Бледный огонь

Владимир Набоков, 1962

«Бледный огонь» (1962) – самое необычное по форме произведение Владимира Набокова, состоящее из эпиграфа, одноименной поэмы в 999 строк, предисловия к ней, обширного комментария и указателя. Обстоятельства сочинения Джоном Шейдом гениальной поэмы в последние недели его жизни преломляются в фантастической призме комментария, составленного загадочным и одиноким поклонником американского поэта Чарльзом Кинботом, наполняющим мир «Бледного огня» собственным творческим опытом, воспоминаниями и страхами. В настоящем издании роман печатается в переводе Веры Набоковой. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Песнь третья

L’if^[29], безжизненное древо! Твое великое «Быть может», Рабле:

Le grand Peut-être^[30], «Грандиозная патата»^[31]. I.P.H., мирской

Институт (Institute: I) Подготовки (of Preparation: Р)

К Потустороннему (Hereafter: Н), или «ЕСЛИ», как мы

Называли его — великое если! — пригласил меня на семестр

Читать о смерти («преподавать Червя»,

Как мне писал президент Мак-Абер)^[32]. Ты и я,

И она, совсем еще крошка, переехали из Нью-Уая

В Юшейд (Тень Тиса)^[33], в другом, выше расположенном, штате.

⁵¹⁰ Я люблю высокие горы. От железных ворот

Ветхого дома, который мы там сняли,

Был виден снежный очерк, столь далекий и столь прекрасный,

Что оставалось лишь вздохнуть, как будто

Это могло помочь к ним приобщиться.

IPH

Был и ларвариум^[34] и фиалка:

Могила раннею весной Разума. И все же

Он упустил самую суть; он упустил

То, что всего важней любителю былого;

Ибо мы умираем с каждым днем^[35]; забвение процветает

⁵²⁰ Не на сухих бедренных костях, а на налитых кровью жизнях,

И наши лучшие «вчера» — сегодня только куча сора,

Измятых имен, телефонных номеров и пожелтевших папок.

Готов я стать цветочком

Или жирной мухой, но никогда не позабыть.

И я отвергну вечность, если только

Печаль и нежность

Смертной жизни; страсть и боль;

Винного цвета хвостовой огонь уменьшающегося самолета

Близ Веспера; твой огорченный жест,

⁵³⁰ Когда ушли все папиросы; то, как

Ты улыбаешься собакам; след серебристой слизи,

Оставленный улиткой на каменной плите; и эти добрые чернила, эта рифма,

Эта картотечная карточка, это тонкое резиновое кольцо,

Свивающееся в восьмерку, если уронишь, —

Не предстоят новоумершим в небесах,

Хранимые годами в их твердынях.

Вместо этого

Институт считал, что, может быть, разумней

Не слишком много ожидать от рая:

Что́ если некому там встретить

⁵⁴⁰ Новоприбывших, нет ни приема, ни

Индоктринации?^[36] Что́ если вас кидают

В безбрежность пустоты, потерявшего ориентацию,

Оголенного духом, совершенно одинокого,

Не завершившего того, что начал,

В никому не ведомом отчаянии, с начавшим разлагаться телом,

Неудобораздеваемого, в будничном платье, —

Меж тем как ваша вдова лежит ничком на смутной постели, —

Сама как смутное пятно в вашей растворяющейся голове!

Презирая всех богов, со включением большого «Б»,

⁵⁵⁰ IPH заимствовал периферийные осколки

Мистических прозрений и предлагал советы

(Янтарные очки против затмения жизни),

Как не впасть в панику, пока тебя превращают в духа:

Бочком, скользя, как выбрать гладкую кривую и лететь, словно на салазках,

Навстречу плотным предметам, проскальзывать сквозь них

Или давать другим сквозь вас передвигаться^[37].

Как, задохнувшись в черноте, определить

Терру Прекрасную, ячейку яшмы, как

Сберечь рассудок в спирального типа пространствах.

⁵⁶⁰ Какие меры принимать в случае

Несуразного воплощения: что делать,

Если вдруг заметишь, что ты стал молодой и уязвимой жабой

По самой середине проезжей дороги,

Или медвежонком под пылающей сосной,

Или книжным клещом в возрожденном богослове.

