Центровая

Владимир Колычев, 2014

В конце восьмидесятых Слава Кречетов получил срок за драку, а когда вышел на свободу, совершенно не узнал родного Панфиловска. Жизнь тихого провинциального городка кардинально изменилась. Строительство коммунизма больше не заботило горожан. Спекуляция, стрелки, рэкет и разборки – вот чем теперь жила малая родина. Метаморфозы будоражили кровь, запах свободы пьянил, и Кречет ринулся в самую гущу событий, в самое «пекло жизни». Он вступил в местную преступную группировку, влюбился в самую красивую девушку района и начал новую, отчаянную жизнь…

Глава 6

Отец вернулся поздно. Я слышал, что он не зашел, а вполз в дом. Опять нажрался до состояния нестояния. Мне снова придется укладывать его спать.

Может, действительно пора взяться за воспитание папаши? Ухватить родимого за шкирку, отвести к наркологу — пусть ему зашьют под кожу ампулу, может, пить перестанет. Неплохо было бы его женить на Сахниной. Тогда у меня будет повод наехать на Самоеда. Если Варвара Игоревна станет частью моей семьи, то я за нее глотку перегрызу. Во всяком случае, смогу заставить Самоеда в это поверить.

Я вышел в прихожую, включил свет и увидел человека, сидящего на полу. Это был мой отец, но я с трудом его узнал. Вместо глаз узкие щелочки в кровоточащих опухлостях, нос не просто сломан, а свернут набок, губы как плюшки, на подбородке глубокая рана.

Он сидел, обхватив руками голову, и жалобно стонал, на разбитых губах пузырилась кровавая пена. Бабушка схватилась за сердце, а я потянулся к телефонной трубке. Надо было срочно вызывать «Скорую помощь».

Отца могли отделать в пьяной драке, но я так не думал. Его били профессионально, точно, методично, хотели лишить жизни или, в крайнем случае, преподать самый суровый урок. Возможно, ему ногами отбили печень, почки, селезенку. Скорее всего, в домашних условиях его нельзя было спасти, поэтому я набрал ноль три.

— Кто тебя так? — спросил я, велев бабушке собирать вещи для больницы.

В ответ отец лишь что-то нечленораздельно промычал.

— За что?

— Жинши! — Сначала он махнул рукой в сторону фабрики, а затем указал на Москву.

Как это ни странно, я его понял.

Жинши — это джинсы, их забирали с фабрики оптом и увозили в Москву продавать в розницу. Фактически это был грабеж, который возмущал отца. Допустим, он выразил свое негодование вслух, да не там, где надо. Может, его за это и наказали — подкараулили возле дома и загрузили по полной программе.

Что ж, если так, то я это дело не оставлю. Плевать я хотел на Сахнину, а за отца буду рвать и грызть кого угодно.

Панфиловск называется городом, но по сути это деревня, и все здесь на виду. Я поставил цель найти начальника джинсового цеха, и вот он у меня в руках. Мужик вышел из калитки своего дома, а я двинулся за ним.

Одет он хорошо — кашемировое пальто с белым шарфом, норковая шапка, но выглядит при этом как последний забулдыга. И вид у него похмельный.

— Мужик, на троих сообразим? — спросил я.

На улице холодно, ветрено. Сегодня воскресенье, но кругом пустынно. Люди в такую погоду предпочитают дома сидеть, если, конечно, за бутылкой бежать не надо.

Хасанову бы остановиться, а он лишь укоротил шаг, разворачиваясь ко мне лицом. Пузо у него большое, тяжелое, и это сыграло с ним злую шутку. Мужика повело в сторону, он попытался сохранить равновесие, а земля под ногами мерзлая, скользкая. Он бухнулся на задницу, отбил себе копчик, дико взвыл от боли и с трудом поднялся. Пузан злобно глянул на меня, сжал кулаки, но ударить не решился.

— Больно? — с усмешкой спросил я. — И отцу моему больно. Он сейчас в больнице, а ты, Глеб Александрович, водку жрешь. Где справедливость? — Я тоже сжимал кулаки и запросто мог ударить.

Хасанов почувствовал мое настроение, слегка сдал назад и осведомился:

— Ты кто такой?

— Кречетов моя фамилия.

— Кречетов?

— Отец, говорю, в больнице.

— Пить надо меньше.

— А ты с ним не закладывал, нет?

— Я вообще не пью!

Смешно это или нет, но Хасанов заявлял об этом на полном серьезе.

— Да ну!

— Десять лет уже в завязке.

