Беседы с Софией

Владимир Латышев

К началу двадцать первого века самым слабым и морально устаревшим оказалось производство Человека. Формирование настоящего субъекта культуры становится основной проблемой развития общества.

Моей любимой внучке Елизавете посвящаю

© Владимир Латышев, 2022

ISBN 978-5-0053-2400-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленькая София

София родилась вовремя. Полметра и три с половиной килограмма родительского счастья орали с этого момента почти постоянно, требуя к себе внимания и ещё чего-то, о чем иногда догадывалась мудрая бабушка Оля. Мама с папой просто изо всех сил любили дочь и терпеливо ждали, когда она наконец просто и, главное, тихо заговорит. Наивные! Они думали, что им станет легче и можно будет хотя бы спать спокойно.

Надежды не оправдались, и хоть вопросы белобрысой и зеленоглазой воспитанницы дошкольного центра были вполне детскими, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не попасть впросак. И хорошо, если за неудачным ответом следовал новый вопрос, а не активные действия, представляющие угрозу как для самой Софии, так и для окружающих.

Немного легче стало лишь к девятому примерно классу, когда активное участие в разных, испытанных к тому времени, формах общественной жизни, стало понемногу тяготить юную Софию. Недолгой оказалась и дружба с высоким красивым мальчиком из десятого «Б». Как-то, отвечая на осторожный вопрос отца, она бросила с безразличным видом:

— У него в голове бицепс. Скучно.

София часто бывала на выставках и в музеях, посещала разные молодежные мероприятия, но всё большую часть свободного времени проводила одна, закрывшись в своей уютной комнате. Стихов, которые она тогда сочиняла, никто из нас, членов семьи, кажется, так и не увидел. А вот первые рассказы были мне однажды предъявлены с требованием прочесть, но ничего не говорить, пока меня специально не спросят. Конечно, я был удостоен высочайшего доверия со стороны племянницы и весьма этим гордился. Молчать, впрочем, мне пришлось не долго, и вечером того же дня у нас состоялся весьма содержательный разговор о литературе вообще и о творчестве Софии в частности. Юная писательница, забравшись с ногами на диван и спрятавшись в защитных складках большого теплого халата, смотрела на меня требовательно и настороженно. Так продолжалось минут десять, пока я с удовольствием рассуждал о достоинствах её текстов. Когда же я осторожно перешёл к недостаткам, София вдруг заулыбалась и спрыгнув с дивана объявила:

— Ну, вот. Наконец правду стал говорить. Продолжай!

Временами мне казалось, что я неплохо знаю свою племянницу, однако шло время, а она по-прежнему удивляла своими решениями и поступками, понять которые мне удавалось далеко не сразу. Софию это забавляло, а я не уставал дивиться сложной и тонкой организации её натуры.

В конце мая девятый год обучения в школе закончился и в этот день планировалось лишь прощальное мероприятие перед летними каникулами. Задержавшись на мгновение у зеркала в прихожей, София рассеянно оглядывалась по сторонам, словно пытаясь вспомнить, что именно ей нужно.

— Если ты ищешь свой рюкзак, то совершенно напрасно. Ему в школу в этом году уже не нужно. А ты так и пойдешь, в свитере и джинсах?

София, глянув на непривычно свободные руки, поддернула рукава, улыбнулась во весь рот и превратившись вдруг в сгусток праздничной энергии, бросилась мне на шею. В следующее мгновение она уже выбежала из дома.

— Соня! А бутерброды! — попыталась остановить дочку мать, вышедшая из кухни с пакетом. Но было, конечно, уже поздно.

— Я скоро! — донеслось издалека и звуки шагов быстро утонули в шуме листвы, растревоженной свежим утренним ветерком.

Я закрыл двери и сказав несколько успокаивающих слов сестре, продолжавшей растерянно стоять с невостребованными бутербродами в руках, стал собираться в университет, где было намечено заседание кафедры. Мероприятие обещало быть рекордно скучным и настроение у меня было соответствующее.

Вернувшись сразу после полудня в свою холостяцкую двушку по соседству с большой квартирой Софии, я переоделся и сварил кофе. Когда ароматный напиток был уже в чашке рядом с купленными по дороге аппетитными пирожками и свежим журналом, раздался звонок. Сестра, как это нередко случалось в последнее время, звала меня на помощь.