Время означает последовательность, а

Последовательность — переменность,

Поэтому безвременье не может не нарушить

Таблицы чувств. Советы мы даем,

⁵⁷⁰ Как быть вдовцу. Он потерял двух жен.

Он их встречает — любящих, любимых,

Ревнующих его друг к дружке^[38]. Время значит рост,

А рост не значит ничего в загробной жизни.

Лаская все такого же ребенка, жена с льняными волосами

Скорбит у незабвенного пруда, задумчивым наполненного небом,

И так же белокура, но в тени с рыжинкой в волосах, обняв колени, ноги

На каменный поставив парапет, сидит на парапете

Другая, поднимая влажный взгляд

⁵⁸⁰ К непроницаемой туманной синеве.

С чего начать? Какую раньше целовать? Какую игрушку

Ребенку дать? Этот насупленный малыш,

Он знает ли о столкновении двух встречных

Машин, убившем бурной мартовскою ночью мать и дитя?

А та вторая любовь, с подъемом голым ног

В черной юбке балерины, зачем на ней

Сережки из шкатулки первой?

И зачем скрывает она рассерженное юное лицо?

Ибо по снам мы знаем, как трудно

⁵⁹⁰ Говорить с милыми нам усопшими! Они не замечают

Нашей боязни, брезгливости, стыда —

Пугающего чувства, что они не точно те, что были.

Ваш школьный друг, убитый на далекой войне,

Не удивлен, увидя вас у своей двери,

И, полуразвязно, полумрачно,

Указывает на лужи в подвале своего дома.

А кто научит нас, какие мысли звать на смотр

В то утро, что застанет нас шагающими к стенке

Под режиссурой сатрапова наймита,

⁶⁰⁰ Павиана в мундире?

Мы будем думать о вещах, известных нам одним, —

Империях рифм, сказочных царствах интеграла^[39],

Прислушиваться к дальним петухам и узнавать

На серой шершавой стенке редкий стенной лишайник,

И, пока нам связывают царственные руки,

Мы посмеемся над презренными, весело язвя

Ретивых кретинов,

И, шутки ради, плюнем им в глаза.

Не помочь также изгнаннику, старику,

⁶¹⁰ Умирающему в мотеле с громким вентилятором,

Вертящимся в знойной ночи прерий,

Пока снаружи брызги разноцветного света

Доходят до его постели, как темные руки прошлого,

Дарящие самоцветы, и быстро приближается смерть.

Он задыхается и заклинает на двух языках

Туманности, ширящиеся в его легких.

Рывок, раскол — вот все, что можно предсказать.

Быть может, обретешь le grand néant^[40]; быть может,

Протянешься опять спиралью из глазка клубня.

⁶²⁰ Как ты заметила, когда мы проходили в последний раз

Близ института: «Право, я не вижу

Различия между этим учреждением и адом».

Мы слышали, как гоготали и фыркали сторонники кремации, покуда

Могильщиков^[41] изобличал Реторту^[42]

Как помеху при рождении духов.

Мы все избегали критиковать религии.

Знаменитый Стар-Овер Блю рассмотрел роль

Планет как пристаней для душ.

Обсуждалась судьба зверей. Китаец дискантом

⁶³⁰ Разглагольствовал об этикете чайных церемоний

С предками и до какого восходить колена.

Я рвал в клочья фантазии Эдгара По

И разбирал детские воспоминания о странных

Перламутровых мерцаниях за гранью, недоступной взрослым.

Среди наших слушателей были молодой священник

И старый коммунист. IPH мог, по крайней мере,

Соперничать с церковью и с партийной линией.

В позднейшие годы он захирел:

Буддизм укоренился. Медиум протащил контрабандой

⁶⁴⁰ Бледное желе и витающую мандолину.

Фра^[43] Карамазов, бормоча свое идиотское

Все позволено, пролез в иные классы;

И, во исполнение желания рыбки-зародыша в матке,

Стая фрейдистов потянулась к могиле.

