Черный ворон, я не твой

Владимир Колычев, 2007

Плачет тюрьма по семейке Казимировых, лихо грабящей банки и не оставляющей живых свидетелей. И сыновья, и племянники Станислава Казимирова знают свое дело, да и племянница – яркая красотка Римма, играет не последнюю роль в семейной банде. Именно с ее помощью удалось подставить работника следственного изолятора Андрея Сизова, слишком много узнавшего об их промысле. Теперь Андрей между молотом и наковальней: и свои обвиняют в убийстве инкассатора, и бандиты грозят расправой. Это та самая патовая ситуация, когда надеяться остается разве что на самого себя…

Глава 6

Всю ночь Казимиров провел, не смыкая глаза. Спать хотелось невыносимо, но его беспокоили Щербатый и Арканыч. Разжалованная блатота могла пойти на реванш, этого Станислав и опасался.

А утром после подъема к нему подсел Кологривцев, обратился к нему с заговорщицки-заигрывающим видом. Едва уловимым кивком показал на Щербатого, который дожидался своей очереди к раковине-умывальнику.

— Они там о чем-то шушукались, — шепнул он. — Что-то затевают.

— Пусть затевают, — с презрением к противнику скривился Станислав. Он сам чувствовал, что вышло фальшиво, но это его не смутило. — Я их, козлов, в бараний рог…

— Добить их надо.

Казимиров пожал плечами. С одной стороны, Кологривцев прав, но с другой — ему-то какое до этого дело?..

— Как бы чего не вышло.

— А ты не каркай!

— Да я не каркаю, я подсказать хочу. Ты человек новый в наших кругах…

— В каких на хрен ваших кругах? В дерьме вашем, скажи!

— Ну, можно сказать и так! — согласился Кологривцев.

Казимиров вспомнил, как позавчера блатные разводили его на словах. И сам в свою очередь вцепился в бывшего чиновника. Уничтожающе глянул на него, коварно ухмыльнулся.

— Ты что, в дерьме живешь?

— Я?! Нет! — пугливо оглядевшись по сторонам, мотнул головой Кологривцев.

Он очень надеялся, что никто ничего не заметит, но камера уже прислушивалась к разговору. И даже Щербатый нехорошо скалился — в предчувствии веселого разговора.

— Да нет! Ты не так понял!

— Что не так понял?.. В дерьме мы, значит, живем, да?

— Нет, но…

— Я понимаю, грязно здесь, от сортира воняет…

— Но это не дерьмо, нет, — еще более отчаянно мотнул головой бывший чиновник.

— То есть в сортире не дерьмо? Шоколад там, да?

— Нет, в сортире как раз дерьмо…

Казимиров глянул на Щербатого, а тот, на свою беду, воспринял это как просьбу о помощи. Дескать, добить лоха надо…

— Ты сам как дерьмо! — хохотнул он, обращаясь к Кологривцеву.

Но Станислав нарочно его «не так понял». С грозным видом поднялся со своей шконки.

— Ты что-то сказал, Помойка?

— Э-э, это я не тебе! — испуганно шарахнулся от него Щербатый.

Но Станислав надвигался на него неумолимой скальной глыбой. В конце концов уголовник не выдержал, сунул руку под подушку, вытащил оттуда остро заточенный черенок от ложки. И даже попытался нанести удар. Но Станислав не зря в свое время занимался борьбой и качал мышцы. Он перехватил руку, но ломать ее не стал, хотя и мог. Выбил заточку, ногой пнул ее под кровать.

В это время приоткрылась дверь, с грохотом стукнувшись о блокиратор. Появилось откормленное лицо надзирателя.

— Что здесь такое?

Он подозрительно глянул на Щербатого, за спиной которого стоял Станислав. Рука взята на излом, малейшее движение, и боль будет сумасшедшая, и перелом. Щербатый это понимал, потому промолчал. А вчитываться в его жалкий, взывающий о помощи взгляд надзиратель не стал.

— Ничего, командир, все в порядке! — бодро подмигнул ему Станислав и красноречиво глянул на Кологривцева.

Оказывается, не зря тот был чиновником, если умел понимать с полуслова. Он мигом вскочил со скамейки за столом, на полусогнутых подбежал к надзирателю и сунул ему в руку две тысячные купюры.

