«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Владимир Першанин, 2013

НОВЫЙ роман от автора бестселлеров «Штрафник, танкист, смертник» и «Командир штрафной роты». Переломные сражения Великой Отечественной через прицелы самых могучих советских самоходок. Фронтовая правда сталинских «зверобоев», выбивавших немецкие «Тигры» и «Пантеры», ценой собственных жизней истреблявших гитлеровский «зверинец»… Огненное лето 1943 года. Вермахт планирует вернуть себе стратегическую инициативу, сломав хребет Красной Армии на Курской дуге. Немцы бросают в бой новейшую бронетехнику – тяжелые танки Pz.V Panther и Pz.VI Tiger, сверхмощное штурмовое орудие Ferdinand. Гитлеровцы уверены, что русским нечего противопоставить бронированным монстрам Панцерваффе. Однако такой соперник нашелся – это были наши тяжелые самоходки Су-152, чьи снаряды поражали любые немецкие панцеры на любой дистанции, а отчаянные экипажи заслужили почетное прозвище «ЗВЕРОБОИ»…

©Першанин В.Н., 2013

©ООО «Издательство «Яуза», 2013

©ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1. Курская дуга, июль 1943 года

Танковый батальон с десантниками занял исходные позиции еще до рассвета. Батарея тяжелых самоходно-артиллерийских установок СУ-152, три машины с массивными рубками и шестидюймовыми орудиями стояли поодаль.

Самоходкам с их мощным вооружением предстояло поддерживать атаку танкового батальона. Командир СУ-152 с бортовым номером «04» младший лейтенант Чистяков был закреплен за первой танковой ротой, вторая машина — за второй, а командир батареи капитан Пантелеев находился в распоряжении комбата танкового батальона.

По-разному вели себя люди в этот последний час перед атакой. Танкисты и самоходчики, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, копошились в своих машинах, проверяли механизмы, натяжение гусениц, протирали снаряды.

Десантники, которым предстояло наступать на броне, хорошо знали на третьем году войны процент боевых потерь во время танковой атаки. Он был очень велик. На бронетехнику обрушивался наиболее интенсивный огонь.

Пехотинцам, сидящим на танках, укрыться было негде. Покидать машины до определенного сигнала категорически запрещалось, а когда десант получал такой сигнал или, не выдержав, спрыгивал по своей инициативе, то непременно попадал под артиллерийский и пулеметный обстрел. Поэтому настрой десантников был мрачным. Они молча курили, изредка перебрасываясь отдельными фразами.

Капитан первой танковой роты Сенченко, напротив, был излишне возбужден. Он теребил подчиненных, что-то проверял, а сейчас в очередной раз подошел к самоходке Чистякова.

— Ты, Саня, поближе держись. Сам знаешь, какая у фрицев артиллерия. Да еще эти чертовы доты.

— Не бойся, не отстану.

— Бойся — не бойся, а драка будет знатная.

Оба лейтенанта, старший и младший, были чем-то похожи друг на друга, и даже волосы у обоих были светлыми. Только у Сани Чистякова белокурые, коротко стриженные, а у старшего лейтенанта Петра Сенченко торчал из-под танкошлема соломенный бело-рыжий чуб.

— Курнем еще по одной? — предложил ротный.

— Курнем, — без особой охоты согласился Саня.

Ночью он почти не спал, а во рту горчило от бесчисленного количества выкуренных цигарок и папирос. Завтрак, пшенку с мясом, разносили полчаса назад. Десантникам наливали по сто граммов с прицепом. Кое-кто закусывал, но большинство отказывались, следуя давней солдатской мудрости — идти в бой с пустым брюхом.

Танкисты и самоходчики не пили. Водка притупляла реакцию, уменьшая и без того невеликие шансы выжить в бою. Саня невольно зевнул. Не потому что хотелось спать, просто нервы не выдерживали напряжения самых тяжелых минут перед атакой.

Началась артподготовка. Не сказать, чтобы слишком мощная — бои на Курской дуге шли уже вторую неделю. Их масштаб и ожесточенность, пожалуй, превосходили даже Сталинград. Под раскаленным июльским солнцем столкнулись в гигантской схватке сразу несколько армий и с той, и с другой стороны.

Люди, напряженно ждавшие сигнала к атаке, оставались до этого дня в резерве. Сегодня наступил их черед. Позади равномерно ухали гаубицы, вели огонь тяжелые минометы. Отступающие сумерки осветили десятки огненных стрел. Заработали «катюши», и вой летящих реактивных снарядов перекрыл на несколько минут все остальные звуки.

Пронеслись тройками десятка полтора штурмовиков Ил-2 в сопровождении истребителей. Впереди взрывались авиабомбы, затем ракеты, а когда штурмовики на третьем заходе открыли огонь из авиапушек и пулеметов, в небо взвились зеленые ракеты — сигнал атаки.

Тронулись танки с десантом. Механик-водитель самоходки Чистякова старший сержант Лученок не торопился, двигатель работал на холостых оборотах. Он ждал, когда «тридцатьчетверки» наберут ход, а еще наблюдал за машиной капитана Пантелеева, которая стояла на месте рядом с Т-34 командира танкового батальона.

Тимофей Лученок был по возрасту старше всех в экипаже Чистякова. За последние месяцы, пока лечился в госпитале под Челябинском, комплектовался самоходно-артиллерийский полк, а затем находились в резерве, старший сержант успел отвыкнуть от войны. Что такое танковая атака и чем она обычно кончается, он знал как никто в экипаже.

Начал воевать еще в декабре сорок первого, на легком Т-26, затем на «тридцатьчетверке», дважды успевал выпрыгнуть из горевших машин. Накопил немалый опыт и одновременно заряд раздражения. Никогда не ожидал на гражданке, что в танковых сражениях несут такие потери, горят заживо, а слова о том, как «летели наземь самураи под напором стали и огня», казались не очень умной насмешкой. Может, самураи и летели, но горят знаменитые «тридцатьчетверки» хорошо и напора пока не получается.

— Двигай помалу, — скомандовал Чистяков. — Чего ждешь?

— Успеем… Вон, Пантелеев пока на месте стоит и танковый комбат тоже.

— Будем ждать, пока нас в задницу не подтолкнут?

Механик скрежетнул рычагами, самоходка тронулась с места. Штурмовики впереди продолжали обстреливать немецкие позиции. С земли, навстречу им, тянулись трассы зенитных 20-миллиметровок и крупнокалиберных пулеметов. «Тридцатьчетверки» увеличили ход. Лязгание множества гусениц сливалось с ревом моторов, заполняя все вокруг сплошным грохотом.

— Рвутся, как голые на бабу, — бурчал Лученок. — Мы же их не догоним.