Это безвкусное предприятие кое-чем помогло мне.

Я понял, что́ надо игнорировать при моем обследовании

Смертной бездны. И когда мы потеряли наше дитя,

Я знал, что не будет ничего: никакой самозваный

Дух не коснется клавиатуры сухого дерева, чтобы

⁶⁵⁰ Выстукать ее ласкательное имя; никакой призрак

Не встанет грациозно, чтобы нас

Приветствовать в темном саду, близ карии.

«Ты слышишь этот странный звук?»

«Это ставень на лестнице, мой друг».

«Этот ветер! Не спишь, так зажги и сыграй

Со мною в шахматы. Ладно. Давай».

«Это не ставень. Вот опять. В углу».

«Это усик веточки скребет по стеклу».

«Что там упало, с крыши скатясь?»

⁶⁶⁰ «Это старуха-зима свалилась в грязь».

«Мой связан конь. Как тут помочь?»

Кто мчится так поздно сквозь ветер и ночь?

Это горе поэта, это — ветер во всю свою мочь,

Мартовский ветер. Это отец и дочь^[44].

Позднее наступили минуты, часы, целые дни, наконец,

Когда она отсутствовала из наших мыслей, так скоро

Бежала жизнь, эта мохнатая гусеница.

Мы поехали в Италию. Валялись на солнце

На белом пляже с другими розовыми и коричневыми

⁶⁷⁰ Американцами. Прилетели обратно в свой городок.

Узнали, что сборник моих очерков «Неукрощенный

Морской Конь» был «повсеместно восхваляем»

(За год разошлось триста экземпляров).

Вновь начались занятия, и на склонах, где

Вьются дальние дороги, был виден непрерывный поток

Автомобильных фар, возвращающихся к мечте

Об университетском образовании. Ты продолжала

Переводить на французский Марвеля и Донна^[45].

То был год бурь: ураган

⁶⁸⁰ «Лолита» пронесся от Флориды до Мэна.

Марс рдел. Женились шахи. Шпионили угрюмые русские.

Лэнг сделал твой портрет. И как-то вечером я умер.

Клуб Крэшоу^[46] заплатил мне за то, чтоб я обсудил

«Чем Нам Важна Поэзия».

Я прочел мою проповедь, скучную, но краткую.

Когда я спешил уйти, чтоб избежать

Так называемый «период вопросов» в конце,

Один из тех придирчивых господ, которые посещают

Такие лекции только для того, чтобы сказать, что не согласны,

⁶⁹⁰ Поднялся и ткнул трубкой в мою сторону.

И тут оно случилось — приступ, транс

Или один из моих старых припадков.

В первом ряду сидел случайно доктор. Как по заказу.

Я упал к его ногам. Мое сердце перестало биться,

И несколько мгновений, как кажется, прошло,

Пока оно толкнулось и снова потащилось

По более решительному назначению.

Теперь прошу вас дать мне ваше полное внимание.

Я не могу сказать откуда, но я знал, что я переступил

⁷⁰⁰ Рубеж. Все, что я любил, было утрачено,

Но не было аорты, чтобы донести о сожалении.

Резиновое солнце после конвульсий закатилось —

И кроваво-черное ничто начало ткать

Систему клеток, сцепленных внутри

Клеток, сцепленных внутри клеток, сцепленных

Внутри единого стебля, единой темы. И, ужасающе ясно

На фоне тьмы высокий белый бил фонтан.

Я понимал, конечно, что он состоит

Не из наших атомов, что смысл того, что я видел,

⁷¹⁰ Не наш был смысл. При жизни каждый

Разумный человек скоро распознает

Обман природы, и на глазах у него тогда

Камыш становится птицей, сучковатая веточка —

Гусеницей пяденицы, а голова кобры — большой,

Угрожающе сложенной ночницей. Но что касалось

Моего белого фонтана, то замещаемое им

Могло, как мне казалось, быть

Понятно только для обитателя

Этого странного мира, куда я лишь случайно забрел.

⁷²⁰ Но вот я увидал, как он растаял:

Хотя еще без сознания, я снова был на земле.

