17
После струй душа, тоже вроде бы ароматных («Из рецептов Клеопатры», — просветили его), его отвели к жёсткому топчану, покрытому простынёй, и попросили улечься на живот для проведения массажа, дальнейшего профилактического осмотра и втирания благовоний. Руки девушек были сноровистые (видимо, учились у хороших профессионалов), сильные, но порой и нежные. Ну а Вера, похохатывая, умудрилась пощекотать Куропёлкину пятки, чему тот, естественно, не препятствовал. Он блаженствовал. Никакой Люк нигде не существовал.
— А теперь обследуем твои грешные места, — объявила Соня.
— Чего у меня нет, так это грешных мест, — заявил Куропёлкин.
А ведь, и вправду, не было.
— Давай, давай, поворачивайся на спину! — потребовала Соня.
И тут же отыскала грешный предмет. По её представлению. Ладонь её обхватила находку, и та распухла, расцвела, поднялась и раззадорилась.
— Ой! — вскричала Соня. — Да он же опасный!
Сама же ладонь свою не убирала, а сжимала её и продолжала ойкать.
И Вера подскочила к коллеге поглазеть и поучаствовать.
А Куропёлкина сейчас же прожгло желание. И догадка некая явилась к нему. Дерзко-авантюрная. У Екатерины Великой была доверенная дама, фрейлина-испытательница и подруга, Румянцева, что ли (Куропёлкин в последние годы всё же много читал, и часто — лишнее), так вот она опробовала свежих намеченных императрицей фаворитов и определяла, готовы ли они к употреблению. Не для этой ли цели были заведены камеристки Вера и Соня? Так что же тогда терять время? И похоже, что Вера с Соней были готовы к испытанию его резвости и способности к романтическим играм.
И руки Куропёлкина потянулись к бёдрам камеристок, одна — к Вериному, другая — к Сониному…
Но тут явился Трескучий.