— Поесть что-нибудь принеси. И диск бы для «DVD»…

Надзиратель только рад был подзаработать. Забрал деньги, закрыл дверь с видом человека, который все понимает, но которому все равно…

Станислав мельком глянул на разжалованного смотрящего. Арканыч предпочел не вмешиваться. Сидит, притихший, делает вид, что ничего не замечает. Не в том он состоянии, чтобы ударить в спину. А раз так, то с Щербатым можно было делать что угодно.

— Я тебе сейчас покажу, где настоящее дерьмо зимует!

С этими словами Станислав сунул его головой в унитаз. Выждал несколько секунд для чистоты нечистого эксперимента, швырнул жертву на загаженный мокротами пол.

— Порядок здесь наведешь, чмо!

Казимиров не был искушен в законах и порядках арестантской жизни, но все же прекрасно понимал, что после такого унижения Щербатый уже никогда не сможет подняться, а значит, мстить своему обидчику не будет смысла. А трусливый Арканыч тем более не посмеет поднять руку на нового и гораздо болеет крутого, чем он сам, смотрящего.

Какое-то время Щербатый смотрел на Станислава с тихой беспомощной ненавистью, затем взялся за тазик и тряпку.

Станислав глянул на злорадно ухмыляющуюся физиономию Кологривцева. Гаркнул на него:

— А ты чего сидишь, присоединяйся!

— Но сегодня не моя очередь! — жалко возмутился тот.

— Не так понял, кровосос. Кровь народную пил, теперь сам поработай. Сколько ты денег с меня за строительство взял, а?

— Ну так это же дела житейские…

Кологривцев обвел просительным взглядом сокамерников, но понимания у них не нашел. Почти все находящиеся здесь арестанты были людьми более менее состоятельные, большинство из них не понаслышке знало, что такое хождение по чиновникам.

— Так и здесь житейские, — усмехнулся Казимиров. — Не в дерьме, чай, живем. Сортир строить будешь…

— Как его строить? Он уже построен!

— Строен, да не достроен. Кабинку будешь строить…

— Как?

— Сначала разрешительную документацию соберешь. Хоть к начальнику тюрьмы обращайся, хоть к самому министру… Материал найдешь, оплатишь. Вагонка, фанера — что угодно, но чтобы все гладко… Ты меня понял?

— А где я все это… — начал было Кологривцев.

Но Станислав его оборвал.

— Ты меня понял?

— Понял.

Сразу после завтрака Казимирова вызвали на допрос. Он хоть и сознался в убийстве своей жены, но следствие продолжалось.

В ожидании, пока освободится следственный кабинет, ему пришлось провести в «стакане» без малого два часа. Станислав выходил оттуда, обливаясь потом.

— Жарко в камере? — глянув на его мокрую футболку, спросил следователь, усредненной наружности мужчина в усредненном серого цвета костюме. Ефимцев Любомир Александрович. Станислав познакомился с ним еще в изоляторе временного содержания, где он предъявил ему обвинение.

— Я бы не сказал, — буркнул он.

Душно было в переполненной камере да в «стаканах» без окон. А в обычной камере по ночам уже холодало. Батареи еще не топились, а на улице хоть и теплая, но осень… Домой бы, побродить бы по саду, дохнуть свежего воздуха. А еще лучше в баньке попариться — с медом и пивком…

— А чего такой мокрый? — безучастно спросил Ефимцев и, не дожидаясь ответа, перевел разговор в другое русло. — Времени у меня не много, несколько уточняющих вопросов, и мы разойдемся. У вас, наверное, прогулка скоро?

— После обеда.

— А с обедом как? Хорошо кормят?

— Ну, если судить, как черпаком по миске стучат, то хорошо. Громко стучат, — усмехнулся Станислав. — Только пусто…

— Но вы человек в общем-то состоятельный, посылки из дома, надеюсь, получаете….

— Ну и что дальше?

— Да нет, ничего… Несколько уточняющих вопросов…

— Весь внимание.