— Флаг тебе в руки и вымпел на шею. Переходящий. Если ты заслужил, и если на шею!

— Что тебе нужно, Кречетов? — оглядываясь по сторонам, спросил Хасанов.

— Да вот из тюрьмы вышел, а отца какая-то падла заказала. Зачем ты его под танк бросил?

— Что ты такое говоришь? — Хасанов непонимающе посмотрел на меня.

— Да ты не отбрыкивайся, бесполезно это. Я все знаю. Джинсы ты шьешь, да? Деловарам их по дешевке отгружаешь. Народ за копейки горбатится, а деловары их труд за рубли продают, правильно? И сколько ты в карман себе кладешь, я знаю. Мне все, Глеб Александрович, известно. Отца твоя поганая схема не устраивала, вот ты его и заказал.

Я достал из кармана выкидной нож, нажал на кнопку. Надо было видеть, как шарахнулся от меня Хасанов, когда клинок тускло блеснул в рассеянном свете.

Другой рукой я вытащил карандаш, чиркнул по нему лезвием и заявил:

— Чего ты шагаешься, Хасанов? Отца чуть не убили, и тебя не больно зарежут.

— Это не я! — оглядываясь по сторонам, простонал мужик.

— Что не ты?

— Я не заказывал Диму. Они сами!..

— Кто они?

— Ну, покупатели.

— Кто конкретно?

— Они из Москвы.

— Да хоть с Марса! Кто такие, спрашиваю.

— У них в Москве все схвачено, сбыт и прочее.

— Я спрашиваю, кто они такие!

— Главный у них там Кислов…

— Бандит?

— Нет, но связи имеет.

— На этих связях его и повесим. Вместе с тобой.

— Я здесь ни при чем! Они сами…

— Кислов лично отца бил?

— Нет, конечно. Нанял кого-то.

Я выяснил, кто такой Кислов, как его найти, узнал про компаньонов данного фрукта. Но разговор на этом не закончился.

— Значит, с бандитами эта шушера водится? — затачивая карандаш, спросил я.

— Я так понял.

— Что за люди?

— Я точно не знаю. Да, может, и нет ничего?..

— А вдруг есть? Если братва спросит с тебя?

— За что?

— За то, что ты Кислова сдал. А разве ты этого не сделал? Только что! С тебя за это спросят. Если, конечно, ты расскажешь про нашу с тобой встречу. Но ты же не дурак? — хищно сощурив глаза, спросил я.

— Нет! — Хасанов приложил руки к груди и мотнул головой.

— Тогда будешь жить.

Я оставил Хасанова в покое и отправился в больницу к отцу.

Он лежал в общей палате с повязкой на голове. Нос ему вправили, а зубы не вставили, поэтому он сильно шепелявил. Я спросил, что с ним произошло, но вразумительного ответа не получил. Шел, нарвался на каких-то хулиганов, они попросили закурить…

Про Кислова он ничего не сказал, а я не стал спрашивать. Ведь ясно же, что отец не хотел впутывать меня в свою историю, но я уже и так влез в нее двумя ногами и не собирался отступать.

Домой я возвращался в раздумьях. Как найти Кислова и вызвать его на разговор? Может, и предъявлять ему ничего не надо, а сразу отоварить по всей накладной?.. Я думал, как быть, но не забывал посматривать по сторонам. Если Хасанов рассказал Кислову о нашей с ним встрече, то меня уже запросто могли подкарауливать где-нибудь по дороге.

В проходе между домом и фабричным забором я увидел Медяка. Он подпирал задницей багажник «четыреста двенадцатого» «Москвича». Перед ним стоял, переминаясь с ноги на ноги, тот самый бык, с которым он приходил к Сахниной. Может, парни случайно здесь оказались, а если они поджидали меня? Может, по старым вопросам у них разговор? Вдруг их отправил по мою душу Кислов?..

Увидев меня, Медяк оторвал задницу от машины, достал из кармана сигарету, закурил. Верный признак того, что волнуется парень.

Он подошел ко мне, затягиваясь на ходу. Вид у него был такой, как будто он собирался выпустить дым мне в лицо, хотя Медяк дунул в сторону.

— Узнал, с кем Сахнина дела делает? — спросил он.

— А тебе зачем? Если она работает на вашей территории, то какая разница, с кем она дела делает? Если воры ей товар поставляют, то в конкретном раскладе они барыги. А если барыги, то должны подвинуться. Если у тебя хватит сил их подвинуть.

Медяк свел к переносице брови, пытаясь осилить информационный поток, насыщенный всяческими условностями. Как это воры могут быть барыгами? Если и так, то что с того?