— София вернулась около часа назад и молча закрылась в своей комнате. Ничего не объясняет, обедать отказывается. Похоже, чем-то сильно огорчена и теперь пытается принять какое-то решение.

Валентина, безмерно привязанная к дочери, с огромным трудом сдавала привычные материнские позиции, с боем отдавая каждую новую степень свободы, к которой стремилась София. Мои дружеские отношения с племянницей, вызывали у матери очень непростые и не всегда добрые чувства. В то же время, прибегая временами к моей помощи, она не могла не видеть, что ситуация обычно разрешалась, что называется, в её пользу.

Я постучал в дверь комнаты и подал голос.

— Мне нужно с тобой поговорить, Влад, — донеслось из-за двери, — подожди меня, пожалуйста, я скоро.

— Сонечка, но ты же голодная! Выходи, и все вместе пообедаем, — взмолилась Валентина, — и папа вот-вот появится.

— Ладно, иду.

Дверь открылась и София быстро прошмыгнула мимо нас в столовую. Оттуда она, не останавливаясь, быстро перешла на кухню, где принялась помогать накрывать на стол. Хлопоты на кухне и уборку квартиры София давно разделила с матерью и эта тема практически никогда в семье не обсуждалась.

За красиво сервированным и как всегда аппетитным столом сидели в основном молча. Отец к обеду не появился из-за каких-то проблем в НИИ, где он трудился ужу много лет, а бабушка Оля гостила на Кавказе у сестры. И теперь их места за столом с приборами выглядели немного сиротливо. Когда добрались до десерта, я попытался завести разговор о летнем отдыхе, но София оставалась хмурой и упорно молчала до конца обеда.

Выйдя на бульвар и найдя свободную скамейку, мы еще некоторое время сидели молча, наблюдая за голубями, которые в ожидании подачки бесстрашно топтались у самых ног, вопросительно поглядывая на нас то одним, то другим глазом. Будто устав от психического напряжения, София вдруг глубоко вздохнула и заговорила.

— Вот ты, взрослый человек, который всё видел и всё знает, ты можешь мне объяснить, что такое брачный договор? Нам сегодня устроили в школе встречу с большим специалистом из этой области, который рассказал, что в цивилизованных странах люди, вступающие в брак, подписывают договор, в котором оговорены экономические условия развода. Холёный дядька в дорогом костюме вальяжно расселся перед классом в учительском кресле и стал нам рассказывать о своём адвокатском опыте. Он был похож на сытого кота и единственное, чего ему не хватало, это зубочистки!

Я его спросила, как он себе представляет разговор, например, между Ромео и Джульеттой на тему о будущем разделе имущества. А когда он вытаращился на меня своими кошачьими глазками, сказала, что если он не помнит этих персонажей, то может использовать в качестве примера Петрарку и его возлюбленную Лауру или любую другую пару из классической литературы.

Психовал он страшно, но сумел сдержаться и стал что-то говорить о том, что теперь другое время и что реальная жизнь всегда отличалась от сказок, которые рассказывают детям.

И тут включилась моя Маринка и знаешь, что она ему сказала? Мы потом с ней долго смеялись! Она заявила, что поскольку он объясняет во что или во сколько нужно оценить каждой стороне потери от будущего предательства и развода, то фактически он ведет речь в детском коллективе о продажной любви как правильной форме семейных отношений.

Ну тут такое началось! Гость страшно рассердился, но наехал не на нас с Маринкой, а на директора школы, которая его пригласила. Получился скандал, классная расплакалась и спряталась в учительской, а с нами быстро распрощались и отправили на каникулы. Всё!

А ведь этот брачный договор придумал не наш противный гость. Такие бумажки действительно подписывают люди, которые накануне ещё объяснялись друг другу в любви, клялись в верности!

Нет, я конечно знаю, что не все пары живут в любви и согласии до конца своих дней, но… говори лучше ты!

Я смотрел на сурово сдвинутые брови Софии под разметавшейся русой чёлкой, на её сжатые и побелевшие от внутреннего напряжения кулачки и не находил нужных слов, тех, о которых не придётся потом пожалеть.

— Знаешь, София, а мне жаль этого холёного дядьку. Его ведь наверняка никто по-настоящему не любил. И сам он тоже. А такой человек вряд ли способен понять то, о чем ты его спрашивала.

София во все свои огромные зелёные глаза смотрела на меня, ожидая продолжения.