— Судя по вашим показаниям, выходит, что вы случайно выстрелили в свою жену…

— Да, баловался оружием. Стоял в коридоре, целился в дверь, а тут она выходит. Я как раз в это время нажал на спусковой крючок… Не думал, что пистолет заряжен…

— Значит, вы считаете, что преступление, в совершении которого вы обвиняетесь, можно переквалифицировать как причинение смерти по неосторожности…

— Это адвокат так считает… Но я действительно убил по неосторожности…

— Статья сто девятая уголовного кодекса. Ограничение свободы на срок до трех лет или лишение свободы на тот же срок…

Станиславу очень хотелось надеяться, что ему назначат самое мягкое наказание — ограничение свободы. Он уже знал, что это такое. Наказание отбывается в исправительном центре, а с разрешения начальника можно проживать на арендованной или даже собственной жилплощади. Главное, договориться. Для этого и существуют деньги, а с этим пока без проблем…

— Как назначит суд, так и буду отбывать наказание, — с видимой скромностью потупил он взгляд.

— Да, наказание определит суд. Он же учтет показания гражданки Семирядской, которая утверждает, что вы не любили свою жену и однажды уже пытались избавиться от нее…

Мысленно Казимиров согласился со своей «дражайшей» тещей. Действительно, три года назад, катаясь с женой на лодке, он нарочно перевернул ее. Знал, что Рита не умеет плавать. Она тонула, а он изображал судорогу. И если бы в последний момент не взыграла совесть, он бы еще три года назад стал вдовцом… Рита только сделала вид, что поверила в его судорогу, а матери своей рассказала, что муж хотел ее убить. Мать ее…

— У вас есть теща? — взывая к следователю, с ироничной усмешкой спросил Станислав.

— Есть.

— И как вы с ней живете?

— Душа в душу.

— Не типично.

— Может быть.

— А мы как кошка с собакой жили.

— Бывает.

— А сейчас Ирина Дмитриевна совсем с цепи сорвалась. За дочь мне мстит… Про случай на озере вам рассказала? Как я жену чуть не утопил…

— Но ведь было дело?

— Было. Но я спас ее, а не утопил.

— Не знаю. Гражданка Семирядская утверждает, что ее дочь спаслась собственными усилиями…

— Врет она все.

— А про то, что последние пять лет вы чуть ли не открыто живете с бывшей женой вашего брата, это тоже вранье?

— Бред старой женщины.

— Вы постоянно скандалили с женой.

— Это все наговоры.

— Соседи вашей тещи утверждают, что в последнее время ваша жена часто ночевала у своей матери. Говорят, что вы выгоняли ее из дома…

— Соседские сплетни, не более того… Что говорят мои сыновья?

— Ну, они говорят, что у вас в семье скандалов не было… — досадливо поморщился Ефимцев.

— Им и верьте.

— Они не хотят свидетельствовать против вас.

За своих домашних Станислав был спокоен. Главой своей семьи он был в полном смысле этого слова, всех держал в кулаке. Рита, правда, иногда артачилась, но и с ней он справлялся.

— Не хотят и не будут, потому что упрекнуть меня не в чем.

— Но мать вашей жены другого мнения. Она считает, что вы убили ее нарочно. Чтобы в дальнейшем беспрепятственно сожительствовать с бывшей женой вашего брата…

Станислав пренебрежительно усмехнулся. Тещу свою он терпеть не мог, но она в чем-то была права. Он действительно крутил любовь с Витторией, и об этом знали почти все, в том числе и жена…

* * *

Станислав шел в комнату к Виттории. Время — половина десятого вечера, домашние еще не спят. Но ему было все равно. Он хотел ее прямо сейчас, и ничто, казалось, не могло его остановить.

— Стой! Руки вверх!

Герберт вынырнул откуда-то из-под лестницы в левом крыле здания. В одной руке пластиковый пистолет, направленный точно на Станислава. Глупая улыбка, глупый взгляд.

— Стою!

Станислав подыграл сыну — поднял руки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Обычно Герберт не доставлял родителям хлопот. Еще десять лет назад Станислав купил ему компьютер, который и увлек его. В мире виртуальной действительности он был совершенно здоров и полон молодецких сил. А еще ему нравилось ездить на машине, на ней он не чувствовал себя инвалидом. Но сегодня на него нашла блажь. Ни компьютер его не занимал, ни автомобиль.