— Не понял, — с усмешкой заявил он.

— Есть понятия и законы, по которым живет криминал. Если ты предъявляешь по понятиям, то никакого косяка за тобой нет. Только хватит ли у тебя силы, чтобы удержать за собой правду?

— Хочешь сказать, что мы ворам можем предъявить? — Медяк как-то не очень просветленно глянул на меня.

— Если они на вашей территории барыжничают, деньги на водке делают.

— А за Сахниной воры стоят?

— А вдруг? У воров организация. Зашлют они гладиатора по твою душу, он тебе кровь пустит, и где тогда будет твоя сила?

— А за ней воры стоят?

— Может, воры или новые, я не знаю.

— Новые, это кто?

— Новые, это вы, спортсмены-рэкетиры. Думаете, что за вами сила. Это какая же? Менты закрыть могут. Стволы у вас есть? Чеченцы стрелку забьют, там вас и постреляют на хрен.

— Какие чеченцы?

— Бандиты натуральные. У них стволы, гранаты, а у вас что?

Медяк промычал в ответ что-то неразборчивое.

— Кулаки, кастеты?.. Ну, если реального врага нет, то и этого хватит. Барыгу зашугать не трудно, да? А вот если у него вдруг крыша объявится, тогда надо выставлять свою силу. Чтобы она была, и чтобы все по понятиям. Тогда претензий не будет. На могиле скажут, мол, погиб в бою, был правильный пацан.

— Кому скажут? — Медяк потерянно посмотрел на меня.

— Братва так скажет, если тебя вдруг на стрелке завалят или вон его. — Я кивком показал на его спутника, который с важным видом тупо стоял в сторонке. — Это если там с чеченцами. Люберецкие стрелять не будут, просто ливер отобьют. Воры на стрелку вообще не поедут. Они на гоп-стоп возьмут, из-за угла, пером в бок.

— Ты меня пугаешь?

— Нет, просто объясняю. А что там с Сахниной, я не знаю. Я за нее не подписываюсь.

— Почему?

— Интереса нет. Я ей насчет денег передал, пусть думает.

— А с кем она работает?

— Сам пробивай.

— Мутный ты какой-то.

— Нет, пацан, это ты мутный, а у меня все чисто по понятиям. Я в чужие дела не лезу и в бюро добрых услуг не играю, — пристально глядя Медяку в глаза, уверенным тоном с вызовом отчеканил я.

— Если так, то все правильно, — кивнул Медяк. — Может, скажешь тогда, с кем у нее там дела?

— Не знаю. А если бы знал, не сказал. В этих рамсах мое дело сторона. Что еще не ясно?

— Ты мог бы нам помочь.

— А какой мне от этого интерес?

— Мы тебе отстегнем, — совсем неуверенно сказал рыжий.

— Тридцать сребреников. Чтобы я свою начальницу сдал? Ты за кого меня держишь?

— А если с нами будешь?

— В каком смысле с вами?

— Бригада у нас. Мы пятак на Спортивной взяли. — Медяк с гордостью огладил пальцами свой спортивный костюм. — «Оазис» наш. У нас тут все схвачено.

— И ментам проплачено?

— Решим вопрос. — Рыжий пожал плечами.

— Как бы с вами вопрос не решили.

— Очко заиграло? — Медяк презрительно ощерился.

— Нет, игра не стоит свеч. Что у вас тут, в Панфиловске? А ничего! Барахолка, и все.

Был я на местной толкучке. Торговля только по выходным, да и та — жалкое зрелище. С десяток лотков под открытым небом, товара кот наплакал. Все частники в Москве крутятся. Туда народ едет — там и выбор больше, и цены не такие злые, как здесь.

— Нет, не все.

— Мелочовка здесь у вас. На рубль возьмешь, на червонец посадят. А ведь закроют!.. От ментов откупаться надо, а у вас и денег на это не хватит. Что ты с этой барахолки поимел? Куртку? А завтра за джинсами придешь, там тебя и повяжут. Или не так?

— Гонишь ты все! — Медяк напыжился.

— Так много ли вы бабла наколотили?

— Сколько наколотили, все наше.

— Так я и не претендую. Да и нет у вас ничего. С Панфиловска много не возьмешь. Особенно если не головой думать, а кулаками.

Я уже давно мог бы уйти, но мне нужен был этот парень.

— Что ты предлагаешь? — Медяк заинтригованно посмотрел на меня.

— Я?.. Предлагают тем, кто готов слушать. А воздух только бакланы сотрясают.

— Я слушаю.

— У тебя мать где работает?