Мой рассказ рассмешил доктора.

Он усомнился, чтобы в состоянии, в котором

Он меня нашел, «можно было галлюцинировать

Или грезить в каком бы ни было смысле. Позже — возможно,

Но не во время самого коллапса.

Нет, мистер Шейд». Но, доктор, я ведь был загробной тенью!^[47]

Он улыбнулся: «Не совсем, всего лишь полутенью».

Все же я не уступал. В уме я продолжал

⁷³⁰ Переигрывать все, что было. Снова я сходил

С эстрады, и мне было странно, жарко,

Я видел, как тот субъект вставал, и опять я падал,

Не потому, что скандалист ткнул трубкой,

А, вероятно, потому, что срок настал

Толкнуться и затрястись дряблому дирижаблю,

Старому расшатанному сердцу.

От моего видения дуло правдой. Оно имело тональность,

Сущность и необычайность своей особой

Реальности. Оно существовало. Меж тем как проходило время,

⁷⁴⁰ Его бессменная вертикаль сияла победно.

Часто, раздраженный наружным блеском

Обыденщины и раздора, я обращался внутрь себя, и там,

На заднем плане души, стоял он,

«Старый Верный», как гейзер в Йеллостонском парке^[48].

Его присутствие всегда дивно меня утешало.

Потом я как-то раз наткнулся на то,

Что показалось мне параллельным явлением.

Это была статья в журнале о некой госпоже З., чье сердце было

Возвращено к жизни массажем руки проворного хирурга.

⁷⁵⁰ Она рассказала репортеру о «Стране

За Пеленой», и рассказ заключал в себе

Намек на ангелов, и сверкание цветных

Окон, и тихую музыку, и кое-что

Из книги гимнов, и голос ее матери;

Но в конце она упомянула дальний

Ландшафт, туманный сад, и — дальше я цитирую:

«Вдали за садом, как будто через дым,

Я мельком разглядела высокий белый фонтан — и проснулась».

Если на неназванном острове капитан Шмидт

⁷⁶⁰ Видит нового зверя и ловит его

И если немного позднее капитан Смит

Привозит оттуда шкуру, то этот остров не миф.

Наш фонтан был указательным столбом и знаком,

Он объективно существовал во тьме,

Крепкий как кость, вещественный как зуб,

Почти банальный в своей мощной правде!

Статья была написана Джимом Коутсом.

Джиму я сразу написал. Получил от него ее адрес.

Проехал триста миль на запад, чтобы с ней поговорить.

⁷⁷⁰ Прибыл. Был встречен пылким мурлыканьем.

Увидел эти голубые волосы, веснущатые руки, восхищенный

Орхидейный вид — и понял, что попался.

«Кто упустил бы случай повстречать

Такого знаменитого поэта?» Как мило

Было, что я приехал! Я отчаянно пытался

Задать свои вопросы. Их отметали:

«В другой раз, как-нибудь, быть может». Журналист

Еще ей не вернул ее заметок. Не следует настаивать.

Она пичкала меня кэксом, все это превращая

⁷⁸⁰ В идиотский светский визит.

«Я не могу поверить», она сказала, «что вот это вы!

Мне так понравились ваши стихи в Синем Журнале.

Те, что о Мон-Блоне^[49], У меня есть племянница,

Которая поднялась на Маттерхорн. Вторую вещь

Я не могла понять. Я говорю о смысле.

А самый звук, конечно… Но я так глупа!»

Она и впрямь была. Я мог бы настоять. Я мог бы

Заставить ее рассказать мне больше

О Белом фонтане, который мы оба видели «за пеленой».

⁷⁹⁰ Но если (подумал я) упомянуть эту подробность,

Она набросится на нее, как на духовное

Родство, сакраментальные узы,

Мистически объединяющие нас,

И тотчас наши души б оказались

Сестра и брат, трепещущие на краю

Нежного кровосмешения. «Ну, — сказал я, — мне кажется,

Становится уж поздно…»

Заехал я и к Коутсу.

Он опасался, что засунул куда-то ее записки.

Он достал свою статью из стальной картотеки.

