Беседы с Софией

Владимир Латышев

К началу двадцать первого века самым слабым и морально устаревшим оказалось производство Человека. Формирование настоящего субъекта культуры становится основной проблемой развития общества.

Диалог

Откинувшись на спинку стула, София смеялась весело и заразительно. Все сидящие за обеденным столом тоже улыбались, поддерживая веселое настроение одиннадцатиклассницы, и все ждали продолжения её рассказа об очередном школьном дне.

Нельзя сказать, что ситуация была необычной для нашего родственного сообщества, в котором застолье было, кажется, главной и всеми любимой традицией. София с родителями и мудрой бабушкой Олей жили в относительно небольшой четырехкомнатной квартире, где была замечательная гостиная-столовая с большим массивным столом, такими же стульями и портретами предков на стенах. А поскольку жили мы по-соседству, на втором этаже старого кирпичного дома, то и я частенько оказывался за общим столом на правах дяди Софии и, по общему мнению, её старшего друга.

— Представляю, с каким облегчением вздохнет наша директриса, когда я, наконец, закончу школу! — заявила моя племянница, с хрустом раскусив яблоко, и сразу смутив и встревожив родителей.

— София, девочка, не пугай нас, ради бога! Что ты опять учинила?!

— Да ничего, мамочка, я не сделала. Просто задала вопрос нашему гостю, который читал лекцию в рамках профориентации. Нам сказали, что это талантливый молодой профессор, который защитил докторскую диссертацию в двадцать девять лет. Он действительно молодой, умный и, наверное, очень уважаемый. Рассказывал нам о психологии и современных методах управления персоналом, и уговаривал идти учиться на современных руководителей. Мы его внимательно слушатели, а потом девчонки поинтересовались, как он относится к искусственному интеллекту и какую роль по его мнению займут завтра роботы в сфере производства. Он обрадовался и много чего наговорил, но в основном про то, что роботы уже вытесняют из сферы занятости разных исполнителей. И тогда я поинтересовалась, а что будет делать он сам, когда лишится исполнителей; какую профессию себе выберет. Он стал чего-то объяснять, но это было неубедительно и скучно. Может, конечно, мы его просто не поняли.

— Боже мой, София, ну когда ты научишься придерживать свой язычок?! — всплеснула руками Валентина и бросила быстрый взгляд на мужа.

— Мама! Но нам же предложили задавать вопросы! Я что, должна была спросить женат ли он или про его гастрономические предпочтения? Почему нужно прикидываться восторженной дурочкой?

— Не надо дурочкой. Иногда можно просто промолчать.

— Ну да! Все сразу подумают, что я захворала. Ещё скорую вызовут. Пап, ты тоже считаешь, что молчать полезнее?

— Я считаю, — заговорил папа Антон, с трудом погасив улыбку — что ты у нас большая умница и наверняка сама понимаешь, что нужно уметь и говорить, и молчать. А вот чувство меры между тем и другим это уже признак мудрости, которая приходит с годами.

Антон, человек решительный и твердый в своих убеждениях, с круто вырубленными чертами лица и почти таким же характером, был обычно на стороне дочери и в большинстве случаев одобрял её поведение. Что же касается меня, то в подобных пикировках я старался не участвовать. Родители ценили такую сдержанность, но, каждый в отдельности, временами заводили со мной разговор о дочери, о её возможном будущем. Я же отмечал многочисленные способности Софии, подчеркивая, что она прекрасно мыслит и в состоянии самостоятельно решить вопрос о выборе профессии или, точнее, места дальнейшей учебы.

Снова заговорила Валентина, пытаясь за деланной веселостью скрыть истинную озабоченность и тревогу за будущее дочери. Впрочем, всё это легко читалось на лице моей черноволосой красавицы сестры, казавшейся совсем маленькой рядом со своим Антоном.

— Доченька, но ты же должна занять такое положение в обществе, чтобы тебя уважали и труд твой ценили. И зарплата нужна достойная..

— Знаешь, мамочка, для меня нынешнее общество, это множество людей построенных в пирамиду по принципу подчинения. Одни командуют другими. У тех, кто выше, больше власти, а у кого больше власти у того больше денег. Сегодняшний профессор учил, как забраться повыше, чтобы оттуда.. ну в общем понятно. А я, пока книги умные читала, да людей умных слушала, начиная с вас, мамочка и папочка, поняла одну простую истину, что человеком, если он действительно человек, управлять не нужно. Вернее, нельзя! Человеку нужно помочь вынырнуть на поверхность человеческой жизни, чтобы он мог оглянуться и увидев интересный берег красивый или маяк, плыть к нему. Лучше вместе с друзьями, чтобы помогать друг другу не утонуть.

В общем, разговор за столом, продлившийся еще около получаса, лишь добавил беспокойства матери и, кажется, никак не отразился на позиции Софии. Когда после обеда все расходились по своим делам, я тоже отправился к себе, собираясь поработать над статьёй об образовательном пространстве города. Уже закрывая за собой дверь, я услышал голос племянницы и обернулся.