Наводчик Коля Серов вытирал с лица пот, вглядываясь вперед. Уже рассветало. Виднелась бугристая степь с островками кустарника и кучками деревьев. Заряжающий Вася Манихин напряженно замер. На чумазом лице сверкали белки глаз. Над головами пронеслись в обратную сторону штурмовики и сопровождающие их истребители.

— Отбомбились, отстрелялись за пять минут. Все, победили фрицев. Можно водку пить.

Бурчание механика все больше раздражало Чистякова, но он смолчал. Лученок был опытным специалистом, да и по отзывам тех, кто его знал, в бою держался уверенно. Затрещала рация. Саню вызывал командир батареи Пантелеев:

— Все в порядке?

— Пока да, — отозвался младший лейтенант. — Фрицы, кажись, огонь открыли.

— Удачи. От коробочек не отставай.

Рация замолчала. Десять танков впереди, пока еще полная рота, на быстром ходу описывали зигзаги, уходя от первых, выпущенных издалека, снарядов. Может, передовые позиции раздолбили? Врезали по ним хорошо.

— Есть один, — негромко проговорил наводчик Коля Серов.

Впереди колыхались языки огня. Через несколько минут прошли мимо горевшей «тридцатьчетверки». Башенные люки были открыты. В сторонке сидели двое танкистов и наблюдали, как огонь все сильнее охватывает машину. Со стороны могло показаться странным. Сидят двое, как зрители, и ждут, когда взорвется танк с двумя другими ребятами из экипажа. Боятся к машине подойти?

Страх наверняка присутствовал, но сделать они ничего не могли. Скорее всего были контужены, а метаться и что-то предпринимать (даже если бы хватило сил) не имело смысла. Горящую машину они потушить все равно бы не сумели. Уходить в тыл танкисты тоже не торопились. Сидели и чего-то ждали. Возможно, санитаров, а может, прощались с товарищами, не сумевшими выбраться из подбитого танка.

Рванули боеприпасы. Башня «тридцатьчетверки» сковырнулась на землю, жгутом взвился язык пламени. Остальные танки вели беглый огонь из пушек. Не слишком эффективный. Скорее «для поддержки штанов», как бы выразился комбат Пантелеев.

На быстром ходу и виражах целиться трудно, но и останавливаться для точного выстрела, даже на секунды, опасно. Однако беспорядочная стрельба и пулеметные очереди придавали экипажам уверенность. Пехота уже спрыгнула с брони и бежала, невольно сбиваясь в кучки. Их подгоняли командир десантной роты и взводные.

Над передовой линией немецких траншей висела пелена дыма и пыли, что-то горело. По ней хорошо прошлась артиллерия и штурмовики. Но в разных местах уже сверкали орудийные вспышки, неслись разноцветные пулеметные трассы. Набирал силу минометный обстрел, который не так опасен для танков, как для пехоты.

Уцелевшие артиллерийские наводчики вытащили наверх свои цейсовские перископы, и с закрытых позиций летели гаубичные снаряды. Они вели отсечный огонь, подняв целый частокол взрывов, сквозь который предстояло прорваться.

Снаряды немецких «стопяток» были опасны для танков в случае прямых попаданий. Но кроме этих гаубиц вели огонь шестидюймовые дальнобойные орудия. Фугасы весом сорок с лишним килограммов взрывались с оглушительным грохотом, вздымая фонтаны земли, сметая деревья и целые островки кустарника.

Их осколки с легкостью могли перебить гусеницу, а на небольшом расстоянии проломить боковую броню. Но если гаубичный огонь был не слишком прицельным и многое зависело от случайности, то уцелевшие противотанковые пушки калибра 75 миллиметров били довольно точно, выпуская десяток снарядов в минуту.

Пока им мешала целиться дымная пелена и разрывы гаубичных снарядов, но когда «тридцатьчетверки» выйдут на прямую видимость, танкам придется туго. Чистяков уже хорошо различал эти вспышки. Дернулся и остановился танк метрах в двухстах впереди.

— Дорожка! — хрипло скомандовал Саня.

Лученок мгновенно затормозил, и Коля Серов с короткой остановки сделал первый выстрел. Самоходка сорвалась с места, в открытый люк вылетела дымящаяся гильза. Заряжающий Вася Манихин уже дослал новый снаряд, а следом гильзу с мешочками пороха.

— Надо осколочными. Ты колпачок свинтил? — спросил Чистяков.

— Нет, — нащупывая крепкими мускулистыми руками новый снаряд, отозвался Манихин. — Ты же не сказал.

— Следующий — осколочный.

— Ясно.

Самоходку резко встряхнуло. Радист Костя Денисов слетел со своего места. Наводчик Серов ударился головой о казенник орудия.

— Мать его… так и убить могут.

— Гаубичный фугас сработал.

Лученок гнал на полной скорости. По броне что-то лязгнуло, машину снова тряхнуло. Механик заложил вираж, следом другой.

— Поздновато ты крутнулся, едва снаряд не словили, — чертыхался старший сержант Серов. — Гляди вперед.

— А я куда гляжу? — огрызнулся второй старший сержант экипажа, механик Лученок, который считал себя главным в экипаже после командира.

Шарахнули фугасом еще по одной вспышке. Можно сказать, наугад. А когда перезаряжали орудие (всего-то десяток секунд), отчетливо разглядели в капонире «гадюку», длинноствольную приземистую пушку, калибра 75 миллиметров.

— Быстрее! — заревел на заряжающего Тимофей Лученок. — Щас влупит.

Но «гадюка» ударила в Т-34, вырвавшийся вперед. Угодила точно в башню, мгновенно полыхнул кумулятивный заряд. Машина задымила, но рывками продолжала двигаться. Немецкие артиллеристы, зная, что с русским танком покончено, уже вели ствол по горизонтали, прямо в самоходку Чистякова.

— А-а-а, блядво! — в отчаянии кричал кто-то из экипажа.

Но бывший рабочий колхозной мельницы Вася Манихин, привыкший кидать четырехпудовые мешки, с такой же легкостью и быстротой уже загнал в ствол вслед за снарядом гильзу. Коля Серов, не дожидаясь команды, рванул спуск.

Напряжение было так велико, что младший лейтенант Чистяков даже не услышал грохота выстрела, который глушил в железной коробке весь экипаж. Зато взрыв услыхали все. Фугасный снаряд (Манихин не успел крутнуть колпачок) прошел над щитом низкой усадистой пушки и взорвался в дальнем углу капонира, подняв гору взрыхленной земли, каких-то обломков. Взлетело чье-то укороченное тело с растопыренными руками.

— Амбец котенку!