⁸⁰⁰ «Все точно. Я не менял ее стиля.

Одна есть опечатка, не то чтоб важная:

Гора, а не фонтан^[50]. Оттенок величавости»^[51].

Жизнь Вечная — на базе опечатки!

Я думал на пути домой: не надо ль принять намек

И прекратить обследование моей бездны?

Как вдруг был осенен мыслью, что это-то и есть

Весь настоящий смысл, вся тема контрапункта;

Не текст, а именно текстура, не мечта,

А совпадение, все перевернувшее вверх дном;

⁸¹⁰ Вместо бессмыслицы непрочной — основа ткани смысла^[52].

Да! Хватит и того, что я мог в жизни

Найти какое-то звено-зерно, какой-то

Связующий узор в игре,

Искусное сплетение частиц

Той самой радости, что находили в ней те, кто в нее играл.

Не важно было, кто они. Ни звука,

Ни беглого луча не доходило из их затейливой

Обители, но были там они, бесстрастные, немые,

Играли в игру миров, производили пешки

⁸²⁰ В единорогов из кости слоновой и в фавнов из эбена;

Тут зажигая жизнь долгую, там погашая

Короткую; убивая балканского монарха;

Заставляя льдину, наросшую на высоко летящем

Самолете, свалившись с неба,

Наповал убить крестьянина; пряча от меня ключи,

Очки иль трубку. Согласуя эти

События и предметы с дальними событиями

И с предметами исчезнувшими. Узор творя

Из случайностей и возможностей.

⁸³⁰ В шубе, я вошел: Сибилла, я

Глубоко убежден — «Закрой, мой милый, дверь.

Как съездил?» Чудно — но важнее:

Я воротился, убежденный в том, что могу нащупать

Путь к некой — к некой — «Да, мой милый?» Слабой надежде.

Примечания

29

По-английски «если», по-французски «тис» (прим. пер.).

30

Последние слова Франсуа Рабле (1494–1553): «Иду искать великое “Быть может”».

31

Игра слов на французском «peut-être» и английском «potato» (картофель). (Прим. пер.)

32

Macabre — зловещий (прим. пер.).

33

Пояснение в скобках добавлено переводчицей: в оригинале вымышленный город Yewshade намекает на англ. yew tree — тис.

34

Контейнер для выращивания личинок насекомых.

35

В оригинале «For we die every day» — мы умираем каждый день.

36

Наставление, предписание (англ.).

37

Эти образы позднее будут развиты в романе Набокова «Сквозняк из прошлого» («Transparent Things», 1972).

38

Русский перевод этого отрывка, начиная со слов «Советы мы даем», содержится в последней части романа Набокова «Ада, или Отрада» (1969).

39

В оригинале «calculus» — исчисление, математический термин, которым обозначаются разные отделы высшей математики.

40

Великое ничто (фр.).

41

В оригинале «Grabermann», от нем. Gräber — могильщик.

42

Имеется в виду реторта печи, в которой сжигают тела в крематориях.

43

Брат (нем.).

44

В оригинале «child» — ребенок.

45

Английские поэты Эндрю Марвелл (1621–1678) и Джон Донн (1572–1631).

46

Ричард Крэшоу (ок. 1613–1649), английский поэт-метафизик.

47

Напоминаю, что «шейд» по-английски значит «тень» (прим. пер.).

48

Слова «как гейзер в Йеллостонском парке» добавлены переводчицей. «Old Faithful» — гейзер в Йеллоустонском национальном парке Вайоминга, названный так из-за регулярности выброса фонтанов горячей воды.

49

Искаженный ее произношением Монблан (фр. «белая гора»).

50

В английском языке эти слова отличаются одной буквой: mountain — fountain.

51

В оригинале «The majestic touch», что может означать, кроме того, «Величественный штрих (характерная черта)».

52

Читатель, возможно, вспомнит слова Шейда в начале этой песни: «Я люблю высокие горы. От железных ворот / Ветхого дома, который мы там сняли, / Был виден снежный очерк, столь далекий и столь прекрасный, / Что оставалось лишь вздохнуть, как будто / Это могло помочь к ним приобщиться».