Нет, давай все-таки поговорим! Сборник рассказов

Владимир Хомичук

«Это настоящая мужская проза – я с таким наслаждением читаю именно потому, что вы даете возможность видеть мир, пропущенный через мужскую ментальную мясорубку.Прекрасная вещь!» – Мануковская Татьяна.

Если бы да кабы…

Встретились они спустя двадцать пять лет после расставания. Конечно, изменились очень сильно и переживали, какое впечатление вскоре обрушат друг на друга, по-детски волновались и прихорашивались перед зеркалом в преддверии свидания. Артём ходил теперь, опираясь на деревянную палочку. Давалось ему это нелегко, но обнаруживать свои затруднения в ходьбе он не собирался. Поэтому за месяц до назначенного дня записался в спортзал и усиленно тренировался передвигаться без трости. Не преуспел. Хотя немного приосанился, держался гораздо прямее, научился втягивать живот. Франческа специально сходила в парикмахерскую, сменила причёску в попытке хоть как-то приукрасить поредевшие за столько лет волосы, сделала приемлемый для её возраста макияж, обновила гардероб. В принципе, осталась довольна собой. Сейчас она сидела в том самом баре, где они так часто бывали в своё время, пила кофе и нервно теребила салфетку дрожащими пальцами, то и дело поглядывая на входную дверь. И вот она открылась рукой Артёма.

«О боже! Как же он постарел и раздался в ширину, да ещё и хромает», — заскулила мысль-собака в голове.

Вошедший в бар седоватый мужчина лет пятидесяти пяти с тростью неловко поправил очки на переносице, оглядел зал и направился к стойке.

На этот раз собака завыла: «Какой ужас! Он меня даже не узнал! Неужели я подурнела до такой степени?»

Он узнал её, ещё бы нет. И был настолько сбит с толку безжалостным художником по имени время, что решил схитрить, спрятаться на миг, прийти в себя. Ситуация была более чем глупой. Она сидела за столиком в углу небольшого зала, а он стоял к ней спиной.

Наконец женщина подала голос:

— Хватит прикидываться олухом, Артём. Мы так и будем торчать здесь весь вечер, делая вид, что не знаем друг друга?

Артём обернулся, опять поправил очки и направился к столику. Подошёл к привставшей из-за стола черноволосой, привлекательной, хотя и несколько кривоногой женщине. Они расцеловались в знак приветствия, прикасаясь губами к щеке, как это принято в Италии.

— Здравствуй, Франческа! Извини, я просто новые очки купил по случаю. Ещё не привык к ним…

— Внешне ты, как и я, не помолодел, конечно. Но врёшь, как и раньше, лихо. Я же видела по твоим глазам, как ты ошалел от при… увиденного. Ой, чуть не сказала «привидения».

— А ты всё так же жонглируешь словами в поисках комплимента. Ну что ж, ты прекрасно выглядишь, дорогая! Особенно мне нравится твоя причёска. Очень привлекательная.

— Садись уже, льстец масляный.

Артём присел, попросил подошедшего официанта принести ему кофе с коньяком.

— Будем вспоминать или заново знакомиться? — спросил у собеседницы.

— Давай вспомним, нам так будет легче освоиться, а потом перейдём в непознанное.

Жить вместе они стали в первый же день знакомства. Франческа просто осталась у него на ночь после дискотеки, на которую затащила недавно приехавшего в Милан русского парня, и не покидала квартиру в течение трёх лет.

Квартира эта была съёмной, обитали там ещё трое русских друзей Артёма, так что поселилась Франческа в его тесной комнатушке, где стояла лишь большая двуспальная кровать. Из мебели больше ничего не было. А их это и не смущало вовсе. Они даже ели иногда прямо там, в перерывах… Влюбились оба по уши, сразу, без предисловий. Особенно она. Артём был женат, но супруга осталась в России до того, когда он устроится на новой земле и будет в состоянии пригласить и содержать её с маленьким сыном. Он сразу в этом признался Франческе, но то ли после выпитого в припадке удовольствия виски, то ли от прикосновений в танцах к молодому женскому телу напрочь забыл или заставил себя забыть об этом. Как позднее он признался своему другу:

— Я ж и предположить не мог. Думал, так, лёгкая интрижка на одну ночь.

— Ага, на одну. Вы же, во-первых, не вылезали из комнаты все первые выходные напролёт, а потом устраивали такие шоу каждую ночь, что даже я, старый бабник, диву давался, — ответил Алекс, который действительно слыл большим пройдохой в амурных приключениях.

— Какие шоу? О чём ты?