«Тридцатьчетверки» расстреливали и давили все подряд. Немец, стоя на одном колене, выстрелил в танк из гранатомета. Удар надорвал гусеницу и срезал, как жестянку, подкрылок. Перезаряжать свое оружие фриц не стал и схватился за автомат. К траншее приближались десантники.

Несмотря на то что танки уже хозяйничали в траншее, из разных концов велся сильный огонь. Большинство немецких пулеметов были хорошо защищены: укрыты в небольших дотах или бронеколпаках. Некоторые пулеметные гнезда были накрыты двумя-тремя рядами шпал.

Десантники падали один за другим. Кроме пулеметных очередей продолжали густо сыпаться мины. Большинство пехотинцев из усиленной десантной роты залегли, не добежав каких-то ста шагов. Самые отчаянные ворвались в траншеи, там началась рукопашная схватка.

«Тридцатьчетверка», перемахивая через траншею, обвалила переднюю стенку и сползла кормой вниз. Отполированные до блеска гусеницы бешено вращались, но машина застряла наглухо, задрав носовую часть. К ней уже подбирались трое немцев с минами в руках. Командир танка, развернув в их сторону башню, выстрелил из пушки. Снаряд прошел над головами.

Они сумели прилепить к борту магнитные мины, похожие на сковородки с ручками, и сразу бросились убегать. Выскочили двое танкистов, сорвали одну из мин. Из-за поворота траншеи по ним ударили из автомата, парни свалились рядом с гусеницами.

Попытались встать, оба тяжело раненные, но взорвалась мина, добив танкистов, и сразу загорелся двигатель — мину прилепили в уязвимом месте. Из горящего танка выбрались механик и стрелок-радист. Оба контуженые, обожженные, они сумели отбежать, прежде чем взорвался боезапас.

Самоходная установка к траншее не приближалась. Бороться с пехотой была не ее задача. Но и наблюдать за схваткой в траншее младший лейтенант не мог. Посчитают трусом.

— А ну, дави вон то гнездо! — кричал Чистяков, показывая на двойной ряд шпал, присыпанных землей и утыканных для маскировки ветками, под которыми прятался крупнокалиберный пулемет.

Тимофей Лученок не слишком рвался к траншее, опасаясь мин и того, что машина весом сорок пять тонн сползет, если обвалится земля. Правой гусеницей, не обращая внимания на непрерывно работающий пулемет, он навалился на перекрытие, раздавил его. Чувствуя, что край траншеи начинает сползать, ушел в сторону.

Впереди, дернувшись, остановилась еще одна «тридцатьчетверка». Снаряд размолотил сразу несколько колес, сорвал гусеницу. Успели выскочить только механик и заряжающий.

Через считаные секунды следующий снаряд врезался в броню огненным шаром. На борту словно вырос огненный куст. Брызнули раскаленные добела осколки металла, крупные искры. Машина загорелась. Языки огня выбивались из пробоины, открытого люка, откуда высунулась чья-то рука и тут же исчезла.

Танковый батальон уже миновал передовую траншею. Пехота продолжала бой, трещали выстрелы, взрывались гранаты, слышались крики и мат. На той стороне траншеи застыла еще одна «тридцатьчетверка». Механик, надрывая поврежденный двигатель, уводил машину в низину, стремясь избежать нового попадания.

Несколько танков замедлили ход. Командир батальона, майор Швыдко, шедший позади, забыл о рации и, высунувшись по пояс, махал пистолетом, разевая рот. Видимо, кричал на подчиненных, которые его все равно не слышали.

— Чего орет? — пожал плечами Коля Серов. — Если поторопить своих надо, то двигай сам вперед. Полководец долбаный!

— Не майорское это дело — батальон вести, — выругался Тимофей Лученок, который очень не любил горластое начальство, не раз посылавшее его в лобовые атаки.

Чтобы не отстать от других, танкового комбата обругал и заряжающий Вася Манихин:

— Пузо отрастил, как только в люк пролезает?

Снова заработала рация. Словно услышав, что речь идет о начальстве, вышел на связь командир батареи самоходок капитан Пантелеев.

— Саня, пушечный дот на левом фланге видишь?

— Пока нет.

— Разуй глаза. Там орудие калибра «восемьдесят восемь» установлено. Полевые и танковые пушки дот не берут. Приказ — уничтожить. Ох, бля, куда он их гонит!

Последние слова были обращены скорее всего к пузатому комбату, чьи танки прорвали передовую позицию. Теперь он пытался как можно быстрее развить успех. Но атака захлебывалась, несмотря на крики майора и пистолетные хлопки.

Взорвалась еще одна «тридцатьчетверка». Скорее всего ее ударили крупным калибром из дота на левом фланге, про который говорил Пантелеев. Она за минуту превратилась в груду горящих, разбросанных детонацией обломков.

— Экипаж погиб и пикнуть не успел, — выразил сочувствие Вася Манихин. — Глянь, труп как горит.

— Мы не хуже жариться будем, — отозвался Тимофей. — Вся одежка, даже исподнее, насквозь промаслены.

Чистяков показал направление. Самоходка тронулась с места, и в ту же секунду рядом прошел снаряд. Такие вещи скорее чувствуешь, чем слышишь. Грохот взрывов и выстрелов заглушал все остальные звуки, но толчок спрессованного воздуха ощутил весь экипаж. Не дожидаясь команды, Тимофей Лученок, развернувшись, шел к островку березняка.

Никудышное укрытие. Но экипажу отчасти повезло, что перед молодыми деревьями образовалась небольшая промоина. Следующий снаряд просвистел, как огромная коса, смахнул пяток мелких берез и прошел в метре над рубкой.

— Они не отстанут, — пробормотал наводчик Серов и оказался прав.

Два снаряда, один за другим, прилетели следом, но низина и невысокая грива защитили машину. Один снаряд врезался в землю, другой снес еще пару-тройку берез, пропахал борозду и закувыркался неподалеку от самоходки.

— Восемьдесят восемь миллиметров, — определил Чистяков, глядя на облепленную влажной землей бронебойную болванку, от которой шел пар. — Нашу броню насквозь пролупит.

— И чего делать? — спросил снизу Тимофей Лученок.

— Разворачивай машину стволом к доту.

Угол горизонтального обстрела их орудия был невелик, меньше пятидесяти градусов. Чтобы поймать этот угол, Лученок осторожно, на малых оборотах повернул машину. Но немецким артиллеристам в бетонной коробке было не до них. Они поймали в прицел две 122-миллиметровые гаубицы, которые спешно везли тягачи, и расстреляли их с расстояния километра четырьмя выстрелами.