— А чтобы разобраться с проблемой брачного договора, нужно, прежде всего понять что такое любовь. Это нужно, даже если ты прочла и прочувствовала не одно классическое произведение и считаешь, что все здесь ясно.

Я сделал паузу перед переходом к самой важной и самой трудной для меня части разговора. На мгновение я даже засомневался в его своевременности и в правильности выбранной линии рассуждения, но взгляд, который буквально вонзила в меня София не оставлял выбора, и я продолжил.

— Тебе, конечно, не нужно объяснять, что в отличие от жизни отдельного человека, жизнь человечества никогда не прерывается. Общество давно выработало механизм воспроизводства своих членов, каковым является семья.

При этих словах София нетерпеливо мотнула челкой и проговорила слегка обиженным тоном:

— Ты что, собрался объяснить мне, откуда дети берутся? Так я уже в курсе.

— Нет София, в этом я не сомневался, иначе вообще этот разговор бы не получился.

— Ну, извини. Молчу!

— Я хочу обратить твоё внимание вот на что. Все живые существа решают проблему сохранения жизни через рождение новых особей, уже подготовленных природой к жизни в естественных для них условиях, которые остаётся лишь побыстрее и получше освоить.

— А люди? Не так что ли?

— Да в том-то и дело, что не так! — воскликнул я, — Причем принципиально не так!

София посмотрела на меня с недоверием и, наморщив лоб, отвернулась. Немного помолчав и вдруг улыбнувшись, она снова обратилась ко мне:

— То что ты говорил, обычно было интересно и, по-моему, правильно. Извини, больше не перебиваю.

— Тогда продолжим. Так вот, проблема продолжения рода человеческого никак не решается с рождением младенца. Сейчас я выскажу мысль, которая может показаться тебе странной, но ты, пожалуйста, не спеши с выводами.

Рождение младенца это дело природы, требующее от родителей лишь здоровья. А вот рождение Человека это проблема, решение которой в это время ещё только предстоит родителям и младенцу.

— А если проблема не решается, что выходит? Что, младенец… не выживет?

— Видишь ли, создав удивительный человеческий организм, природа действительно не предусмотрела для него ни специальной среды обитания, ни способности выжить… без посторонней помощи. Но к счастью, практически у каждого современного малыша есть замечательный жизненный орган. Не догадываешься, какой?

— Но ты же сам сказал, что природа не дала ему способности выжить!

София посмотрела на меня сердито и добавила.

— Ты меня не путай, пожалуйста.

— Но ведь я и не говорю, что этот жизненный орган — часть его организма. Видишь ли, этот замечательный орган это его мама!

Мне показалось, что София пристально смотрела мне в глаза, однако взгляд её был обращён гораздо дальше. Она размышляла, прикусив по детской привычке нижнюю губу. Спина напряженно выпрямлена, а руки сцеплены и прижаты к груди.

— Выходит, что это мать учит ребенка жить, учит быть человеком. А от природы у него только сам организм со своими капризами. Я правильно поняла?

Она вновь сосредоточенно и требовательно смотрела на меня.

— Правильно, хотя на месте матери или вместе с ней может быть и другой взрослый человек. Но чтобы эта школа жизни вообще заработала, нужен не только активный учитель, но и ученик, откликнувшийся на обращенный к нему с любовью зов человеческий. Именно заботливый взрослый своим душевным теплом пробуждает человеческое сознание младенца, которое вспыхивает его первой улыбкой.

— Красиво… Но почему именно улыбка?

— Да потому, что до этого момента все его крики и гримасы были выражением различных позывов организма, голосом природы. Улыбка же, это ответ на обращение извне, другого человека.

И знаешь, как бы старательно и строго не описывали ученые психологи это событие, два впервые встретившихся взгляда всегда неповторимы и… непостижимы.

— Как Джоконда Леонардо да Винчи, — тихо добавила моя мудрая племянница.

— Пожалуй.

София замолчала, наклонившись и рисуя веточкой на асфальте какие-то невидимые знаки. Зная свою племянницу, я тоже не спешил, ожидая, когда она завершит свою таинственную работу.

— Ну, а что же любовь? Или ты хочешь сказать, что если мать не любит своё дитя, то он может так и не улыбнуться ей? Но разве так бывает?

— Знаешь, София, раньше бытовало такое выражение «недолюбленный ребёнок».