Герберту было два года, когда из уст врачей прозвучал страшный диагноз — церебральный паралич. Несмотря на их усилия, болезнь прогрессировала, в конечном итоге превратив мальчика в инвалида. Со временем течение болезни замедлило свой ход, а затем и вовсе остановилось. Станислав делал все, что было в его силах, — когда появилась возможность, свозил его в заграничную клинику, где он прошел курс лечения по какой-то прогрессивной методике. Но это мало чем помогло. Как был Герберт инвалидом, так им и остался. На своих двоих он перемещался с большим трудом, зато на машине научился ездить. И как ездит…

— Ты к ней не ходи! — мотнул головой Герберт.

Станислав понял, о чем говорит сын. Он не пускал его к Витте.

— Почему?

— Потому что мама плачет.

— Ты не понимаешь.

— Я все понимаю. Не ходи к ней, нельзя так.

— А как можно?

— Все можно. Но не к ней…

— Я ненадолго.

— Ну, если так…

Герберт уныло вздохнул, опустил руку с пистолетом и заковылял вверх по лестнице, с силой опираясь на перила.

Станислав проводил сына взглядом и продолжил путь.

Первый дом достался ему от родителей — без удобств, но большой и двухэтажный. Сюда он и сосватал Витторию после того, как Ростислав ушел от нее к молодой красотке. Она не очень-то хотела, но он убеждал — дескать, Ростислава пристыдить надо. Узнает, где обитает брошенная им семья, и заговорит в нем совесть…

Совесть в брате не заговорила, и Витта осталась здесь. Семья большая — престарелые родители, жена, невестка, шесть детей. Пришлось Станиславу строить новый дом, еще больший. Участок у родителей был солидный по площади, к тому же соседний продавался. В общем, отгрохал роскошный особняк — без малого семьсот квадратов общей площади плюс крытый бассейн. Много пришлось потрудиться, чтобы раздобыть деньги на строительство, но в конце концов Станислав осилил сначала один, а затем и второй проект. Теперь у него и дом чуть ли не самый большой в городе, и придорожный сервис-центр. Жизнь, можно сказать, удалась. Еще бы постылую жену куда-нибудь спровадить, чтобы не отравляла существование…

Витта сидела перед зеркалом, когда он вошел. Распущенные волосы, шелковая ночная рубашка. Пусть и не молодая, но все такая же красивая, как прежде. Сколько лет он грешит с ней, а все не может насытиться.

— Меня ждешь? — спросил он и мягким движением опустил руки ей на плечи.

— Что-то ты сегодня рано, — сказала она и нежно коснулась щекой внешней стороны его ладони. — Нельзя так.

— Вы что, сговорились? — нахмурился Станислав. — Сначала сын указывает мне, что можно, а что нельзя. Теперь ты…

— Какой сын?

— Старший. С пистолетом у меня на пути встал.

— С пистолетом?

— Да, пластиковый…

— Я думала, он твой нашел…

— Мой?! — задумался Станислав.

А ведь у него действительно был пистолет. Боевой. Но Герберт не мог его найти… А если это Германа пистолет? Или Себастьяна… Они тоже хорошо прячут оружие, но мало ли что… А ведь пистолет, который был у Герберта, внешне напоминал «беретту».

— А вдруг?

— Ты погоди, я сейчас…

Выстрел прозвучал в тот момент, когда Станислав закрывал за собой дверь из комнаты Виттории. Настоящий громовой выстрел из боевого пистолета. В страшном предчувствии он взлетел на второй этаж, откуда донесся звук, и увидел стоящего посреди коридора Герберта. На полу возле самых ног лежал еще дымящийся пистолет. И если бы только это. Чуть поодаль, у распахнутых дверей в спальню, распластав руки, лежала Рита. Во лбу кровавая дырочка, под голову натекала кровавая лужа.

— Ты зачем это сделал? — в диком изумлении посмотрел на сына Станислав.

Но тот, казалось, ничего не услышал — настолько было сильно его потрясение. Он смотрел на мать ничего не соображающими глазами, его тело сотрясалось как в лихорадке.

Еще совсем недавно Станислав мечтал избавиться от жены, даже строил планы на этот счет, но сейчас ему было безумно жаль Риту. Как будто часть души вырвало этим выстрелом.