Одну гаубицу развалило на части, вторую перевернуло. Рядом горел гусеничный тягач, другой сумел уйти. Через минуту подбили танк, вырвавшийся вперед, остальные попятились, продолжая вести огонь.

— Похоже, пушечный дот тут не один, — всматриваясь в бинокль, пробормотал Чистяков. — Точно. Вон, дальше еще один торчит. Ну, дай бог нам со своим хотя бы справиться.

Тщательно прицелившись, выпустили снаряд, но промахнулись. Вторым попали, однако расстояние было великовато и фугас бетонную стенку не пробил. Зато 88-миллиметровые орудия обоих дотов подбили еще одну «тридцатьчетверку».

Танкисты набросили трос и потащили поврежденную машину в укрытие. В их сторону густо сыпались мины и реже — снаряды. Пушка из дота выбила заднее колесо и порвала гусеницу и без того покореженного танка. Оборвался трос. Следующий снаряд ударил неподвижную машину в борт, она сразу задымила.

Чистяков, отодвинув наводчика, ловил в прицел серый короб и черное прямоугольное отверстие амбразуры. Выстрелил и попал в стену. Облачко цементной пыли окутало дот.

— Далеко, — сказал Серов. — Метров восемьсот, не меньше.

— Нормально. Целиться лучше надо, — подал голос Лученок.

Ему очень не хотелось покидать это укрытие. Хоть и не слишком надежное, но хоть отчасти защищающее машину. Особенно нижнюю часть, где размещался сам механик вместе с радистом.

— Надо подойти ближе, — согласился с наводчиком Чистяков. — Тимофей, гони вон к тому бугру.

— Вы что там возитесь? — снова затрещала рация голосом комбата Пантелеева. — Не видите, как танки горят?

— Сближаемся с целью, — четко ответил Саня.

— Быстрее!

Старший сержант Лученок гнал, выписывая зигзаги, выжимая из двигателя все, что можно. У небольшого бугра остановился.

— Далековато, — прикинул расстояние Чистяков. — Давай по низине еще метров двести. Оттуда наверняка достанем.

— Там же открытое место, — возмутился механик.

Но, постоянно бурча и жалуясь, Тимофей команды выполнял четко. Только сжал челюсти, с тоской представляя, что произойдет, если им врежут в лоб. Самоходка шла на скорости сорок пять, двигатель ревел по-сумасшедшему. Скорость была выше максимальной. Радист Костя Денисов, недоучившийся студент, сполз на дно, вцепившись пальцами в рацию. Снаряд из дота ударил вскользь, отрикошетил от брони. Самоходку встряхнуло с такой силой, что одна гусеница подскочила, а внутри загремели какие-то железяки. Саня понимал, что второй раз немцы ударят точно.

Расстояние не превышало четырехсот метров. Их спас умелый вираж механика и толстая бортовая броня. Спасибо конструкторам, что не пожмотились, как это обычно бывает, и не уменьшили толщину бортовой брони. Снаряд пропахал 75-миллиметровую плиту, оставив оплавленную борозду.

Саня не попал в амбразуру. Но удар мощного фугаса отколол кусок бетона и встряхнул дот куда сильнее, чем немецкий снаряд самоходку. Экипаж действовал, как слаженный механизм. Пока Манихин молниеносно забрасывал новый снаряд в ствол, Лученок пронесся с десяток метров и тормознул в нужную секунду.

Чистяков выстрелил и снова угодил повыше амбразуры. Откололась уже целая глыба, а по бетонной стене побежали трещины.

— Добивай, командир! — орал весь экипаж.

Третий фугасный снаряд довершил дело. Снесло болтавшийся на куске арматуры бетонный ком, а в черном провале амбразуры полыхнуло пламя. Место было открытым. Понимая, что оставаться здесь дальше нельзя, Чистяков приказал двигаться к доту, чтобы осмотреться и решить, что делать дальше.

Из траншеи, защищавший дот, с флангов и тыла выскакивали солдаты в серых френчах и бежали к сосновому перелеску. Кто-то пальнул на ходу из гранатомета, отстучала одна, вторая пулеметная очереди, но связываться с бронированной громадиной немцы не рискнули.

Под бетонной плитой остался чешский пулемет «Зброевка» на треноге с торчавшей из казенника лентой. С ходу обогнули дымившийся дот и наткнулись на легкий бронетранспортер, в который грузили минометы. Полугусеничная машина рванула с места как пришпоренная. На задний борт карабкался один из минометчиков.

Чистяков хотел врезать с ходу, но обстоятельный механик резко остановил машину. Вездеход, делая отчаянные виражи, уходил на скорости под шестьдесят. Снаряд взорвался с перелетом, метрах в пяти. Но этого хватило, чтобы выбить левое переднее колесо и проломить радиатор, защищенный тонкой броней.

Из дверей и грузового отсека выскакивали минометчики и бежали к островку деревьев. Пулемета на СУ-152 не было, а тратить снаряд на рассыпавшуюся кучку фрицев Чистяков не захотел. Слишком малый запас, всего двадцать штук. Часть уже израсходовали, а что будет впереди — неизвестно.

Коля Серов, у которого имелись свои счеты к немцам (пропали без вести старший брат и отец), высунулся из люка и торопливыми очередями из автомата пытался догнать убегавших. Диск вылетел за минуту, но все пули прошли мимо. Умудрившийся выбраться из своего закутка, Костя Денисов выпустил семь пуль из нагана. Тоже промазал и удивлялся:

— Я же хорошо целился. И зачеты всегда сдавал.

— Мазилы, — оценил действия стрелков старший сержант Лученок и неторопливо вылез наружу. — Упустили целое отделение.

Осмотрели дот. От взрыва шестидюймового фугаса сдетонировали снаряды внутри. Левую боковую стену разломило. Из полуметровой трещины выбивался дым и языки огня. Вынесло одну из створок бронированных ворот, через которые вкатывали пушку. Из дымящейся темноты, подсвеченной пламенем, несло запахом тлеющего тряпья и горелого мяса. Подивились полутораметровой толщине стен и гордо пришли к выводу, что, кроме их 152-миллиметровки, никто бы дот не осилил.

Длинноствольную пушку калибра 88 миллиметров сорвало со станка, виднелись тела мертвых артиллеристов. Искать трофеи здесь было бессмысленно, все перемололо взрывом, догорали какие-то обломки, разбитые снарядные ящики. Зато в перевернувшемся бронетранспортере обнаружили два исправных миномета, которые пытались вывезти дисциплинированные расчеты.

Ствол пулемета над кабиной погнуло, и он никуда не годился. Перевернувшаяся машина придавила водителя до пояса. Он тяжело и прерывисто дышал, тоскливо глянул на русских и снова закрыл глаза.