— Да хотя бы настенное зеркало вспомни, которое ты из салона к себе в комнату умыкнул, а потом разбил.

— Не я его утащил, и не я расколол.

— А кто?

— Франческа.

— А зачем разбила?

— Так она это… уж слишком ногами болтала в кровати, а зеркало установила напротив, для обзора.

— Лихая искусница.

Именно этот курьёзный случай и припомнился им сейчас в начале долгого, доверительного, искреннего разговора об их юности и взаимной любви. Говорили открыто, смеялись, подначивали друг друга. Это был диалог, состоявший из длинных монологов. Так само собой получилось. Наверное, оба очень ценили каждое услышанное слово. После неизменных в таких случаях «А помнишь?» и «Как тогда, когда» Артём закинул удочку:

— Ну, кто начнёт первым?

— Тот, кто спрашивает.

— Что ж, я не против, коль скоро ты выступила инициатором нашей встречи, теперь мой черёд. Может, вопрос какой-нибудь задашь для рывка?

— Почему у нас с тобой тогда ничего не получилось, Артём? Мы ведь по-настоящему любили друг друга. Мне так кажется. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Позволь мне быть абсолютно откровенным.

— Неужели буду одарена такой честью? Хоть раз с твоей стороны.

— Будешь. И не перегибай. Я почти всегда был искренним с тобой.

— Искренность и откровенность — не одно и то же.

— Согласен. Постараюсь их воссоединить.

— Я слушаю.

— Полюбил я тебя, дорогая, потому что был сражён твоей виртуозностью в постели. Не протестуй. Это правда. Без пошлятины. Это уже потом во мне проснулся интерес к твоей подоплёке, личности и увлечениям. Но сначала я пал жертвой удивления и животной страсти. С женой, бывшей уже, кстати, и другими женщинами до брака всё происходило не так. Чопорно, что ли, скованно и механически. Ты ведь не занималась любовью, ты питалась ею, вооружалась и неистовствовала. С годами я понял, что это естественно, так и следует наслаждаться тем, что у нас есть. Но поначалу просто обалдел. От любви плотской.

— А у меня всё приключилось несколько иначе. Мне очень нравилось, как ты говорил, изъяснялся, высказывал своё мнение. Один звук твоего голоса чего стоил. Он меня притягивал наподобие магнита, завораживал, не отпускал. Как же я ревновала тебя к любой, с кем ты общался! Мне казалось, что вместе с каждым услышанным словом, они крадут у меня часть тебя. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

— На него частично только что ответила ты сама. Переборщила ты, Франческа, со своей ревностью и настойчивостью в просьбах о разводе. Кроме жены, у меня был маленький сын. Воспитан я был традиционно. Просто не мог решиться на предательство. Именно так мне представлялась идея развода по отношению к ребёнку. Испугался я, в общем.

— Постой, минуту назад ты что-то сказал о жене бывшей. Значит, всё-таки развёлся?

— Это она со мной развелась. Почему? Помнишь, я начал работать в экспортном отделе довольно-таки известной фирмы, специализировавшейся на выпуске таксофонов? Ну так вот, после твоего ухода из квартиры и приезда моей семьи меня отправили в длительную командировку в Южную Африку. Там я и подцепил какой-то редкий вирус. Он влияет на миелиновую оболочку спинного мозга. Поэтому я и прихрамываю сейчас. Но мне ещё повезло: передвигаюсь всё-таки на своих двоих. А в госпитале я провалялся полгода. С работы меня уволили. Жена тем временем решила заняться бизнесом. Занялась, усиленно. Но не бизнесом, а сексом. С каким-то биржевым дилером, потом с его боссом. Рога у меня выросли большие, развесистые. Ну, впрочем, не мне её в чём-то упрекать. Потом развелась со мной, выскочила замуж и укатила на Сицилию, где и обитает, наверное, по сей день. Впрочем, я не в курсе, никакого контакта мы не поддерживаем.

— А с сыном?

— Э нет, давай теперь ты рассказывай. Может быть, потом вернёмся к этой теме.

— Я уехала из Милана сразу после разрыва с тобой. В Турине как раз объявили конкурс на замещение нескольких административных должностей в мэрии. Я подала документы, попарилась на экзамене и прошла. Так что теперь я государственный чиновник. По крайней мере, обрела, что называется, уверенность в завтрашнем дне. А то устала совсем перебиваться случайными заработками. Ты ведь помнишь, надеюсь, как я давала частные уроки английского языка и считала каждую копейку. Сейчас у меня собственная квартира. Вот, покажу фотографии. Уж очень хочется похвастаться.