Высокая, в лёгком коротком полупальто тёмно шоколадного цвета, с кажущейся небрежной стрижкой и проницательным взглядом лукавых глаз, она выглядела человеком, рассуждать о самостоятельности которого было как минимум поздно.

— Влад, подожди секунду! Вот, посмотри, пожалуйста.

Она протянула мне несколько страниц с распечатанным текстом. И помахав рукой побежала вниз по лестнице.

— Вечером поговорим! — донеслось снизу, хлопнула входная дверь и снова стало тихо.

Усевшись в кресло, я стал просматривать полученные от Софии листки. Здесь было несколько симпатичных коротких литературных зарисовок, затем следовали рассуждения, которые меня особенно заинтересовали. «Семья» — было крупно выведено от руки. Первую букву украшал тщательно прорисованный растительный орнамент. Зная любовь Софии к рисованию и некоторые её привычки, я догадался, что она довольно долго размышляла перед чистым листом.

Подвинув кресло к окну, манившему картинкой солнечного денька, я несколько раз внимательно перечитал страницы с плотным текстом, напечатанным десятым кеглем «Корпусом». И в очередной раз мне стало ясно, насколько глубже тщательно сформулированные суждения и мысли моей племянницы, чем те ироничные высказывания, которые спровоцированы попытками старших поучать и тем более порицать её.

София размышляла о роли отца в семье, а поскольку мы уже говорили об этом раньше, я сразу отметил изменения в её позиции, ставшей глубже и серьёзнее. Настолько, что я даже решил пройтись, поскольку так мне всегда лучше думалось.

Одевшись, я вышел из дома и направился к обласканному ещё слабым солнечным теплом бульвару, обычному месту моих прогулок. Ни ветра, ни шумящей толпы прохожих не было, и я без помех погрузился в размышления.

Первая мысль Софии состояла в том, что старший человек для младшего это не только образ собственного будущего, но и возможность сформировать свои жизненные ориентиры. «Хочу или, наоборот, не хочу стать таким же, похожим на него». Младший же для старшего тоже не менее важен, поскольку, по мнению Софии, может служить для него живым ответом на вопросы о том, почему сам взрослый оказался именно таким, как это всё произошло и что ещё можно поменять, исправить. Главным же было то, что она сумела разглядеть потребность этих двоих друг в друге, их особое, совершенно необходимое для развития обоих единство.

Рассуждениям об отце племянница придала особое значения. Мысли формулировались четко и, кажется, даже осторожно, что явно объяснялось бережным отношением к самому любимому родителю.

Раньше семейный уклад опирался, по мнению Софии, на сформированный веками образ главы семьи, патриарха, укорененный в сознание ребёнка вместе с другими традиционными представлениями. Теперь же многие традиции просто устарели. Современный глава семьи, положительное представление о котором у ребенка изначально формирует мама, должен постоянно оправдывать поступками свое место во главе семейного стола. И в конце текста София заключает, что на основе старых традиций должны формироваться новые культурные потребности друг в друге, а не право управлять другими членами семьи.

Я сидел и размышлял о феномене моей племянницы, сочетающей в себе подростковую ранимость и порой раздражительность с какой-то удивительной проницательностью, когда меня вдруг окликнул Антон.

На лице отца Софии не было и следа того беспокойства, которое терзало Валентину. Усевшись рядом со мной и глянув на листки в моих руках, он спокойно поинтересовался, что нынче пишет дочь. Это был уже традиционный для наших давних доверительных отношений вопрос, и я, не показывая ему сам текст, поведал о новой ступени в формировании мировоззрения его дочери.

— Послушай, Влад, а ты сохраняешь её тексты? Со временем, я думаю, они для самой Софии обретут большую ценность.

— А как же иначе? Всё это — богатство, пока не оцененное, но которое безусловно ещё сыграет свою роль в её жизни.

— Знаешь, я уже несколько дней собирался поговорить с тобой вот о чём. Мне предложили двухлетнюю стажировку в Штатах, в Калифорнийском университете. Ты понимаешь, насколько для меня это интересно и важно, учитывая имеющуюся там экспериментальную базу. Один я, конечно, не поеду. Баба Оля, слава богу, крепка и вполне сможет обойтись пока без нас. А вот София не хочет даже слышать об американском вузе, хотя с английским языком у неё совсем не плохо. Может ты поговоришь с ней как-нибудь осторожно? Похоже, это для меня последний шанс.

Неожиданно подул холодный и порывистый ветер. Я глянул на небо, затянутое тяжёлыми мрачными тучами и подумал о том, что на сегодня хорошая погода закончилась. Впереди явно был дождь и стоило поторопиться. Антон, который уже успел замерзнуть в своей ветровке, махнул призывно рукой и энергично зашагал в сторону дома, заставив и меня поспешить.

Конец ознакомительного фрагмента.