Тимофей Лученок внимательно осматривал самоходку. Сане стало неудобно, что он таращит глаза на разбитую вражескую технику, и тоже присоединился к механику. Оба по очереди потрогали рваную щербину на броне, затем Тимофей заглянул под гусеницы и сказал, что машина в порядке. Младший лейтенант вспомнил, что надо доложиться командиру батареи.

Связь барахлила. Сквозь треск ничего слышно не было. Приказав радисту продолжать вызывать комбата, Чистяков взобрался на крышу самоходки и стал разглядывать лежавшее перед ним поле. Там дымились или горели пять-шесть танков. Три машины заползли в неглубокий овражек и куда-то стреляли. Еще две «тридцатьчетверки» укрывались за кустарником. Движения вперед не наблюдалось, пехота тоже залегла.

В разных местах поднимались фонтаны гаубичных разрывов, били минометы. Нечасто, но давая понять, что могут ударить и сильнее. Саня спрыгнул вниз. Он не знал, что делать. Идти вперед? А где это «вперед»? Если понес серьезные потери батальон «тридцатьчетверок», а там двадцать одна машина, то что сделает его самоходка? Пусть с усиленной броней и мощным орудием, но вполне уязвимая для большинства немецких пушек.

Денисов наконец связался с командиром батареи и передал трубку младшему лейтенанту. Выслушав доклад, что дот уничтожен, подбит бронетранспортер и захвачены в качестве трофеев два исправных миномета, Пантелеев сказал, что Саня молодец. И тут же сообщил, что третья самоходка на правом фланге вышла из строя.

— Сгорела? — вырвалось у Чистякова.

— Вышла из строя, — повторил комбат.

Объяснил, что он уходит на правый фланг, а центр и левая сторона остаются за экипажем младшего лейтенанта. Впереди еще укрепления, должны подвезти гаубицы, но их пока нет. Особенно мешает пушечный дот. Снаряды «тридцатьчетверок» его не берут, а бьет оттуда тоже пушка «восемь-восемь».

— Сам знаешь, какая это гадина.

И помолчал, ожидая реакции младшего лейтенанта. Чистяков прекрасно понимал, к чему клонит Пантелеев. Никто с дотом справиться не может, а у младшего лейтенанта с его геройским экипажем это получается хорошо. Саня молчал, настороженно затихли его подчиненные.

Снова повторять лобовую атаку он просто боялся. Что, их самоходка крайняя? Разбили один дот, теперь двигай прямо на орудие другого. Чудес на свете не бывает. Раз повезло, а второй раз влепят снаряд, и сгорят они к чертовой бабушке. Фрицы стрелять умеют, да еще как!

— Чего молчишь, Сан Саныч? Или не понял боевую задачу?

— Я уже одну выполнил. Даже снаряд в борт словил.

— Машина на ходу? — изменил тон Пантелеев.

— Так точно.

— Тогда слушай следующую задачу. Присмотрись получше. Дот перед холмом торчит, там где кустарник. Видишь?

— Вижу.

— Свяжись с командиром танкового батальона Швыдко. Будете действовать вместе. Он в курсе, рядом со мной стоит.

— Я роту Сенченко поддерживаю. Что, теперь весь батальон?

— Давай, давай, — поторопил его Пантелеев.

Прежде чем капитан отключился, Саня попросил его связаться со снабженцами и подвезти снаряды.

— У меня всего восемь огурцов осталось.

— Свяжусь. Дуй к овражку, обсудите все с комбатом.

Связь оборвалась. Чистяков, как и всякий командир машины, хитрил. Снарядов он загрузил сверх нормы, оставалось еще штук пятнадцать. Но дело было не в боеприпасах.

— Кто везет, того и запрягают, — мрачно подвел итог разговора старший сержант Лученок.

Хотел сказать что-то еще, но Чистяков его перебил:

— Двигай к танкистам.

Майор Швыдко, небольшого роста, пузатый, с Саней разговаривал, как со своим ординарцем. Наверное, несмотря на неказистый вид пользовался у начальства авторитетом. На груди висели два ордена, в том числе новенький, сверкающий алой эмалью «Отечественной войны 2-й степени». Две медали «За боевые заслуги» также подтверждали, что майор — заслуженный командир.

«За что ему «Отечественную войну» повесили? — желчно рассуждал Саня. — Мы же почти три месяца в обороне стояли?»

Швыдко объяснял задачу отрывистыми фразами, таким тоном, словно отчитывал Чистякова и весь его экипаж. И даже дергался, перетаптываясь в своих яловых сапогах, туго обтягивающих толстые икры.

— Понял? — добавлял он в конце каждой фразы. — Понял? Мы тебя поддержим огнем, а ты солому не жуй и броском вперед. Наши орудия дот не возьмут, тут работа для твоей мандулины.

— Гаубицы, — сжав губы, поправил Саня.

— Грамотный, — похвалил его Швыдко. — Вот и дуй вперед, а то меня комбриг уже заколебал. Потери большие, самоходы прижухли. Не рвутся в бой.

Чистяков понял, что говорить с заслуженным майором больше не о чем, но все же попросил:

— Пару танков хоть дайте. Я же не могу в одиночку. Весь огонь на меня.

— Пехоту дам, — после паузы сделал одолжение орденоносец. — Десант на броню.

Десант, человек двенадцать пехотинцев, облепили рубку. Чистяков, усаживаясь на свое место, кипел от злости. С минуту отмалчивался, потом показал неизвестно кому кукиш. Может, майору Швыдко, а может, комбату Пантелееву.

— Хрен вам, герои сраные. Сами решим, что делать. Трогай, Тимофей.

Чистяков понимал, что майора теребят. Наверное, грозят снять его блестящие ордена и сулят всякие неприятности. Батальон понес потери, гробить его до конца Швыдко не хочет. Кем тогда командовать?

Самое разумное — дождаться артиллерии, возможно, авиации, и лишь затем продолжать наступление. Но над майором висит грозное «давай!», и он, не став спорить, выбрал выгодный для него вариант. Танки будут много и часто стрелять. Самоходная установка с грозным прозвищем «зверобой» добавит грохоту своим шестидюймовым калибром, а там, глядишь, подоспеет артиллерия.

Единственное, за что можно было уважать майора, он не гнал на верную смерть оставшиеся танки своего батальона. Пусть сначала попробует расхлебать ситуацию самоходка с ее толстой броней, устрашающей пушкой и слишком независимым младшим лейтенантом-сопляком.

Но Саня Чистяков не был сопляком. Он уже хватил войны, будучи артиллеристом, и хотя на самоходной установке воевал первый день, кое-что уже понял. Механик Лученок гнал машину назад к разбитому доту и не задавал вопросов.

