал свою любимицу из гаража, надевал красивый малиновый костюм-ветровку, мотошлем, закрывающий лицо и летел за город. Пролетал двадцать километров в сторону Вичуги и обратно на предельной скорости — сто двадцать километров в час. И приходил домой в полном порядке.

Как-то в воскресенье решил навестить родителей, по-прежнему проживающих в Иваново. Гипс еще был не снят, но управлять мотоциклом он не мешал. Была пасмурная погода, обещавшая дождь. Но лето — на улице тепло и комфортно. «А вдруг повезет и меня не замочит», — подумалось мне. Сел на «Яву» и помчался. Проехал Родники, а это — половина дороги, и вдруг брызнул, веселый такой, проливной дождь. Тучи двигались со стороны Иваново и тут бы мне услышать «глас с Небес» и развернуться, пока не сильно намок…. Но я был упрям, а оно, то самое «упрямство, далеко не признак ума», так говорил мне отец. Гипс на руке намок и стал мягким, но я ехал дальше, куда наметил.

Видно Господь, жалея меня, решил мне послать еще один «знак-предупреждение»: потерялась гаечка, крепившая спидометр и он стал болтаться. В результате, где то замкнуло, и мотор заглох. А дождь, между тем, разошелся не на шутку, лил, как из ведра. Никаких предостерегающих «знаков» я не хотел понимать, а достал из бардачка веревочку, привязал ею болтавшийся спидометр, приспособив еще палочку — чтобы не замыкало на «массу».

Но обычным путем, с помощью кикстартера, мотоцикл не заводился. С несросшимся переломом кисти руки в обмякшем гипсе, я стал разгонять железного коня с « толкача». Проклиная судьбу и собственное упрямство. И… мотор неожиданно ожил! Приехал к родителям в гости, насквозь промокшим, грязным и злым. Упреки их выслушивать не стал, оставил мотоцикл и уехал в Кинешму автобусом. Забрать «коня» хотел, когда наладится погода. Через три дня позвонила мать и сообщила, что мотоцикл украли со двора их дома. Входная калитка родительского дома запиралась, с улицы мотоцикл не было видно за высоким забором. Руль был заперт на заводской замок.

Конец ознакомительного фрагмента.