— Я спрашиваю, зачем ты это сделал?

Не в себе он схватил сына за грудки, с силой тряхнул его. И это в какой-то степени вывело его из ступора.

— Я не хотел… Случайно вышел…

— Нельзя в людей целиться, идиот!

— Я не хотел!

— Урод!!!

Он в сердцах оттолкнул от себя сына, склонился к жене. Пуля попала в лоб, вышла через затылок. Смерть была мгновенной. И жуть какой нелепой.

— Где ты пистолет взял? — снова набросился он на сына.

— У Германа был…

— Какого черта он у него делал?

Вместо того чтобы ответить, Герберт зарыдал, размазывая по лицу градом хлынувшие слезы.

Станислав вдруг обнаружил, что рядом с ним стоит Витта, за ней со стороны лестницы к ним подходили его сыновья.

— Отец, это что такое? — ошалело выпучив глаза, спросил Герман.

— А это что такое?

Станислав порывисто подобрал с пола пистолет и приставил ствол к голове сына.

— Это твоя железка, идиот! У тебя Герберт ее взял!

— Да не может быть! Я хорошо спрятал!

— Сейчас я тебя спрячу, на два метра в землю!

— Отец, прости!

— Мы с тобой еще поговорим, ублюдок!

Станислав убрал ствол и со всей силы наотмашь ударил Германа внешней стороной ладони. И это в какой-то степени сняло напряжение.

— Что делать будем? — обращаясь ко всем, спросил он.

— Это убийство, — сказала Витта. — Но Герберту много не дадут. Признают невменяемым…

Она была бледной как смерть — такой Станислав ее никогда еще не видел.

— А если он сдуру разболтает про нас?

У кого-то в семье по скелету в шкафу, а у них — целое кладбище.

— Труп спрятать можно, — сказал Себастьян. — Закопать, например…

— Лучше гирю к ногам, и в реку, делов-то, — вытирая кровь с разбитой губы, сказал Герман.

Станислав потрясенно смотрел на своих сыновей. Их мать лежит мертвая, а они спокойно рассуждают о том, как можно избавиться от трупа… Но ведь сам их такими воспитал. К тому же они были правы — Герберта нужно было выручать. Он хоть и придурок, но сын родной.

Труп Риты загрузили в машину, но за руль Станислав сел сам. Не захотел он, чтобы сыновья участвовали в похоронах своей матери. А Игорь и Олег вместе с Риммой сейчас находились в «Беллиссимо», в ночной смене. Их в убийство решено было пока не посвящать…

Станислав остановил машину на безлюдном в ночную пору мосту, собирался открыть багажник, когда к нему подъехал экипаж патрульной службы. Багажник ему пришлось открыть, чтобы показать его содержимое. Показал. И тут же пришлось подставить руки под наручники.

На первом же допросе он признался, что жену застрелил сам. И любовь к старшему сыну здесь ни при чем. И тогда он понимал, что в тюрьме ломаются и дают волю своему языку. Сейчас он точно это знал. Герберт мог разболтать многое, поэтому Станислав и сел вместо него. О чем сейчас очень жалел.

* * *

— И что?

— Мы обязаны принять во внимание показания, которые она дала против вас. Есть мнение, что вы умышленно убили свою жену. И это мнение будет представлено в суде…

— Вам бы только человека засадить.

— А вы и так сядете. Суд не признает убийство по неосторожности. Ведь вы же не сообщили об убийстве. Пытались вывезти труп за город, чтобы спрятать…

— Да нет, я в милицию его вез.

— Только милиция почему-то в другой стороне была. А веревку и две двухпудовые гири в багажнике тоже в милицию везли?.. Боюсь, что в суде дураков нет, — ехидно усмехнулся следователь. — Вряд ли вам поверят… Но если все же суд признает убийство по неосторожности, есть еще двести двадцать вторая статья, незаконное приобретение и хранение огнестрельного оружия… Но…

Ефимцев сделал многозначительную паузу и с какой-то театральной важностью замер в ожидании. Станислав счел нужным ему подыграть.

— Что «но»?