— Эй ты, герой, — зашипела рация голосом Швыдко, — направление не перепутал?

— Выполняю задание, — коротко ответил Чистяков и приказал радисту Денисову больше не отзываться.

— А если Пантелеев? — усомнился тот.

— Он нам что, поможет твой Пантелеев?

— Вот так, — ухмыльнулся Тимофей. — Слухай командира, студент.

Остановив машину неподалеку от все еще дымившегося бронетранспортера, Чистяков приказал сержанту, командиру пехотинцев, принести один миномет и загрузить его на трансмиссию.

— Мины в корзинах, вон там. Принесите штук тридцать.

Вместе с Лученком и Серовым быстро обсудили дальнейшие действия. На листке бумаги (какая уж тут карта!) проложили ломаный маршрут, ведущий к доту у подножия холма. Получался крюк километра два.

Неизвестно, на какие сюрпризы можно нарваться по пути, но прямая атака была бы обречена. За спиной, на поле взорвался один из горевших танков, сдетонировал боезапас. Несколько «тридцатьчетверок» вели огонь, но высовываться не рисковали. Видимо, майор Швыдко от них этого не требовал.

Толку от такой поддержки было мало. Снаряды падали с перелетом в полста метров и больше, иногда фонтан земли и дыма поднимался рядом с дотом. Но даже прямое попадание ничего бы не изменило, а массивная заслонка амбразуры была закрыта на три четверти.

Отрезок пути, метров шестьсот, прошли по низине, не обращая внимания на взрывы мин. Знали, что существенной опасности для хорошо бронированной самоходки они не представляют.

Среди воронок лежали тела убитых бойцов. Видимо, какой-то пехотный командир вел свою роту или батальон, но угодил под мины. Тимофей выписывал виражи, стараясь не наезжать на тела. Некоторые без ног или рук, с разорванными животами, в изодранных клочьями гимнастерках и шароварах.

— Мясорубка, — прошептал Коля Серов. — Их целая батарея долбила. А я ведь воевал в пехоте… полтора месяца.

— Повезло как утопленнику, — отреагировал Тимофей. — В самоходы попал. Радуйся.

Трое раненых сидели, привалившись к обрывчику. О помощи они не просили, видели, что машина с десантом торопится в сторону вражеской обороны. Просто проводили самоходку тоскливым взглядом, от которого Сане стало не по себе.

Немецкий наблюдатель засек машину и передал координаты на батарею. Мины посыпались градом. Низина была хорошо пристреляна, и через минуту взрыв ударил едва ли не под гусеницами. Затем грохнуло, словно кувалдой, по крыше рубки. Десантники молотили прикладами и кулаками по броне. Чистяков высунулся в люк.

— Сворачивайте отсюда, — кричал сержант, командир отделения. — У меня одного наповал уложило, второй ранен. Перебьют всех!

Раненному в плечо парню помогли слезть. В помощь оставили еще одного бойца. Саня уже понял свою ошибку — слишком увлекся, надо сворачивать. До конца низины им не дадут доехать. Мина либо угодит в трансмиссию, либо порвет гусеницу, не говоря о десанте, который уже уменьшился на три человека.

Поднялись наверх. Здесь оказалось открытое место, и вскоре засвистели болванки легких противотанковых пушек. Стреляли издалека, но довольно точно. Снаряд врезался в верхнюю часть рубки, отрикошетил. От сильного удара у Коли Серова потекла из носа кровь.

— Нам бы только до того гребешка добраться, — бормотал Тимофей Лученок. — Доберемся…

Он крутил громоздкую машину, бросая ее из стороны в сторону, и Чистяков в очередной раз подумал, что с механиком им повезло. Глухой шлепок он расслышал сквозь рев шестисотсильного мотора. С таким звуком бронебойная болванка ударяет в живую плоть.

У гребня на минуту остановились. Так и есть, прямым попаданием убило десантника. Рубка была забрызгана кровью. Сержант кричал, что экипажу сидеть под прикрытием брони хорошо, а вот у него уже двоих наповал убило.

— Пулеметчика разорвало. С сорок второго воюет, мой первый помощник. Вон лежит… был человек, две половинки остались, и пулемет вдребезги.

— Не ной, — сплюнул Чистяков. — Возле тех кустов вас высадим. Установите миномет и выпускайте все тридцать мин по доту. Главное, чтобы больше шума и дыма. Умеет кто минометом пользоваться?

— Ты бы раньше спросил, когда этот самовар сюда втаскивали, — огрызнулся сержант. — Разберемся как-нибудь.

До островка краснотала добрались без приключений, высадили десантников. Чистяков прикидывал оставшееся расстояние. До серой, врытой в землю коробки оставалось метров семьсот. Можно попробовать и отсюда. Но понадобится минимум три-четыре точных попадания. А это значит, без пристрелки не обойтись.

— Бодяга получится. Провозимся — сами под огонь попадем. Надо ближе подойти, — вслух решил он.

— Надо! — кричал и кивал головой наводчик Коля Серов с заткнутыми ватой ушами. На скулах застыли потеки спекшейся крови.

— Тимофей, гони через поле. Встанем у тех деревьев и раздолбаем гада.

Механик уже устал бурчать, да и спорить было не о чем. Сунули их прямо в пасть, теперь только на удачу надейся. Поле было нескошенным, трава вымахала на метр с четвертью. Высота самоходки два с половиной метра — хоть какое-то прикрытие.

— Я слышал, снаряды в густой траве вязнут и взрываются, — подал голос Костя Денисов.

— В институте об этом узнал? — поинтересовался механик.

— Нет… от ребят слышал. Еще на курсах.

— Умные там у вас люди учились. Тогда нам и бояться нечего.

Десантники уже вели огонь из миномета. Толку получалось мало, но некоторые взрывы поднимались рядом с дотом. Когда тронулись, набирая скорость, Коля Серов, хоть и оглохший, но с цепким кошачьим зрением, выкрикнул:

— Глянь, командир! Там в капонире у дота пушка… или две. Не подпустят они нас.

Обычное дело. Такие мощные доты обязательно защищают с флангов. Или минируют подходы (пока Бог спасал), или ставят легкие пушки. Неизвестно, чем бы все закончилось, но вынырнули, как из-под земли, две «тридцатьчетверки». Они тоже шли к доту с фланга и вели беглый огонь. У них боезапас вчетверо больше, можно палить, не считая зарядов.

Откуда они взялись, кто их послал, раздумывать было некогда. Тимофей Лученок, как приказано, гнал вовсю, бросая машину из стороны в сторону. Но две пушки с торчавшими из капониров стволами вели огонь в основном по «тридцатьчетверкам», так как именно танковые снаряды рвались рядом с ними и представляли наибольшую опасность.