Я хотел продолжить рассуждения, но София прервала меня, заявив, что с любовью материнской, преодолевающей свою зависимость от природного инстинкта, ей всё понятно. А вот о том, что касается чувств, связывающих родителей, она хочет меня послушать.

Было похоже, что моя София уже приняла какое-то решение, избавившись от психологической ноши, угнетавшей её последние часы.

— Посмотрю, как ты теперь выкрутишься, — говорили её, снова ставшие лукавыми и озорными, глаза.

Мимо нас промчалась шумная ватага мальчишек-подростков, распугавшая птиц и заставившая опасливо прижаться к бордюру двух пожилых дам с палками для скандинавской ходьбы. И только я собрался продолжить рассуждения, как на нашу скамью опустилась пара молодых людей, которых принято называть влюблёнными. Целующиеся были настолько увлечены своим занятием, что не обращали никакого внимания на окружающих.

София, посмотрев несколько секунд на новых соседей, повернулась всем телом в мою сторону и заявила:

— Мне они не мешают. А ты можешь говорить?

Я признался, что предпочел бы свободную скамейку, но поскольку вблизи таковых не видно, могу и так.

— Мы уже упоминали сегодня материнский инстинкт, который постепенно преодолевается по мере формирования истинно человеческого чувства к взрослеющему ребенку. Любовь между мужчиной и женщиной тоже, естественно, связана с природной предпосылкой, выражающейся, как ты понимаешь, во взаимном сексуальном интересе.

Я немного помолчал, подыскивая слова и усаживаясь поудобней.

— Огромная культурная проблема сегодня состоит в том, что…

— Подожди! Позволь я попробую угадать, что ты собираешься сказать.

София взяла меня за руку, словно удерживая таким образом от продолжения.

— Проблема в том, — решительно начала София и тут же немного смутившись, добавила, — я думаю,.. эта проблема состоит в том, что сексуальное влечение, которому подчиняется животное, всё больше руководит поведением современных людей. Люди вообще забывают, что мужчину и женщину может объединять что-либо кроме секса и денег. Или я не права?

С решительно приподнятым подбородком над тонкой, ещё детской шейкой и вспыхнувшими воинственным пламенем глазами моя племянница напомнила мне молодой зелёный побег, пробившийся сквозь грязь и бетон и тянущийся к свету, в который он верит, но до которого так далеко…

София оглянулась назад, и не увидев парочки, которая успела удалиться, облегченно вздохнула.

— Влад, — тихим и совсем уже не воинственным голосом спросила она, — как же так случилось, что настоящая любовь умерла в нашем обществе?

Я постарался сохранить спокойствие, хотя бы внешне.

— Что ты, София! Она, конечно, не умерла. Это было бы не только ужасно, но смертельно для всех, для нашего «Мы». Способность любить, а значит готовность к самопожертвованию ради любимого человека, это истинная основа человеческого способа жизни. Да ты, мне кажется, и сама это уже понимаешь. Только голос любви способен по-настоящему пробудить сознание человека, и только в пространстве любви, связывающей всех близких людей, может нормально развиваться ребенок, упорно подчиняя себе собственную природу. Именно так, с помощью других людей, ребенок побеждает в себе как жестокость зверя, так и животную форму сексуального поведения. Самец, глядя на отца, превращается в сильного и благородного мужчину, а самка в прекрасную и обязательно мудрую женщину, мечтающую стать матерью.

К сожалению, мир сегодня переживает тяжелейший культурный кризис, когда меняется способ жизни людей. Но как бы не стремились нынешние властные собственники подчинять себе Человека, заползая со своей расчетливостью и примитивной моралью в самые интимные уголки его жизни, им не победить и не уничтожить настоящую любовь.

Разрушение семьи, в том числе с помощью этих брачных договоров, утрата традиций семейных и вообще человеческих отношений — наносит смертельные раны нашему обществу, нашему слабеющему «Мы».

Я не хочу говорить про деньги и современное ростовщичество, прибыль, торговлю и прочие атрибуты новой жизни, в которой человеку доброму и честному, достойному и любящему беззаветно уже не остаётся места. Не хочу говорить, потому что не хочу верить самому себе. И ты не верь, потому что любовь и добро всё равно победят.

Я понимал, что сказал совсем не то и не так, как было нужно, что девочка ждала поддержки, а не бессильной жалобы старшего. Но я не мог остановиться, пока не договорил. Потому, что я не мог врать Софии, потому что я слишком уважал и любил этого маленького, но уже такого большого человека.