— Если вы признаетесь, у кого и когда покупали оружие, то суд, возможно, смягчит меру наказания по этому пункту…

— Да я бы признался. Но я не знаю этих людей. Они не представлялись. Сами подошли, купи, говорят, хороший ствол, недорого берем. Ну и дернул меня бес…

— Где подошли?

— Да на рынке, на городском…

— Значит, имен и фамилий их не знаете.

— Нет.

— А опознать сможете?

— Э-э… Думаю, что да…

— А субъективный портрет составить?

— Простите, что составить?

— Фоторобот, иначе говоря…

Станислав на мгновение задумался. Никто не подходил к нему на рынке, и не на кого было составлять фоторобот. Но ведь можно придумать несуществующих людей. Лоб такой, нос такой, рот, подбородок… Что-нибудь да сляпает.

— Э-э… Да, наверное, смогу…

— Хорошо, как-нибудь займемся этим. А пока у меня к вам вопросов нет…

Станислав думал, что конвоир отправит его в камеру, но он повел его в другом направлении. Доставил в знакомый кабинет заместителя начальника оперативной части.

Капитан смотрел на него холодно и даже с каким-то отчуждением, но сигарету предложил сразу.

— Как дела? Как настроение? — издалека начал он.

— Спасибо, ничего. У следователя был.

— Следователь — это хорошо. Плохо то, что вы в камере повели себя неправильно…

— Почему неправильно? Как приняли, так себя и повел. А приняли плохо…

— Во всех камерах вас плохо принимают. Почему?

— А потому, что не хочу под чужую дудку плясать…

— Свои порядки больше нравятся?

— Ну да, своя рубашка ближе к телу.

— Рубашка бывает разной. Например, есть деревянные рубашки. Они еще гробами называются, не слышали о таких?

— Это вы о чем, капитан? — нахмурился Казимиров.

Не нравится ему этот разговор. И сам Сизов не нравится. Что-то не то он говорит…

— А о том, что врагов у вас много. В одной камере врагов нажили, теперь в другой…

— Дерьмо это, а не враги.

— Нож в спину воткнут, тогда точно дерьмо пойдет…

— Постараюсь спину не подставлять.

— Ну, ну… Плохо вы ведете себя, Казимиров, смотрящим в камере себя назначили, так я понимаю?

— Зачем смотрящий? Я же не уголовник вам какой-то, чтобы так называться. Просто старший по камере… А вас что, больше смотрящие устраивают, которых тюремный блаткомитет назначает?

— Мне нравится, когда в камере тихо и спокойно.

— Будет вам тишина и спокойствие, обещаю.

Станислав понимал, что Сизову ничего не стоит подложить ему свинью. Наверняка на вооружении у него есть пара — другая способов, чтобы испортить арестанту жизнь.

— Как вы можете обещать то, в чем вы не уверены? Сегодня у вас все хорошо, а завтра тот же Щербатый посадит вас на нож.

— Так уберите Щербатого, — подсказал Казимиров. — И Арканыча заодно… А я вам заплачу…

— Что?! — встрепенулся Сизов. — Вы мне заплатите?

— Здесь же все продается и покупается — хорошие камеры, вкусная еда, водка…

— Будем считать, что вы этого мне не говорили.

— Но я же видел.

— Лично я ничего не продаю. А хорошая камера вам досталась… — запнулся Сизов. Он был немного смущен. — Вы сами знаете, почему она вам досталась.

— Спасибо Римме, да?.. Как вы с ней вчера провели время?

— Это к делу не относится.

— Ну, не знаю… Так что, можно сделать так, чтобы Щербатого в камере больше не было? И Арканыча тоже… А то ведь случится, не ровен час, что-нибудь.

— Это угроза?

— Да, но для меня. Со мной ведь может что-нибудь случиться… Римма вам этого не простит…

Капитан смутился еще больше. Но смятение чувств продолжалось недолго. Он взял себя в руки, лицо стало жестким и непроницаемым, как забрало рыцарского шлема.

— Совесть у вас есть, Казимиров, на женских плечах в рай въезжать? — беспощадно пристыдил он Станислава.

И ведь умыл. Дрогнуло что-то в душе.

— Но если вы денег не берете, — замялся он. — А от Щербатого всего можно ждать…

Конец ознакомительного фрагмента.