— Дорожка! — закричал Чистяков, увидев, как дернулся и застыл подбитый танк.

С места шарахнули по капонирам раз и другой. Там поднялась плотная завеса дыма. И остановившийся танк, и тот, который продолжал движение, долбили позиции обеих пушек. Самоходка остановилась в трехстах метрах от дота, зайдя почти с тыла.

— Щас мы тебя, — шептал Вася Манихин, баюкая снаряд в своих мощных ладонях.

Позади рвануло. Оглядываться времени не было, но уцелевшая пушка продолжала вести огонь. Пришлось истратить фугас на нее, а Вася уже бросал в открывшийся казенник новый снаряд.

Фугас врезался в боковину серой коробки, брызнули куски бетона. Еще один! Рвануло у основания. Не совсем точно, но тоже неплохо. Загнали в ствол очередной фугас, но выстрелить не успели. Лученок дал резкий задний ход.

— Минеры, вон в траве! Делайте что-нибудь.

И продолжал резво отступать. Не так просто было сковырнуть этот чертов дот. Вроде сумели пробиться, потеряв несколько десантников. Раздолбали с помощью танкистов две противотанковые пушки. Но бежали по глубокой, незаметной в траве траншее пять-шесть немецких саперов и пехотинцев с минами и взрывчаткой.

Ударили из гранатомета. Попали 30-миллиметровой гранатой в массивную орудийную подушку. Только это и спасло. Граната так себе, смотреть не на что, но кумулятивная. Метров с семидесяти вполне могла прожечь броню. Саня, высунувшись, стрелял быстрыми очередями из ППШ, не видя в траве цели. Вылез с пистолетом Коля Серов, несколько раз пальнул.

Эту кучку с гранатометом отогнали, возможно, кого-то зацепили. Но с тыла набегал опытный сапер с миной в руке. Рисковал, но отделение головой отвечало за дот, обязанное защищать его до последнего с флангов и тыла. Поэтому, рискуя, бежал дисциплинированный унтер, протягивая, как подарок, магнитную мину-сковороду большой мощности. Знал, сволочь, что пулемета у громоздкой русской самоходки нет.

Выручили танкисты. Открыли огонь сразу из обоих пулеметов, смахнули геройского сапера и начали утюжить траншею. Серов навел пушку. Всадили в дот три фугаса подряд.

Проломили метровую дыру, бетонный короб перекосило, пошел дым. А из задней двери, пригибаясь, убегал расчет. Догонять их не рискнули — мало ли что там, впереди. Тем более нет пулемета.

А «тридцатьчетверка» застряла поперек траншеи с порванной гусеницей. Вращая башней, вела огонь из пушки и пулемета, разгоняя остатки гарнизона. Когда подогнали самоходку поближе, Саня увидел в люке ротного Петра Сенченко. От радости, что выжили, раздолбали бетонный гроб, кинулись обниматься.

— Я ж тебя вызывал, — сказал с укором младший лейтенант. — Положено вместе действовать, а ваш майор меня в одиночку послал.

Прозвучало с обидой, едва не слезливо. Но Саня, мгновенно поправившись, лихо заматерился:

— Но мы и сами кое-что умеем. Разбили дот к ядреной фене. Вам, конечно, спасибо. Обложили бы нас минами.

А старший лейтенант Петр Сенченко, тоже оглушенный, объяснял, размахивая руками:

— Мы вначале не рисковали дальше двигаться. Потери слишком большие. А потом видим, ваш десант мины на немецкие пушки сыпет, а вы уже к доту приближаетесь. Решили не оставлять вас. Рванули, пользуясь суматохой. Правда, еще один танк потеряли и моему гусеницу перебили.

— Майор, что ли, вас послал?

— Нет, сами.

Осмотрели разбитый дот, второй за сегодняшний день. Отсюда хорошо просматривались подходы. Длинноствольное орудие «восемь-восемь» не давало танкам высунуться. В развороченных капонирах находились две разбитые 50-миллиметровые пушки. Вроде калибр небольшой, но ее кумулятивные заряды и снаряды с вольфрамовым сердечником прошибали броню «тридцатьчетверок» за полкилометра, а подпустив ближе, прошили бы и самоходку с ее броней в семь с половиной сантиметров.

В сгоревшем танке из роты Сенченко погибли двое ребят из экипажа. Один получил сильные ожоги, пока вытаскивал товарища. С него сорвали тлеющий комбинезон и бинтовали обожженную спину и руки.

Экипаж младшего лейтенанта Чистякова время зря не терял. Принесли в качестве трофеев автомат, несколько ножей, консервы и две фляжки чего-то спиртного. В первую очередь охотились за часами, но сумели найти лишь двое наручных часов, остальные были разбиты. Те, которые получше, торжественно вручили Чистякову.

Хозяйственный механик Лученок сменил свои изрядно побитые сапоги на трофейные, почти новые. Притащил также куртку, которую подстелил на сиденье. Кое-что досталось и танкистам Сенченко.

Минут через двадцать прикатил майор Швыдко с оставшимися танками. Долго рассматривал развороченный дот. Чистякову в знак одобрения лишь кивнул, а общался лишь со своим ротным Сенченко. Похвалил его за решительность, вроде невзначай поинтересовался трофеями. Танкисты знали натуру своего комбата, подарили ему «парабеллум» и выкидной нож.

— Часов не было, что ли? — рассматривая вороненый пистолет, спросил Швыдко.

— Поразбивало взрывами, — объяснил Сенченко.

— Взрывами, значит. Ну-ну…

Саня Чистяков, задетый, что майор не оценил риска, с которым действовал его экипаж, и ни словом не обмолвился о разбитом доте, отстегнул с руки часы.

— Возьмите. Вам нужнее. Будете со своими сверять.

Дело в том, что у Швыдко имелись часы, а у Сани не было. Решил отдать демонстративно. Бери, крохобор, если одних мало! Но Швыдко, внимательно оглядев младшего лейтенанта, который не выглядел простачком, небрежно отмахнулся:

— Оставь себе. Обойдусь.

И снова заговорил с Петром Сенченко. Затем подтянулась пехота, заняли позиции. Удивлялись толщине стен приземистого дота и с уважением поглядывали на самоходку с ее массивным орудием.

— Хорошо лейтенант сработал.

— Стены полтора метра, а он их насквозь!

— С такой пушкой можно воевать.

И тоже полезли за трофеями. Пехота, не настолько избалованная, как танкисты, довольствовалась малым и не искала чего-то особенного. Порылись в капонирах, нашли несколько удобных котелков с плотными крышками, подобрали ножевые штыки, уцелевшие гранаты. Некоторые сменили ботинки на добротные немецкие сапоги, забрали прорезиненные плащ-палатки — незаменимая вещь, когда идет дождь.