— На швейке, а что?

— Если так, то тебе должно быть интересно.

Я мог бы и сам разобраться с Кисловым, подкараулить его где-нибудь на темной стороне улицы, избить до полусмерти, а дальше что? Кислов начнет мстить. «Мстя» его может быть жестокой, если, конечно, за мной не будет никакой реальной силы. Ею могут стать Медяк и Самоед со своей бандой, тем более что пацаны они, судя по всему, лихие.

Возможно, Кислов организовал швейный цех под себя, может быть, просто наложил на него лапу. Так или иначе, он делал серьезные деньги на джинсе. Мы могли отнять у него этот бизнес. Зачем дербанить барахольщиков, рискуя своей свободой, если можно будет просто продавать им джинсы для дальнейшего сбыта?

Торгаш должен навариваться на рознице, поэтому ему выгодно будет брать те же джинсы за пятьдесят рублей, а продавать их за сто. При таком раскладе полтинник он кладет себе в карман. Но так и мы можем брать на фабрике товар по двадцать рублей и отдавать барахольщикам за пятьдесят. При больших оптовых объемах это солидная прибыль.

Но где нам взять покупателей? И согласятся ли они платить по полтиннику? На рынке наверняка есть и другие предложения. К тому же многие барахольщики торгуют продукцией собственного производства.

Вот тут-то и нужна будет тупая физическая сила, порождающая страх. Мы ведь можем работать с клиентами по принципу «купи кирпич». Не хочешь, получи его на голову! Товар у нас будут покупать не по пятьдесят рублей, а по восемьдесят или даже девяносто. Деньги вперед.

С такой сделки барыга наварится по минимуму, но нам-то какое до этого дело? Прибыль у него есть? Да. Значит, никакого вымогательства с нашей стороны нет. Выходит, что и закрывать нас не за что.

С законом проблемы отпадут, но могут возникнуть рамсы с братвой, которая опекает торгашей. Но так ведь не у всякого барыги есть крыша, это раз. А во-вторых, если мы будем представлять собой реальную силу, то кто захочет связываться с нами из-за какого-то лоха? Ну, возникли непонятки, съехались на стрелочку, посидели рядком, поговорили ладком. Зачем из-за какого то терпилы бойню между собой устраивать?

Именно такой вариант я и предложил Медяку. Слушал он меня с открытым ртом, согласно кивал, хотя, казалось, мало что понимал.

— У нас не будет в Москве своей территории, но при этом мы поимеем ее всю. А это очень большие деньги! — подвел черту я.

— Сколько? — алчно спросил Медяк.

Я имел очень смутное представления об объемах швейного производства, не знал, какую клиентуру мы сможем окучить, но все-таки замахнулся на цифру, от которой у самого дух захватило:

— Миллион, как минимум!

Действительно, если снимать за каждые джинсы по пятьдесят рублей, то на миллион мы должны будем продать их двадцать тысяч. Неужели за год швейный цех не сможет поднять такой объем? Разве многомиллионная Москва не переварит такую партию? А может, на миллион уйдет всего полгода или даже пара месяцев?

— И с ментами без проблем? — Медяк зачарованно смотрел на меня.

Все-таки проблема с ментами волновала его неслабо, а тут вдруг такая возможность рубить бабло, не рискуя своей свободой. Да и с братвой можно решать вопросы бескровно.

— А это как фишка ляжет. Если ее на ментов не бросать, то и упадет она нормально.

— Самоеду такой вариант понравится, — заявил Медяк.

— А если нет? — на всякий случай спросил я.

— В принципе можно обойтись и без него. — Рыжий парень сощурился в напряженном раздумье.

А мне в принципе было все равно, кто рулил их бандой. Без разницы, с кем работать, с Медяком или с Самоедом, лишь бы люди были, которым я мог ставить серьезные и опасные задачи. Схема проста: я организую работу с товаром, эта доморощенная банда обеспечивает его продвижение и получает щедрое вознаграждение.

На эти деньги пацаны одеваются, обеспечивают себя транспортом и оружием. Чем круче они упакуются, тем серьезней к ним будут относиться и клиенты, и их криминальные покровители.

Разумеется, одних понтов мало, нужна и реальная сила. Если Самоед с Медяком не смогут поднять свою банду на серьезный уровень, то придется их заменить. Надо будет, я сам подберу подходящих людей. Для этого мне нужен будет авторитет в банде, но я уже сделал шаги в этом направлении. Не зря же Медяк смотрит мне в рот. Он уважает меня, готов работать со мной даже в обход своего Самоеда.