— Ну, очень по-женски. А давай. Даже интересно.

Франческа достала из сумочки мобильный телефон, нашла фотографии и принялась описывать каждую из них подробно, с затаённым восхищением, словно речь шла о музейных достояниях, а не банальной стандартной мебели из «Икеи» и кафельной отделке в ванной комнате.

— Прекрасная квартира. И обставила ты её с большим вкусом. Н-да. Но меня интересуют больше… гм… другие аспекты твоей жизни.

— А вшивенький всё о баньке. Ясно. Насчёт личной жизни? Замуж я не вышла. И не хочу. Не нравятся мне попадающиеся кандидатуры. Сморчковые какие-то все, самомнительные. То веду я себя нескромно в гостях, то одеваюсь не так. Один мне даже заявил, что расцветка моего нижнего белья вызывающая. А я ему: «Что-то у тебя она не особо вызывает». Или обжоры сплошные, строящие из себя гурманов. Готовлю я, видите ли, не очень! Да ну их к чертям собачьим. Не сложилось, в общем. Так, встречаюсь иногда с кем-нибудь. Часто вспоминаю тебя, гадкого. Квартиру вот отделывала, а у самой комнатушка наша задрипанная перед глазами.

— Я, кстати, выкупил ту квартиру и сейчас живу в ней. Переделал, правда, внутри. Вряд ли бы ты её теперь узнала.

— Ой! Может, покажешь? Или это слишком нагло с моей стороны?

— Нагло, но именно это мне в тебе нравится. Поехали!

— Чуть позже, не спеши. Допей свой коньяк и расскажи о сыне: ты обещал.

Артём кашлянул, как будто подавился, осунулся весь сразу.

— Вообще-то я зарёкся говорить об этом. Больно делается, нехорошо становится. Но тебе расскажу немного. Отпустило уже почти, к тому же. Сын мой видеть меня не хочет, обзывает подонком и вешает трубку, если я ему звоню. Ему было одиннадцать лет, когда его любимая мать развелась со мной. Прикрывая тылы, моя бывшая супружница обвинила меня во всех смертных грехах. Я и пьяницей был, и развратником, и домашним дебоширом. Детский ум воспринял всё дословно — я превратился в негодяя.

— От сучка!

— Не ругайся, тебе это не идёт.

— Паршивка драная. Вот если бы ты тогда сам её бросил, когда я настаивала, твоя жизнь сложилась бы иначе. Лучше.

— Сына я бы всё равно потерял.

— Зато остался бы со мной, и со временем мы вместе объяснили бы ему.

— Этого никто не знает. Как говорится, зарекалась баба в сортир не ходить.

— Что?

— Ничего, это я так, к слову. Может, всё-таки закажем такси и поедем уже?

— К тебе домой?

— Ну да. Ты же сама напросилась в гости.

— Щас позвоню в таксопарк.

Вскоре они отправились на окраину Милана, в скромный район, где жили в основном рабочие, студенты и мелкие служащие. Ехали довольно долго: улицы города были нашпигованы машинами, как консервная банка шпротами. Почти не разговаривали на этот раз, только иногда поглядывали друг на друга. Франческа улыбалась. Артём морщил лоб. Как-то ближе они стали в маленьком автомобиле. И уже морщины на лице спутницы не казались такими очерченными, и глаза сияли взбалмошным светом, губы притягивали карминовым позывом. Таксист притормозил, Артём рассчитался. Они вошли в квартиру на втором этаже.

— Ух ты, надо же! — вскрикнула Франческа, переступив порог.

Действительно, интерьер был заменён полностью. Ранее узкие коридорные проходы стали гораздо шире, окно в огромной гостиной занимало почти полстены, стало светлее и просторнее. На стенах висели картины современной живописи, мебель была добротной, из настоящего дерева.

— А вот интересно, что ты сотворил в нашей комнате, — воскликнула гостья, распахивая дверь. — Ой…

Она даже рот приоткрыла, так забавно, по-детски, что Артём прыснул от смеха. Внутри комнаты ничего не изменилось, стояла одинокая большая кровать. Всё как раньше, как много лет назад. Только стены были выкрашены в девственный белый цвет. Даже пододеяльник остался тот же, старенький уже, поблёкший от многоразовой стирки. Франческа простояла, внимательно рассматривая узоры на нём и вспоминая их, минуты три. Потом подошла к кровати, присела, протянула в призыве руку к Артёму и пробормотала:

— Так о какой любви ты там талдычил мне весь день? Плотской?