Получилось, что позиция возле дота стала местом сосредоточения пехотного и артиллерийского полков, танкового батальона. Вот-вот должен был приехать командир дивизии, чтобы принять решение, что делать дальше. Подошла самоходка капитана Пантелеева. Саня обрадовался ему, как родному, едва не кинулся обнимать. В последнюю секунду сконфуженно опустил руки, но капитан хорошо понимал его состояние.

Обнял Чистякова сам, хлопнул по спине.

— Молодцы, ребята! Рассказывай, как воевали.

Саня торопливо доложился. Сказал, что машина классная, а пушка проламывает эти бетонные гробины, только брызги летят. От души похвалил механика:

— От фрицевских снарядов на виражах, как на мотоцикле, уходили. Две штуки поймали, но броню они не пробили. Во, гляньте, какие щербины остались!

Спохватившись, младший лейтенант похвалил и наводчика Колю Серова, а заодно и остальных. Потом спросил, что случилось с третьей самоходкой.

— Подкалиберным врезали, — коротко отозвался Пантелеев. — Наводчик погиб, пожар потушили. Заряжающий сильные ожоги получил, в санбат отправили. Ремонтников ждут. Так что мы с тобой пока двумя машинами действовать будем.

Подошел майор Швыдко.

— Маленько повоевали, — небрежно подвел он итог. — Первую линию прорвали, но потери большие. На артподготовку столько снарядов извели, а немецкую артиллерию подавить не сумели. Мои орлы их пушки добивали. Твоя самоходка тоже малость помогла.

Про уничтоженные доты не сказал ни слова. Пантелеев странно посмотрел на толстого комбата, двинул челюстью.

— Значит, и Чистяков пострелял? Я ему задание давал доты из строя вывести. Попал хоть в цель?

— Попал, кажись, — после паузы отозвался майор.

— Слава богу, что хоть сейчас это заметил. А то я думал, наши самоходки никуда не годятся.

— Ничего машины, и пушки у них сильные.

— И ребята в них неплохие, — оставил за собой последнее слово капитан Пантелеев. — Не хуже твоих орлов.

Подъехал на джипе командир дивизии, все вытянулись, козырнули. Подполковник лет тридцати пяти, командир пехотного полка как старший по должности доложил обстановку.

— Людей в строю сколько осталось? — спросил комдив.

— Триста семьдесят активных штыков. Убитыми почти две сотни потеряли и триста с лишним раненых отправлены в санбат. Много тяжелых от минометного огня.

— Пополняй роты за счет тыловиков. Хватит им отсиживаться. А у тебя, Швыдко, как дела?

— Пять машин сгорели, шесть подбиты. С ними зампотех с ремонтниками занимается. В ротах осталось девять танков.

— Почему только девять? — въедливо спросил полковник-комдив, по возрасту старше всех других. Наверное, еще в Первую мировую воевал. — А свой танк забыл? Или ты в атаку не ходишь? Вроде запасного игрока.

— Десять, — поправился Швыдко. — В атаке всегда вместе с батальоном. За ночь постараемся часть машин восстановить.

— Думаю, что наступать придется вечером, пока немцы не опомнились. Впрочем, надо еще связаться с артиллерией.

Затем полковник пошел к доту. Командиры следовали за ним. Осмотрел рваное отверстие. Спросил Пантелеева:

— Ваша работа?

— Так точно. Командир СУ-152 Чистяков постарался. Отличился парень. Два дота во взаимодействии с танкистами разбил.

— Значит, берут ваши снаряды эти укрепления?

— Берут. Только бить надо с малого расстояния. Метров с пятисот, не больше.

Комдив посмотрел на младшего лейтенанта Чистякова.

— Не страшно было?

— Страшновато. А куда деваться? Их пушки 88-миллиметров за километр наши танки выбивают.

— Бывает и за полтора, — поправил его полковник. — Нормально сработали.

Потом командиры удалились на совещание. Связывались с более высоким начальством, что-то решали.

— Неужели снова вперед погонят, — уныло рассуждал заряжающий Вася Манихин. — Посмотрите, что внизу творится?

Все невольно оглянулись. Застыли подбитые и сгоревшие танки, полевые пушки, сопровождавшие пехоту. Воронки, большие и мелкие, испятнали землю, как язвы. Горел березовый перелесок, что-то густо дымило в овраге. И множество мертвых тел: россыпью, поодиночке, а на открытых полянах и буграх навалены пулеметным огнем едва ли не грудами, вплотную друг к другу.

— Командир полка сказал, что они двести человек потеряли, — рассуждал Вася Манихин. — А здесь раза в два больше лежит… если не в три.

— Так кроме полка саперы наступали, — объяснял Коля Серов, — десантники из танковой бригады, связисты. Да мало ли кто еще.

— Этому командиру полка и сбрехать недолго, — сказал Тимофей Лученок, не любивший всякое начальство.

— Не похож он на болтуна, — возразил Саня Чистяков. — Мужику лет под сорок, наверное, с рядовых начинал. Да и какой смысл обманывать?

— А какой смысл всю войну людей на пулеметы в лобовую гнать? Чтобы звезд побольше нахватать?

— Ладно, помолчи, Тимофей. Пойдем получше самоходку осмотрим. А ты, Костя, связывайся с тыловиками. Снарядов почти не осталось.

День близился к вечеру, и все мечтали лишь об одном. Хоть бы дали спокойно прожить эту ночь. После долгих согласований наступление перенесли на утро. Оказалось, попал под бомбежку артиллерийский полк и понес большие потери. Требовалось пополнить людьми и переформировать роты пехотного полка, в котором, по существу, остался один полноценный батальон. Срочно ремонтировали поврежденные танки.

— Слава богу, — вздыхал заряжающий Манихин. — Хоть пожрем по-человечески да поспим. А завтра…

— С утра опять под снаряды, — усмехался Тимофей Лученок. — Ох, и в заваруху мы попали…

И справа и слева продолжали бухать взрывы и орудийные выстрелы. Слышался треск пулеметов. Но стрельба понемногу затихала. В сумерках подъехал «студебекер» со снарядами и полуторка-заправщик. Старшина привез термос остывшей каши, махорку и водку.

Ужинали двумя экипажами вместе с комбатом Пантелеевым. Его приглашал к себе майор Швыдко, но он отказался. Выпив по одной и второй, оживленно обсуждали прошедший бой. Потом возбуждение разом спало, всех потянуло на сон.

О завтрашнем дне не думали. До него еще целая ночь.